5.1. Освоение боевого опыта и усиление «мобилизационной готовности»

5.1. Освоение боевого опыта и усиление «мобилизационной готовности»

В марте-апреле 1940 г. ЦК ВКП(б) и советское военно-политическое руководство предприняли широкую кампанию по изучению опыта «Зимней войны» против Финляндии, в ходе которой много внимания уделялось вопросам пропаганды, агитации и военной идеологии. 26-28 марта на пленуме ЦК был заслушан доклад наркома обороны маршала К.Е. Ворошилова «Уроки войны с Финляндией». Ворошилов был вынужден признать «недостаточно серьезное отношение военного ведомства ко всем мероприятиям», связанным с подготовкой боевых действий. Руководитель этого ведомства, являвшийся в период «Зимней войны» Главнокомандующим, председателем Главного военного совета РККА, констатировал, выступая на мартовском 1940 г. пленуме: «Предполагалось, что война с финнами будет скоротечна и, во всяком случае, не представит трудностей для нашей армии».[471]

14-17 апреля 1940 г. состоялось совещание при ЦК ВКП(б) начальствующего состава Красной Армии по обобщению опыта боевых действий в Финляндии. По существу это было расширенное заседание Главного Военного Совета. На нем присутствовали сотрудники центрального аппарата, отдельных учреждений Наркомата обороны и представители военных академий (порядка 90 чел.). В их числе – нарком обороны К.Е. Ворошилов, начальник ПУРККА армейский комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис, его заместитель корпусной комиссар Ф.Ф. Кузнецов, начальник отдела агитации и пропаганды бригадный комиссар М.Г. Гуревич, начальник Политакадемии дивизионный комиссар Ф.Е. Боков. На совещание в ЦК ВКП(б) пригласили также непосредственных участников «Зимней войны» (командармов, членов военных советов армий, командиров корпусов, дивизий, полков, начальников штабов различного уровня), а также сотрудников Главного управления государственной безопасности НКВД СССР (еще – свыше 130). Таким образом, всего в его работе приняло участие около 220 чел..[472]

Сталин выступил 17 апреля, в последний день работы совещания, с большой речью, в которой среди прочего коснулся выявившихся в ходе этой войны недостатков в пропагандистской сфере. По его словам, приспособиться к трудным условиям, в которых развернулась кампания Красной Армии против Финляндии, помешала прежде всего «шапкозакидательская психология», возникшая в результате эйфории от антипольского похода 1939 г.

РККА якобы «не сразу поняла, что война в Польше – это была военная прогулка». «Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас», – сделал вывод Сталин. В своей речи на совещании высшего начальствующего состава 17 апреля 1940 г. вождь призвал отказаться от «шапкозакидательских» настроений, предать забвению тезис о «непобедимости» Красной Армии, избавиться от пережитков в сознании, связанных с культом гражданской войны. «Традиции и опыт» этой войны, подчеркнул Сталин, – совершенно недостаточны. «Командир, считающий, что он может воевать и побеждать, опираясь только на опыт гражданской войны, погибнет как командир», – убеждал он.

Эти сталинские оценки не могут не вызвать удивления. Ведь еще в 1938 г. советский вождь сам «культивировал культ гражданской войны». Например, на приеме в Кремле депутатов Верховного Совета СССР (20 января 1938 г.) он публично провозгласил тост «за героев нашей гражданской войны», «которые скоро заставят о себе говорить», а большая часть из них «еще себя покажет».[473] Пропагандистская работа, которая проводилась среди личного состава Красной армии, в целом отражала подобные настроения вождя. В 1938 г. в документах ПУРККА не раз приводились в пример «герои гражданской войны» В.И. Чапаев, Н.А. Щорс, Г.И. Котовский, А.Я. Пархоменко, С.Г. Лазо.[474]

В своей речи 17 апреля 1940 г. Сталин констатировал, что современная война требует политически стойких и знающих военное дело политработников. Мало того, подчеркивал вождь, «что политработник на словах будет твердить партия Ленина – Сталина, все равно что аллилуйя-аллилуйя». Он «должен быть политически стойким, политически образованным и культурным» и, конечно, знать военное дело.[475]

По завершении работы совещания при ЦК ВКП(б) высшего командного состава была создана специальная комиссия, перед которой ставилась задача подытожить работу по внесенным предложениям и сделать соответствующие поправки в уставах и инструкциях, которые назрели «в связи с последними войнами», в особенности в ходе боевых действий против Финляндии. Членам вновь созданной комиссии предстояло представить в Главный Военный Совет материалы по итогам своей деятельности. В ее состав было включено свыше 60 чел., в том числе – Сталин, К.Е. Ворошилов, Л.З. Мехлис, представители Наркомата обороны и участники боев в Финляндии. Председателем комиссии назначили маршала К.Е. Ворошилова.[476]

В ее рамках развернули свою работу несколько специальных подкомиссий, в том числе – по партийно-политической работе в военное время. Эта подкомиссия состояла из 9 чел. (под председательством Л.З. Мехлиса). На первом рабочем заседании она рассмотрела целый ряд вопросов, в том числе – о постановке военной пропаганды в стране и в Красной Армии, о политической работе среди войск противника. Участники заседания в целом положительно оценили уровень партийно-политической работы. В то же время они не обошли вниманием и серьезные недостатки, имеющиеся в деле воспитания личного состава, которые заключались в следующем: пропаганда и агитация в мирное время зачастую затушевывала «трудности боевых условий», лакировала боевую действительность, снижая тем самым «стойкость людей в бою». Они отметили также, что военная пропаганда в стране «поставлена неудовлетворительно», предложив ряд мер по исправлению ситуации.[477]

Вечером 21 апреля 1940 г. в Кремле состоялось пленарное заседание Комиссии Главного Военного Совета по обобщению высказанных на совещании в Кремле предложений.

