Культура рыцарства

Культура рыцарства

Однако содержание творчества поэтов той поры не исчерпывалось интересами заказчика. Рыцарская поэзия и роман, вышедшие из-под пера известных миннезингеров высокого Средневековья, запечатлели наряду с общей средневековой картиной мира ценности жизни рыцарского общества Германии. XIII в. — век расцвета миннезанга. В это время творили такие известные поэты, как Вальтер фон дер Фогельвейде, Готфрид Страсбургский, Вольфрам фон Эшенбах, Гартман фон Ауэ, Нейдгарт фон Рейенталь и др. В XIII в., как полагают некоторые исследователи, при дворе Штауфенов окончательно складывается широко известная рыцарская эпопея «Песнь о Нибелунгах».

Литература рыцарской среды дает возможность обрисовать круг рыцарских предпочтений и идеалов, выявить их ценностные ориентации. Главным императивом рыцарской этики выступает понятие чести. Оно тесно связано с идеей воинского подвига и рыцарской авантюры. Главные герои «Песни о Нибелунгах», Зигфрид и Гунтер, отправляются в неведомые края, чтобы подтвердить свою репутацию славных воинов. Воинский подвиг понимается в категориях некоего избыточного, «нерационального» мужества. Герой нередко знает (как знает Хаген — вассал бургундских королей в «Песне о Нибелунгах») о грозящей ему гибели, но идет навстречу ей, демонстрируя безрассудную с точки зрения современного человека смелость. При переправе войска через Дунай Хагену было поведано пророчество, что никто из его войска не возвратится из этого предприятия живым. Узнав об этом, Хаген не только не повернул назад, но, изломав челн, отрезал всякую возможность вернуться домой, сопроводив это словами:

Судно я изломал сейчас,

Чтоб ни один предатель, коль есть такой меж нас.

Покинуть не решился товарищей в беде.

Пусть знает: трусу всюду смерть — и в сече, и в воде.

(Пер. Ю. Корнесва)

Такого рода идеал был важным этическим регулятором поведения рыцаря в условиях тогдашнего общества, поскольку рыцарь являлся главным защитником и опорой социума, жизнь которого во многом зависела от готовности его воинов пожертвовать всем ради него. В то же время этот идеал зафиксировал и укорененность в рыцарском менталитете установок, имевших глубокие природные истоки. Рыцарь, демонстрируя «избыточное» мужество, подсознательно стремился самоутвердиться в глазах окружающих, доказать свою силу (нередко в ущерб делу. Во время крестового похода герцог Леопольд Австрийский и Ричард Львиное Сердце настолько стремились доказать собственное воинское превосходство, что когда герцог первым водрузил свой стяг над Акрой, Ричард Львиное Сердце приказал сорвать его и растоптал в пыли. А последующие распри не дали этим знаменитым крестоносцам удачно завершить «богоугодное» предприятие).

Неудивительно, что кодекс рыцарской чести предполагал невозможность сражаться со слабым противником или же противником, вооружение которого уступало его собственному. Зигфрид в «Песне о Нибелунгах», не зная о готовящейся ему западне, предлагает Гунтеру и Хагену посостязаться в беге («кто первый будет у ручья, тому хвала и честь»). При этом он дает своим противникам фору: «Я дам, улегшись наземь, вам убежать вперед… за вами гнаться сзади я собираюсь в полном охотничьем наряде».

Рыцарская честь предполагала в качестве обязательного императива поведения верность слову. В «Песне о Нибелунгах» скрипачу Вербелю, принесшему ложную клятву, что бургундских королей Этцель и Кримхильда примут как гостей, Хаген отрубает правую руку. Связь между отрубленной рукой и клятвой самая прямая. Или другой пример: Хаген, оказавшись в руках врагов, имеет шанс спасти свою жизнь, выдав тайну клада и предав тем самым своих господ. Верный вассал отказывается, говоря, что до тех пор, пока жив кто-либо из бургундских королей — его сеньоров, он будет молчать. Кримхильда освобождает Хагена от клятвы, предъявляя ему окровавленную голову Гунтера — одного из королей. Хаген тем не менее не выдает тайну: теперь тем более никто не узнает, где хранится клад, сам он тайны не выдаст, а его господина уже нет в живых. Кримхильда самолично отрубает ему голову, убедившись, что невозможно склонить Хагена к предательству.

Христианская этика способствовала закреплению на ценностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих социум идеалов. Нужно заметить, что для немецкой поэзии христианское звучание мотива верности свойственно гораздо в большей степени, нежели для французской или итальянской. Вольфрам фон Эшенбах начинает свой знаменитый роман «Парцифаль» вступлением о верности и неверности. Тот, кто был неверен, не имел ничего святого, неминуемо попадет в ад. Рыцарственный дух, соединенный с отвагой и верностью, поможет заслужить спасение:

Неверности прощенья нет,

Ее одежды — черный цвет,

И ей во мраке ада дом.

Кто пред людьми был чист во всем

И верность Богу сохранил.

