Испанская партия
Испанская партия
Испанская партия – одна из самых популярных систем, применяемых в партиях гроссмейстеров. Первое упоминание – 1490 год, Геттингенская рукопись. Позднее теоретически развита Рюи Лопесом де Сегура, священником из Эстремадуры, автором «Книги об изобретательности и искусстве игры в шахматы».
I
B июле 1936 года в Испании началась Гражданская война. Ее никто не планировал – устроившие мятеж военные полагали, что речь идет о путче, а вовсе не о войне, но правительство Испанской Республики устояло. Казалось бы, тут мятежу и конец – однако к восставшим присоединялись все новые и новые военные части.
К ним стали примыкать спешно формируемые милиции, составленные из гражданских лиц, – у республики хватало врагов. K мятежным военным примкнули и монархисты всех сортов и оттенков, и сторонники Испанской Фаланги, основанной в 1933 году по образцу движения Муссолини в Италии, и вообще все, кто полагал, что «страну надо спасать».
Правительство Народного Фронта ответило тем, что вооружило своих сторонников – и началась затяжная, беспорядочная война, идущая везде и нигде, без сложившихся фронтов и без определенного тыла.
Этому способствовало и то обстоятельство, что обе стороны конфликта – и левые, условно называемые «республиканцами», и правые, так называемые «националисты», – не имели единой структуры командования. Справа сражались и монархисты, и фалангисты, и военные, «защищающие Испанию», без уточнения, что же это, собственно, означает, а с ними бились и социалисты, и коммунисты, и троцкисты, и анархисты, и «вожаки крестьянского движения», и каталонские и баскские сепаратисты, которые опасались националистов.
Прибавим к этому вмешательство иностранных держав – Италии, Германии и СССР, посылающих в Испанию оружие и «добровольцев», и у нас получится довольно полная картина того дикого хаоса, в котором пребывала Испания с 1936 года и вплоть до весны 1939-го.
1 апреля 1939 года националисты выиграли войну. В немалой степени этому способствовало то, что им удалось установить некое единое командование.
Им оказался Франциско Франко, человек хладнокровный.
Он выдвинулся в ходе колониальной войны в Марокко, был одним из главных создателей Испанского иностранного легиона и его вторым по счету командующим. В легион набирали всякий сброд, в его составе было много уголовников, а в дальнейшем к нему добавились и части так называемых «регуларес», набранные из «мавров» – берберов и арабов, сражавшихся под командованием испанских офицеров на стороне Испании.
Держать в руках такой личный состав было очень нелегко, но у Франциско Франко, в ту пору всего лишь подполковника, это получалось. Он никогда не повышал голоса, однажды сместил с поста офицера, ударившего солдата, но точно так же, не повышая голоса, приказал расстрелять солдата, кинувшего в офицера миску с едой. В атаку подполковник шел впереди своих легионеров, а в целях поддержания в них боевого духа нередко делал это верхом и на белом коне.
В обычаи, установившиеся в легионе, он не вмешивался и спокойно принимал рапорт перед строем солдат, на штыках которых красовались отрезанные головы врагов, – для Франко имели значение только боеготовность и полное безоговорочное следование установленной им дисциплине.
В результате в возрасте тридцати с небольшим он стал самым молодым в Европе генералом.
Франко не входил в число военных, инициировавших мятеж, но встал на сторону восставших и скоро оказался в числе самых авторитетных людей в их среде.
В политике генерал, имевший репутацию «хладнокровного бесстрашия», проявлял столь же хладнокровную осмотрительность. Он выжидал, тянул время, политически не присоединялся ни к одной партии, даже к коллегам-военным – удобной отговоркой ему служил лозунг о «вечной Испании», – и в итоге оказался приемлемой фигурой и для монархистов, и для фалангистов, и для профессиональных военных.
Его считали «недалеким, но честным», и в итоге Франциско Франко оказался арбитром всех политических конфликтов, возникавших между различными фракциями националистов. Это был вовсе не очевидный результат – в движение входили многие люди поярче, чем генерал.
Как это у него получилось – неразрешимая загадка.
Пожалуй, столь же неразрешимая, сколь и другая – каким образом низенького роста офицер совершенно не геройского вида, никогда не повышавший голос на подчиненных, добился безоговорочного повиновения головорезов, составлявших части Испанского иностранного легиона.
