ОТ «ОСТРОВА» ВЕНЕСУЭЛА — К СОКРОВИЩАМ ЮЖНОГО МОРЯ
ОТ «ОСТРОВА» ВЕНЕСУЭЛА — К СОКРОВИЩАМ ЮЖНОГО МОРЯ
Чтобы понять причины нежданного немецкого вторжения в Америку, нам придется на время перенестись в Европу.
В 1519 г. испанский монарх Карл I получил из рук папы корону Священной Римской империи и стал императором Карлом V. Однако вряд ли он смог бы достичь этого без финансовой поддержки богатейших банкирских домов Германии — Фуггеров, Эйхингеров, Сайлеров и Вельзеров. Их кредитором был еще его дед, Максимилиан I Габсбург, который начал сдавать банкирам в залог рудники, драгоценности и даже столовую посуду. Внук унаследовал долги Максимилиана и встал перед дилеммой: либо платить, либо забыть об императорской короне. Карл предпочел платить, но, за неимением денег, «натурой» — рудниками в Тироле, Зальцбурге, Венгрии, Испании, отдав их в руки Фуггеров, различного рода договорами, соглашениями и привилегиями. В период правления Карла V немцы стали играть огромную роль в политической, экономической и культурной жизни Испании: они владели верфями и типографиями (кстати, именно в типографии немца Кромбергера издавался «Амадис Галльский»), они наводнили навигационные школы и университеты, взяли под свое управление рудники и мануфактуры, получали высшие военные чины (в качестве личной гвардии император привел из Австрии четыре тысячи немецких солдат). Все это вызывало в Испании острейшее недовольство, но Карл V не особенно прислушивался к общественному мнению.
В свою очередь банкирские дома Германии еще с XIV в. проявляли повышенный интерес к заморской торговле, особенно со странами Востока. После экспедиции Кортеса их взоры обратились на Америку В 1526 г. они создали свои торговые дома одновременно в Севилье и в Санто-Доминго, а два года спустя Эйхингеры и Сайлеры подписали с императором контракт на освоение Венесуэлы. Сделка казалась взаимовыгодной: сдавая «в аренду» несчитанные земли Нового Света, монарх получал разовую плату (по различным предположениям, от пяти до двенадцати тонн золота) плюс незыблемую королевскую пятину; немецкие же владельцы приобретали целую страну, ограниченную с севера Карибским морем, с запада — мысом Ла-Вела, с востока — мысом Маракапан, а с юга — никак не ограниченную, поскольку никто еще не знал ее протяженности в меридиональном направлении. «До моря» — просто указывал договор, подразумевая Южное море (Тихий океан), омывающий Америку-«остров» — с юга. В Германии был найден фрагмент карты Диего де Рибейры, где указаны границы губернаторств в Южной Америке. Надпись под Венесуэлой гласит: «Сия территория, находящаяся под управлением великого банкирского дома и достославной торговой компании Вельзеров, простирается на юг до Магелланова пролива». Забавно представить себе политическую карту Южной Америки, если бы тот договор сохранился на века: весь материк от Карибского побережья до Огненной Земли рассекает широкая полоса немецких владений…
По условиям контракта немцы обязывались завоевать и заселить указанную территорию, основать два города с тремястами жителями и три крепости, снарядить пятьдесят опытных рудознатцев для разведки и разработки залежей ценных металлов и неукоснительно платить королевскую пятину. При этом они получали вечное право на владение означенной территорией, право верховного суда и беспошлинной торговли, право обращать индейцев в рабство, назначать своих наместников, держать собственный флот. В 1530 г. владельцы контракта передали его без всяких изменений Варфоломею Вельзеру, который породнился с королевским семейством благодаря браку одной из своих дочерей.
Конкистадоры брали индейцев в плен, чтобы использовать в качестве носильщиков
Немецкие наместники в Южной Америке вовсе не думали о созидательной деятельности, дающей хоть и медленные, но верные всходы. Венесуэла интересовала их постольку-поскольку, лишь как перевалочный пункт на пути к богатствам стран Азии. Дело в том, что Вельзеры, сообразно общему мнению, считали Венесуэлу островом. Еще Ампиес, заключая контракт на освоение края, оговаривал право вести торговлю на побережье «другого моря, как говорят, Южного, которое служит границей означенной провинции». О том, насколько стойким оказалось это заблуждение, свидетельствуют документы. Так, например, в 1541 г. Николаус Федерман (о нем мы еще расскажем) назван «губернатором острова Венесуэла», и даже в 1547 г. корона адресует послание «казначею острова Венесуэла». Вельзеры были убеждены, что озеро Маракайбо сообщается с Южным морем, и предписали своим наместникам искать морской пролив, а попутно — снять золотые пенки с индейских цивилизаций. Вот почему они не основали городов, не построили крепостей, а несчастные рудознатцы, лишенные содержания, большей частью погибли в первые же месяцы пребывания в Новом Свете.
