ГЛАВА 23. ЦАРСКИЕ ВЫБОРЫ 1613 ГОДА. ПРИЧИНЫ ПОБЕДЫ МИХАИЛА РОМАНОВА
ГЛАВА 23.
ЦАРСКИЕ ВЫБОРЫ 1613 ГОДА.
ПРИЧИНЫ ПОБЕДЫ МИХАИЛА РОМАНОВА
Очищенный от поляков Кремль видом своим ужаснул освободителей. Церкви его оказались разграблены и загажены. Большинство деревянных построек оккупанты разобрали на дрова и сожгли. В подвалах ополченцы нашли большие чаны с разделанными и засоленными трупами людей. Царская сокровищница исчезла.
А между тем казаки ждали от правительства обещанного Трубецким расчета. Но еще важнее было отыскать царские регалии. Ведь без венца, скипетра и державы, без пышных тронных одежд коронацию провести невозможно.
Руководящий триумвират предпринял экстренные меры для обнаружения пропавшей казны. Под арест взяли чиновников Семибоярщины, вышедших из Кремля вместе с поляками: Федора Андронова, Ивана Безобразова и нескольких дьяков. С предателями не церемонились. Трое дьяков умерли под пытками. Ночью Федору Андронову оставшиеся на воле подельники помогли бежать из-под стражи. Но далеко он не ушел. Власти подняли на ноги всю Москву и вернули в тюрьму прислужника оккупантов. Вторично оказавшись на дыбе, Андронов указал тайники с царскими сокровищами. Таким образом, та часть ценностей, что при разделе досталась полкам Струся и Будилы, вернулась в казну. Сокровища, вывезенные в Польшу отрядом Гонсевского, оказались потеряны безвозвратно.
Если казаки хотели от правительства кормов и денежного жалованья, то дворян в первую очередь интересовал поместный вопрос. Смута невероятно запутала земельные отношения. Воюющие между собой правительства щедро награждали отличившихся ратников вотчинами и поместьями. К моменту освобождения Москвы многие земельные участки имели по два-три номинальных хозяина. Решить проблему был призван составленный в конце 1612 — начале 1613 года Земельный список. В нем содержались сведения о чинах и землевладениях членов Думы, стольников и московских дворян. При составлении списка земские власти полностью аннулировали все титулы и пожалования, полученные от Сигизмунда III. Потери, понесенные прислужниками короля, ничем не компенсировались.
Одновременно с этим были пересмотрены так называемые «незаконные дачи» — земельные пожалования самозванцев. В Первом ополчении служило много бывших тушинцев, получивших от «Дмитрия» грамоты на обширные территории. Лишь единицам из них удалось сохранить часть этих владений. И только глава «воровской Думы» Дмитрий Трубецкой не лишился полученных от самозванца поместий и вотчин. Более того, за «московское взятие» боярин получил от земского правительства в наследственное владение Важскую землю. Бывшие товарищи по тушинскому лагерю восприняли это пожалование как плату за предательство их интересов.
Дарственная грамота на Вагу была составлена как соборный приговор. Документ символизировал собой то высокое положение верховного правителя России, которое номинально занял Трубецкого сразу после освобождения Москвы. В свитке были слова о том, что бояре собрались вокруг Трубецкого и «за разум и премудрость, и за дородство, и за храбрость, и за правду и за ревнительность по святых Божиих церквей… по великородству его в Московском государстве правителем избрали»{142}. Духовенство и земские воеводы торжественно вручили Трубецкому эту грамоту в Успенском соборе подле главных московских святынь.
Украшенный золотыми прописями свиток символизировал то самое влияние, большую часть которого боярин утратил при его получении, лишившись поддержки «тушинских дворян». Грамота о даровании Ваги многозначительно начиналась словами о том, что прежде этой землей владел царь Борис… Трубецкой ошибочно принял цветастый оборот речи за всеобщую готовность признать его право на трон. Недалекий князь заблуждался. Символическое вручение ему всей полноты власти коллеги по триумвирату, не стесняясь, использовали против Трубецкого. Отныне каждый неполученный со склада мешок муки и каждый невыплаченный из казны рубль казаки заносили на персональный счет главы правительства. И его влияние в таборах начало стремительно падать.
