3.2. Испытание в боевой обстановке: Хасан и Халхин-Гол

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.2. Испытание в боевой обстановке: Хасан и Халхин-Гол

Возникновение и ход событий, произошедших во время вооруженного столкновения между СССР и Японией у озера Хасан летом 1938 г., по-разному трактуется исследователями. Согласно одной версии, устоявшейся в советской историографии и сохраняющейся в некоторых работах постсоветского периода, Токио обвинил Москву в нарушении государственной границы на Дальнем Востоке, проходившей между СССР с государством Маньчжоу-го, развернув вокруг этого широкую пропагандистскую кампанию. Сторонники этой версии обвиняют японскую сторону в возникновении хасанского вооруженного конфликта. По другой версии, именно советская сторона по существу привела к развязыванию вооруженного конфликта с Японией, способствуя развитию событий в данном русле.[267] Как представляется, ближе всего к пониманию сущности событий у озера Хасан подошел С.Г. Осьмачко. По его мнению, вооруженный конфликт возник из приграничных территориальных споров, принципиально поддававшихся мирному разрешению в случае взаимной готовности к такому исходу обеих сторон. Но, к сожалению, такой готовности не наблюдалось.[268]

Поскольку граница между СССР и Маньчжоу-го (Маньчжурским государством), созданным Японией в 1932 г. на территории Северо-Восточного Китая – Маньчжурии, проходила главным образом по точкам водораздела (холмам) и не была демаркирована, то за каждой из сторон закреплялись те высоты, которые занимали войска соответствующей стороны. Камнем преткновения в советско-японской дипломатической дуэли, развернувшейся летом 1938 г., явился вопрос о территориальной принадлежности пограничных сопок Безымянная и Заозерная (высота каждой из них не превышала 150 м), расположенных недалеко от озера Хасан. В начале июля на Заозерной появилась группа советских пограничников, а затем туда скрытно прибыли красноармейцы, которые развернули на ней фортификационные работы. В спешном порядке ими были сооружены окопы и проволочные заграждения. 15 июля временный поверенный в делах Японии в СССР Х. Ниси потребовал от советского правительства отвода воинских подразделений с высоты Заозерная (покитайски – Чанкуфэн). 20 июля с аналогичным заявлением к наркому иностранных дел СССР М.М. Литвинову обратился японский посол в Москве М. Сигэмицу. Ссылаясь на данные, имеющиеся у его правительства, он заявил о принадлежности спорной высоты Манчьжурскому государству. Кроме того, на сопке Чанкуфэн местное маньчжурское население отправляло религиозные обряды.

Столкнувшись с непреклонной позицией Литвинова, который оспаривал утверждения японской стороны о принадлежности высоты Заозерной Маньчжоу-го и о нарушении советскими воинскими частями территориальной целостности этого государства, Сигэмицу сделал следующее воинственное заявление. Он утверждал, что «у Японии имеются права и обязанности перед Маньчжоу-го, для выполнения которых она может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуировать незаконно занятую ими территорию».[269]

Параллельно с этим японский военный министр Итагаки и начальник генерального штаба принц Каньин представили императору Хирохито оперативный план боевых действий в районе высоты Заозерной. По этому плану два пехотных полка японцев должны были вытеснить советские части с вершины сопки Чанкуфэн (Заозерная). Конечная цель намечаемого контрудара состояла в том, чтобы в результате «разведки боем» выяснить дальнейшие намерения СССР. Со своей стороны, Сталин был настроен весьма решительно и выражал готовность «дать самураям по зубам».

Тем временем 29 июля небольшой отряд советских войск занял южный (обращенный к Маньчжурии) склон другой сопки – Безымянная (Сячаофэн), расположенной в 2 км от Заозерной. Это побудило японцев к активным боевым действиям. 29 июля они перешли границу и, несмотря на сопротивление, 31 июля захватили высоты Безымянная, Заозерная и Пулеметная горка, продвинувшись в глубь советской территории почти на 4 км.