Выступивший на заседании Сталин предложил создать еще одну – «более узкую» – комиссию для рассмотрения вопросов, не обсуждавшихся в подкомиссиях.[478] Он, в частности, предложил коренным образом пересмотреть всю военную идеологию. Для этого, считал вождь, следовало создать новые журналы, кружки, в которых можно было бы свободно собираться и высказываться по различным проблемам, связанным с развитием Вооруженных Сил.

Сталин заявил по этому поводу: «Мы должны воспитывать свой комсостав в духе активной обороны, включающей в себя и наступление. Надо эти идеи популяризовать под лозунгами безопасности, защиты нашего отечества, наших границ». Далее он предложил «расклевать культ гражданской войны», который, по его определению, лишь закреплял отсталость Красной Армии. «Опыт гражданской войны, – разъяснял Сталин, – хорош, но недостаточен на сегодня, и кто этого не понимает, тот погиб. У нас есть в командном составе засилье участников гражданской войны, которые могут не дать ходу молодым кадрам». Вождь предложил выдвигать новые командные кадры, являющиеся «надеждой и сменой» РККА. Рассуждения Сталина о необходимости отказа от преклонения перед опытом гражданской войны, о назревшей проблеме преодоления «засилья» ее участников в командном составе Красной Армии и смене их «молодыми кадрами» тесно перекликались с теми мыслями, которые он «озвучил» в выступлении 17 апреля 1940 г..[479] Вождь также указал на необходимость «раскопать архивы немцев, французов, русских», касающиеся «империалистической» (Первой мировой) войны, «танцевать от опыта» этой войны и изучать одновременно специфику боевых действий конца 1930-х гг..[480] По предложению Сталина 21 апреля 1940 г. была создана комиссия Главного Военного Совета в составе 29 чел. под председательством маршала К.Е. Ворошилова, которая продолжила работу по обобщению итогов «Зимней войны».

Особое внимание в работе комиссии ГВС было уделено вопросу военной идеологии. 10 мая 1940 г. на ее пленарном заседании был заслушан доклад Л.З. Мехлиса по этому вопросу. Выступление начальника ПУРККА было адресовано присутствовавшим членам комиссии (23 чел.), а также специально приглашенным представителям Политуправления, руководителям военных академий, членам редколлегии газеты «Красная звезда» (всего доклад слушало свыше 50 чел.).[481]

Как верно заметил Ю.В. Рубцов, в основу своего доклада Л.З. Мехлис положил указания Сталина, сделанные на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава Красной Армии по обобщению опыта боевых действий (17 апреля) и на пленарном заседании комиссии ГВС (21 апреля).[482] Помимо этого, накануне своего выступления начальник ПУРККА имел беседы по вопросам военной идеологии с активным участником войны против Финляндии маршалом С.К. Тимошенко, который 7 мая 1940 г. был назначен народным комиссаром обороны СССР, сменив на этом посту К.Е. Ворошилова. Рубцов утверждал, что основной пафос доклада начальника ПУРККА «заключался в некотором отрезвлении – под влиянием итогов советско-финляндской войны – от шапкозакидательских настроений».[483]

Л.З. Мехлис начал доклад с того, что фактически повторил сталинский тезис о том, что Красная Армия лишь после вооруженного столкновения с финнами начала становиться современной армией, а также указание вождя о необходимости избавиться от «культа опыта гражданской войны». Начальник ПУРККА вынужден был признать со всей прямотой: боевые действия в Финляндии вскрыли целый ряд существенных недостатков в деле воспитания личного состава, в частности, – в содержании пропаганды и агитации. Причины подобных недостатков крылись, по утверждению Мехлиса, прежде всего в том, что военная культура армейских кадров находилась на низком уровне, а из этого, в свою очередь, вытекали искаженные представления о характере современной войны и неправильное понимание советской военной доктрины. Далее он упомянул о наличии ложных установок в деле воспитания и пропаганды Красной Армии, а именно: выдвижения лозунгов о ее абсолютном техническом превосходстве и непобедимости, о Советском Союзе как о стране героев и патриотов, неправильное освещение интернациональных задач и т.д. Наконец, Л.З. Мехлис отметил слабый уровень военно-научной работы в армии и стране; забвение уроков прошлого (в частности, боевого опыта русской армии); пренебрежительное отношение к изучению военной теории; наличие «культа опыта гражданской войны», в то время как этот опыт не всегда удавалось применять в условиях ведения современных боевых действий. Слепое преклонение перед ним, подчеркнул Мехлис, неизбежно ведет к копированию того, что было характерно для совершенно иной эпохи, для качественно иных условий. Помимо всего прочего оно мешало выдвижению молодых командных кадров.

Упомянув о существовании пропагандистского тезиса о непобедимости Красной Армии, Мехлис повторил сталинскую мысль о том, что на самом деле «история не знает непобедимых армий». Он привел в пример наполеоновские войны. Армия Наполеона I в течение почти двух десятилетий «держала под солдатским сапогом всю Европу», но в конечном счете потерпела поражение и прекратила существование. Л.З. Мехлис также напомнил, что японская армия дважды «на отдельных участках» (у озера Хасан и на реке Халхин-Гол) оказалась битой частями Красной Армии.