Однако он решил обе задачи – и легион подчинил, и новый, националистический режим возглавил. Гражданская война завершилась, последние части республиканцев или капитулировали, или покинули страну.
Начиная с 1 апреля 1939 года генерал Франко говорил за всю Испанию.
II
Шахматы – одна из самых сложных игр, когда-либо изобретенных человечеством. Хорошему игроку требуются многие качества – и изощренный ум, и железные нервы, и способность к дальновидному расчету. Представим себе, однако, что игра усложнена и состоит теперь уже не в интеллектуальной дуэли – один на один и равным оружием. Отнюдь нет – по новым правилам игра идет на нескольких досках сразу, и надо учитывать не только свои ходы, но и вообще все, что происходит на всех досках. К тому же игроки вовсе не равны друг другу по ресурсам, которыми они располагают. Те, кто сильней, вообще норовят перетягивать более слабых на свою сторону и использовать их как пешки.
B сентябре 1939 года Испания оказалась чем-то вроде «пешки зеленого цвета», зажатой между «белыми» и «черными».
Больше всего на свете Франко хотел оставаться нейтральным.
Но у режима националистов имелись долги. Вся «иностранная помощь» шла в Испанию через генерала Франко – он-то и был тем человеком, который сумел ее добиться.
На него смотрели как на сторонника «держав Оси».
Соглашение, ставшее известным как пакт Молотова – Риббентропа, в Мадриде вызвало шок. Дело тут в том, что Гражданская война, стоившая неисчислимых жертв, закончилась в апреле 1939-го. Побежденные республиканцы получали всевозможную помощь от СССР, правительство Испанской Республики переправило золотой запас страны в Россию – и так далее. А Германия помогла националистам и оружием, и инструкторами, и даже прямым участием в войне «добровольцев» из Легиона «Кондор».
Понятно, что CCCP в националистической Испании ненавидели, а Рейх – ценили и уважали.
И вдруг, как по мановению волшебной палочки, СССР и Рейх оказались как бы союзниками.
Это надо было как-то объяснить – и подход тут нужен был деликатный…
Получила хождение высказанная в Италии идея о том, что фашизм – «третий путь Бенито Муссолини, отрицающий и социализм, и капитализм на основе национального сплочения», нечто универсальное и что СССР идет тем же путем, а «Сталин становится хорошим фашистом» – лидером, сумевшим сплотить страну.
Такие объяснения давались в Мадриде еще в конце августа 1939 года, но уже 3 сентября Англия и Франция объявили Рейху войну.
Надо было наметить какой-то курс, который держал бы Испанию в равном отдалении и от союзников, и от Германии. При этом следовало учитывать, что Германия «рассчитывает на испанскую дружбу». A Англия владеет Гибралтаром, на который претендует Испания. Но воевать с ней – пусть даже из-за Гибралтара – очень бы не хотелось.
И тут Франциско Франко показал, на что он способен.
III
31 декабря 1939 года он произнес поистине удивительную речь.
Вообще-то Франко, в отличие от Муссолини или Гитлера, отнюдь не блистал как оратор и говорил на публике редко и довольно неохотно. Однако в канун нового, 1940 года он изменил своим привычкам и в речи, обращенной к испанскому народу и транслируемой по радио, счел нужным покритиковать Англию и Соединенные Штаты за «преследование и уничтожение их коммунистических партий».
Он поговорил еще о «попрании англосаксами идей истинной демократии» и о том, как справедливы «изоляция и преследование евреев» во многих странах Европы – понятное дело, за их «жадность и эгоизм», но главный пункт, конечно, заключался в защите английских и американских коммунистов от несправедливых нападок.
В то время это вызвало сенсацию, и даже сейчас, право же, хочется протереть глаза и перечитать написанное. В конце концов, в той же «франкистской» Испании коммунистов – в лучшем для них случае – отправляли на каторжные работы.
Тем не менее речь была действительно произнесена.
И конечно же, напрашивается вопрос – для чего Франко все это говорил? А у него были свои соображения.
Во-первых, он хотел сказать нечто приятное немцам.