В свое время Трубецкой обещал озолотить соратников за «московское взятие». Многие казаки начинали службу в Тушине и были наслышаны о миллионах, доставшихся иностранным наемникам. Им же самим казна заплатила лишь по восемь рублей на человека, да и то не всем. Жалованье было выдано только «старым» казакам. Остальным правительство разрешило «построиться в Москве и других городах, не платя два года налогов и долгов»{143}. Полученные деньги и льготы не соответствовали ожиданиям таборов. Казаки невольно сравнивали эти жалкие крохи с тем жирным куском, который Трубецкой взял для себя. «Войско», полтора года воевавшее с правительством Мстиславского, все больше проникалось мыслью: их предводитель оказался на поверку тем же «злым боярином», что и все прочие… Да еще и лгуном в придачу.
Это имело большое значение, поскольку за время Смуты казачество стало основным военным классом России. Шведские и польские агенты в своих донесениях оценивали общую численность земской рати в 17—20 тысяч человек, две трети из которых составляли казаки. Еще более важным стало то обстоятельство, что по своему социальному статусу, образу жизни и мировосприятию казаки были ближе, чем все прочие ратники, к посадским жителям. То есть к той самой «черни», которая составляла большинство столичного населения. В условиях, когда упали авторитет и влияние Боярской думы, а большинство дворян разъехалось на зиму по поместьям, мнению казачьих таборов и московских посадов суждено было оказать решающее влияние на царские выборы.
Первое заседание Земского собора было запланировано на 6 декабря 1612 года, но к этому времени собрались лишь немногие его представители. Сказывались плохие дороги и дальние расстояния. Из-за этого открытие Собора пришлось отложить на месяц, но агитация за кандидатов началась намного раньше. Попавший в плен к полякам в ноябре 1612 года дворянин Философов рассказывал королевским чиновникам, что казаки в Москве на трон «примеривают Филаретова сына и воровского калужского», в то время как бояре «говорят, чтобы обратить на господарство чужеземца»{144}.
Схожей была позиция Думы в 1610 году, когда московская знать призвала на царство Владислава. Это решение принесло стране лишь беды и страдания, а потому о польском королевиче народ не хотел даже слышать. Будучи в Ярославле, Пожарский старался убедить Густава Адольфа, что максимальные шансы на трон имеет его брат, Карл Филипп. Кандидатура принца обсуждалась среди соборных представителей. Шведские агенты доносили королю, что все бояре готовы проголосовать за их кандидата. Однако то был лишь миф, созданный земским руководством в дипломатических целях. Характерно, что условие о крещении Карла Филиппа к январю 1613 года исчезло из переписки дьяков с Густавом Адольфом. А это значит, что кандидатуру шведского принца в России больше никто не рассматривал всерьез.
Закрывая список зарубежных кандидатов, нужно вспомнить о недавних переговорах Пожарского с австрийцами. В середине июня 1612 года из Персии через Ярославль проезжало посольство императора Рудольфа II. Вождь Второго ополчения пообещал тогда российский трон эрцгерцогу Максимилиану, если Австрия поможет земскому правительству займами, а также окажет военное и дипломатическое давление на Польшу. Однако Рудольф II интереса к проекту не проявил, а потому вопрос об австрийском кандидате на Соборе даже не обсуждался.
Таким образом, уже к концу декабря земским лидерам стало ясно, что у Думы нет конструктивных предложений по царской кандидатуре. Тайной мечтой Семибоярщины оставалось возвращение в число претендентов Владислава, а потому Минин с Пожарским сочли за лучшее убрать из Москвы Мстиславского «со товарищи» до тех пор, пока остальные не договорятся о едином русском кандидате. Трубецкой не стал возражать. В каждом боярине он видел лишь конкурента за голоса выборщиков. Официально народу сообщили, будто члены Думы отправились из Москвы на богомолье. Примечательно, что выехали они все в Ярославль, недавнюю столицу Второго ополчения. Здесь членам и сторонникам Семибоярщины можно было обеспечить не только охрану от «воровских» казаков, но и круглосуточный надзор.
Официально заседания Собора начались в январе 1613 года. Первые же недели показали, что выборы грозят затянуться до бесконечности. На трон претендовало множество знатных лиц, и ни один из них не был готов уступить другому. Ситуация зашла в тупик. В этом хаосе сохранилась лишь одна организованная сила — казачий круг. Он последовательно предлагал Собору три кандидатуры: Дмитрия Трубецкого, Михаила Романова и Дмитрия Черкасского. Но ни один из них не получил большинства голосов. Вообще, единственное, чего на первом этапе удалось достичь Минину и Пожарскому, стало решение Собора об отказе от иностранных претендентов.