Хвастливые заявления о непобедимости приносят вред, сделал вывод начальник ПУРККА. Между тем, отмечал он, и в уставах Красной Армии, и во всей системе пропаганды и агитации «ложное понимание непобедимости» нашло широкое распространение. Эти «вредные тенденции» имели место и во время боев у озера Хасан, и в период вооруженного конфликта на реке Халхин-Гол. Особо губительно, признал Л.З. Мехлис, они сказались в начальный период войны против Финляндии, за что пришлось «платить лишней кровью». Общий вывод начальника ПУРККА не выходил за рамки сталинских суждений на сей счет: разговоры о непобедимости ведут «к зазнайству, верхоглядству и пренебрежению военным искусством» и в конечном счете – к «отдельным поражениям и временным неудачам».

Боевые действия конца 1930-х – начала 1940-х гг. выявили у значительной части красноармейцев готовность защищать свою родину на чужой территории. Такая готовность создавала основу для использования Красной Армии в наступлении, но только при обязательном указании на оборонительный характер войны. Последнее свидетельствовало о том, что руководство подстраивалось под массовое сознание, чтобы не вступать в противоречие с ним своими действиями. Это создавало для него определенное неудобство, но не являлось, как показала внешнеполитическая практика, непреодолимым препятствием.

Не случайно в своем докладе 10 мая 1940 г. Л.З. Мехлис указывал на то, что в пропагандистской работе наблюдается неверное освещение интернациональных задач Красной Армии. В периодической печати и в устных выступлениях на первый план выдвигался тезис об освободительной роли Красной Армии, что нашло свое подтверждение и в проекте Полевого устава 1939 г. Конечно, признавал Мехлис, при вступлении на территорию противника она будет играть роль освободителя «трудящихся от эксплуататорских классов». Однако, пояснял начальник ПУРККА, «в практической работе нельзя швыряться лозунгами вообще». Он высказал мнение, что данное положение не следует включать в текст Полевого устава Красной Армии, поскольку каждый пропагандистский лозунг «должен иметь свое место и свое время». Между тем тезис о ее интернациональных задачах «сплошь да рядом дается вне времени, без учета условий и без учета того, к кому апеллируют». Л.З. Мехлис напомнил в данной связи о событиях на реке Халхин-Гол и о боях в Финляндии.

Эти примеры, утверждал Мехлис, показывают: политработники зачастую подходят к вопросу «по-школьному». Усвоив из книг верное положение о том, что РККА «является освободительницей трудящихся капиталистических стран, они еще не умеют применять теорию в жизни, вести пропаганду и давать лозунги, исходя из конкретной обстановки».

Следующий вопрос, затронутый в докладе Л.З. Мехлиса, был связан с пропагандой технической мощи Красной Армии. Не оспаривая в целом наличия у нее первоклассной военной техники, Мехлис указал, что «огульная, хвастливая пропаганда технической мощи… затушевывает имеющиеся пробелы в области вооружения и ведет к самоуспокоению». А это, в свою очередь, приводило к самоуспокоенности и сокрытию серьезных недостатков в области вооружения и к недооценке противника.

Мехлис указал на отставание уровня военно-научной работы в Красной Армии от требований, которые предъявляются «к передовой советской науке». При этом военная оказалась скованной, а ее развитие заторможено. Как отметил Л.З. Мехлис, периодические издания, которые специализировались по данной тематике, в частности газета «Красная звезда», сводили свою деятельность к недостаточной популяризации уставных положений, не ставя «новых, острых и принципиальных вопросов». На низком уровне, просто «в загоне», находилось, по признанию начальника ПУРККА, изучение зарубежной научной мысли и иностранных языков. Даже официальные материалы периода Первой мировой войны не были полностью изданы.

Пагубные последствия отрыва советской военной теории от мирового опыта с особой силой проявились в конце 1930-х гг. Сталин на февральско-мартовском пленуме 1937 г. требовал усиленного изучения германского и французского опыта, для чего, в частности, переводить на русский язык иностранные учебники по военному делу. Однако на деле это приводило к репрессиям за цитирование авторов «из фашистско-буржуазного лагеря» и за «восхваление фашистских стран» – Германии и Польши.[484]

Примечательно, что в докладе Л.З. Мехлиса было обращено внимание на то, что слабо изучается военная история, в особенности русская. Следующий пассаж его речи, как представляется, содержал внутреннее противоречие. С одной стороны, начальник ПУРККА заявил: «У нас проводится неправильное охаивание старой армии, а между тем мы имели таких замечательных генералов царской армии, как Суворов, Кутузов, Багратион, которые останутся навсегда в памяти народа как великие русские полководцы, которых чтит Красная Армия, унаследовавшая лучшие боевые традиции русского солдата». С другой стороны, Мехлис утверждал: «Эти выдающиеся полководцы забыты, их военное искусство не показано в литературе и остается неизвестным командному составу». Несмотря на это противоречие, призыв к изучению полководческого искусства А.В. Суворова, М.И. Кутузова и П.И. Багратиона, как справедливо отметил Ю.В. Рубцов, свидетельствовал об определенных сдвигах в военной идеологии конца 1930-х гг..[485]

Развивая свой тезис о необходимости изучения опыта войн, которые вела Российская империя, начальник ПУРККА указал на следующее обстоятельство. Начиная боевые действия в Финляндии, командный состав Красной Армии и не ведал, что Россия в XVIIIXIX вв. неоднократно воевала на этом театре, в том числе – в зимнее время. Л.З. Мехлис призвал изучать опыт прошлых войн, равно как и опыт, полученный в 1938-1939 гг. (Хасан, Халхин-Гол, поход в Западную Украину и в Западную Белоруссию; войны в Абиссинии, Испании, Польше).

