Тайна готовности России к войне
Тайна готовности России к войне
То, что русская армия к большой войне не готова, гораздо лучше знали ее потенциальные противники, чем военное и политическое руководство страны, больше помнившее о победах Суворова, Кутузова и Скобелева, чем о поражении в Русско-японской войне. Немецкая разведка докладывала в 1913 году: «Передвижения русских войск совершаются теперь, как и раньше, крайне медленно. Быстрого использования благоприятного оперативного положения ожидать от русского командования так же трудно, как быстрого и точного выполнения войсками предписанного приказом маневра. Для этого слишком велики препятствия со всех сторон при издании, передаче и выполнении приказов. Поэтому немецкое командование при столкновении с русскими будет иметь возможность осуществлять такие маневры, которых оно не позволило бы себе с другим, равным себе противником».
Перед войной власти больше внимания уделяли не армии, а восстановлению флота, погибшего в Русско-японскую войну. С 1909 по 1914 год расходы на армию выросли с 473 до 581 млн рублей, а расходы на флот — с 92 до 245 млн рублей. За этот период в рамках военного бюджета флот получил 747 млн рублей, а армия — 2564 млн рублей. Но были еще три чрезвычайные дополнительные программы. В рамках Малой программы и программы реорганизации армия и флот получили примерно по 350 млн рублей, а в рамках Большой программы 1914 года армия получила 140 млн рублей на текущие расходы и 432 млн рублей в течение трех лет на капитальные расходы. Флот же получил на свои нужды за тот же период 800 млн рублей. Но, как оказалось, русский флот в Первой мировой войне играл сугубо вспомогательную роль и никакого влияния на ее исход не оказал, а новейшие дредноуты так и не нашли боевого применения.
По немецким оценкам, реальные военные расходы России в 1913/1914 финансовом году превысили военные расходы Германии — 1577 млн марок против 1496 млн марок, хотя немцы каждую марку военных расходов тратили значительно эффективнее, чем русские, в том числе из-за масштабной коррупции в российском военном ведомстве. Из-за промышленной отсталости России за многие товары российскому военному приходилось платить дороже, чем армиям промышленно развитых стран. Так, вещевой мешок в России стоил 65 копеек, в Англии — 35. Сапоги в России стоили 8 рублей 40 копеек за пару, а в Америке — 6 рублей за пару. Это было следствием технологической отсталости, при том, что рабочая сила в России была дешевле, чем в Англии, Америке или Германии. Да и траты на сухопутную армию распределялись неравномерно. Так, траты на крепостную артиллерию значительно превышали расходы на полевую артиллерию. Напрасно военный министр Сухомлинов требовал разоружения крепостей, которые все равно не в состоянии выдержать сколько-нибудь длительной осады и огня тяжелой и сверхтяжелой артиллерии, как показал опыт Бельгии. При поддержке Думы его оппоненты добились решения о перевооружении крепостей. Так, в 1908 году планировалось потратить в ближайшие годы 700 млн на крепостную артиллерию и только 112 млн — на остальную. В 1910 году планировалось заказать 620 крепостных орудий и только 240 тяжелых полевых орудий. А согласно Большой программе 1913/1914 года, крепости должны были получить 516 тяжелых гаубиц, тогда как полевая тяжелая артиллерия — лишь 228 орудий.
Император Николай II цесаревичем Алексеем инспектируют войска.1913 г.
Поэтому нельзя сказать, что у русской армии не было тяжелой артиллерии, просто она имела очень нерациональную структуру, не приспособленную к тем требованиям, которые предъявила Первая мировая война.
Сухомлинов предлагал предусмотреть формирование с началом войны резервных дивизий из резервистов, заблаговременно выделив для этого соответствующий кадр, но услышан не был.
Германии не хватало средств, чтобы в достаточной мере оснастить армию пулемётами. Насыщение пехотных подразделений пулемётами в русской армии не уступало германской и французской армиям. Так, русский пехотный полк 4-батальонного (16-ротного) состава имел в своём штате (от 6 мая 1910 года) пулемётную команду из 8 станковых пулемётов Максима, то есть 0,5 пулемёта на роту, «в германской и во французской армиях их имелось по шесть на полк» 12-ротного состава.
Характерно, что наиболее смертоносной в ходе Первой мировой войны была артиллерия, а не пулеметы. Пулеметов было еще слишком мало. В германской и во французской армиях их имелось по 6 на полк (или 24 на дивизию, тогда как в русской армии на дивизию приходилось 32 пулемета).