В конце 1939 года пакт Молотова – Риббентропа служил краеугольным камнем германской стратегии в войне. Британская блокада была бессильна остановить германскую экономику, с Востока в Рейх безотказно поступало и продовольствие, и нефть, и стратегическое сырье, включая даже дефицитный каучук, закупаемый в Азии и транзитом через СССР доставлявшийся в Германию. Так что нелицеприятная критика англичан за их недружественное отношение к английским коммунистам в ведомстве Геббельса была встречена благосклонно – министр пропаганды даже отметил, что наконец-то Германия получила что-то за свое содействие Испании в 1936–1939 годах.
А во-вторых, Франко ни словом не задел действительные английские интересы.
В частности, в своей публичной речи он даже и не коснулся «английского анклава на испанской земле» – Гибралтара, который был заботой всех испанских правительств начиная с 1713 года.
Генерал Франко не владел иностранными языками, но то, что «англичане – люди практичные», понимал очень хорошо. И по-видимому, надеялся, что его «защиту английских коммунистов» они воспримут как упражнение в риторике. А вот его сдержанность в отношении Гибралтара отметят и каких-нибудь поспешных действий – вроде блокады испанской морской торговли – не предпримут. В дипломатии, в конце концов, важно не только то, что сказано.
Иногда еще важнее то, о чем было решено умолчать.
IV
Как мы поняли – генерал Франко был тонким человеком, который пристально следил за происходящим и действовал крайне осмотрительно. Так что когда ему в июне 1940 года после решительного поражения Франции вдруг вздумалось захватить французский Танжер, он обставил это не как захват, а как некую «меру защиты европейского населения Танжера, осуществленную по его просьбе».
Наверное, ему приходило в голову защитить таким же образом и европейское население Гибралтара, но тут в ход размышлений генерала Франко внес свои коррективы Уинстон Черчилль. Горящие обломки французских военных кораблей – например, в Оране – призывали к величайшей деликатности во всех вопросах, которые могли бы ущемить английские интересы.
Тем более, что и англичане понимали тонкое обхождение.
Они прекрасно знали, что в сентябре 1940 года между Берлином и Мадридом идут серьезные переговоры. Исходя из неудач Люфтваффе в небе Англии, Рейх делал Испании одно предложение за другим. Франко предлагали занять Гибралтар. Более того, ему обещали в этом помочь – и войсками, и осадной артиллерией. Он отговаривался, требовал себе за содействие непомерную плату сырьем, продовольствием и горючим, которого у Германии и себе-то не хватало, но главным запросом Франко была передача ему африканских колоний побежденной Франции.
Гитлер колебался.
На эти колонии притязала и Италия. А режим Петена во Франции показал себя по отношению к Рейху вполне лояльным – французские суда не сдались англичанам, а оказали им сопротивление.
И вот тут в Лондоне возникло желание потолковать по душам с испанским послом.
Герцог Альба, посол Испании в Великобритании, был не только отпрыском славнейшего рода, но и бывшим министром иностранных дел. Он занимал этот пост в 1930–1931 годах, еще до Гражданской войны. В 1936-м в ходе «борьбы с проклятой аристократией» его младший брат был расстрелян республиканцами. А сам герцог чудом уцелел, бежал к националистам и с тех пор служил режиму Франко в Лондоне – сначала неофициально, а потом уже вполне открыто, в качестве чрезвычайного и полномочного посла.
Хакобо Фитц-Джеймс Стюарт и Фалко, 17-й герцог Альба был в родстве с королевским родом Стюартов, владел английским, в Испании был известен как англофил, играл когда-то в популярное в Англии поло и даже получил в этом виде спорта серебряную олимпийскую медаль – в общем, на пост испанского посла в Великобритании подходил идеально.
Ho назначение дона Хакобо в Лондон состоялось не так просто, как могло бы показаться на первый взгляд. Он был известен как монархист, слыл в свое время сторонником короля Альфонсо, и поэтому дальновидному каудильо было желательно держать такого влиятельного человека на важном и почетном посту, но подальше от Мадрида.
Генерал Франко ничего не делал просто так.
Так вот, 14 сентября 1940 года герцог получил приглашение посетить лорда Ллойда, министра колоний в кабинете Черчилля, и у них состоялась довольно занимательная беседа.