В своем докладе Мехлис указал и на то, что совершенно неудовлетворительно поставлено изучение опыта армий вероятного противника, возможных театров военных действий. В частности, подчеркнул он, глубоко укоренился «вредный предрассудок», что население стран, против которых будет вести военные действия Советский Союз, чуть ли не поголовно восстанет и будет переходить на сторону Красной Армии, а «рабочие и крестьяне будут нас встречать с цветами». Это ложное утверждение, считал Л.З. Мехлис, вырастает из незнания действительной обстановки в сопредельных странах. В такой ситуации столкновение с действительностью «размагничивает нашего бойца и командира, привыкшего рассматривать население зарубежных стран с общей – поверхностной точки зрения».

Уровень работы по изучению потенциального противника был определен Мехлисом как очень низкий. Хотя в начале 1939 г., с некоторым опозданием, и были введены редакции газет на иностранных языках, они, по мнению начальника ПУРККА, далеко еще не отвечали необходимым требованиям, ибо в их составе не было литераторов, достаточно хорошо знающих язык, быт, историю и культуру сопредельных стран. Он также призвал преодолеть пренебрежение и высокомерие в отношении армий малых стран, граничивших с СССР. Ведь в случае вступления этих стран на стороне крупных капиталистических держав в грядущей войне против Советского Союза, они могли оттянуть на себя значительные силы. Следовательно, сделал вывод Л.З. Мехлис, необходимо «внимательно изучать и знать слабые и сильные стороны всех армий сопредельных стран, в том числе и малых».

Имеющиеся недостатки в области военной идеологии (культивирование тезиса о непобедимости Красной Армии, шаблон в пропаганде героизма, шапкозакидательство), по мнению Мехлиса, значительно снижали эффективность воспитательной работы среди личного состава. Те же недочеты были характерны и для военной пропаганды среди населения. В периодической печати, как выразился в своем докладе начальник ПУРККА, она находилась «на задворках», а пропагандисты плохо занимались «военизацией населения».

Л.З. Мехлис прямо указывал, что военные отделы партийных комитетов «мало уделяют внимания идеологической подготовке населения к войне» (выделено мной. – В.Н.).

Чтобы устранить имеющиеся недостатки в военной пропаганде и идеологии, Мехлис предлагал избавиться от «культа гражданской войны», искоренить представление о непобедимости Красной Армии, всемерно бороться с зазнайством, шапкозакидательскими настроениями. Он призвал повышать военную культуру командных кадров, положив в основу изучение истории большевистской партии, военной истории и литературы. У командиров, считал Л.З. Мехлис, следовало воспитывать честь и достоинство, любовь к военному делу, вырабатывать организованность и требовательность. Командный состав РККА должен был постоянно совершенствовать свои знания, учебу и повседневную жизнь в армии строить применительно к условиям боевой обстановки, всеми мерами прививать личному составу «воинственный дух», помнить о традициях и брать на вооружение положительные примеры из истории русской армии.

Как отмечал Ю.В. Рубцов, начальнику ПУРККА нельзя отказать в известной смелости и новаторстве. Например, критикуя постановку партийно-политической работы в Красной Армии, Л.З. Мехлис высказал почти крамольную мысль: не следует ограничиваться в этой работе лишь теорией и историей большевистской партии. Действительно, начальник ПУРККА в своем докладе заявил буквально следующее: увлекшись пропагандой «Краткого курса истории ВКП(б)», не следовало забывать, что она в целом должна «реагировать на все».[486]

Говоря о задачах Красной Армии, Мехлис указывал, что она является инструментом войны, а поэтому ее личный состав уже в мирное время следует воспитывать исходя из главной цели – подготовки к войне с капиталистическим миром, которая будет «справедливой, прогрессивной». При этом, как подчеркивал начальник ПУРККА, красноармейцы и командиры должны действовать «активно, добиваясь полного разгрома и сокрушения врага, перенося боевые действия на территорию противника». Он поставил задачу воспитания личного состава Красной Армии и всей страны в целом «в том духе, что всякая война, которую поведет армия социализма, будет войной прогрессивной, будет самой справедливой из всех войн…». Л.З. Мехлис уточнял в данной связи: «Речь идет об активном действии победившего пролетариата и трудящихся капиталистических стран против буржуазии, о таком активном действии, когда инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче-Крестьянская Красная Армия (выделено мной. – В.Н.).

При этом начальник ПУРККА счел необходимым привести соответствующие цитаты из работ Ф. Энгельса и В.И. Ленина о возможности и необходимости вооруженного выступления победившего социализма «за освобождение других народов от буржуазии».

