5. Культура раннесредневековой Германии
5. Культура раннесредневековой Германии
При изучении культуры раннесредневековой Германии необходимо учитывать ряд принципиальных соображений хронологического, географического и структурно-культурологического характера. Раннесредневековая германская культура не представляет собой целостной, гармоничной системы уже потому, что она покоилась на трех традициях: германском варварстве, позднеримской античности и христианстве. Соответственно, она отчетливо распадалась на элитарную, основывающуюся на латинской письменности, античной и христианской традициях, и народную — бесписьменную и исключительно устно-коммуникативную. Элитарная культура была принадлежностью (в качестве доминирующего элемента) высшего церковного и высшего светского сегментов общества. Достаточно сказать, что все императорские акты вплоть до XIII в. составлялись на латыни. Большая же часть раннесредневековой германской знати, отличаясь от крестьянства имуществом и властью, в очень малой степени отстояла от него в культурном отношении, будучи безграмотной и в повседневности приверженной обычаям и привычкам простонародья, разговаривая с ним на одном наречии.
С географической точки зрения, ран несредневековая культура была представлена как минимум тремя регионами (рейнским, средне- и северогерманским), в которых хронологически по-разному — при наличии или отсутствии античных традиций — трансформировалось древнегерманское наследие.
Примером может послужить история двух городов. В лагере легиона и окружающей канабе Castra Regina после падения римской власти в V в. разместились бавары (Baiuvarii), дав новое название городку Reganespurc (Регенсбург), который с начала VI в. стал резиденцией герцогов Агилолфингеров и древней столицей Баварии. Там была отстроена в следующем веке капелла св. Георга, в которой в 685 г. был погребен «апостол Баварии» св. Эммеран. В 739 г. св. Бонифаций учредил в Регенсбурге епископство и бенедиктинское аббатство. При Каролингах город был одной из видных императорских резиденций; там были погребены последние восточнофранкские Каролинги Арнульф и Людовик Дитя. При Оттонах и Салиях Регенсбург оставался одним из крупнейших политических, экономических и культурных центров Германии. С началом XII в. город вступает в стадию экономического и культурного подъема.
На нижней Эльбе авангард каролингских войск (согласно преданию, во главе с Карлом Великим) около 810 г. на месте саксонской деревушки Hamm («приют в пустынной местности») заложил бург, названный в источниках 834 г. Hammaburg (Гамбург). Отсюда должна была осуществляться христианизация Шлезвига и Дании; с этой целью там учреждается архиепископство. В 845 г. датские викинги разрушили Гамбург. Архиепископство было заново учреждено в 848 г. в Бремене, а в Гамбурге архиепископство было восстановлено только после того, как Гамбург был вновь отстроен в 937 г.
В 950 г. в Гамбурге насчитывалось до 500 жителей, в основном торговцев и ремесленников, медленно отстраивавших гавань на Эльбе. В 983 г. ободриты уничтожили Гамбург вместе с церковью, монастырем и небольшой монастырской школой. Восстановленный к 1035 г. город насчитывал 800—900 жителей, половина из которых были духовными лицами. Знаменитый архиепископ Адальберт Бременский хотел превратить Гамбург в христианский центр всего Севера, но еще дважды (в 1066 и 1072 гг.) ободриты разрушали город. При Штауфенах в 1189 г. город получил первые торговые привилегии для призванных из Юго-Западной Германии переселенцев.
Оба примера показывают, что периодизация и структурная эволюция германской раннесредневековой культуры далеко не везде соответствовала «политической» хронологии, этапам и эталонам западнофранкского культурного развития. Для Северной Германии, например, вряд ли приложимы категории «Меровингская культура», «Каролингское и Оттоновское возрождение».
Эти понятия были чужды для всей народной культуры раннесредневековой Германии вне зависимости от региона. Население германских земель специалисты на 1000 г. оценивают примерно в 4 млн человек, с плотностью от 8 до 10 жителей на 1 км?. Средняя продолжительность жизни для низших слоев едва достигала 25 лет, при крайне низком уровне здравоохранения и личной гигиены. Источниками питания служили овес, рожь, позже знаменитый немецкий Eintopf (смесь кореньев, злаков, рыбы и дичи), который был главным продуктом основной массы селян. Нелатиноязычная, близкая по культуре к простонародью знать питалась лучше. Для изготовления пива использовался ячмень, хотя медовуха была долго более предпочтительным напитком. Слаборазвитые агротехнологии заставляли до трети урожая оставлять на семена. Голод и эпидемии уменьшали сельское население нередко на треть, а то и наполовину. Население искало помощи у церкви и знати: в 1035 г. архиепископ Трирский во время мессы был вынужден позволить голодной пастве разорвать своего коня и употребить его в пищу. Густозаселенные области прирейнской Германии заставляли искать места для колонизации на востоке, где грозными соперниками были венгры и славяне. Замедленность колонизации, а также расширение практики раскорчевывания лесов и осушения болот вело к временной оторванности групп населения от своих этнических корней и стагнации у них, а то и возникновению новых элементов местной культуры.
