Триумф воли и последствия этого триумфа
Триумф воли и последствия этого триумфа
I
В Берлине в кинотеатре «Уфа-Паласт ам Цоо» 28 марта 1935 года – почти точно за год до вхождения германских войск в Рейнскую область – состоялась премьера фильма «Триумф воли». Фильм был сделан Лени Рифеншталь. Она начинала свою карьеру как танцовщица, потом стала знаменитой киноактрисой, но с 1932 года занималась в основном режиссурой.
Ее дебютом на этом поприще стал фильм «Голубой свет».
Лени Рифеншталь была исключительно одаренным человеком, не лишенным и здорового чувства практицизма.
Так что когда фильм получил в Лондоне замечательные отзывы и стал демонстрироваться и приносить деньги, соавтор сценария венгерский кинематографист Бела Балаш [1] попросил у Лени свою долю, она написала письмо Юлиусу Штрейхеру, гауляйтеру Франконии, главному редактору самой антисемитской газеты в Германии:
«Настоящим уполномочиваю гауляйтера Юлиуса Штрейхера из Нюрнберга – издателя «Штюрмера» – представлять мои интересы по вопросам претензий ко мне еврея Белы Балаша».
Согласитесь, это был сильный ход.
Она сумела мгновенно перейти от дружеского сотрудничества с Белой Балашем к просьбе «защитить ее от претензий еврея Балаша». С безупречным чувством стиля Лени Рифеншталь поймала нужный тон: в Германии в нацистской среде было принято к имени еврея присоединять слово «еврей».
Слово стало бранным, чем-то вроде термина «гадина». A в ее прошении сказано «еврей Балаш» – это очень характерно.
Какие могут быть сомнения в национал-социалистической благонадежности дамы, которая об истце по возможному иску говорит «гадина Балаш»? Не только ее дело было выиграно еще до всякого рассмотрения, но она еще и отмежевалась от неудобного соавтора и конечно же проявила лояльность к новому режиму в Германии.
Ей была открыта «зеленая улица», она познакомилась с Гитлером и по его предложению сделала фильм «Триумф воли» – это был как бы документальный отчет о состоявшемся в 1934 году съезде НСДАП – партии победителей.
Это было нечто гораздо большее, чем документальное кино.
Фильм финансировался НСДАП и делался с большим размахом. В распоряжении Лени Рифеншталь было добрых три дюжины камер и множество помощников, съемки велись сразу с нескольких точек и даже с дирижабля. Из отснятых многих сотен часов она средствами монтажа и музыки сделала нечто гениальное – это поистине шедевр [2].
Он начинается вступительным титром:
«20 лет после начала мировой войны… 16 лет после начала немецкого горя… 19 месяцев после начала германского возрождения…»
А завершается речью Гесса:
«Партия – это Гитлер! Гитлер же – это Германия, так же, как и Германия – это Гитлер!»
А между этим началом и этим концом – действие. Могучие колонны штурмовиков, застывших в безупречном порядке, лица людей, исполненных надежды и восторга, речи соратников вождя Рудольфа Гесса, Бальдура фон Шираха, Йозефа Геббельса, Юлиуса Штрейхера – он говорит о том, что в германских сердцах нет классовых различий. А Геббельс говорит, что хорошо обладать властью, основанной на диктатуре, но еще лучше завоевывать сердца людей – и не терять их.
И над всем этим – Адольф Гитлер. Вождь, фюрер, в котором воплотилась Германия.
Воздействие фильма на зрителей так велико, что даже сейчас, через многие годы после крушения Третьего рейха в Германии его разрешено показывать «только в просветительских целях и с обязательным вступительным словом киноведа или историка».
Автор фильма, Лени Рифеншталь, в 1935 году говорила, что хотела создать не сухой репортаж, а нечто художественное:
«Нигде в мире государство не занималось в такой степени вопросами кино. Это его [государства] лицо, которое обращается к нам, его фюрер и его соратники. Весь народ узнает в нем самого себя».
Весной 1936 года ее художественное видение стало реальностью.