Давая оценку докладу Л.З. Мехлиса о военной идеологии, сделанному в мае 1940 г., Ю.В. Рубцов писал: «Предложенные начальником ПУРККА меры по коренной перестройке процесса политического воспитания личного состава звучали бесспорно, актуально, они давно назрели». В то же время, как отмечал историк, «благодушие укоренилось настолько глубоко», что даже жестокие уроки «Зимней войны» не смогли его окончательно вытравить.[487]

13-14 мая 1940 г. на пленарном заседании комиссии ГВС прошло обсуждение доклада начальника ПУРККА. В прениях выступило около 20-ти человек. По завершении прений последнее слово было предоставлено Л.З. Мехлису, а затем вновь назначенный народный комиссар обороны маршал С.К. Тимошенко закрыл работу комиссии.[488] В целом выступавшие по докладу Л.З. Мехлиса старались не выходить за рамки поставленных в нем вопросов. На этом фоне в какой-то степени оригинальными можно считать суждения, высказанные командармом 2-го ранга К.А. Мерецковым командующим войсками Ленинградского военного округа, и комкором Д.Т. Козловым. По мнению П.Н. Бобылева, сказанное Мерецковым, вообще, имело принципиальное значение. «До сих пор, – подчеркивал командующий войсками ЛВО на пленарном заседании ГВС 13 мая 1940 г., – в представлении всей страны, а также в армии, сложилось мнение, что мы будем воевать только тогда, когда на нас нападут». Отсюда – и воспитание подрастающей молодежи, исходя из общей установки: «Пока нас не трогают, мы воевать не будем». К.А. Мерецков высказался в том духе, что Красная Армия «готовится к нападению (выделено мной. – В.Н.), и это нападение нужно нам для обороны… Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением».

По этому поводу П.Н. Бобылев отмечал следующее. Слова К.А. Мерецкова не остались незамеченными. Более того, они не противоречили взглядам политического руководства.

Для подтверждения данного вывода Бобылев привел факты из биографии Мерецкова: июнь 1940 г. – назначение заместителем наркома обороны; август 1940 г. – начальником Генерального штаба РКККА. Именно под руководством К.А. Мерецкова была осуществлена разработка плана стратегического развертывания Красной Армии на случай войны на Западе и на Востоке на 1940-1941 гг., который был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б) в октябре 1940 г..[489]

Столь же радикальные суждения о характере советской военной доктрины принадлежат Д.Т. Козлову. Выступая в прениях по докладу начальника ПУРККА, Козлов призвал воспитывать личный состав РККА и все население страны «в духе наступательной доктрины». «Ни в одном журнале, ни в одной газете не должно быть записано, что мы будем только обороняться и бить противника на своей собственной территории», – заявил он. Наоборот, продолжал Д.Т. Козлов, «должно быть записано, что мы будем обороняться только наступлением и бить противника и этим самым оборонять свое социалистическое отечество и его границы…».

Аналогичным образом высказывались и участники совещания, собранного 25 июня 1940 г. по инициативе редакций газеты «Красная звезда», журнала «Знамя», Оборонной комиссии ССП. На упомянутом совещании ответственный редактор газеты «Красная звезда» Е.А. Болтин (он был в числе приглашенных на пленарное заседание ГВС и имел возможность выслушать доклад Л.З. Мехлиса 10 мая 1940 г.) коснулся двух основных групп вопросов. Первая была связана с военной идеологией и вытекающими отсюда задачами воспитательной работы. Вторая касалась текущих задач редколлегии «Красной звезды» и того «социального заказа», который намеревалось предъявить писателям военно-политическое руководство.

Как подчеркнул ответственный редактор газеты «Красная звезда», доктрина Красной Армии была наступательной. Однако, продолжал он, с учетом опыта боев в Испании, на Халхин-Голе и особенно в Финляндии потребовалось внести некоторые коррективы. Среди недостатков военной идеологии, выявившихся главным образом в «Зимней войне», Болтин назвал то, что у личного состава стремились воспитать «своеобразный советский пацифизм». В периодической печати и в литературе часто встречалось выражение, что «Красная Армия есть орудие мира», а между тем, по мнению Е.А. Болтина,  надо учить людей другой истине: «армия есть инструмент войны». Он подчеркнул, что не следует зазнаваться, нельзя недооценивать опыт боевых действий между Германией и ее противниками – Англией и Францией в Европе и необходимо постоянно изучать уроки кампании в Финляндии.

Подводя итоги своих размышлений о задачах военной идеологии, Болтин сформулировал основные установки, которых необходимо было придерживаться. Во-первых, воспитывать людей в понимании того, что Красная Армия является инструментом войны. Вовторых, следовало прививать мысль о справедливом характере войны СССР против любого капиталистического государства, независимо от того, кто выступит ее инициатором.

Отметив наличие настроений типа: в грядущих сражениях мы, т.е. Красная Армия и СССР, будем обороняться, «а сами в драку не полезем», Е.А. Болтин назвал их неправильными. Далее он сформулировал кредо большевистского военного руководства: «Мы должны быть готовы, если понадобится, первыми нанести удар… Совершенно ясно, что характер боевых действий Красной Армии будет активным». Естественно, следовало прививать личному составу РККА наступательный дух.

Таким образом, наряду с рассуждениями о необходимости искоренения «вредных предрассудков», в советской военной пропаганде («шапкозакидательства», зазнайства, недооценки опыта современных войн) была подчеркнута и незыблемость основной идеологической установки: Красная Армия должна готовиться к активным, наступательным боям против «капиталистического окружения», и не исключено, что именно она нанесет первый удар.