Общим для крестьянства была вековая монотонность повседневного бытия. Центром мироощущения были двор и село (обычно не более дюжины домовладений с 70—80 жителями; наиболее крупные, в предместьях пфальцев, — до 300 человек). Источником информации об окружающем мире были слухи, больше доверия оказывалось очевидцам событий. Все это порождало конкретность мышления при отсутствии каких-либо абстракций. Система мер и весов определялась ведрами, повозками, локтями, шагами и т. д. Расстояния определялись по тому, как далеко можно увидеть белую лошадь; петух признавался годным для оброчных платежей, если он мог взлететь на спинку стула; забор считался крепким, если по нему трижды без ущерба пробегал вооруженный мужчина. В уголовном праве телесным повреждением считался факт пролития крови на землю. Образование складывалось из жизненной практики и производственного опыта; детский труд под родительским наблюдением был аксиомой. В мужчинах ценилась грубая сила, способность противостоять диким зверям и ворочать тяжелый плуг. В уголовном праве вор, тайно и бесшумно присвоивший чужое добро, карался более жестоко, чем разбойник, открыто противостоявший своей жертве.
Зависимость человека от природы при крайне низком уровне производственных технологий вела к углублению конкретного менталитета. Для преодоления личностных и хозяйственных невзгод совершались магические ритуалы, или, наоборот, шел поиск виновников неурожаев, падежа скота, которыми считались совершенно конкретные, подлежащие суровым карам «колдуны» и «ведьмы». Люди не имели ясных представлений о границах бытия и небытия, разнице между человеком и зверями, что порождало веру в оборотней. Христианство распространялось медленно, несмотря на появляющуюся густую сеть приходских церквей. Многие люди редко ходили в храмы и общались с приходским священником главным образом при крещении и отпевании. Даже заключение браков при господствующей полигамии в раннем Средневековье чаще было светским актом. Месса, включая «Отче наш» и «Символ веры», совершалась на латыни и была непонятна церковной общине; проповедь читалась на местных наречиях, но темы проповедей малообразованных сельских священников, которые обычно учились основным навыкам литургии у своих предшественников по приходу, были скудны и однообразны. Библии на древненемецком языке не существовало, а отсутствие книгопечатания резко ограничивало круг лиц, знакомых с ее содержанием. Отсюда распространение как тайного язычества, так и открытого почитания священных источников, камней, рощ, вера в домовых, талисманы и т. д. Постепенно древние языческие обряды христианизировались под давлением церкви. Нередко сами церкви воздвигались на месте языческих капищ. Сельские храмы были практически лишены украшений, окрашены в однотонные цвета, алтарями зачастую служили простые каменные плиты. Все они были деревянными, как и крестьянские дома, что резко отличало их от епископских соборов, которым властью был позволен и вменен для застройки камень. Немногим от сельских приходов отличались и бурги средней знати: такие же земляные палисады и рвы, поскольку императоры и короли не позволяли укрепленных камнем бургов знати. Рост новых замков-шлоссов был возможен только в период ослабления центральной власти.
Представления о грехе и покаянии, постах были прагматичны и ориентированы на физическое выживание индивидуумов. Попытки ввести «тарифы» за грехи и покаяния с конца VIII в. были свернуты. Монастыри, учрежденные «сверху», главными задачами видели процветание собственного сельского хозяйства, лишь в теории считая бенедиктинский устав для себя обязательным. Подобная ситуация господствовала до начала клюнийского движения, поддержанного в Германии аббаством Гиршау начиная с 1079 г., с требованием для монашества труда, целибата, аскезы, грамотности.
Бытовые развлечения не имели возрастных границ: взрослые и дети с одинаковым удовольствием слушали саги и сказки, героями которых были фольклорные и исторические персонажи эпохи Великого переселения народов, пели народные песни, играли в прятки, снежки, загадки. В городах рейнской зоны, особенно в резиденциях знати и епископата, изредка появлялись бродячие актеры из других местностей, представляя публике акробатические номера, пение и танцы в сопровождении музыкальных инструментов. К эпохе развитого Средневековья на основе этих традиций разовьются основы немецкого миннезанга, на который большое влияние оказали в том числе западнофранкские эпические и лирические эталоны.