* * *
Первый немецкий губернатор Венесуэлы Амвросий Альфингер, которого даже его соратники, не склонные к сантиментам, осуждали за излишнюю жестокость, в первый год своего пребывания в Венесуэле навел такой ужас на туземцев, что окрестности Коро обезлюдели на десятки миль. Плевать ему было на испанские запреты притеснять и обращать в рабство «дружественных» индейцев-христиан. Он взял в плен несколько сот какетио, сковал их цепями с ошейниками, нагрузил поклажей и двинулся к озеру Маракайбо на поиски Южного моря. Когда же, случалось, носильщик падал в изнеможении, — попросту рубил ему голову, чтобы не тратить времени на расклепку цепи. Альфингер прошел восточным берегом озера до его южной оконечности и, как полагал, почти что достиг цели, о чем писал в реляции Вельзерам: «По многим и веским основаниям следует считать, что это озеро сообщается с Южным морем». Альфингер повернул назад, поскольку многие заболели лихорадкой, да и сам он за десять месяцев, что длилась экспедиция, так ослабел, что временами не мог взобраться на коня.
Подлечившись, губернатор в июне 1531 г. отправился в новую экспедицию на поиски морского пролива. На сей раз он переправился через узкую горловину озера и пошел на юг вдоль западного берега, «разрушая все на своем пути» (слова хрониста Антонио де Эрреры). Он устраивал показательные избиения индейцев, пытками вымогал ценные вещи. Бывало, захватит вождя и старейшин племени, поместит их в загон и требует за каждого выкуп золотом, угрожая в противном случае смертью. И таким-то вот образом награбил он золота полтораста килограммов и, чтобы не обременять себя, решил отослать сокровища с отрядом из двадцати пяти человек обратно в Коро. Как водится, была составлена опись награбленного, дошедшая до наших дней. В этом показательном документе обозначены: «…тысяча семьсот двадцать три подвески, большие и малые; тысяча сто серег из филигранного золота; две тысячи триста тридцать бус, тысяча четыреста пятьдесят три браслета, шестнадцать орлов…» и так далее.
Отряд, доставлявший ценности, решил сократить путь и пошел напрямик через сельву. Запасы провизии быстро кончились, питаться приходилось лишь дикими плодами. Носильщики умирали, а новых испанцы раздобыть не могли, поскольку насмерть перепуганные индейцы разбегались при одном появлении чужеземцев. Пришлось конкистадорам поделить золото и нести его на своих плечах. Тогда-то они и познали всю тяжесть награбленного. Муки голода становились невыносимыми. Когда же люди вконец обессилели, то с общего решения сбросили треклятый золотой груз и зарыли в приметном месте близ побережья озера у подножия громадного дерева. Но легче не стало. К тому же конкистадоры сбились с пути и попали в такие места, где даже диких плодов не могли отыскать. Если испанец падал от изнеможения, то его уже не подбирали. Так был брошен на погибель и капитан отряда Иньиго де Баскониа.
«И тогда, — пишет хронист Педро де Агуадо, — они принялись убивать одного за другим тех индейцев, какие у них оставались в услужении, и пожирать их, уподобляясь тем самым диким и кровожадным зверям… и настолько они не испытывали при том ни страха, ни отвращения, как будто бы с младых лет питались человеческим мясом». Когда же они съели всех индейцев, каждый начал опасаться сотоварищей, и, потеряв доверие друг к другу, решили они по доброй воле разделиться, и всяк направился своей дорогой.
Только четверо продолжали держаться вместе. Так добрели они, шатаясь от голода, до какой-то реки, где увидели каноэ с индейцами. Они взмолились о помощи, индейцы поняли их беду и поплыли в селение за провизией. Испанцы очень опасались, что провизии не хватит, и составили дьявольский план. Вновь передадим слово хронисту Педро де Агуадо: «Индейцы простодушно вернулись, не ожидая от испанцев, коим они столь радушно привезли поесть, ничего дурного, и вышли на берег, вытащив из лодки маис, корнеплоды и овощи. Испанцы же решили, что смогут взять их в плен, и бросились на индейцев, дабы совершить то, о чем сговорились заранее; однако они были столь истощены и обессилены, что туземцам не составило труда вырваться; и, видя, что индейцы ускользают от них, испанцы набросились всем скопом на одного и, повалив, убили, потом разорвали на части и поджарили на решетке».