II
Люди были просто вне себя от счастья. Тревога – а не приведет ли смелый шаг фюрера к войне – куда-то испарилась. Выборы, проведенные в самом конце марта 1936 года, были чистой формальностью, в списках кандидатов так или иначе был только один партийный список, но победный результат в 98,9 % явно не был сфабрикованной фальшивкой. За Гитлером действительно шло подавляющее большинство – он вернул стране гордость:
«Германия вставала с колен…»
Триумф в Рейнской области повлиял и на Гитлера. Это отмечают многие люди, бывшие в то время в его окружении, – он еще больше, чем раньше, уверился в собственной непогрешимости. Видно это и из его речей. Выступая в Нюрнберге на очередном партийном съезде, Адольф Гитлер говорил о себе в совершенно евангельских тонах – он был Спасителем Германии, избранным свыше:
«…то, что вы нашли меня среди стольких миллионов, – это чудо нашего времени. И то, что я нашел вас – счастье для Германии» [3].
В НСДАП давно существовал культ фюрера. Ему были подвержены такие разные люди, как Рудольф Гесс и Грегор Штрассер. Но если Гесс был настолько поглощен обожествлением своего кумира, что в «ночь длинных ножей», не разбирая ни причин, ни следствий, вызвался самолично пристрелить всякого, на кого пал его гнев, то Грегор Штрассер, отмечая, что фюрер неорганизован, беспорядочен и совершенно не способен к систематической работе, признавал за ним удивительную, поистине звериную интуицию. Как говорил Штрассер:
«Раз за разом интуиция подсказывала Гитлеру внешне нелогичные, но единственно верные шаги» [4].
По-видимому, похожие чувства начали испытывать по отношению к Гитлеру и многие люди из высшего генералитета, и из чиновников государственных служб, и из состава МИДа. До марта 1936-го к нему относились скорее настороженно, как к демагогу, управляющему настроением масс.
Но его «смелый шаг за Рейн» это впечатление поменял.
Достигнутый результат выходил за пределы демагогии – он кардинально поменял настроения в стране. Помогла этому еще и летняя Олимпиада в Берлине. В течение двух недель столица Германии была в центре внимания, и оказалось, что мировой праздник спорта проведен превосходно, с выдумкой и размахом.
Адольф Гитлер в роли радушного хозяина тоже выглядел хорошо – он просто излучал добрую волю. Германия хотела только «мира и равноправия». С Англией говорили очень примирительно. Франции были сделаны самые широкие предложения по установлению прочного мира – например, говорилось о соглашении по взаимной демилитаризации границ, ограничении производства тяжелой артиллерии и военной авиации.
Даже антиеврейская кампания на время Олимпиады оказалась приглушена.
Все это влияло и на консерваторов в самой Германии, людей старого закала, сторонников Гинденбурга. Теперь они видели в Гитлере государственного деятеля. Да, конечно, ему многого не хватало с точки зрения культуры и воспитания, и манеры у него были странные, и методы работы выглядели очень уж нетрадиционно по сравнению с устоявшимися традициями прусской государственной машины, но он добивался результатов, которых не смогли достигнуть ни Брюнинг, ни Франц фон Папен.
Рейхсканцлеры Веймарской республики выглядели по сравнению с Гитлером жалкими карликами.
Наконец, многие деятели культуры вообще видели в успехе Адольфа Гитлера некую тенденцию – он отражал дух времени. Так сказать, человек из народа. Интуиция художника вместо беспомощного рационального суждения. Облагораживающее воздействие варварства, припадание к корням истинного германизма, не испорченного излишней культурой, очищение германского духа от чуждых ему элементов – в конце концов, разве не к этому звали лучшие люди Германии?
Однако тезис, высказанный выше, встретил и возражения. Сильным диссонансом ему прозвучали слова, сказанные в Швейцарии.
Хотя казалось бы – при чем тут Швейцария?
Hy как сказать. Германский мир не ограничивался только Германией, а Швейцария – страна в большой степени немецкоязычная. Большинство граждан Швейцарской Конфедерации говорят на немецком, саму Германию где-нибудь в Цюрихе могут назвать «Большим кантоном», одни и те же книги читаются по обе стороны границы, и так далее.
Так что когда редактор «Новой цюрихской газеты» Эдуард Корроди решил на страницах своей газеты поговорить о германской культуре, это было делом вполне обычным. Острых политических вопросов он не касался, личность главы германского Рейха никак не обсуждал, а просто сообщил своим читателям, что новый режим особого вреда германской литературе не причинил – «изгнали-то в основном одних евреев».