Носителями элитарной культуры (латиноязычной, а тем самым общеевропейской по своему характеру) были, прежде всего, немногие образованные духовные и светские лица. Сама элитарная культура была более сложной и дифференцированной, чем культура народная. В построенных пфальцах и соборах, отделанных в смешанных традициях античного, византийского и раннероманского искусства, обладавших книгами по теологии, истории и тогдашнему естествознанию, далеко не все могли хотя бы строчку написать на латыни. Два наиболее ярких примера — Карл Великий и Генрих II. Даже в конце XIII в. из 14 членов соборного капитула в Мейсене 9 не могли написать свое имя. Библиотеки наиболее крупных раннесредневековых монастырей насчитывали всего несколько сотен книг, в основном богословского характера. В историописании господствующим жанром были анналы (Фульдские, Вертинские), носившие ярко выраженный провинциальный характер; представление о происходящем в сопредельных странах скорее было исключением. Лиутпранд Кремонский (922—969) составил хвалебную биографию Оттона I, а также описание нравов византийского двора; Адам Бременский (ум. 1081), один из столпов раннесредневековой историографии, назвал свой труд «Деяния понтификов Гамбургской церкви». Биографии германских монархов (например, «Деяния Конрада II императора») в силу их отчетливой официозности не достигали уровня «Жизни Карла Великого» Эйнгарда. Даже счастливое исключение — «Деяния саксов» Видукинда Корвейского (ок. 950—1004) — в большей степени усеченные жизнеописания Генриха I и Оттона Великого, нежели историко-эгнографический труд.
Из «Каролингского возрождения» для Германии ближайшие его преемники, особенно Людовик Немецкий, будучи не в силах предотвратить распад Академии Карла Великого, восприняли наиболее прагматичную ее составляющую: сам опыт организации системы образования с усилением внимания к германоговорящим верхам общества. Отмести сразу латынь не удалось, но именно к периоду правления первого восточнофранкского короля восходят традиции будущей немецкой культуры. В светской монументальной архитектуре заимствовались элементы романского стиля для украшения пфальцев с целью усиления репрезентативности центральной власти.
Этой же задачей было проникнуто «Оттоновское возрождение», вызванное к жизни ориентацией на восстановленную имперскую идею. При дворе Оттона Великого вновь сложилась не столь масштабная, как при Карле, Академия; вновь зазвучала ориентированная на классические образцы ученая латынь. Деятельность этого ученого кружка была уже, а творчество носило заметный официозный характер. Образцом может служить анонимная «Песнь об Оттоне», повествующая о разгроме венгров в 955 г. на реке Лех. Победа Оттона I ставит его в один ряд с Карлом Великим, который ранее, уточняет автор, воспрепятствовал аварам обрушиться на Западную Европу. Ритмика короткого стиха со склонностью автора «Песни» к аллитерации сближает ее с типичными германскими эпическими памятниками.
Наиболее крупной поэтессой «Оттоновского возрождения» признают Хротсвиту Гандерсгеймскую (ок. 935—1002), автора ряда назидательных комедий («Авраам», «Дульциций»), в которых сочетались этика произведений Теренция и опыт западноевропейской и византийской агиографии. Комедии, разворачивая свои сюжеты на искусственном фоне позднеантичного времени, насыщены обильным бытовым материалом X в. и высокой патетикой жестоких испытаний, которым подвергались гонимые христиане. Хротсвита в результате заложила традиции, шедшие вразрез с античной драматургией, но развившиеся в более поздних средневековых произведениях. При Оттоне II, женатом на византийской принцессе, усиливается струя греческой образованности, что отразилось на усовершенствовании художественной техники книжной миниатюры, лучшими образцами которой стали произведения такого рода из монастыря Райхенау. Идущее сверху «Оттоновское возрождение» дало мощный импульс распространению в Германии романского стиля, учреждению новых церковных школ, которые удовлетворяли нужду в подготовке кадров для королевских и имперских канцелярий.
Некоторое оживление в светской и духовной литературе произошло в период борьбы за инвеституру. Появляются произведения как оправдывающие (ранние редакции «Всемирной хроники» Фрутольфа Михельсбергского), так и осуждающие действия Генриха IV, вплоть до полной «антикоролевской» фальсификации событий в Каноссе («Анналы Ламперта Герсфельдского»). Отсутствие критики источников, вплоть до безоговорочного доверия к фольклору и слухам, было, за редким исключением (тот же Фрутольф, использовавший в своей «Хронике», особенно начиная с 1080 г., официальные акты), общим местом раннесредневековых историографов. Отсюда непраздным представляется вопрос о воздействии «Каролингского возрождения» с его рецепцией античных авторов на зарейнскую Германию, исключая, естественно, крупные аббатства и епископские резиденции, а также города прирейнской зоны. Академия Карла Великого была, вне сомнения, явлением крупного общекультурного масштаба. Однако вопросы о том, насколько велик ее вклад в культуру той Германии, которую император замирил и завоевал мечом, насколько были восприняты тюрингами и саксами идеи Алкуина, порождавшие систему «семи свободных искусств», остаются дискуссионными.