Это был решительный шаг. Он вел страну к войне на два фронта: против Польши и Швеции. Теперь выборы царя требовалось заканчивать без проволочек. И Минин с Пожарским знали, как можно ускорить процесс. Разрядный приказ издал распоряжение об отправке армии в поход на Заруцкого. «Войско» ответило отказом. Земский собор так писал об этом казанцам: «А без государя (до избрания монарха) ратные люди — дворяне, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и всякие ратные люди, на черкас и на Ивашка Заруцкого идти не хотели»{145}. Для ускорения выборов казаки на круге постановили: решительно поддержать того кандидата, у которого будут наибольшие шансы занять трон.
И им сразу подсказали имя. На всех предыдущих царских выборах важную роль играл московский первосвященник. И хотя после кончины Гермогена престол опустел, никто еще не забыл, как в 1610 году патриарх предлагал избрать на царство Василия Голицына или Михаила Романова. Князь Василий Васильевич томился в польском плену, но Михаил был в России и мог сесть на престол в кратчайшие сроки. В решающий момент роль «коллективного патриарха» взял на себя Троице-Сергиев монастырь. Иноки не только поддержали сторонников Романова, но и предоставили для их собрания свое подворье в Китай-городе. Правда, архимандрит Дионисий на сходе отсутствовал. Как видно, он решил перестраховаться. Зато ведущую роль играл его ближайший помощник, келарь Авраамий Палицын, и другие монахи. На собрании присутствовали дворяне, купцы, атаманы, представители слобод и полков. Они постановили добиваться избрания на трон Михаила Романова, напирая на то, что его отец был родным племянником царицы Анастасии, жены Ивана Грозного{146}.
7 февраля, на следующем заседании Собора, выборные от казаков вторично предложили кандидатуру Романова. Их тут же поддержали другие участники совещания на Троицком подворье. По свидетельству присутствовавшего на заседании Авраамия Палицына, речи сторонников Михаила «не обретеся ни в едином слове разньствиа»{147}. Очевидно, не надеясь на красноречие выборных чинов, монастырские служители снабдили их копиями-шпаргалками с одной и той же грамоты.
Выступления сторонников Романова поначалу не произвели впечатления на руководящего заседанием Трубецкого. Он сказал, что лучше подождать с этим вопросом до приезда претендента в столицу. Однако соборным представителям к тому времени уже надоели бесконечные проволочки. Келарь Авраамий Палицын предложил вынести обсуждение за стены дворца и узнать, что думает о Михаиле народ. Инока горячо поддержали другие участники встречи на Троицком подворье. Видя, как много людей требует избрания Романова, на его сторону перешли боярин Василий Морозов, рязанский архиепископ Феодорит и архимандрит Новоспасского монастыря Иосаф. Эта троица, вместе с инициатором идеи, Авраамием Палицыным, вышла из дворца на Лобное место, где Морозов обратился к народу с речью. Толпа отозвалась шумом одобрения. Но избрание царя без участия Думы не входило в планы Минина и Пожарского. Поэтому руководители Собора предложили перенести решение вопроса о кандидатуре Михаила на две недели, а за это время вернуть в Москву Мстиславского и прочих бояр, чтобы выслушать их мнение.
Вряд ли Думу можно было заманить на формальное голосование по уже принятому решению. Еще менее вероятно, чтобы Мстиславский и прочие заранее согласились отдать корону «худородным» Романовым. Скорее всего, боярам предложили какой-то компромисс. Вот что пишет по этому поводу Р. Г. Скрынников: «Некоторые говорили, что надо усердно помолиться Богу и затем бросить жребий между тремя лицами — князем Дмитрием Трубецким, князем Иваном Голицыным и Михаилом Романовым»{148}. Фактически Собору предлагалось избрать царя по той же схеме, что и первого патриарха. Трубецкой в этой троице представлял земское движение, Голицын — Семибоярщину, Романова выдвинул народ.
Предложение о трех кандидатах было отвергнуто Думой. Ее руководители не желали давать Михаилу шанс. Взамен они внесли на обсуждение альтернативный список из семи человек. В него вошли: Мстиславский, Воротынский, Трубецкой, Иван Романов, Федор Шереметев, Иван Черкасский и Дмитрий Пожарский. Однако этот вариант не удовлетворил участников собрания на Троицком подворье, к которым уже успело присоединиться большинство казаков и московских жителей. Все эти люди дружно требовали возврата к обсуждению кандидатуры Михаила.