Ко времени начала вооруженного конфликта у озера Хасан на Дальнем Востоке была дислоцирована Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (ОКДВА), штаб которой находился в Хабаровске. По приказу наркома обороны ОКДВА была преобразована в Краснознаменный Дальневосточный фронт (с 1 июля 1938 г.) под командованием маршала Советского Союза В.К. Блюхера. В состав фронта входили: 1-я Приморская (комбриг К.П. Подлас) и 2-я Отдельная Краснознаменная (комкор И.С. Конев) армии.

После перехода японскими войсками границы и захвата ими высот Заозерная и Безымянная, имевших важное оперативно-стратегическое значение, в район вооруженного конфликта немедленно был направлен усиленный 39-й стрелковый корпус (командующий – начальник штаба Дальневосточного фронта комкор Г.И. Штерн). Численность войск Красной Армии здесь превысила 32000 чел., имевших на вооружении около 1000 пулеметов, 237 артиллерийских орудий, 285 танков и 250 самолетов. Им противостояли японские части, усиленные артиллерией и пулеметами (всего около 20 000 чел.). Непосредственно в боевых действиях участвовало с советской стороны более 13,5 тыс. чел., а с японской около 7 тыс. чел.[270]

2 августа части Красной Армии начали боевые действия по вытеснению японцев с высот Заозерная и Безымянная, которые первоначально оказались безуспешными и сопровождались неоправданно большими потерями с советской стороны. Решающие бои развернулись 6-9 августа. Несмотря на ожесточенное сопротивление японцев, эти высоты, а также сопка Пулеметная горка были заняты частями Красной Армии. Однако японские войска попытались взять реванш. В результате военные действия у озера Хасан продолжались до 12 часов 11 августа. В конечном счете конфликтующим сторонам удалось достичь договоренности о прекращении огня и восстановлении статус-кво на границе между СССР и Маньчжоу-го.

Несмотря на всю свою скоротечность, вооруженный пограничный конфликт в районе озера Хасан привел к большим потерям в живой силе. Японцы потеряли около 500 чел. убитыми и 900 – ранеными. По уточненным данным, потери Красной Армии составили: около 1000 чел. убитыми, умершими от ран и болезней, 2752 чел. ранеными, 75 чел. пропали без вести или оказались в плену.

В связи с обострением обстановки у озера Хасан по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) на Дальний Восток был командирован Л.З. Мехлис. Уже 28 июля он телеграфировал Сталину, что уволил из армии свыше 200 политработников, большая часть которых была арестована. В.К. Блюхер считал, что именно советские пограничники несли ответственность за инцидент в районе высоты Заозерная, с которого и начался вооруженный конфликт. Он пытался предостеречь высшее советское руководство от ненужных военных действий. Однако в Москве эту версию расценили как полную «чепуху».

В то же время, задерживая развитие событий, находясь в ожидании распоряжений из Москвы о приостановке сосредоточения войск и наказания виновных за нарушение границы, командование Дальневосточным фронтом не сумело вовремя оценить всей важности происходящего. Своими действиями (вернее, бездеятельностью) В.К. Блюхер порождал в боевом управлении ситуацию неясности и безответственности. Он также не принял своевременных мер по укреплению государственной границы в районе озера Хасан. В довершение всего маршал Блюхер всячески пресекал попытки дать достойный отпор провокациям японцев на советско-маньчжурской границе. Дело кончилось тем, что Сталин позвонил Блюхеру и задал командующему Краснознаменным Дальневосточным фронтом вопрос: есть ли у него вообще желание дать отпор японцам?

Не случайно, прибыв в район вооруженного конфликта, Л.З. Мехлис поспешил сообщить Сталину о «двурушничестве» командующего Краснознаменным Дальневосточным фронтом, которое «лило воду на мельницу японцев». В конечном счете, маршал В.К. Блюхер был отстранен от должности, арестован и умер в ходе следствия над ним.

В период инцидента у озера Хасан выяснилось, что у советских востоковедов-переводчиков, участников событий не было еще навыков в области пропаганды на японские войска с целью подрыва их морального состояния, поскольку такая задача и не ставилась.