Античное наследие, конечно же, привилось в раннесредневековой Германии под явным давлением церкви, но в грубой вульгаризированной форме. Монументальное искусство, фрески и книжные миниатюры — все было подчинено церковным запросам и заказам. Достаточно сказать, что ни один художник не имел возможности сбыть на рынке свое произведение. Искусство стандартизировалось: деятельность ваятелей была подчинена желанию заказчика— церкви. Это отразилось наиболее ярко в книжной миниатюре, в которой каждый образ выписывался в канонической гамме, без полутонов и субъективио-реалистического своеобразия. Например, символ яблока (по-латински malum — одновременно и «яблоко», и «зло, обман») всегда считался порочной категорией, антагонистичной с лиловыми цветами Богородицы. Литературное наследие античности на германской почве прагматично использовалось в компилятивных «Суммах», «Этимологиях», «Вокабуляриях» для нужд школьного образования при соборах и монастырях. В системе «семи свободных искусств» господствовали ссылки на авторитеты (отцов церкви, католических святых, каноническое право), критика которых не допускалась. Высокая ученая теология (например, Рабан Мавр) была уделом очень узкой группы духовных лиц и была нацелена на реформирование, можно сказать, «подлиную католизацию» литургии в германской церкви. Ощущая невозможность для необразованной паствы постичь настоящую христианскую догматику, они своим авторитетом допустили перевод латинских псалмов и гимнов (но не Библии!) на древненемецкий.
В монументальном искусстве господствовал перенятый из Франции и там же трансформированный позднеантичный романский стиль. Наиболее яркое воплощение он получил в соборах Вормса, Шпейера и Майнца. Внешне тяжеловесная архитектоника без архитектурных излишеств уподобляет эти храмы, базиликальные и центрические в плане, огромным плывущим кораблям. Если в раннем романском стиле (X в.) во внутреннем убранстве применялась настенная живопись, то в позднем (с сер. XI в.) она дополняется каменным декором на сложные, нередко мифологические сюжеты. Охарактеризовать их лучше словами епископа Бернарда Клевросского (1091—1153), крупнейшего деятеля церкви и последовательного клюнийца: «…Для чего же в монастырях перед взорами читающих братьев эта смехотворная диковинность, эти странно-безобразные образы, эти образы безобразного? К чему тут грязные обезьяны? К чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему пятнистые тигры? К чему охотники трубящие? Здесь под одной головой видишь много тел, там, наоборот, на одном теле — много голов. Здесь, глядишь, у четвероногого хвост змеи, там у рыбы — голова четвероногого. Здесь зверь — спереди конь, а сзади половина козы, там — рогатое животное являет с тыла вид коня». Эти реминисценции «звериного стиля» сказались и на понимании человеческого образа. Приземистые фигуры романских святых, апостолов напоминают своей мужиковатостью об их простонародном происхождении.
Мечты о мире в эпоху раздробленности и нескончаемых феодальных междоусобиц воплотились в изображениях Страшного суда: Господь не парит над миром, подобно византийскому Пантократору, но, напротив, он среди своей паствы, ее судья и защитник. Экспрессия романского декора отобразила, таким образом, менталитет германского раннего Средневековья, соединив причудливым образом все три указанные традиции культуры.
Носителями раннесредневековой культуры Германии к началу XII в. становятся дворы крупной знати, чему в немалой степени способствовала ситуация затяжного политического кризиса в стране к на этом фоне — ослабление королевской власти. Строительство крупных, укрепленных резиденций сначала герцогов, а потом и наиболее значимых графов привлекало к их дворам и акробатов, и ученых-теологов, и первых из миннезингеров.
Путешествуя от двора ко двору, неся свое искусство не на латыни и не на зарождающемся французском, но, наоборот, на германских наречиях, они постепенно содействовали основам высокой средневековой культурной, этнической, межрегиональной коммуникации. К началу XII в. не без их помощи зарождается стиль рыцарской культуры, где воспевались эпические подвиги легендарного короля Артура, вырабатывались навыки организации и проведения турниров по северофранцузскому образцу, культивировались отношения преданности вассалов к своим сеньорам, формировался идеал «христианского рыцаря», защитника церкви, вдов и сирот.
Но подлинным объединяющим центром немецкого языка, а затем и культуры в целом все-таки станут немецкие города. Именно они воспримут культурные импульсы, идущие из Италии и Леванта, новые практические знания, реципиируют римское право. Раннесредневековая культура в Германии, совершив синтез античного, германо-варварского наследия и христианства, станет прочным фундаментом культуры развитого Средневековья.