Лорд Ллойд сообщил герцогу, что он не имел бы ничего против перехода французской части Марокко в испанское владение и что он даже поговорил на эту тему с премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем. И что лорду кажется, что и премьер-министр тоже был бы не против. Конечно, все разговоры на эту тему следует считать неофициальными…
Но почему бы послу все-таки не сообщить о них в Мадрид?
В шахматах есть такое понятие – тихий ход. Он и угрозы не несет, и позицию не меняет, но, конечно, тут все зависит от того, кто и на каком уровне играет.
Англию в Европе называли «коварным Альбионом», и ее дипломаты имели высокую репутацию. На этом фоне заявление, что у Англии не будет возражений, если Испания решит отнять у Франции ее владения в Марокко, выглядело как-то простовато – оно ничего Англии не стоило, ни к чему ее не обязывало, да и само заявление было сделано в сугубо неофициальной форме, как бы под сурдинку.
Так почему же оно вообще имело место? А потому, что желание Испании отнять у французов их половину Марокко было общеизвестным и Англия как бы давала понять, что возражать не будет. А почему щедрое предложение «попользоваться чужим добром» было сделано именно 14 сентября? А потому, что в Лондоне давали понять – движение испанских войск во французскую часть Марокко Франко может осуществить и без объявления войны Англии.
Англия против этого захвата возражать не будет.
Проблема, однако, заключалась в том, что Германия требовала именно участия Испании в войне. Для этого прилагались такие усилия, что сам фюрер решил встретиться с вождем испанского народа и убедить его в необходимости этого шага. Франко пригласили приехать во Францию, для личного свидания с Гитлером.
Отвертеться от этого приглашения он не мог.
V
Встреча Франциско Франко с Адольфом Гитлером состоялась 23 октября 1940 года на вокзале в городке Андай, стоящем на испано-французской границе. Поезд каудильо должен был прибыть ровно в 3 часа дня, но запоздал на целых восемь минут.
Поскольку фюрер лично ожидал Франко на перроне, вышло очень неловко.
О причинах опоздания впоследствии много говорили, и даже озвучивалась версия, согласно которой Франко опоздал нарочно, для того чтобы «вывести Гитлера из равновесия». Это более чем сомнительно – скорее уж это происшествие отразило состояние испанских железных дорог, оно было очень далеким от идеала.
Но как бы то ни было, инцидент замяли – Франко пожал руку Гитлеру и выразил свой восторг по поводу того, что «наконец-то ему выпало великое счастье лицезреть великого человека».
Гитлер так далеко не пошел, но тоже сообщил своему гостю, что «давно мечтал его увидеть» – и на этом предварительная часть встречи была окончена, и началась деловая.
Для этого даже не понадобилось покидать вокзал – Гитлер прибыл в Андай на собственном поезде, и ровно в 3:30 дня в салон-вагоне поезда фюрера началось совещание. На нем присутствовал переводчик немецкой делегации и пресс-секретарь германского МИДа Пауль Шмидт.
Надо сказать, что присутствие пресс-секретаря впоследствии оказалось очень полезным для историков – «протокол Шмидта» является наиболее подробной записью беседы. Но ей не всегда и не во всем можно верить – например, Шмидт утверждал, что поезд каудильо опоздал не на восемь минут, а на целый час. Это, конечно, неправда – Гитлер не стал бы дожидаться его столько времени, стоя на перроне. Но все же записки Шмидта проливают свет на многие детали этого, право же, исторического совещания.
Оно прошло не так, как было запланировано.
Гитлер был о Франко невысокого мнения. Он считал, что тот не вождь и не национальный лидер, а так, военный деятель. Вроде фон Фрича или фон Браухича. В подражание фюреру, об испанцах вообще в Германии в то время было принято говорить с легким пренебрежением.
Генрих Гиммлер, посетивший Испанию 20 октября 1940 года, за три дня до встречи фюрера с каудильо в Андае, даже укорил Франко в «излишней жестокости».
Рейхсфюрер СС полагал, что держать в тюрьмах сотни тысяч побежденных республиканцев – дело совершенно излишнее. Конечно, зачинщиков, агитаторов и интеллигентов следовало извести под корень, но почему же не амнистировать рядовых защитников республики, «тех, кто принадлежит к рабочему классу Испании»?