Л.З. Мехлис, вызвав к себе помощника начальника разведотдела штаба Приморской группы войск Б.Г. Сапожникова, заявил ему: «Вы ведь коммунист и обязаны уметь вести пропаганду, чтобы морально обессилить противника». Мехлис выдвинул конкретную задачу: составить листовку-обращение «к японским солдатам, рабочим и крестьянам», в которой требовалось рассказать, что они «воюют за чужое им дело японских эксплуататоров, против рабочих и крестьян Советской России». В листовке также должен был содержаться призыв «сложить оружие и уйти с нашей (советской. – В.Н.) и вернуться на территорию Маньчжурии». Вопрос о необходимости овладения методикой пропаганды на войска вероятного противника имел большую актуальность. По словам Б.Г. Сапожникова, это было своеобразное «искусство, требующее политической зрелости, знания и учета особенностей „аудитории“ (будущего читателя, его нравов, обычаев, индивидуальной психологии), особенностей исторического опыта».[271]

В период пребывания на Дальнем Востоке Л.З. Мехлис делал все для утверждения культа вождя – Сталина. Именно Мехлису принадлежит авторство знаменитого лозунга «За Сталина, за Родину», который начальник ПУРККА внедрял в период боев у озера Хасан.

Согласно официальному отчету, партийно-политический аппарат продемонстрировал во время этого вооруженного конфликта преданность «социалистической родине, показал способность выполнять любое сталинское задание, в любое время, в любых условиях». В то же время руководство ПУРККА было вынуждено признать, что при организации политико-пропагандистской работы пришлось столкнуться с рядом трудностей.

Во-первых, политотделы действующих частей не были укомплектованы ни на полковом, ни на дивизионном уровне. В ходе боев регулярно отмечалась острая нехватка политсостава. Так, в политотделе 39-го стрелкового корпуса следовало иметь 11 чел., однако к началу боев налицо оказалось лишь 3 чел. Его штат «буквально был сколочен» в период хасанских событий. Помимо этого, политработники не имели опыта практической работы в боевых условиях, а изучение театра военных действий было затруднено, поскольку, как подчеркивалось в итоговом документе ПУРККА, «враги народа, сидевшие в руководстве» 39-го стрелкового корпуса, «умышленно не допускали к изучению командно-политическим составом этого участка». В результате не только начальники политотделов и комиссары отдельных частей не представляли себе обстановки, но даже в политуправлении фронта «некоторые ответственные работники» не знали, что именно делают воинские части и где находятся войска на данный день и час.[272] Сравнительно высоким был процент потерь среди политработников на поле боя. Из 90 чел. погибших, представлявших среднее и старшее звено комсостава, 18 чел. (20%) являлись политработниками.[273]

Во-вторых, важным упущением в работе партийно-политических органов в период боев у озера Хасан было фактическое неведение личного состава о подлинном состоянии дел и конкретной боевой обстановке. Так, части 40-й стрелковой дивизии уже ввязались в сражение с японцами и несли большие потери. А в 32-й стрелковой дивизии и во 2-й механизированной бригаде, которые только начали движение в направлении высоты Заозерная, тем временем проводился инструктаж, делались разъяснения о предстоящих… учениях.

На марше красноармейцам и командирам встретились автомашины с ранеными бойцами.

Некоторые из легко раненных даже просили отомстить за них врагу. И в то же время политработники 32-й стрелковой дивизии и 2-й механизированной бригады продолжали твердить подчиненным, «что они идут на большие учения». В результате, как подчеркивалось в итоговом документе ПУРККА, «была допущена грубейшая ошибка, которая шла не на пользу, не на поднятие патриотического духа личного состава, а во вред политико-моральному состоянию войск».

Наконец, в-третьих, в период боев за высоты Заозерная и Безымянная имели место и мелкие недостатки в проведении политико-пропагандистской работы среди личного состава. Плохо был поставлен его учет, а в ряде частей даже не имелось поименных списков.

