III Формирование 1-й дивизии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

III

Формирование 1-й дивизии

Формирование двух первых русских добровольческих дивизий в рамках РОА началось в первые дни ноября 1944 года, т. е. еще перед Пражской конференцией. Руководил этой акцией полковник генерального штаба Хейнц Данко Херре. составивший штаб из военных офицеров, которые были его единомышленниками. Большинство из них были ветеранами по организации добровольческих отрядов и говорили по-русски. Хотя приказ об организации исходил от органов СС и соответствовал идее создания европейских частей СС, немецкие офицеры были все-таки выбраны из состава армии, и дивизии в рамках армейской организации получили обозначение 600 и 650 пехотные дивизии — «Русские». И тут проявилась бестактность немецкого командования, т. к. среди добровольческих частей, эти обе дивизии всегда обозначались как 1-я и 2-я пехотные дивизии. В организационном отношении они соответствовали немецким «Фольксгренадир-Дивизион» (наименование введенное для пехотных дивизий в конце войны).

1-я Дивизия была сформирована и приступила к обучению 9-го ноября 1944 г. в учебном лагере в Мюнсингене (Вюртемберг).

Она состояла из разных частей, понесших большие потери добровольческих батальонов и отозванных с восточного фронта. Прибывающие в Мюнсинген части были полностью дезорганизованы и это соответствовало немецким представлениям о них.

11 ноября прибыл полковник Сергей Кузьмич Буняченко, назначенный генералов Власовым на пост командира дивизии, и, вместе с ним, подполковник Николай Петрович Николаев, начальник штаба. Оба были отозваны с фронта, где они командовали русскими добровольческими отрядами.

Лагерь не был подготовлен для приема людей. Недостатки проявлялись во всем. Не хватало жилой площади, не было отопления, а поставка всего необходимого для экипировки и вооружения со стороны немецких командиров тыловых частей, происходила весьма неохотно, и лишь под давлением. Однако, Буняченко был человеком железной воли и хорошим организатором. Обнаруживая недостатки, он немедленно использовал свои импровизаторские способности. Благодаря этому, уже к началу марта он сумел создать из бестолковой толпы, о которой в первые дни с негодованием отзывались как о «бандитах, ворах и грабителях»,[35] настоящую боевую дивизию, которая соответствовала всем военным требованиям, даже по немецким критериям.

В январе 1945 г. в дивизию были включены первые группы солдат и офицеров непосредственно из лагерей для военнопленных. Было вполне понятно, что среди вновь прибывающих должны быть советские агенты, засланные в РОА из Советского Союза через лагеря для военнопленных. Генерал Буняченко и информационные органы дивизии относились беспощадно к разоблаченным агентам. Трудно все-таки сказать, сколько людей такого рода осталось в дивизии до самого конца.[36]

В составе дивизии было, конечно, немало и таких, которые скорее «тащились» за всеми, чем активно участвовали в ее действиях. Это было результатом бесконтрольного наплыва как отдельных лиц, так и целых групп, большей частью, беглецов из рабочих и военнопленных лагерей, которые включались в состав дивизии. Также к дивизии присоединялись различные аделкие части других национальностей России.[37]

Дивизия насчитывала около 20.000 бойцов и до самого конца, несмотря на все отрицательные влияния, осталась дисциплинированной и боеспособной частью.

Немецкий майор Хельмут Швеннингер, подробно анализируя условия в дивизии, большое внимание уделяет, главным образом вопросу «надёжности».[38] По его мнению, у всех в дивизии было основание ненавидеть Советский Союз. Причины были разные, но всегда конкретные и личные: арест и преследования членов семьи, доносы, вмешательство режима в частную жизнь. Вступление в армию для многих означало возможность никогда больше не возвратиться в коммунистическую Россию. На Власова возлагалась единственная, хотя и слабая, надежда Советские пленные, вступившие в РОА, были первой большой общественной группой с территории Советского Союза, которая, ознакомившись с западным миром, смогла сравнить пропаганду с действительностью. С другой стороны, все члены дивизии отвергали нацистский режим, пропаганду теории о «подчеловеке» и колониальную политику, проводимую органами СС на оккупированных территориях на Востоке.

Интересными являются наблюдения полковника Херре по поводу явного общественного расслоения между чинами дивизии. Уже тогда немецкие офицеры обратили внимание на то, что различие в советском обществе указывало на определенную связь между возможностью получения образования и отношением к окружающему миру.

По понятиям национал-социалистического строя и его армии, дивизия никогда не была надежной, т. к. не имела желания умирать за национал-социализм. Но она была полна решимости идти в бой против Сталина до тех пор, пока оставалась хоть маломальская надежда на успех. Майор Швеннингер разделял дивизию по степени убежденности, приблизительно, следующим образом:

20 % убежденных антисталинистов,

60 % оппортунистов и

20 % противников нацизма и потенциальных перебежчиков на советскую сторону.

После роспуска дивизии в американском плену, когда отдельным лицам была предоставлена возможность поступать по собственному усмотрению и на собственный риск, этот приблизительный подсчет подтвердился.

Количество перебежчиков в добровольческих частях, во время включения их в бои на восточном фронте, составляло 0,6 до 2 %. Только у Поволжских татар оно доходило до 5,0 %. Эти цифры не внушали опасения.[39] Разница между этими двумя показателями вытекает из того, что Швеннингер рассматривает условия в 1-й дивизии в начале 1945 года, на которые повлиял бесконтрольный рост ее состава, а данные с восточного фронта являются результатом оценки меньших частей за период 1943-44 гг.

Организационная структура дивизии приводится в примечании.[40]

Одной из главных проблем, связанных с организацией дивизии был подбор офицерского состава. Большинство офицеров, направляемых из частей в Мюнсинген, не имело офицерского ценза. Это были люди, получившие подготовку в частях по борьбе с партизанами, во вспомогательных частях, или офицеры с не соответствующим требованиям боевой дивизии.

Для устранения этих недостатков, в январе 1945 года в Мюнсингене было создано Офицерское училище РОА. Его начальником был назначен полковник М. А. Меандров, позднее получивший, чин генерал-майора. Он считался человеком исключительных качеств, который, несмотря на все разочарования пережитые до и во время войны, остался верным идеям социализма, как и большинство членов высшего офицерского состава штаба ген. Власова. Но тогда еще никому не было известно, что он сотрудничал с немецкой информационной службой под кличкой «Леандр».

Вместе с частями, отозванными с фронта, естественно, прибыло и много раненых или выздоравливающих бойцов. Да и большинство вновь прибывших из лагерей для военнопленных было не в состоянии нести военную службу. Для того, чтобы справиться с этой проблемой, была создана Резервная бригада под командой подполковника Койды.

На активную службу в РОА явилось также много бывших царских офицеров, живших в эмиграции. Как правило, они имели высокие звания, но мало знали о современном способе ведения войны. При штабе РОА была создана специальная комиссия, которая каждого из них проверяла и, в большинстве случаев, их заявления отклоняла.[41] Духовная деятельность в Училище была вверена прот. Александру Киселеву.