Член оборонной комиссии ССП В.В. Вишневский затронул на совещании 25 июня 1940 г. вопрос о препятствиях, которые возникали со стороны военной цензуры в отношении пропагандистских материалов, освещавших действия Красной Армии в период «освободительного похода» в Польшу и войны против Финляндии. Вишневский подчеркнул, что постоянно идут разговоры о Прибалтике, а также «о перспективах на южном фланге (на Ближнем Востоке. – В.Н.) и т.д.». Необходимо было широко и гласно обсудить эти проблемы на страницах «Красной звезды». Однако писатели и журналисты, освещавшие «оборонную» тематику, по мнению Вишневского, могли засвидетельствовать, что нет ни одной военной темы, которую не портили бы «редакторы», т.е. цензоры.

Коснувшись далее перспектив освещения наступательных операций Красной Армии и грядущих «освободительных походов» средствами кинематографии, В.В. Вишневский посетовал, что писателей еще по-настоящему не привлекали к созданию хроникально-документальных фильмов о событиях у озера Хасан, на реке Халхин-Гол, в Западной Украине.

«Если нам (СССР. – В.Н.), – подчеркнул В.В. Вишневский, – придется заниматься Черным морем, Кавказом, Балканами и т.д., давайте подумаем об этом за месяц… Все должно быть сделано молча, организованно, заблаговременно, в военных отделах Кинокомитета, в редакциях ССП». Что касается непосредственного опыта по созданию хроникально-документальных фильмов, проникнутых «необыкновенной военной точностью», то Вишневский посоветовал позаимствовать опыт германских кинооператоров, снимавших боевые действия вермахта против Польши.

В выступлении В.В. Вишневского содержался прямой намек на цензурные запреты, которые практиковались и в «Красной звезде». Ответственный редактор газеты Е.А. Болтин резонно возразил: «Вряд ли кто нам сейчас позволит ставить так вопрос, как предлагает тов. Вишневский в отношении дальнейшей судьбы юго-востока и т.д. Писать о многих таких вещах мы не должны, так как это было бы вредно». Редактор «Красной звезды» пообещал журналистам содействие в публикации «действительно смелых вещей», однако подчеркнул, что не следует ставить газету «в ложное положение в отношении ее международных позиций», ибо помещаемые в ней военные обзоры цитировались всей иностранной прессой.[490]

В соответствии с приказом народного комиссара обороны маршала С.К. Тимошенко от 26 июля 1940 г. Политическое управление Красной Армии было переименовано в Главное управление политической пропаганды Красной Армии (ГУППКА). А уже 28 августа 1940 г. ГУППКА издал директиву N 20 «О перестройке партийно-политической работы».

Она была адресована военным советам и начальникам управлений политической пропаганды округов и Дальневосточного фронта. В директиве, в частности, отмечалось: «Многие командиры и политработники настроились на мирный лад, не понимают, что на Западе и Востоке полыхает пожар мировой войны, что мы живем в военной обстановке, когда каждый военнослужащий должен быть внутренне отмобилизованным» (курсив мой. – В.Н.). В этой связи уже в который раз указывалось на важность изучения сопредельных стран.

Политическая пропаганда и агитация рассматривались в документе не как самоцель, а как средство повышения боеготовности Красной Армии, укрепления дисциплины и высокого морально-политического состояния личного состава. Директива предписывала придать им «боевой характер», пронизать «сталинской целеустремленностью и принципиальностью». Для изучения сопредельных стран намечалось широко использовать разосланные ранее ПУРККА книги и географические карты. Особое внимание в лекциях о сопредельных странах рекомендовалось обращать на военно-географические положение, экономический потенциал, состояние вооруженных сил и тактику их армий. К этой работе привлекались отделы пропаганды среди войск и населения противника, а также члены редколлегий газет на иностранных языках.[491]

Во исполнение требований директивы ГУППКА от 28 августа уже в сентябре 1940 г. в его составе была создана лекторская группа в количестве 101 чел. Зимой 1940/1941 гг. во всех домах Красной Армии были организованы лектории для командиров. На 1 января 1941 г. в составе агитколлективов Киевского особого военного округа насчитывалось свыше 2,2 тыс. чел., Ленинградского – свыше 2,6 тыс., Московского – свыше 2,8 тыс. чел. В тематике работы агитколлективов и лекториев большое место занимали пропаганда уроков боевых действий в Европе, опыта «Зимней войны», применения танков и авиации, военноэкономического потенциала воюющих стран и тактики их армий.[492]

В проекте нового Полевого устава РККА, работа над которым усиленно велась в 1940 г., впервые заключалось требование: изучать политико-моральное состояние иностранных армий, научиться вести среди них пропаганду и агитацию в целях подрыва морального состояния. М.И. Бурцев, который был назначен начальником отдела пропаганды среди войск и населения противника (7-го отдела) ГУПККА, получил задание составить проект директивы политорганам о порядке их идеологической работы, ориентированной на войска противника. Бурцев воспринял это задание как необычное, поскольку со времен Гражданской войны Политуправление Красной Армии не разрабатывало такого рода директив либо наставлений. Подготовка проекта директивы потребовала больших усилий. За ходом ее следил лично начальник ГУППКА. Проект много раз обсуждался и перерабатывался, так что М.И. Бурцев имел все основания назвать документ «плодом коллективной мысли».[493]

12 октября 1940 г. ГУППКА утвердил эту важную директиву за N 0267. В преамбуле документа отмечалось, что до 1939 г. наблюдалась недооценка данного направления военной пропаганды. В результате политический аппарат Красной Армии оказался не готовым к ведению идеологической войны. В директиве намечалось решительно покончить с этим недостатком. Была сформулирована следующая задача: «В первый же день военных действий… забросать противника листовками, лозунгами и плакатами, чтобы разложить его армию, деморализовать его тыл и, таким образом, помочь командованию Красной Армии в кратчайший срок и с наименьшими жертвами добиться полной победы». В пропаганде предполагалось широко использовать как печатные издания (листовки, газеты, плакаты, брошюры), так и радио, в том числе – звуковещательные усилительные станции.