Бояре попытались воздействовать на толпу через дядю популярного кандидата. Иван Романов указал народу на юный возраст племянника: «Тот князь Михайло Федорович еще млад, и не в полнем разуме, кому державствовати?»{149} Однако это возражение сторонники «народного претендента» легко отвергли. Ты стар, заявили они Ивану Никитичу, «в полном разуме» и «ему крепкий подпор будешь»{150}.
Пока желавший получить корону дядя агитировал людей против Михаила, члены Думы пытались убедить Собор вернуться к вопросу об иностранных принцах. Узнав об этом, большая толпа казаков и посадских жителей ворвалась во дворец и принялась бранить бояр. «Мы выдержали осаду Москвы и освободили ее, — кричали горожане и ратники, — а теперь должны терпеть нужду и совершенно погибать, мы хотим немедленно присягнуть царю, чтобы знать, кому мы служим и кто должен вознаграждать нас за службу!»{151} Толпа не слушала возражений и не желала расходиться, пока соборные чины не проголосовали за избрание Михаила Романова.
Но и на этом для бояр еще ничего не кончилось. Их принудили тут же во дворце целовать крест Михаилу, после чего присяга была перенесена на площадь. Там поставили шесть крестов, к которым протянулись длинные очереди из простого люда. Приказные наспех составили крестоцеловальную запись. Членам Думы и Собора ничего не оставалось, как ее утвердить. Присяга требовала от подданных верной службы Михаилу, его будущей царице и их возможным детям. Каждый клявшийся обязался не передавать трон ни литовским, ни шведским королям любо королевичам, ни боярам «из русских родов», ни Маринке и ее сыну{152}.
Избрание Михаила на царство отечественные историки обычно изображают либо как цепь случайных событий, либо как результат давления на Собор мятежных казаков. Мне же представляется, что победа юного Романова стала результатом согласованных действий земских лидеров и троицких монахов. В январе, на предварительном этапе выборов, наибольшую активность проявили казаки. Одного за другим круг выдвинул троих кандидатов: Трубецкого, Романова и Черкасского. Собор последовательно отверг их, одного за другим. Однако многие историки отмечают, что кандидатура Романова получила наименьшее противодействие выборщиков. Фактически он не устраивал лишь Боярскую думу.
Во время предыдущих выборов и переворотов аристократы традиционно собирали вокруг себя дворянские партии. Затем для массовости в них вовлекались купцы и представители московского посада. По этой схеме братья Шуйские организовали восстание против Лжедмитрия I. Похожие сценарии неоднократно разыгрывал из-за кулис Василий Голицын, пытаясь свергнуть самого Шуйского. И теперь, чтобы помешать боярским кланам вести агитацию среди дворян и столичных жителей, Минин и Пожарский предприняли два важнейших шага. Во-первых, они в ускоренном темпе разработали и утвердили Земельный список. После этого большинство дворян потеряло интерес к выборам. Они разъехались по поместьям, чтобы за зиму решить личные проблемы. Ведь каждый понимал: война не кончилась! И кто бы ни стал царем, весной армию ждут новые битвы.
Во-вторых, вожди земского движения сослали в Ярославль Мстиславского и других руководителей Думы. Тем самым они лишили бояр возможности активно влиять на события. Следует отметить, что Минина с Пожарским в обоих случаях активно поддержал Трубецкой. Номинальный глава правительства видел, что благодаря действиям его коллег по триумвирату главной силой в столице становятся казачьи таборы. Иными словами, тот самый круг, что выдвинул Трубецкого первым кандидатом на трон. Надо ли говорить, что вкус победы боярин уже буквально чувствовал на губах. Ведь перед этим он полтора месяца поил и кормил на своем дворе атаманов, «моля их, чтобы быти ему на Росии царем»{153}. Гости в глаза хвалили Трубецкого, обещали поддержку на выборах. А за спиной смеялись над недалеким боярином.