Практически ничего не сообщали политорганы о боевых действиях, которые вела 40-я стрелковая дивизия. Многотиражные газеты 32-й стрелковой дивизии и 2-й механизированной бригады не только не распространялись, но и порой не выпускались по нескольку дней подряд. Информационная работа политорганов в целом, как было вынуждено признать руководство ПУРККА, в период хасанских событий имела ряд недостатков, что приводило в конечном счете к возникновению «общей горячности» и не позволяло по-настоящему учитывать моральное состояние красноармейцев и командиров.[274]

Те уроки, которые были получены в ходе боевых действий частей Красной Армии у озера Хасан, внимательно изучались в войсках и штабах, например, во время крупных учений, связанных с чехословацким кризисом (конец сентября 1938 г.). Не случайно в высказываниях некоторых красноармейцев и командиров, которые были задействованы на учениях, проводилась мысль о том, что они могут «показать, как надо воевать», так же как их «дальневосточные товарищи показали у озера Хасан». Один из красноармейцев, в частности, заявил: «…наши дальневосточные товарищи проучили японских самураев, как хочется нам на Западе проявить такое же геройство и отвагу».[275]

Однако пропагандистская значимость событий у озера Хасан порой чрезмерно преувеличивалась. Так, при публикации доклада А.С. Щербакова на торжественно-траурном заседании, посвященном 15-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина (21 января 1939 г.), в его текст после упоминания об этих «памятных боях» были вставлены следующие пассажи: «Узнали силу советского оружия японские самураи. Наша авиация и артиллерия в обломки превращали японские орудия, в пыль стирали их блиндажи. Наши танки давили японские окопы со всем, что там находилось. Наши пулеметы смертельным огнем поливали японских захватчиков. Наша пехота завершила дело, начатое авиацией, артиллерией и танками».[276] Между тем в стенограмме доклада А.С. Щербакова этот абзац отсутствовал.[277]

В середине 1939 г. разразился новый советско-японский вооруженный конфликт, теперь уже на территории Монгольской Народной Республики, на реке Халхин-Гол.[278] Япония планировала захватить восточный выступ территории МНР, расположенный за этой рекой, между государственной границей СССР, Монголии и горным хребтом Большой Хинган. С его захватом создавался бы удобный плацдарм для дальнейших действий с целью овладения значительным участком Транссибирской магистрали. В мае 1939 г. японцы вторглись на территорию МНР.

Еще в ноябре 1934 г. было достигнуто устное советско-монгольское соглашение о взаимной поддержке, которое предусматривало помощь при нападении третьей стороны на СССР или на МНР. 12 марта 1936 г. оно было заменено Протоколом о взаимной помощи, на основании которого советский воинский контингент оказался на монгольской территории. Начавшим наступление в районе реки Халхин-Гол японцам противостояли монгольские части и советские войска. Учитывая всю сложность ситуации, в Москве было принято решение усилить имеющуюся советскую группировку и направить в район боевых действий заместителя командующего Белорусским особым военным округом комдива Г.К. Жукова. Прибыв к месту назначения, Жуков получил приказ немедленно принять непосредственное командование войсками. Он принял решение, заняв активную оборону, одновременно подготовить сильный контрудар.

Между тем 2 июля 1939 г. японские войска вновь перешли в наступление. Им удалось переправиться на западный берег Халхин-Гола и начать сосредоточение на горе Баин-Цаган. Первоначально успех был на стороне противника. Однако Г.К. Жукову удалось, используя резервную 11-ю танковую бригаду комбрига М.П. Яковлева, которая была брошена в бой без прикрытия стрелковых частей, но при поддержке артиллерии и авиации, переломить ситуацию в свою пользу. Японцы отступили, оказавшись под угрозой окружения, а к 5 июля их сопротивление было сломлено.

Однако они все еще находились на монгольской территории и готовились взять реванш за поражение. Для ликвидации очага напряженности в районе реки Халхин-Гол требовалось изгнать захватчиков и восстановить государственную границу МНР. Г.К. Жуков предпринял кардинальные меры для разгрома японской группировки, находившейся на монгольской территории. Действовавший в районе Халхин-Гола 57-й особый корпус был преобразован в 1-ю армейскую группу, а Жуков стал ее командующим. Советско-монгольская группировка насчитывала 57 тысяч чел., 542 орудия и миномета, около 500 танков, 383 бронемашины, свыше 500 истребителей и бомбардировщиков. Ей противостояла 75-тысячная 6-я особая армия японского генерала О. Риппо, на вооружении которой имелось 500 орудий, 182 танка, более 300 самолетов.[279] И хотя численный перевес был на стороне противника, Жуков добился превосходства над ним в танках (в 3 раза) и самолетах (в 1,7 раза). Кроме того, в войска доставлялись в большом количестве боеприпасы, горюче-смазочные материалы, продовольствие в расчете на двухнедельную боевую операцию. Была проведена большая работа по дезинформации противника.