«Идеологическая война с противником, – подчеркивалось в директиве от 12 октября 1940 г., – сложное и вместе с тем исключительно ответственное дело». Поэтому начальник ГУППКА предписывал уделить этому участку политической работы особое внимание. Начальники управлений политической пропаганды округов, армий и Дальневосточного фронта получили строгое предупреждение, что они непосредственно несут ответственность за подготовку к идеологической войне с противником.[494]

Оценивая впоследствии вклад 7-го отдела ГУППКА в дело составления директивы N 0267, М.И. Бурцев отметил и слабые, по его выражению, места в тексте документа. Так, довольно обстоятельно была освещена задача предстоящей работы среди войск и населения противника, исходя из установки воевать «на чужой территории», и менее подробно рассмотрены вопросы идеологического воздействия на солдат и офицеров вражеских армий в различных условиях боевой обстановки, а также специфика работы с военнопленными. После утверждения директивы ГУППКА от 12 октября 1940 г. сотрудники 7-го отдела выехали в приграничные военные округа, где проводились сборы пропагандистов, организовывались выступления с докладами перед командирами и политработниками, оказывалась практическая помощь в составлении планов работы редакций учебных газет на языках потенциальных противников. Однако, судя по воспоминаниям М.И. Бурцева, становление системы пропаганды на войска и население противника (В.В. Вишневский называл ее «внешней политработой») проходило непросто. Кадры пропагандистов, включенные в состав 7-х отделов, не сразу поворачивались «лицом к боевой агитации». Они в большей степени были нацелены на научно-исследовательскую деятельность. Зачастую не придавалось еще должного значения «идеологическим средствам в вооруженной борьбе».[495]

С осени 1940 г., особенно после визита В.М. Молотова в Берлин все явственнее обозначалась напряженность во взаимоотношениях между СССР и Германией. Выступления соратников Сталина стали более тревожными по содержанию, нацеливали на осознание всей сложности сложившейся ситуации. Так, А.А. Жданов в речи на объединенном пленуме Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) 20 ноября 1940 г., в частности, упомянул о появлении в народе «мирного, безмятежного состояния». Особенно заботило секретаря ЦК ВКП(б) то обстоятельство, что подобного рода наклонность к «растительной» жизни, беспечное отношение к вопросам обороны были распространены среди актива и молодежи.

Разъясняя позицию большевистского руководства по данному вопросу, Жданов подчеркнул: СССР пока ведет с капитализмом мирное соревнование, но оно неизбежно перерастет в соревнование военное, и тогда встанет проблема «кто кого». Далее он привел сталинское высказывание о необходимости готовиться к неожиданностям, чтобы не быть застигнутыми врасплох, и указал на недостатки в деле изучения форм и методов войны. А.А. Жданов отметил, что «некоторые товарищи» приходят в ужас от мысли о неизбежности людских жертв и материальных потерь в грядущей войне. Отвечая возможным оппонентам, он заявил: «Мы не должны создавать всяких таких добрых, сентиментальных качеств, а если придется воевать, то мы должны быть не менее энергичными и не менее жестокими, чем наш военный противник. Мы должны воспитывать в народе такие качества, как решимость, самоотверженность и героизм».

Высказавшись далее в присущем ему иронически-угрожающем стиле относительно приверженцев идеи ведения войны «малой кровью», Жданов обратил особое внимание на новые тенденции, проявившиеся в ходе боевых действий между Германией и ее противниками на Западе. Весь пафос ждановского высказывания по данному поводу сводился к тому, что необходимо «в самом срочном порядке, не теряя ни дня, ни часа, совершенствовать военную технику, военную организацию, учитывая опыт современного наступления, со всеми его ударными средствами и формами в виде прорыва танков, механизированных дивизий, налетов авиации, парашютных десантов…».

Ссылаясь на указание Сталина о таком присущем настоящему «большевику и революционеру» качестве, как умение «ломать старые традиции и строить новые», Жданов сформулировал конкретную задачу, стоявшую перед партийными организациями, руководителями промышленности, военными. Следовало научиться преодолевать устаревшие традиции Гражданской войны, заменяя их новыми традициями, «более отвечающими современной обстановке».[496]

Введение единоначалия в Красной Армии и упразднение института военных комиссаров (август 1940 г.) послужило импульсом для образования своеобразного «зазора» между теми задачами, которые ставились и решались личным составом подразделений под руководством командиров, с одной стороны, и деятельностью заместителей командиров по политчасти – с другой. В своем выступлении на первой партийной конференции Прибалтийского особого военного округа (ПрибОВО) 13 декабря 1940 г. начальник ГУППКА довольно откровенно охарактеризовал данное явление как негативное. Он, в частности, отметил, что некоторые политработники «очень упрощенно и формально поняли задачи перестройки». Отдельные управления политпропаганды «распустили своих людей на учебу», а сами продолжали «строчить невразумительные, шаблонные директивы всем, всем, всем». В качестве примера приводились сведения об излишне активной деятельности в этом направлении, развернувшейся в Харьковском военном округе. По данным начальника ГУППКА, работники управления политпропаганды округа в течение всего лишь трех месяцев сумели написать… 36 директив, причем большинство из них он оценил как «совершенно ненужные» либо «просто несуразные».[497]