Считая, что голоса казаков ему обеспечены, глава правительства поддержал и инициативу Разрядного приказа с походом на Заруцкого. Боярин ошибочно полагал, что ускорение процесса выборов ведет его к верной победе. Решение круга о повторном выдвижении Романова стало для Трубецкого шоком. Казаков срочно надо было кем-то уравновесить! И потому он с удовольствием уцепился за предложенную коллегами возможность — вернуть из Ярославля лидеров Думы… Трубецкой и представить себе не мог, что за Михаила Романова уже давно ведут агитацию троицкие монахи. Что на сторону юного соперника они перетянули большинство столичного посада. В результате бояре вернулись из Ярославля лишь «к шапочному разбору». Партия отсутствующего на выборах Романова к этому времени не только одержала победу на площадях Москвы и в казачьих таборах, она сагитировала большинство рядовых членов Собора. Если бы руководство Думы объединилось, борьба за трон могла продолжиться. Но бояре не смогли выдвинуть кандидата из своей среды, об иностранном же принце московский люд не желал даже слушать.
Таким образом, 21 февраля 1612 года стало днем молниеносной победы романовской партии. Еще утром на Соборе обсуждали список из семи претендентов, в котором имя Михаила даже не упоминалось, а уже к вечеру на площадях шла присяга на верность новому царю. Трубецкой, до последней минуты не терявший надежды на успех, был безутешен. Неудача едва не свела в могилу главу земского правительства. Если верить «Повести о Земском соборе», на которую ссылается Р. Г. Скрынников, после выборов Трубецкой серьезно заболел: «Лицо у него ту с кручины почерне, паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего»{154}.
Была ли победа Романова случайностью, результатом казацкого мятежа или хорошо спланированной акцией романовской партии? Это не имеет большого значения. Для истории важнее другое… Его избрание было лучшим из возможных вариантов. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим реальные альтернативы: иностранный принц, представитель династии Рюриковичей или Гедиминовичей. Нового самозванца, как показал недавний пример Лжедмитрия III, страна бы не приняла.
Начнем с зарубежных кандидатов. Австрийский двор интереса к выборам не проявил, а значит, имелись лишь польский и шведский претенденты. Владислав к этому времени уже успел походить в русских царях. Ничего хорошего это стране не принесло. Был ли Карл Филипп лучше? Ситуация с его «избранием» на новгородский престол позволяет утверждать обратное. В Россию «великий князь» так и не прибыл, в православную веру не перешел. А значит, не только Пожарский морочил голову Густаву Адольфу, обещая его брату московскую корону. Шведские дипломаты отвечали русским той же монетой. Король использовал переговоры об избрании Карла Филиппа лишь для того, чтобы в это время надежно закрепить за собой захваченные у России земли.
Что же касается князей Рюриковичей и Гедиминовичей, то основным их минусом была многочисленность этих разветвленных династий. Любой кандидат в случае избрания его на трон вместе с короной получал сотни, а то и тысячи потенциальных соперников. Княжеские родословные к тому времени уже настолько переплелись, что стабильной власть такого царя не могла стать по определению. Если даже самые старшие из Рюриковичей, Шуйские, при первых успехах Скопина вынуждены были прибегнуть к яду, чтобы удержать за собой корону, то скольких пришлось бы потравить тому же Трубецкому, попади он волею случая на московский престол?
При избрании Михаила Романова Собор фактически узаконил принцип, по которому кровное родство с последним царем стало считаться более важным, чем принадлежность к великокняжеской семье. Это положение резко сужало число кандидатов на трон и выбивало почву из-под ног любителей переворотов. Страна получила возможность сплотиться вокруг новой династии. А значит, царь Михаил Федорович мог править милостиво, не устраивая, подобно Василию Шуйскому, массовых опал и тайных казней. Еще одним важным преимуществом нового царя был, как ни странно это звучит, его юный возраст. За время Смуты многие политики переходили из одного лагеря в другой, нарушали клятвы, врали и подличали. Романовы не были исключением. Отец Михаила, Филарет, долгое время служил у Лжедмитрия II «воровским патриархом». Дядя, Иван Никитич, был одним из лидеров Семибоярщины. Новоизбранный царь тоже присягал Владиславу и сидел в Кремле с поляками. Но его это, по молодости лет, совсем не компрометировало. Ведь, как и положено отроку, Михаил лишь выполнял волю старшего родственника. И наконец, что тоже немаловажно, юный Романов отсутствовал на Земском соборе. Во время избирательной кампании он никому ничего не обещал и теперь мог вести свою политику разумно и целесообразно. Исходя в ней только из интересов страны и ни из чего больше.