Наверное, к наиболее радикальному суждению об Испании пришел рейхсмаршал Герман Геринг – он думал, что Германии следует пройти через испанскую территорию и захватить Гибралтар, а уж что подумают об этом испанцы – вопрос совершенно второстепенный. У него даже хватило ума поделиться этим мнением с испанским министром Серрано Суньером, родственником Франко, когда тот гостил в Берлине.
В общем, скрытых ловушек на испано-германской шахматной доске было предостаточно, но самое серьезное влияние на ход этой игры оказали не они, а иное событие. Как ни странно, оно случилось примерно месяц назад и в совершенно другой игре – между Англией и Францией.
23 сентября 1940 года английские корабли напали на Дакар.
VI
Дело тут было в том, что в порту Дакара, в теперешнем Сенегале, стояла целая эскадра во главе с новейшим линкором «Ришелье» [1]. Поэтому 23 сентября было организовано новое нападение – на этот раз с использованием каких-то сил «Свободной Франции» генерала де Голля. Он предоставлял главным образом свое имя – основные военные силы были английскими.
Успех предприятия был сомнительным – «Ришелье», правда, получил новые повреждения, но захватить Дакар не удалось. Французские колониальные войска не только остались верны правительству Петена в Виши, не только яростно защищались и подбили английский линкор, но еще и организовали контратаку.
Французские самолеты, вылетевшие из Дакара, дважды бомбили Гибралтар [2].
Этот факт произвел на Гитлера большое впечатление. Мы знаем об этом совершенно точно – 28 сентября он встретился с главой МИДа Италии графом Чиано и сказал ему, что намерения Франко захватить французскую часть Марокко попросту вредны для общего дела. Ну разве не понятно, что при попытке провести это пожелание в жизнь лояльность французских гарнизонов по отношению к Петену поколеблется?
Кто знает – может быть, они даже поднимут знамя «Свободной Франции».
И свою беседу с Франко Гитлер начал как раз с пункта об испанских колониальных приобретениях:
«…если сотрудничество с Францией окажется возможным, территориальные результаты [для Испании] могут быть не столь значительны. Не лучше ли достичь успеха с меньшим риском и в более короткое время, чем пытаться получить максимальный результат?»
Франко ответил длинной речью, в которой всячески упирал на значение приобретения Марокко для Испании, на тяжелое положение с продовольствием, на необходимость поставок военных материалов из Германии, и закончил утверждением:
«Испании не нужна помощь германских войск».
Все это сильно не понравилось его собеседнику.
Шмидт отмечал потом, что каудильо раздражал фюрера даже манерой речи:
«…бесконечный монолог, произносимый писклявым голосом, монотонной песней, похожей на крик муэдзина, созывающего правоверных к молитве».
Худшее, однако, было впереди.
Франко, ссылаясь на мнение своего военно-морского атташе в Лондоне капитана Эспиноса де лос Монтенос, сообщил Гитлеру, что в случае успешной высадки германских войск в Англии правительство Черчилля продолжит войну – просто английский флот уйдет в Канаду [3].
В яростной вспышке раздражения Гитлер вскочил на ноги.
Он заявил, что «не видит смысла в продолжении совещания».
VII
Переговоры, в общем, на этом могли и закончиться, но они не закончились. Был объявлен перерыв, в ходе которого Гитлер поделился с окружающими своими чувствами по поводу мелочности и тупости Франко, его узкого ума, неспособного понять величие момента и того, что он посмел подвергнуть сомнению близость полной победы над Англией.
По мнению фюрера, это была даже не глупость, а хуже – дурной вкус [4].
Впечатление, произведенное на Гитлера разговором с Франко, уловили и испанцы. Их переводчик барон де лас Торрес уловил слова фюрера, которые тот пробормотал при выходе из салона:
«…mit diesem Kerl ist nicht zu machen…» – «…с этим малым ничего нельзя делать [вместе]…»
Так что Франко принял это во внимание и в ходе дальнейшей беседы был сама любезность. Он рассыпался в похвалах германской армии и гению фюрера, уверял в преданности общему делу, а при расставании даже сказал следующее:
«…если когда-нибудь настанет день, когда Германии действительно понадобится моя помощь, я встану на ее сторону, ничего не требуя взамен».