Но на это скромное заявление неожиданно последовал громкий ответ, сделанный, можно сказать, политэмигрантом.
Томас Манн, лауреат Нобелевской премии по литературе, зимой 1933 года, во время прихода национал-социалистов к власти, был вместе с женой за границей, в Швейцарии. И он, подумав, в Германию не вернулся.
В результате, так как он отказался принести присягу на верность новому режиму, его исключили из Прусской академии наук. Но книг Томаса Манна на площадях не жгли и имя его на страницах «Дер Штюрмера» не трепали. Да и он вплоть до 1936 года от всяких громких заявлений в адрес национал-социализма тоже воздерживался.
Но тут он нарушил молчание и ответил Корроди. Манн сказал, что нет, это совершенно не так – германской культуре нанесен огромный ущерб.
И дело тут вовсе не в национальности.
III
Нюрнбергские расовые законы 1935 года предположительно разделяли два разных и взаимоисключающих мира. То, что это было не так, достаточно проиллюстрировать на одном простом примере – свой Железный крест 1-й степени ефрейтор Адольф Гитлер получил по представлению лейтенанта Гуго Гутмана, командира его роты и по совместительству – исполняющего обязанности адъютанта артиллерийского батальона в полку Листа, то есть в 16-м Резервном.
Есть даже свидетельства, что он-то ефрейтору крест и вручил.
Гуго Гутман сам был кавалером Железного креста обеих степеней, 1-й и 2-й, и получал военную пенсию, дарованную ему по решению Гинденбурга. А в 1935-м выяснилось, что Гутман – еврей, и его немедленно исключили из ассоциации ветеранов [5].
Эту тему легко продолжить.
О еврейском опекуне Германе Геринге мы уже знаем, но похожие «проблемы» имелись и у Йозефа Геббельса. Дело даже не в том, что в молодые годы он был бурно влюблен в некую барышню, которая, увы, имела прискорбные изъяны в родословной. О нет, дело обстояло еще хуже и касалось супруги рейхсминистра пропаганды Магды Геббельс.
Поскольку Гитлер не был женат, а Карин, жена Геринга, умерла еще в 1931-м, роль первой дамы Рейха выпала на долю Магды. A ее отчимом был Рихард Фридлендер. Человек он был в высшей степени достойный и жену с ee дочкой любил самым искренним образом, но вот беда – он был евреем.
И его падчерица носила его фамилию и звалась Магдой Фридлендер.
Потом Магда выросла, в 18 лет вышла замуж, развелась и где-то в 1928 году завела бурный роман с неким Хаимом Арлозоровым. Они когда-то учились вместе в одной гимназии – и когда встретились позднее, оказалось, что дружба юных лет переросла в любовь.
Понятно, что у человека по имени Хаим было не все в порядке с арийским происхождением, но Хаим Арлозоров ко всему прочему был еще и видным сионистом и очень звал свою возлюбленную в Палестину, английскую подмандатную территорию. Совершенно неизвестно, что случилось бы дальше с первой дамой Рейха, если б она все-таки не вышла замуж за гауляйтера Берлина Йозефа Геббельса.
Если уж в биографиях столпов национал-социализма можно было найти такие прорехи – что говорить о других? Германские евреи были частью германского общества. В кайзеровские времена их не больно-то пускали в высшие сферы при дворе, вплоть до Первой мировой войны для них были недоступны офицерские должности в армии – скажем, Вальтер Ратенау служил в гвардейской кавалерии в чине ефрейтора [6], но в прочих сферах жизни они были представлены в соответствии со своей долей в общем населении.
Евреи в Германии времен кайзера занимали должности от сапожника и до профессора – разве что среди профессоров их все-таки было больше. И одним из таких профессоров был математик Альфред Принсгейм, тесть Томаса Манна. Это о его дочери Кате, урожденной Принсгейм, молодой, счастливый и влюбленный Томас Манн писал, что его жена «принцесса, а не так себе женщина» – в ту пору ему явно хотелось подурачиться.
Однако сейчас, после «исторической победы национал-социализма», после принятия нюрнбергских расовых законов, было уже не до шуток. Катя Манн, ее родители, братья и сестры больше не имели прав на германское гражданство, они «отвергались, отчуждались и изгонялись» из немецкой жизни. Брак Томаса Манна считался «позорящим арийскую расу», его дети отвергались и изгонялись вслед за их матерью и ее семьей.