Все эти кошмарные подробности впоследствии сообщил единственный, кто выжил из всего отряда, — Франсиско Мартин. С пораненной ногой, в которой уже завелись черви, он дополз до берега реки, зацепился за проплывавший мимо ствол дерева и вверил свою судьбу течению. Так он и плыл, пока его не подобрали индейцы. Сначала они сделали его рабом, а когда заслужил доверие хозяев, женили, и стал он исправным членом племени. На обратном пути конкистадоры Альфингера захватили Франсиско Мартина. Тот поведал о своих злоключениях, пытался отыскать спрятанное золото, но не смог, а при первой возможности сбежал от бывших соотечественников к новообретенным соплеменникам. Его вторично выловили — он снова сбежал; когда же его поймали в третий раз, то заковали в цепи и отправили на родину на перевоспитание. Говорят, перевоспитали, и умер он добрым христианином.
Альфингер два месяца дожидался возвращения отряда, затем послал за подкреплением своего проводника и толмача Эстебана Мартина, который привел из Коро восемьдесят пехотинцев. Экспедиция двинулась на юго-запад, но вместо ожидаемого морского побережья вышла к берегам могучей реки Магдалена. Здесь-то и услышал Альфингер о богатых провинциях Симити и Херира в горных областях вверх по реке. А доказательством их богатства служили сведения о якобы проживающих по соседству карликах. Что касается Хериры, то это название, несомненно, связано с плоскогорьем Херидас, где обитал народ, который стоял на сравнительно высоком уровне развития, хотя не имел ни городов, ни золота, ни тем более золотых городов.
С превеликим трудом Альфингер прошел вдоль русла реки около трехсот километров, но непроходимые трясины заставили его изменить маршрут. Он решил выйти к верховьям реки кратчайшим путем через горы и повернул на юго-восток — то есть пошел прямо в противоположном направлении от Хериры и от истоков Магдалены. Он представлял себе Венесуэлу островом, вытянутым с запада на восток, и, вопреки очевидности, был уверен, что на востоке берет начало и Магдалена и в том же направлении тянутся Анды. Это географическое заблуждение ему дорого стоило. Конкистадоры безрассудно бросились штурмовать кручи гор, не имея даже теплой одежды То был ужасный поход Всадники срывались в пропасти, люди умирали от истощения и замерзали Эстебан Мартин вспоминал в своей реляции. «А лучший ночлег наш был — когда, промокшие насквозь, мы стучали зубами от холода и не было у нас ни крошки во рту». В горах погибло два десятка христиан и полтораста индейцев. Оставшиеся почти без носильщиков, конкистадоры были вынуждены бросить все снаряжение. Наконец, экспедиция перевалила горный хребет и спустилась в населенную долину. Но легче не стало: индейцы сжигали свои селения вместе со всеми припасами и постоянно донимали пришельцев внезапными нападениями.
Рассказ об Альфингере завершит хронист Хосе де Овьедо-и-Баньос: «Однажды вечером Альфингер отошел от лагеря, беседуя о чем-то с Эстебаном Мартином, своим большим другом, а индейцы тайно наблюдали за нашими, лишь ожидая подходящего случая; и как завидели, что они вдвоем отдалились, то сразу за рощицей налетели на них, да с такой быстротой и яростью, что те даже мечей не успели выхватить, как Альфингер уже был тяжело ранен; но, не теряя присутствия духа и прикрыв рану, он смело кинулся на варваров, которые наседали со всех сторон, и отомстил за коварное нападение, порешив многих, когда же подоспела подмога и туземцы разбежались, Альфингер был весь в крови и совсем ослабел от ран. Несмотря на все старания спасти его, он умер чрез три дня, навечно оставив память о своих преступлениях, о коих до сего дня напоминает его могила в шести или семи лигах от города Памплона, а долина, где смерть положила конец варварской жестокости этого тирана, до сих пор носит его имя и всем известна как долина презренного Амбросио…»
Эту карту озера Маракайбо вычертил в 1548 г. хронист Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес Карта ориентирована на юг (то есть юг вверху) Слева внизу, в глубине залива, — селение Коро, справа внизу на мысе — селение Сайта Марта Справа же показаны горы Съерра Невада и Великая река (Магдалена) Составлявший карту по опросам конкистадоров, Овьедо отразил и их географические заблуждения Магдалена берет начало на востоке. В верховьях реки надпись «Пигмеи». К ним-то и стремился Амвросии Альфингер, место гибели которого обозначено в центре карты, между южной оконечностью озера и горным хребтом
В отсутствие Альфингера в Коро прибыл с новым отрядом конкистадоров Николаус Федерман, назначенный заместителем губернатора. С этим героем нашего повествования стоит познакомиться поближе хотя бы потому, что он сыграл роковую роль в истории немецкой Венесуэлы. Он родился в городе Ульм в зажиточной семье около 1506 г., учился коммерции, космографии и навигации в «торговой столице мира» — Венеции, а вернувшись в Германию, поступил на службу к Вельзерам и в октябре 1529 г. отправился в Венесуэлу.