Чего стоила искренность генерала Франко, было известно. Немецкая делегация, отбывая домой, была не в лучшем настроении. Фюрер позднее сказал Муссолини, что предпочел бы скорее удалить три-четыре зуба, чем согласиться на еще одну встречу с Франко. Фраза эта, скорее всего, действительно была произнесена – она не раз тиражировалась в различных мемуарах и в самых разных вариантах. Согласно одному из них, Гитлер называл Франко «жидом» – что возможно.
Фюрер видел евреев в самых неожиданных местах.
Например, он колебался при вручении Железного креста летчику Адольфу Галланду [5] – отважный пилот показался фюреру «похожим на еврея», и даже то, что награда была дана по личному представлению Геринга, не показалось Гитлеру убедительным…
VIII
В октябре 1940 года, еще до встречи в Андае, Гитлер повидался с Петеном и Пьером Лавалем, фактическим руководителем правительства Виши. В свете случившегося «акта британской агрессии в Дакаре» возникли мысли о «практическом сотрудничестве в вопросах обороны».
Франко говорил много хороших слов о своей готовности «сразиться за правое дело», но в практическом смысле придерживался сугубо холодного реализма. Французы же предлагали именно практическое взаимодействие, и начать его можно было в Сирии – там стояли французские войска под командой генерала Денца.
Тут было о чем подумать.
На перроне в Андае, прогуливаясь в ожидании поезда Франко, Гитлер сказал Риббентропу, что идею грандиозного надувательства – обещать Испании отдать ей французские колонии, подождать, когда она вступит в войну, и потом обещания не исполнить, – придется оставить как непрактичную.
Потому что испанцы в силу своей проклятой «латинской болтливости» не смогут удержать в секрете то, что будет им конфиденциально сказано. И коли так, то лучше не обещать им ничего, что может оттолкнуть французов от сотрудничества.
Что же касается просьбы Франко о поставке ему военных материалов, то материалы эти в испанских руках будут бесполезны – следует настаивать на участии германских войск в операциях против Гибралтара.
Но именно это условие Франко и отвергал – конечно, самым дружеским образом.
Он говорил вновь и вновь, что Испания готова предоставить Германии два миллиона бойцов – вот только надо снабдить их артиллерией, самолетами, танками, едой и горючим.
Все это вело в никуда.
Гитлер винил во всем «жадность каудильо», Риббентроп считал Франко трусом, не способным решиться на отважный шаг вперед, германское посольство в Мадриде посылало в Берлин сообщение за сообщением о мерах по подготовке к войне, срочно принимаемых Испанией, но время шло, никаких шагов Франко не предпринимал, а военные приготовления как-то понемногу начали носить характер «укрепления испанских границ».
Поскольку укреплялись они в основном на Пиренеях, то толковать это следовало скорее в негативную сторону.
Как раз в то время, когда посольство отсылало шифрованные телеграммы начальству, Серрано Суньер, глава испанского МИДа, беседовал с послом США и уверял его, что Испания ничего в Андае не обещала, что она хотела бы и дальше сохранять свой нейтралитет и что вообще хорошо бы поторопиться с обещанными поставками зерна.
Что интересно, так это то, что предложение о поставках было всецело поддержано английским послом в Мадриде. Он тоже считал, что Испании следует дать некую премию за хорошее поведение, и что объявлять войну Англии она на самом деле не собирается, и что у него на этот счет есть вполне надежные сведения.
Сведения действительно имелись, и вполне надежные – испанский Генштаб составил доклад, согласно которому положение с военной техникой, продовольствием и всяческими военными припасами настолько скверно, что Испании следует воздержаться от каких бы то ни было резких движений.
2 декабря 1940 года к уже действующему англо-испанскому соглашению о взаимной торговле было сделано специальное добавление: Британия брала на себя обязательства по доставке в испанские порты 150 тысяч тонн кукурузы из Южной Америки (главным образом из Аргентины) и 100 тысяч тонн пшеницы из Канады.
Транспортировку брали на себя англичане.
IX
5 декабря 1940 года Гитлер на совещании с Верховным командованием вермахта принял решение просить Испанию пропустить через ее территорию германские войска.