Эта же проблема затрагивалась и на совещании высшего командного состава РККА 2331 декабря 1940 г. Корпусной комиссар, член Военного Совета Закавказского военного округа Я.А. Доронин был вынужден признать: «Многие политработники сидят еще и сейчас в кабинетах, пишут бумаги, прикладывают печати, в частях появляются как редкие гости и их красноармейцы не знают». Свое постоянное отсутствие среди личного состава один из таких политработников объяснял нехваткой времени, поскольку он якобы «много пишет». Политзанятия в округе были совершенно оторваны от задач повышения боеготовности, ибо замполиты после введения единоначалия «совершенно отошли от вопросов боевой подготовки».

На этом совещании была озвучена идея усиления «мобилизационной готовности» молодого поколения. Командующий 6-й армией генерал-лейтенант И.Н. Музыченко подчеркнул: «У нас слишком мало популярной литературы о военных героях, о трудностях, которые им приходилось преодолевать при выполнении своего боевого долга. Чрезвычайно мало пишут и знают об этом». Он предложил поставить вопрос об издании специальных военных журналов для гражданского населения, на страницах которых в интересной, увлекательной форме новому пополнению Красной Армии можно было рассказать о трудностях и проблемах воинской службы.[498]

Командующий войсками КОВО генерал армии Г.К. Жуков предложил несколько подновленную интерпретацию событий советско-финляндской войны. Отметив имевшие место при подготовке и проведении боевых действий недостатки, он подчеркнул, что эта война знаменательна демонстрацией, причем «впервые в современной военной истории», искусства прорыва «первоклассной укрепленной полосы» («линии Маннергейма»), осуществленной при помощи «могущественной современной техники», которую давала советская страна и ее социалистическая промышленность.[499] Это выступление в какой-то мере свидетельствовало о том, что кампания по борьбе с «шапкозакидательскими» настроениями, инициированная Сталиным в связи с неудачами в войне с Финляндией, сама собой сходила на нет. Неудачи эти стали связывать исключительно с тяжелыми природными условиями, в которых приходилось действовать Красной Армии. Стойкость финских солдат рассматривалась как своеобразная аномалия. Пренебрежительное отношение к потенциальному противнику не позволяло командирам и политработникам, особенно не участвовавшим в боевых действиях, в должной мере задумываться о причинах распространения в военной среде представлений о легкости победы и готовиться всерьез к трудностям грядущей войны.[500]

В заключительном слове на упомянутом совещании нарком обороны маршал С.К. Тимошенко констатировал: «В партийно-политической работе еще много формализма и канцелярщины. Вместо живой, конкретной работы в массах многие политработники занимаются администрированием, чрезмерным увлечением бумажным руководством; а часть из них, не понимая существа проводимых мероприятий в Красной Армии, встала на позицию нейтральных наблюдателей и очень несмело, робко включается в дело политического воспитания бойцов и командиров».[501]

По мере усиления «мобилизационной готовности» внимание стало уделяться тому, чтобы в советскую печать проникало как можно меньше сведений о состоянии советской экономики, оборонной промышленности и дислокации частей и подразделений Красной Армии. Так, 15 января 1941 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) поставило на вид начальнику Главлита Н.Г. Садчикову и главному редактору 10-го тома «Малой Советской Энциклопедии» за то, что в издании были помещены данные, «не подлежащие оглашению в открытой печати»: о размещении электростанций в пограничной зоне, об объеме валовой продукции, производившейся в крупнейших советских городах и т.д. и т.п.[502]

4 февраля 1941 г. на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) рассматривался вопрос о содержании двух учебников по экономической географии для вузов, выпущенных в 1940 г.

Секретариат признал ошибочным допущенное по вине Главного комитета по делам высшей школы при СНК СССР опубликование в этих учебниках экономических карт пограничных районов и областей, а также оглашение сведений об их промышленном развитии.

Было принято решение задержать выпуск в свет названных изданий, а виновным поставить на вид. Секретариат ЦК ВКП(б) поручил Главлиту установить тщательный контроль над печатной продукцией, содержащей «данные об экономическом развитии районов и областей СССР», в особенности – пограничных.

7 февраля 1941 г. был подготовлен проект постановления ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по усилению охраны государственной (военной и экономической) тайны в печати». В документе подчеркивалось, что в периодической печати, а также в книгах и брошюрах, в открытых постановлениях наркоматов и других учреждений разглашаются многочисленные сведения оборонного характера. Отмечалась неудовлетворительная работа органов Главлита. Лишь в 1940 г. его сотрудники сделали 38 500 «вычерков» из материалов, подготовленных к печати. В этих материалах раскрывались места, где дислоцировалось 37 воинских соединений, 20 корпусов, 51 дивизия, а также другие подразделения, военные городки, училища, оборонные предприятия. Как отмечалось в проекте постановления ЦК ВКП(б), по поручению УПА Главлит подготовил новый перечень сведений, составлявших государственную тайну, взамен устаревшего, относившегося к 1926 г. Примечательно, что к перечню были приложены «Дополнения на военное время» из 18 пунктов.[503]