В конечном счете все это удалось успешно использовать в предстоящих боях в районе Халхин-Гола.

Начав наступление 20 августа 1939 г. в соответствии с заранее разработанным планом, Г.К. Жуков упредил противника, намечавшего нанести удар 24 августа. В ходе ожесточенного сражения 23-24 августа 1-я армейская группа сумела окружить и полностью уничтожить войска противника. Не имея численного перевеса над японцами, она успешно осуществила крупную наступательную операцию по уничтожению превосходящих сил противника, в результате которой была восстановлена граница МНР.

О размахе боевых действий в какой-то мере могут свидетельствовать потери, понесенные участвовавшими в нем сторонами. Советские войска потеряли убитыми свыше 6800 чел., ранеными и контужеными – свыше 15 200 чел., пропавшими без вести 1143 чел.; монгольские – 165 чел. убитыми и 400 ранеными. Потери японцев в ходе вооруженного конфликта на реке Халхин-Гол: не менее 25 000 убитыми, 25 000-30 000 ранеными, почти 500 – пленными.[280]

Партийно-политическая работа во время сражения на реке Халхин-Гол имела свою специфику. Накануне, осенью 1938 г. в 57-м корпусе был репрессирован ряд политработников. Своей специальной директивой от 8 сентября Л.З. Мехлис дал указание о массовой смене политсостава корпуса. В октябре Мехлис прибыл в МНР, и под его непосредственным руководством эта акция была проведена вплоть до батальона. В результате к началу майских боев в районе реки Халхин-Гол должности начальника политотдела корпуса, его заместителя, освобожденного партийного и комсомольского работников все еще оставались вакантными. А вновь назначенные кадры не обладали боевым опытом и плохо знали своих подчиненных.

Уже в ходе боев предпринимались попытки ликвидировать нехватку политсостава. Из резерва 1-й армейской группы в части было откомандировано 272 чел. Из ПУРККА и военных округов на Халхин-Гол перебросили 60 политработников, из Военно-политической академии им. В.И. Ленина – 60 чел., из военно-политических училищ – 311 чел. Наконец, Л.З. Мехлис своими распоряжениями от 12 июня и 7 июля командировал к месту боевых действий еще 54 чел..[281]

26 июня Мехлис направил письменные указания политуправлению Забайкальского военного округа о задачах партийно-политического аппарата соединений и частей «по организации отпора японской военщине на р. Халхин-Гол». Прежде всего он распорядился прекратить отпуска политработникам, обязал вернуть в строй тех из них, кто уже находился в отпусках, а также в командировках и на различных курсах и работах вне своих частей. Намечалось в 5-дневный срок создать резерв политработников. Ставилась задача провести беседы с командным и политическим составом в полках и соединениях с целью учета «прошлых ошибок, когда части приводились в состояние боеготовности». Красноармейцам Мехлис распорядился разъяснять смысл событий «в связи с японскими провокациями на границе» и в МНР и «задачей приведения частей в полную боевую готовность».

Политотделы, редакции соединений, политпросвет- имущество – все должно было быть подготовлено к предстоящему походу, следовало иметь необходимые запасы бумаги и красок. Публикациям в дивизионных газетах, освещавших «японские провокации» и события в МНР, следовало, согласно директиве Л.З. Мехлиса, придать «боевой тон».[282] В тот же день своей телеграммой Мехлис обязал поместить в армейской печати и довести до сведения личного состава сообщение ТАСС о событиях в МНР, а 29 июня телеграфно распорядился  перепечатать из «Правды» фельетон «Невежественные хвастуны из штаба Квантунской армии».