Как водится, оценки этого человека в трудах хронистов подчас полярно противоположны. Конкистадор и знаменитый поэт-хронист Хуан де Кастельянос, автор «Элегий о достославных мужах Индий», превозносит Федермана и говорит о нем как о «человеке необыкновенного ума, выдающемся и достойным восхищения военачальнике». Овьедо-и-Баньос, отмечая его «добросердечие, любезность, мирный нрав», считает, что «самый взыскательный взгляд не отыщет в нем недостатков», и готов поставить его в один ряд с «наиболее известными героями его эпохи». Напротив, фрай Педро де Агуадо пишет, что «был он человеком непоседливым, высокомерным и изнеженным и часто оскорблял подчиненных дурными словами». Судья Венесуэлы Хуан Перес де Толоса свидетельствует, что он «оставил по себе дурную славу», а Бартоломе де Лас Касас клеймит Альфингера и Федермана как кровожадных и алчных конкистадоров, сравнивая их с «самыми лютыми ягуарами» и «бешеными волками». При столь разноречивых мнениях пусть будут ему судьей его слова и поступки.
В Венесуэле Федерман не стал сидеть сложа руки. Он разорил несколько индейских селений, набрал две сотни рабов-носильщиков и со ста десятью пехотинцами и двумя десятками всадников устремился на юг, к Южному морю, берега которого, как он полагал, завалены жемчугом и золотыми слитками. В долине реки Баркисимето Федерман обнаружил несколько крупных селений — тамошние жители подарили ему золотые безделушки и подтвердили сведения о море, лежащем к югу. И такие подтверждения Федерман получал на протяжении всего своего пути. Индейцы вовсе не намеренно морочили конкистадорам голову: дело в том, что толмачи передавали понятие «море» словом «парагуа» (букв.: «большая вода»), а индейцы понимали под этим словом не только море, но также широкую реку или крупное озеро.
Следуя указаниям туземцев, конкистадоры пересекли горный кряж — и перед ними распахнулось море. Бескрайнее море венесуэльских равнин — льянос. На равнинах с их влажным и жарким климатом многие христиане заболели лихорадкой. Больных несли в гамаках и везли на лошадях, а чтобы у туземцев, встречавшихся по пути, не возникло сомнений в бессмертии христиан, конкистадоры представляли заболевших большими начальниками. «Войско продвигалось медленно, словно цыганский табор или толпа инвалидов», — вспоминал впоследствии Федерман. Носильщики — кто повымерли, кто разбежались, и тогда конкистадорам пришлось оставить часть провизии и снаряжения, взяв с собой лишь самое необходимое. Пошли безлюдные места, и начался голод. Люди роптали и требовали повернуть назад. «Если бы так продолжалось еще какое-то время, — признавался Федерман, — жизни моей угрожала бы немалая опасность со стороны моих сотоварищей». Ситуация изменилась, когда конкистадоры достигли населенных районов и принялись грабить деревни, попадавшиеся по пути. Если туземцы оказывали сопротивление, их безжалостно убивали, после чего Федерман объяснял покорившимся вождям, что сам-то он пришел с мирными намерениями, но поведение индейцев вызвало гнев «божеств» (коней), а он лишь подчиняется их священной воле.
В декабре отряд вышел к крупному селению Акаригуа, где вместе с прилегающими деревнями проживало около пятнадцати тысяч индейцев. Туземцы на удивление мирно приняли непрошеных гостей. Чтобы закрепить мир не только словом, но и делом, конкистадоры на всякий случай взяли заложником вождя, а потом, как и обещали жителям Акаригуа, устроили карательную экспедицию против враждебного им племени. В ходе той экспедиции Федерман спалил несколько селений, пролил море крови и захватил в плен шестьсот человек — из них двести раненых он отдал индейцам, а четыреста здоровых распределил среди своих людей.