Сиянье рая заслужил

(Пер Л. Гинзбурга)

Литература рыцарской среды выявляет органичную связь понятий чести, могущества и богатства. Чем сильнее и могущественнее рыцарь, тем, как правило, он и богаче. Богатство являлось знаком не только могущества, но и удачливости. Именно поэтому в «Песне о Нибелунгах» основная коллизия рыцарской эпопеи разворачивается вокруг темы клада.

Чем богаче рыцарь, тем он щедрее. Щедрость — оборотная сторона удачи и могущества. Кодекс чести включал в себя щедрость как обязательную максиму поведения рыцаря. Богатые пиры, роскошная одежда, дорогое оружие — публичные знаки могущества и удачливости. Вместе с тем богатство имело не только психолого-символический смысл. Оно являлось и средством привлечения вассалов. Маркграф Рюдегер, вассал Кримхильды, поставленный перед выбором: сохранить верность своей госпоже или дружбу с бургундскими королями, просит Кримхильду освободить его от присяги вассальной верности и предлагает возвратить пожалованные ему ленные владения — земли с бургами.

Стремление к богатству и самоутверждению, табуированное христианской этикой и оцениваемое церковью как греховные алчность и гордыня, подсознательно всегда определяло те или иные поиски рыцарства. Средневековый социум давал возможность примирять эти устремления с интересами самого общества, подчинив его эгоистические устремления идеям «справедливой» войны, помощи слабым, что работало на нравственное самосовершенствование рыцаря. Нередко эти устремления обретают в рыцарской поэзии и романе сублимированно-утонченный, казалось бы, отвлеченный смысл: рыцарь ищет нечто, что не имеет прямого практического значения для его жизни или жизни окружающих, скажем, легендарный Грааль.

Именно такой путь проходит главный герой романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Сын короля Гахмурета, погибшего в рыцарских странствиях на Востоке, Парцифаль был воспитан матерью в лесу, чтобы его не постигла участь отца. Но от судьбы не уйти. В лесу же Парцифаль встречается с рыцарями короля Артура и решает стать одним из них. Побывав при дворе короля Артура, Парцифаль сражается с Красным рыцарем и побеждает его. Поворотный момент его судьбы — встреча с «рыбаком» Амфортасом, который и «подсказывает» ему путь к Граалю. Однако долгое время Парцифаль не может достичь цели: ему мешает разлад с Богом. Наконец, появляется вестник и сообщает рыцарю, что тот прошел свой путь искупления. В итоге, минуя все препятствия, Парцифалю удается достичь мистической цели и он становится королем Грааля. Не только рыцарские доблести, но и преодоление своей греховности, благочестие оказываются залогом нравственного совершенствования героя.

Понятие любви в рыцарской литературе наполнено специфическим содержанием. Оно также связано со стремлением рыцаря к самоутверждению, как и богатству. Неудивительно, что любовь нередко предстает перед читателем на страницах того или иного средневекового текста как часть рыцарской авантюры, в ходе которой рыцарь добивается внимания знатной и красивой дамы, которой он никогда не видел, но о чьей красоте и знатности был наслышан. Именно таким образом начинается история сватовства Зигфрида и Гунтера к своим «избранницам сердца», сопряженная с многочисленными воинским подвигами, с помощью которых рыцари добиваются своего признания дамами (и, конечно же, окружающими). Куртуазный идеал любви также имел оцивилизовывающую рыцаря подоплеку. Во имя дамы рыцарь совершал многие свои подвиги, помогал слабым, наказывал «злодеев» и т. д. При этом менялся и нравственный облик рыцаря, учившегося подчинять свои природные, эгоистические устремления определенным этическим нормам.

Немецкие поэзия и роман испытали большое влияние христианства, различных жанров церковной традиции, в частности, житийной литературы в трактовке любви. В них мы найдем гораздо меньше куртуазных и «чувственных» мест, чем во французских, или, скажем, итальянских литературных жанрах соответствующего характера. Романтический идеал земной любви тесним в немецкой лирике и романе спиритуальным идеалом любви «духовной», опосредованной религиозным чувством. На страницах поэзии миннезингеров служение даме перерастает в служение Богу, приверженность бренному — в приверженность вечному. Большое место в этой литературе занимают морализаторские мотивы.

Именно в таком смысле звучит тема любви в романе Гартмана фон Ауэ «Бедный Генрих». Наказанный Богом за чрезмерную гордыню проказой Генрих, отринутый всеми, встречает девушку, готовую отдать за него жизнь. Она узнает, что прокаженный выздоровеет, если его тело будет омыто кровью невинной девушки. Генрих готов принять эту жертву. Но в самый последний момент его охватывает глубокое раскаяние. В тот момент, когда эскулап уже готов занести нож, Генрих отказывается от жертвы. За это Бог прощает ему прегрешения, Генрих чудесным образом исцеляется и берет пришедшую спасти его девушку в жены. Романтическая история носит вполне прозрачный морализаторский смысл.