Понятно, что он в 1933 году не захотел вернуться в Германию.
Но тем не менее добрых три года, вплоть до поздней осени 1936-го, Манн хранил молчание и никаких окончательных шагов делать не желал. Право же, он сильно не любил нацистов, считал их вульгарными скотами и к их лидеру тоже никаких теплых чувств не испытывал.
И все же, и все же, и все же…
Если был в Германии писатель, служивший воплощением германского консерватизма, защиты твердых основ и отрицания всяческой богемы, то конечно же это был Томас Манн. И ему, по-видимому, действительно резали ухо «картавые нападки на Ницше» и на левых интеллектуалов Германии, среди которых было немало евреев, он действительно смотрел косо и поначалу даже не видел ничего страшного в законах о восстановлении профессионального чиновничества.
У H. B. Гоголя в «Тарасе Бульбе» есть известная сцена – перепуганный шинкарь Янкель в надежде спастись делает очень неловкое замечание:
«Мы с запорожцами как братья родные».
Это, увы, встречает полное отторжение и служит как бы сигналом – начинается погром, описанный Николаем Васильевичем очень сочувственно. Но утонченный интеллектуал Томас Манн громить еврейские шинки не кинулся бы ни при каких обстоятельствах.
Надо полагать, и ему «вторжение чуждых элементов» в сферы духа, которые он считал «духовной собственностью немецкого народа», тоже казалось неприятным.
И он следил за происходящим в Германии из своего далека со странной смесью некоторого брезгливого одобрения и все возрастающего и тоже брезгливого отторжения – и вслух и публично не говорил ничего.
Что послужило последним фактором, заставившим нарушить это молчание, сказать трудно. Но можно предположить, что это было зрелище ликующих толп, беснующихся от истерической любви к спасителю Германии, Адольфу Гитлеру. Пожалуй, это была оборотная сторона ненависти.
Ненависти к чему?
И когда Томас Манн сказал о статье Корроди, что дело тут вовсе не в национальности изгоняемых, а в ненависти, насаждаемой новой властью, и что относится она «совсем не к евреям или не только к ним одним», он говорил вовсе не с каким-то там Корроди, а скорее с сами собой.
Манн пришел к выводу, что дело тут куда глубже, что отвергается не какой-то национально-этнический элемент германского населения, а вообще сам «фундамент европейской цивилизации». Он думал, что «происходящее в Германии отчуждает страну Гете от остального мира».
Молчать он больше не мог – и высказался. В сущности, очень негромко, просто в виде реплики на статью в швейцарской газете. Но в Рейхе его услышали, и услышали очень хорошо.
Томас Манн, гордость германской литературы, был немедленно лишен германского гражданства.
Примечания
1. Бела Балаш (правильнее Балаж, венг. Bal?zs B?la; наст. имя и фамилия Герберт Бауэр, венг. Bauer Herbert, 4 августа 1884, Сегед – 17 мая 1949, Будапешт) – венгерский писатель, поэт, драматург, сценарист, теоретик кино; доктор философских наук. Отец – Симон Бауэр, преподаватель и переводчик. Мать – Дженни (Леви) Бауэр, учительница. Так что да, действительно еврей.
2. За «Триумф воли» Рифеншталь получила государственный приз 1934/35 года, приз за лучший документальный фильм на Международном кинофестивале в Венеции 1935 года и золотую медаль на Всемирной выставке в Париже в 1937 году.
3. Ian Kershaw. Hitler. Vol. 1. P. 591.
4. Наверное, он немало удивился, когда его пришли убивать. Это было так нелогично.
5. Кто-то, однако, похлопотал, чтобы пенсию за ним все-таки сохранили, а в 1939 году и вовсе помог уехать в тогда еще нейтральную Бельгию. Возможно, это было сделано по желанию Гитлера. Но возможно также, что решение было следствием инициативы CC. Гуго Гутман умер в 1962 году в Соединенных Штатах.
6. Ратенау в 1890–1891 годах служил в качестве вольноопределяющегося в составе прусского Кирасирского полка Гвардейского корпуса (Кирасирского лейб-гвардии полка) и как отличный солдат получил чин ефрейтора – тот же самый, который четверть века спустя будет присвоен и Адольфу Гитлеру.