Александр Андреевич Свечин, имевший личный опыт и Русско-японской и мировой войнах, утверждал:
«Легкомысленному французскому наблюдателю перед мировой войной казалось, что русский солдат столь нетребовательный, что русскими солдатами бесконечно легче командовать, чем французскими. Это абсолютно неверно… Русские полки успешно работали только в атмосфере порядка и авторитета, а обстановка современного боя сковывала возможности проявления личности начальников и создавала хаос. В немецкой армии существовал определенный «стандарт» боеспособности полевой, ландверной, ландштурменной части; в русской же армии существовал удивительный разнобой: иные второочередные полки дрались превосходно, а другие первоочередные при малейшем активном усилии сразу переходили в полное расстройство. Контроль сверху совершенно отсутствовал, критика снизу оставалась тайной, и командование в каждом полку получало самые причудливые, разнообразные формы».
В 1913 году Свечин писал: «Нам нужны новые корпуса, нужно увеличение мирного состава существующих частей, нужны большие маневры, с пополнением частей довоенного состава призванными запасными, нужна постоянная тренировка солдата и начальствующих лиц, нужны новые железнодорожные линии, новые тысячи паровозов и вагонов, нужно обильное снабжение кавалерии мостовыми средствами вместо пироксилина… Нужна подготовка тяжелой артиллерии — те тяжелые мортиры, которые в несколько часов могут истолочь преграду из неприятельских фортов. Нужны войска сообщений, нужны летчики, а главное — нужны новые десятки тысяч молодых пехотных офицеров и надежных подпрапорщиков… Нужно, чтобы вместо пяти корпусов мы были бы всегда готовы разбить двадцать, плюс австрийская армия… Мы уже опасны, но у нас нет гарантии непобедимости». По более поздней оценке Свечина, в отношении снабжения и организации к началу мировой войны русская армия повысила свою боеспособность по сравнению с Русско-японской войной по крайней мере на 300 %.
27 февраля 1914 г. в «Биржевых ведомостях» вышла знаменитая впоследствии статья якобы от имени Сухомлинова «Россия хочет мира, но готова к войне». В статье со слов «безупречного источника» говорилось, что Россия не думает о войне, но готова ко всяким случайностям. Ей уже не страшны угрозы извне и нет причин волноваться. Теперь идея обороны отложена и русская армия будет активной. Офицерский состав значительно возрос и стал однородным по образовательному цензу. Русская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким, но и во многих отношениях их превосходящими, осадная артиллерия есть при каждой крупной боевой единице. Уроки прошлого (т. е. Русско-японской войны) учтены, в будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток патронов.
Военно-автомобильная часть поставлена высоко, есть телеграфная и телефонная связь. Великолепны результаты аппаратов Сикорского.
Таким образом, в целом статья вполне объективно отражала текущее состояние дел, но без учета позднейших потребностей будущей войны.
Но тогда же, в феврале 1914 года, совсем об ином говорилось в записке бывшего министра внутренних дел и члена Государственного Совета Петра Николаевича Дурново Николаю II:
«Ставная тяжесть войны выпадет на долю России, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Приготовления после Русско-японской войны, особенно в запасах, окажутся недостаточными при невиданных размерах и упорстве будущей войны. При зачаточном состоянии отечественной промышленности не будет возможности восполнить дефицит и усвоить новые изобретения, а с закрытием Балтийского и Черного морей ввоз из-за границы окажется невозможным. Также неблагоприятны чрезмерная зависимость от иностранной промышленности, недостаток тяжелой артиллерии и пулеметов, неготовность крепостей. Сеть стратегических железных дорог и подвижной состав недостаточны для колоссальных требований европейской (еще не названной мировой!) войны.
Жизненные и экономические интересы России и Германии нигде не сталкиваются. Даже победа над Германией дает крайне неблагоприятные перспективы. Война потребует огромных расходов, а приобрести можно только Познань, Восточную Пруссию, Галицию и турецкую Армению, населенные преимущественно враждебными России народами. Также и Германия приобретала бы Польшу и Прибалтику с враждебным ей населением. Разоренная Германия не в состоянии будет возместить России ее военные расходы. А союзники, наоборот, потребуют оплаты долгов — Россия им больше не нужна, а ослабить ее выгодно.
В случае проигрыша как в России, так и в Германии неизбежно возникает революция, перекидывающаяся в другую страну. В России начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».
Сам П. Н. Дурново умер в 1915 году и не дожил до революции.