В ходе боев у озера Хасан основная боевая задача личного состава частей Красной Армии состояла в том, чтобы защитить границы СССР. Не случайно соответствующая патриотическая установка пропаганды хорошо усваивалась военнослужащими. Сложнее обстояло дело во время вооруженного конфликта у реки Халхин-Гол. Вначале был допущен серьезный просчет в определении содержания пропаганды среди личного состава, участвовавшего в боевых действиях: основное внимание уделялось идеологическому обеспечению лозунга о необходимости выполнения договора о взаимопомощи с дружественным монгольским народом. Этот лозунг большинству красноармейцев, действовавших на Халхин-Голе, был малопонятен. Например, один из участников боевых действий, красноармеец Гусев высказывал недоумение: «Ведь у нас своей земли достаточно, а потом ведь надо учитывать, что есть германские фашисты, которые могут напасть на СССР».[283]

Позднее, в мае 1940 г., выступая с докладом о военной идеологии, Л.З. Мехлис был вынужден признать: на первом этапе боевых операций на Халхин-Голе в основу пропагандистской работы среди личного состава был положен лозунг о выполнении договора о взаимопомощи с МНР, который оказался недейственным. И уже в ходе боев, констатировал Мехлис, пришлось внести поправку. Политработники разъясняли красноармейцам, «что МНР – это ключ к нашим границам» и, защищая ее, Красная Армия тем самым «обороняет территорию Советского Союза от Байкала до Владивостока», препятствуя одновременно созданию Японией плацдарма для войны против СССР. Этот тезис с пониманием воспринимали красноармейцы и командиры, осознавшие значимость боев у Халхин-Гола для защиты родины.[284]

В то же время именно в период боев на Халхин-Голе был приобретен первый опыт ведения контрпропаганды. Л.З. Мехлис еще до того, как развернулись решающие бои в районе реки Халхин-Гол, в июне 1939 г. утвердил программу полумесячных сборов редакций и типографий газет на иностранных языках. Приписной состав должен был ознакомиться с географией, экономикой и политическим положением стран, на языке которых намечалось выпускать газеты, с организацией вооруженных сил вероятного противника. Руководители сборов были призваны также обучить сотрудников редакций газет на иностранных языках методам разложения армии и тыла потенциального противника.

10 июля для решения задач ведения контрпропаганды на войска противника была создана спецгруппа политработников. Однако печатная база из Забайкальского военного округа прибыла лишь 16-17 августа. Тогда же окончательно оформилось отделение по работе среди войск противника, имевшее две редакции (японскую и китайскую) и необходимое оборудование.[285]

Прибыв в район боев у реки Халхин-Гол, Л.З. Мехлис лично возглавил пропагандистскую деятельность по разложению войск противника. При политуправлении 1-й армейской группы был создан соответствующий отдел. К моменту начала советского контрнаступления на Халхин-Голе уже функционировала специальная группа по разложению войск противника, которой руководил выпускник Военно-политической академии М.И. Бурцев. Однако она дислоцировалась в 120 км от фронта и практически бездействовала: не было ни переводчиков, ни типографии, ни редакции газеты. Мехлис распорядился немедленно перевести из Читы имевшиеся там редакции газет на монгольском, японском и китайском языках. Из Москвы был вызван единственный звуковещательный отряд. Опытный образец звуковещательной станции создали ученые Ленинградского НИИ радиовещательного приема и акустики. Техника прибыла на территорию МНР в конце июля 1939 г. Станция базировалась на 4 автомобилях (ЗИС-5 и ЗИС-6), имела две мощные группы громкоговорителей, аппаратную студию, электростанцию. Аппаратура позволяла транслировать передачи на расстояние до 10 км.

Для ее обслуживания был создан специальный звуковещательный отряд. В состав отряда входили помимо инженерно-технической группы, операторов, водителей также представители ПУРККА (инструктор, полковой комиссар И.М. Поляков) и диктор со знанием японского языка (преподаватель Военной академии им. М.В. Фрунзе интендант 2-го ранга Г.А. Селянинов). В ходе подготовки августовского наступления звуковещательная станция использовалась для воспроизведения имитационных шумовых программ.[286] Например, с ее помощью имитировались оборонительные работы, в то время как части Красной Армии на самом деле готовились к наступлению. Через звуковещательные установки велась контрпропагандистская работа на войска противника.