Однако все эти политические козыри новому царю еще нужно было разыграть. Задача на первый взгляд казалась неподъемной. Ведь никакого опыта в управлении страной у Михаила не было. Да что там опыта! Репрессии Годунова обрушились на романовскую семью, когда мальчику исполнилось четыре года. Отец и мать его поневоле приняли постриг, а Михаила вместе с сестрой Татьяной судьи услали в тюрьму на Белоозеро. Там, по данным летописей, дети находились «немалое время»{155}. Годы заключения совпали по времени с жесточайшим голодом, что не лучшим образом сказалось на здоровье будущего царя. Михаил вырос типичным «заморенным ребенком». С тех пор и до конца дней он оставался слабым и болезненным.
Еще хуже тюрьма и ссылка отразились на образовании будущего самодержца. Лишь в возрасте десяти лет, уже при Лжедмитрии I, Михаил избавился от надзора приставов и попал в столицу, где впервые получил возможность хоть чему-то научиться. Однако время было безнадежно упущено. Но главное, в характере будущего царя надолго закреплись черты тюремного сидельца: уступчивость, осторожность, склонность к послушанию, боязнь проявить хоть какую-то самостоятельность. А потому сразу же возник вопрос: кто станет править страной от имени Михаила? Лучшей кандидатурой был, естественно, Филарет. Но его еще предстояло вызволить из польского плена. А пока суд да дело, роль руководителя взяла на себя мать юного царя. Надо сказать, что дамой она была волевой, энергичной и неглупой. Ведь недаром же Борис Годунов из всех женщин семьи Романовых только ее, Ксению Шестову, повелел постричь в монахини. Более того, инокиню Марфу после этого не отправили в монастырь, а заточили на пустынном погосте в Заонежье. Если верить свидетельству Исаака Массы, суровое наказание было связано с тем, что Борис Годунов считал честолюбивую Ксению «душой заговора»{156}.
В начале марта делегация Земского собора, возглавляемая близким родственником Романовых, боярином Федором Шереметевым, выехала из Москвы на поиски новоизбранного царя. Где находится Михаил, никто точно не знал, а потому послы отправились в Ярославль и далее «туда, где он, государь, будет»{157}. От руководства Думы, кроме Шереметева, на поиски поехали князь Владимир Бахтеяров-Ростовский и окольничий Федор Головин. От духовенства — рязанский архиепископ Феодорит, троицкий келарь Авраамий Палицын, другие соборные старцы. 13 марта делегация прибыла в село Новоселки под Костромой. Утром следующего дня, вместе с местными воеводами, посадскими жителями и представителями костромского духовенства, послы крестным ходом двинулись к стенам Ипатьевского монастыря, где их поджидали Марфа и Михаил.
Сцена переговоров была разыграна как по нотам. Старший из духовных пастырей, архиепископ Феодорит, подал скромной старице грамоту от Земского собора об избрании ее сына на московский трон. То, что Марфа на первый раз откажется благословить Михаила, было вполне предсказуемо. В России тех лет сразу соглашаться на что-либо считалось дурным тоном. Однако, вместо глупых отговорок, инокиня начала приводить в обоснование вполне земные резоны. Тем самым послы от имени отправившего их Собора вынуждены были в рамках формального вроде бы торга давать клятвенные обещания по самым важным вопросам текущей политики. Причем именно по тем, где интересы царской династии сталкивались с их собственными сословными интересами.
Вначале старица «с великим плачем»{158} указала послам на молодость сына и его неопытность, на ненадежность подданных, которые «…в крестном целовании стали несостоятельны», «…дав свои души прежним государям, не прямо служили». Бояре поклялись, что Михаилу теперь все станут служить честно, а затем согласились на любую кару для изменников. Государство вконец разорено, продолжала причитать Марфа. Из-за отсутствия денег в казне царь не может ни ратных людей по заслугам жаловать, ни с польскими войсками сражаться. Да что там — воевать, даже на обеспечение царской семьи и то небось припасов в Москве нет! Ну, что ты, матушка, отвечали послы… Мы да за-ради такого дела… Всем миром соберем! Нет, что хотите, а не благословлю, выпрашивает очередную уступку Марфа, ведь король-то Сигизмунд… Он как только узнает, что Михаил на московский трон уселся, так тут же отца его, который в плену мается, лютою смертью расказнит! Не посмеет, матушка, отвечают послы… Мы ему в обмен на Филарета польских пленников отдадим — кого захочет и сколько захочет! Короче… На что угодно пойдем, лишь бы царского батюшку у супостата выкупить!