Опальный Сухомлинов категорически отрицал свою ответственность за поражения русской армии. В мемуарах он утверждал: «… Я отрицаю… всякий упрек в неготовности русской армии перед открытием кампании. Лишь в 1914 году по моей инициативе… утвержденная программа усиления нашей армии, ее пополнения и вооружения могла в действительности создать наши вооруженные силы в полной готовности для активного участия в европейской войне, но не ранее 1916 года. В критические дни перед объявлением войны я… был устранен с того момента, когда русские дипломаты, в особенности Сазонов, не считаясь с моим мнением о состоянии армии, считались с великим князем Николаем Николаевичем и подчиненным мне начальником генерального штаба генералом Янушкевичем, который злоупотребил моим доверием… Будь сохранен мир, русская армия в 1916 году была бы с более прочным залогом для проведения в жизнь всероссийских и мировых политических задач, нежели войною 1914 года. Для России и для дома Романовых война не была нужна, а для русской армии… она была слишком преждевременна… Мое мнение о состоянии наших вооруженных сил было во всякое данное время известно государю. Знание этого именно моего мнения о нашей армии было причиной, вследствие которой великий князь Николай Николаевич, Сазонов и Янушкевич действовали помимо меня».
В самом деле, неготовность России к затяжной войне определялась не злой волей одного человека или группы лиц, а ее объективным отставанием в социальном и экономическом отношении от основных противников и союзников. Вряд ли что-нибудь принципиально изменилось бы для русской армии в лучшую сторону, начнись война на два года позже. Также и сам мировой конфликт стал следствием сложившейся системы союзов и глубоких противоречий интересов между государствами, а не результатом непродуманных или даже преступных действий политиков и военных.
Начало войны было встречено в России, как и в других странах, патриотическими манифестациями. Мобилизация в армию прошла успешно, уклонистов и дезертиров почти не было. На призывные пункты явилось до 96 % призывников. Государственная Дума, за исключением социал-демократической большевистской фракции, поддержала войну и предоставила правительству военные кредиты.
Благодаря успешно проведенной мобилизации численность русской армии к началу боевых действий увеличилась с 1284 тыс. человек кадровой армии мирного времени до 2,5 млн человек. Как писал русский военный историк генерал А. М. Зайончковский, «мобилизованная русская армия достигла в 1914 г. грандиозной цифры 1816 батальонов, 1110 эскадронов и 7088 орудий, 85 % которых по сложившейся обстановке могло быть двинуто на Западный театр военных действий. Расширение повторных сборов запасных для обучения, а также ряд поверочных мобилизаций улучшали качество запасных и делали более достоверными все мобилизационные расчеты».
В то же время, получив царский указ о мобилизации, министр внутренних дел Н. А. Маклаков заявил начальнику мобилизационного отдела Главного управления Генштаба генералу С. К. Добровольскому: «Война у нас, в народных глубинах, не может быть популярна, и идеи революции народу понятнее, нежели победа над немцем. Но от рока не уйти…» Российский историк В. А. Авдеев так описывает мобилизацию: «На сборные пункты при управлениях уездных высших начальников стали прибывать запасные, где из них формировались команды для пополнения кадровых частей и формирования второочередных. Не везде призыв проходил гладко. Уже на третий день после объявления мобилизации из округов стали приходить известия о беспорядках, возникших среди запасных. Донесения об этом были получены в Военном министерстве из Перми, Кургана, Донской области, Инсара, Борисова, Орла, Кокчетава. Запасные собирались толпами, громили винные склады, магазины, в отдельных пунктах наблюдались нападения на полицию, во время беспорядков были человеческие жертвы. Сильно затрудняли работу сборных пунктов также и обнаружившиеся излишки запасных, особенно в Казанском и Омском военных округах. Это объяснялось устарелостью и просчетами мобилизационного расписания 1910 года. Мобилизация в европейской части России проходила более организованно и в установленные сроки. Этому способствовали поверочные мобилизации накануне войны. В целом, несмотря на ряд недочетов, мобилизация кадровой армии прошла успешно и в срок. К 26 июля (8 августа) на 8-й день мобилизации начались оперативные перевозки войск и период стратегического сосредоточения. В это время продолжалось формирование второочередных дивизий, которые вслед за первоочередными должны были двигаться на фронт. Полностью вооруженные силы России завершили мобилизацию на 45-й день. К 3(16) сентября было призвано, не считая ратников ополчения, 3 млн 388 тыс. человек. Всего под знамена встали 4,2 млн человек».
В целом армия и промышленность России были ориентированы лишь на краткосрочную европейскую войну. В случае затягивания войны значительную часть вооружений пришлось бы импортировать, а место кадровых военных заняли бы резервисты, уровень подготовки которых значительно уступал уровню подготовки германских резервистов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.