Начальник ПУРККА лично составил текст первых четырех контрпропагандистских листовок, обращенных к японским солдатам и офицерам. Он апеллировал к противнику в тех же выражениях, с теми же аргументами,  что и к своим военнослужащим. В листовках встречались бранные слова в адрес японского императора, что оказалось явным «проколом». Призыв, обращенный к японским солдатам, – «свергнуть императора – главного виновника социальной несправедливости и кровопролития на полях Монголии», имел совершенно противоположные изначальному замыслу результаты. Прочитав листовку с подобного рода призывами, японские солдаты, которые были воспитаны таким образом, что видели в лице императора потомка богов и их священного представителя на земле Японии, подбадриваемые своими командирами, переходили в отчаянные атаки на позиции корпуса (армейской группы) РККА. В конечном счете эти контрпропагандистские материалы были изъяты политуправлениями из обихода, ибо, ознакомившись с ними, японские войска становились более ожесточенными в бою.

В войсках 1-й армейской группы широко распространялись периодические издания. Накануне решающих августовских боев личный состав получал более 54 000 экз. газет и 8345 экз. журналов. В период вооруженного конфликта в районе реки Халхин-Гол было налажено издание газеты «Боевая красноармейская», в которой много внимания уделялось популяризации опыта, накопленного представителями различных родов войск (пехотинцами, артиллеристами, танкистами) в сражениях с японцами.[287]

Естественно, эффективность политико-пропагандистской работы трудно оценивать, основываясь лишь на таких количественных показателях, как тираж распространяемых в войсках периодических изданий, или обращаясь к тематике публикаций армейских газет.

В боевых условиях она в большой степени зависела от того, какой личный пример показывали подчиненным командиры и политработники. К сожалению, не всегда и не везде они служили образцом для подражания. В ходе сражения в районе реки Халхин-Гол представители командного и политического состава 1-й армейской группы на поле боя снимали знаки различия, стремясь избежать огня вражеских снайперов. В связи с этим командир 39-го стрелкового корпуса комкор Г.М. Штерн и военком корпуса бригадный комиссар Семеновский даже были вынуждены издать приказ, в котором каждый отдельный случай снятия знаков различия расценивался как прямое проявление трусости. Всему начсоставу, согласно этому приказу, следовало разъяснять, что подобное поведение просто недопустимо. В данной связи следует отметить, что и в этом вооруженном конфликте потери среди политработников были большими: 120 чел. убитыми и 243 ранеными.[288]

На финальной стадии боевых действий Л.З. Мехлис предпринял попытку обобщения того опыта, который был накоплен в политико-пропагандистской работе среди личного состава. 29 августа 1939 г. он дал соответствующее распоряжение на сей счет политуправлению 1-й армейской группы. Ссылаясь на задачу, поставленную народным комиссаром обороны СССР в связи с разгромом японцев, Мехлис призывал следить за тем, чтобы «у отдельных руководителей частей не было головокружения от успехов». Особая ответственность, по мнению начальника ПУРККА, падала на политаппарат и на комиссаров. Он предлагал разработать план партийно-политической работы с учетом обстановки и конкретных задач, стоявших перед 1-й армейской группой. Л.З. Мехлис распорядился использовать все формы агитации (собрания, митинги, беседы) с личным составом, чтобы «развенчать японских генералов как бездарных руководителей и поднять роль (sic. – В.Н.) наших командиров и комиссаров». Политруки, переданные в помощь пропагандистам, развивал далее свою мысль Мехлис, должны были вместе составить листовки, предназначенные как для бойцов Красной Армии («без телячьих восторгов» в тексте), так и для противника, чтобы и японцы смогли «подвести итоги» боев на реке Халхин-Гол.