Целью являлось взятие Гибралтара, намеченный срок – 10 января 1941 года.
7 декабря 1940 года в Мадрид прибыл адмирал Канарис. Он встретился с Франко в этот же день, в 7:30 вечера. При беседе присутствовал начальник испанского Генштаба генерал Вигон.
Канарис официально предложил Испании «присоединиться к военным усилиям Рейха».
Франко ответил, что Испания попросту не способна сделать такой решительный шаг в рамках сроков, указываемых германской стороной, – слишком велики ее проблемы с продовольствием.
Он этим не ограничился и сообщил своему гостю, что дефицит зерна в стране составляет около миллиона тонн и что «английский флот, сохранивший свободу действий», в случае вступления Испании в войну несомненно захватит Канарские острова и все прочие владения Испании, отделенные от нее морем.
Речь свою Франко закончил уверением, что он всей душой на стороне Германии и Италии, но «не хочет быть бременем» для своих доблестных союзников.
В общем, это был отказ – только что обставленный очень вежливо и лояльно.
В Берлине, что называется, не поверили своим глазам – там считалось, что на встрече в Андае было достигнуто принципиальное согласие. Вопрос был только в цене и в сроках. Поскольку захват Гибралтара предполагалось осуществить немецкими войсками, без всякой активной помощи Испании, то в чем же тогда дело?
Если дата начала операции, январь 1941 года, не устраивает Франко, то какая же его устроит?
Канарис сообщил в ответ, что этот вопрос Франко он уже задавал и ответ получил крайне неопределенный.
Уже потом, много позднее, ходило много разговоров на тему о том, что Канарис вовсе не давил на Франко, а наоборот, всячески поощрял его сопротивление требованиям Гитлера. Происхождение таких спекуляций понятно – в 1944-м Канарис окажется вовлеченным в «заговор Штауффенберга», будет арестован и казнен, но во время описываемых событий, в декабре 1940 года, все еще было очень неясно.
Уж помимо всяких коварных наущений шефа Абвера у Франко на руках имелись свежие факты, создававшие неопределенность: в середине ноября английская авианосная группа нанесла удар по Таранто, в ходе которого половина итальянского линейного флота оказалась выведенной из строя.
А за две недели до приезда Канариса в Мадрид состоялся еще один примечательный дипломатический визит – 25 ноября 1940 года в столицу Рейха прибыл В. М. Молотов с огромной делегацией советских специалистов.
Детали переговоров, скорее всего, остались для Франко неизвестны. Но тот факт, что Уинстон Черчилль поприветствовал Молотова бомбежкой Берлина, он отметил – и решил, что риск вступления в войну выше риска германского вторжения.
Испания осталась нейтральной.
Примечания
1. В Дакар линкор увели из Бреста сами французы, для того, чтобы он не достался немцам. Но в сентябре 1940 года все могло обернуться по-другому, и рисковать этим англичанам не хотелось. На Дакар был устроен воздушный налет с авианосца «Арк Ройял», «Ришелье» получил в борт торпеду и утратил ход. Тем не менее корабль оставался на плаву и сохранил всю свою мощную артиллерию. Если бы его сумели подремонтировать, Англия столкнулась бы с серьезнейшими проблемами и ее атлантические конвои оказались бы в опасности.
2. 24 сентября 1940 года около 50 французских самолетов сбросили 150 бомб на Гибралтар. 25-го налет был повторен с удвоенной силой: было использовано около 100 самолетов и сброшено 300 бомб, в основном на порт и портовые сооружения.
3. Капитан был хорошо осведомлен – именно это было обещано американцам Черчиллем, в ходе его переписки с президентом Рузвельтом. Можно только гадать, как до этой сверхсекретной информации добрался испанский военно-морской атташе – если только ему не предоставили ее специально.
4. Paul Preston. Franco. New York: A Division of Harper Collins Publishers, 1994. P. 396.
5. Галланд Адольф (нем. Adolf Josef Ferdinand Galland) – немецкий летчик-ас. В составе Легиона «Кондор» воевал в Испании. Отличился в ходе битвы за Британию, впоследствии – один из руководителей Люфтваффе, генерал-лейтенант авиации.