Так на первом же свидании мать выторговала для Михаила Романова право на бессудные опалы против нерадивых подданных. Он получил возможность в любой момент ввести чрезвычайные военные налоги. Кроме того, на будущих российско-польских переговорах ему заранее разрешали поставить интересы семьи выше государственных нужд. Теперь, когда она вытрясла из бояр все возможные уступки, Марфа согласилась отпустить сына на царство. Получив ее благословение, Михаил отправился с Феодоритом и прочими духовными лицами в Троицкий собор Ипатьевского монастыря, где его торжественно нарекли российским царем. В знак обретения высшей власти юный монарх получил от посольских старцев «государев посох». Все остальные обряды были отложены до прибытия в Москву.
Известие о наречении Михаила на царство в столице получили 24 марта 1613 года. Народ ждал его прибытия в Кремль со дня на день. Однако царь в Москву не торопился. Вместо этого он почти на месяц задержался в Ярославле. Здесь вокруг Михаила и Марфы начал складываться правительственный круг, который в ближайшие годы будет руководить страной от имени юного монарха. Ядром нового правительства стали ближайшие родственники царя: Шереметевы, Морозовы и Салтыковы. Сановники Романова хорошо понимали, что он не может въехать в Москву без сильной армии и хоть какой-то казны. Сразу после наречения Михаила боярин Шереметев отправил Мстиславскому государев указ с требованием немедленно прислать царскую печать и «боярский список», поскольку «…у нас, господа, за государевой печатью многие государевы грамоты стали»{159}.
Думцы попытались заволокитить дело. Составляя Земельный список, они «по боярскому приговору» раздали много казенной земли и теперь боялись пересмотра этих пожалований. Однако Шереметев продолжал слать указ за указом, неустанно требуя списка и печати. В конце концов, Думе пришлось уступить. Так важнейший из рычагов влияния на дворянство перешел в руки царя. Тем временем в Ярославль к нему стали стекаться служилые люди. Одни надеялись на разрешение земельных споров, другие — на новые пожалования. Михаил быстро дал почувствовать дворянам, что все «боярские дачи» носят предварительный характер. Он смело отменял наиболее одиозные думские пожалования и щедро раздавал поместья и вотчины участникам своего «московского похода».
Вскоре новый царь вызвал к себе членов Государева двора: стольников, стряпчих, жильцов. Когда стало ясно, что все желающие приехали, правительство Романова 25 апреля 1613 года устроило генеральный смотр дворянского ополчения в селе Любилове. Тех, кто туда не явился, ждала суровая кара. Михаил Романов приказал отписать в казну их поместья и вотчины. Собственности лишилась не только служилая мелкота. В списке согнанных с земель нетчиков числятся такие известные фамилии, как Бутурлин, Колычев, Головин и Гагарин. Теперь, когда в руках у нового царя была дворянская армия, его позиции в борьбе с Думой значительно усилились. Одновременно с этим в столице стало падать влияние войскового круга. Верные правительству отряды один за другим отправлялись на окраины. Только 19 марта на литовскую границу убыло свыше 2300 казаков. Еще несколько сотен вскоре усилили гарнизон Пскова. Буйная же воровская вольница потихоньку разбегалась сама. Ведь жить грабежом и разбоем в центре страны становилось все опаснее. В то время как на ее окраинах еще можно было неплохо поживиться.
Наконец ситуация улучшилась настолько, что царь и его правительство могли без опаски въехать в столицу. 2 мая 1613 года Михаил торжественно прибыл в Москву. У ворот его встречали Освященный собор «с крестами», Дума, войска гарнизона и посадские жители. Большая часть сожженного поляками города еще лежала в руинах. Колокола звучали лишь с немногих уцелевших звонниц. Мало кто из бояр верил, что Романову удастся усидеть на троне. Слишком тяжелой была ситуация в стране. Никто и представить не мог, что уже через несколько лет новая династия добьется такой власти над Думой, которой не было даже у Ивана Грозного. Правящие именем Михаила сановники ловко используют вражду между боярскими кланами, дворянством и казаками, не позволив ни одному из военных сословий сколько-нибудь существенно ограничить власть государя.