Начальник ПУРККА призвал также не ослаблять пропагандистской работы в частях и немедленно приступить к составлению книги о партийно-политической деятельности в ходе этого вооруженного конфликта. Но прежде следовало подробно разработать план издания, привлекая политорганы, комиссаров, писателей. Особое внимание Л.З. Мехлис советовал обратить на накопленный опыт мероприятий «по разложению противника» и привести конкретные материалы по данному вопросу.[289]

Как уже отмечалось, при политуправлении 1-й армейской группы был создан отдел по работе среди войск противника. С подачи ПУРККА наркомат обороны СССР издал приказ о формировании в мирное время редакций и типографий газет на языках сопредельных с СССР государств. Такие газеты предполагалось издавать на японском, китайском, немецком, польском, финском, корейском, монгольском, эстонском, латышском, румынском, турецком языках и даже на фарси. Отделением спецпропаганды 1-й армейской группы было распространено 5 368 000 экземпляров печатной продукции на языке противника. В их числе – 99 листовок и 30 лозунгов на японском и китайском языках тиражом соответственно 2 464 000 экз. и 1 294 000 экз. Эти печатные материалы разбрасывались преимущественно с бомбардировщиков (СБ и ТБ-3).[290]

Однако остро ощущалось отсутствие квалифицированных кадров переводчиков, переводчиков-референтов и офицеров-востоковедов. Координация между подразделением политоргана и отделом штаба корпуса (армейской группы) была недостаточной. Главный недостаток состоял в том, что офицеры-пропагандисты не были знакомы с национальной психологией войск противника, не имели представления о степени их религиозности и преданности монарху. Так или иначе, но опыт пропаганды среди войск противника в период вооруженного конфликта на реке Халхин-Гол был использован в ходе дальнейшей подготовки к созданию широко разветвленного, организационно продуманного пропагандистского аппарата. В политуправлениях Дальневосточного и Забайкальского военных округов начали формироваться отделы по пропаганде среди войск и населения противника.

Создавались учебно-тренировочные газеты на японском, китайском, монгольском и английском языках. Готовились экипажи для укомплектования звуковещательных установок на автомобилях и т.д. и т.п..[291]

Во время вооруженного конфликта на Халхин-Голе, как и у озера Хасан, военнослужащие порой сталкивались с явным противоречием между реальными событиями, свидетелями и непосредственными участниками которых они являлись, и официальной пропагандистской интерпретацией этих же событий, шедшей вразрез с реальностью. В результате имели место критические высказывания, адресованные не только командованию воинских частей, но и обращенные к руководителям советского государства. В «Информационной сводке об отрицательных высказываниях командно-начальствующего и красноармейского состава за время боевых действий в районе реки Халхин-Гол с июля по 1 октября 1939 г.», подготовленной армейскими политработниками и сотрудниками НКВД, упоминается 894 случая подобного рода высказываний. Из них 234 «падало» на командно-начальствующий состав и 660 – на младший комсостав и на красноармейцев. 216 высказываний (почти 25% от общего числа) квалифицировались «компетентными органами» как антисоветские; в 155 случаях имело место недовольство службой в боевой обстановке. 86 зафиксированных высказываний расценивались как пораженческие, 82 – как провокационные, 74 – как проявление трусости и нежелания идти в бой, 70 – как недовольство руководством боя. 37 раз отмечалась устная угроза начальствующему составу, 29 – восхваление боевой техники противника (японцев).[292]

Хотя в 1938-1939 гг. и были предприняты некоторые попытки обобщения опыта боев у озера Хасан и на реке Халхин-Гол (в том числе – пропагандистского), однако уже в 1940 г. он фактически был предан забвению. На совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава (17 апреля 1940 г.) Сталин заявил, что эти вооруженные столкновения – лишь «отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном». «Япония, – разъяснял он, – боялась развязать войну, мы тоже этого не хотели, и некоторая проба сил на пятачке показала, что Япония провалилась. У них было 2-3 дивизии, и у нас 2-3 дивизии в Монголии, столько же на Хасане». Вывод Сталина по итогам конфликтов у Хасана и на Халхин-Голе сводился к следующему: «Настоящей, серьезной войны наша армия еще не вела».[293]