Окрепнув, конкистадоры двинулись дальше на юг. В селении Техибера они получили сведения о том, что через три дня пути достигнут холма, откуда видно море. В нетерпении Федерман оставил свое медлительное войско и с сорока всадниками устремился вперед. Когда он взошел на холм, то в туманной дали действительно увидел множество селений и «большую воду», но так и не смог понять, что это было — море, озеро или широкая река. Скорее всего, он наблюдал один из крупных притоков Ориноко.
Федерман вернулся к основному войску, намереваясь двинуться к побережью «моря». Но путь конкистадорам перерезало десятитысячное войско индейцев. В кровавой битве христиане одержали победу, подстрелив из аркебузы вождя, но почти все получили ранения, в том числе и сам Федерман. Тогда он решил возвратиться в Коро за подкреплением. На пути в Акаригуа конкистадоров поджидала засада, о которой они узнали заранее. Пока Федерман для отвода глаз вел переговоры с вождем, конкистадоры окружили индейское войско и по сигналу бросились в атаку. «Мы убили многих, а прочих обратили в бегство, — вспоминал Федерман. — Всадники ударили в самую гущу туземцев, сшибая наземь всех подряд, а пехотинцы перерезали им горло, как свиньям. Некоторые попытались схорониться в густой траве или спрятаться под кучами мертвых тел, но, расправившись с убегавшими, мы их нашли и удавили». Обратный путь оказался нелегким: заслышав о приближении христиан, индейцы покидали селения и забирали все, что могли унести. В горах к мукам голода добавились муки жажды. В марте 1531 г. поредевшее войско Федермана вернулось в Коро.
Здесь Федерман застал Альфингера. Губернатор чрезвычайно разгневался на своего заместителя, затеявшего экспедицию без начальственного соизволения, и отослал его в Европу.
В августе 1532 г. Федерман прибыл в Аугсбург, где в короткий срок написал отчет о своей экспедиции под заглавием «Индийская история». Ничего не скажешь, увлекательная история вышла из-под пера Федермана. Главный же смысл книги заключался в описании богатств Венесуэлы. Между строк автор как бы призывал Вельзеров не скупиться на дальнейшие поиски золотой страны и даже намекал, что он знает, где она расположена. Немецкие банкиры и вправду уже начали терять интерес к Венесуэле.
* * *
И тут грянуло Перу! Это слово стало нарицательным и вошло в испанские пословицы и поговорки. Одна из таких поговорок, обозначающая нечто чрезвычайно ценное и выгодное, буквально звучит: «это стоит Перу»; другая — «проиграть солнце до рассвета» — выражает крайнюю степень мотовства и связана с конкретным фактом. После дележа сокровищ, награбленных в Перу, один конкистадор за ночь проиграл в карты огромный золотой диск-солнце, стоивший целое состояние. Франсиско Писарро, завоевавший Перу в 1532–1534 гг., взял в плен правителя инков Атауальпу, и тот предложил испанцам в качестве выкупа за свою жизнь завалить золотыми предметами пол комнаты, где его содержали (площадью в тридцать восемь квадратных метров). Испанцы онемели от восторга. Восприняв их молчание знаком неодобрения, Верховный Инка добавил: и высотою, докуда достигнет его рука. Писарро получил на этой сделке около шести тонн золота, а властитель инков — гарроту смерть через удушение.
Перу! Завоевание этой страны вдохнуло новую жизнь в миф об Эльдорадо. Само это название возникло из различных источников. Полуостров Малакка испанцы называли Золотым Херсонесом (Эль Дорадо Керсонесо), а вне конкретной географической привязки могли говорить о золотой стране — Эль Пайс Дорадо, или сокращенно Эль Дорадо. Другим источником названия послужил образ Золотого короля (Эль рей дорадо), о чем мы еще расскажем. При этом богатейшая страна, расположенная в Южной Америке, могла именоваться и как угодно иначе. Диего де Ордас, поднявшийся в 1531–1532 гг. по Ориноко почти на тысячу километров, прослышал о несметных сокровищах страны, которая находилась в верховьях крупного левого притока Ориноко, и он назвал этот приток Мета, что по-испански значит «цель». Так в глубине бескрайних венесуэльских льянос возникло сказочное государство Мета. Индейцы племени омагуа, жившие в верховьях Амазонки, имели зачатки межплеменной политической организации (воледества) — этого оказалось достаточно для рождения мифа о могущественном государстве Омагуа. На просторах аргентинских равнин, пампы, воспаленное воображение испанцев поместило Белое королевство, изобилующее серебром, а дальше к западу в горных или в лесных областях находился город Цезарей. В Парагвае, в засушливой полупустыне Гран-Чако, испанцы стремились найти государство Великий Пайтити, и эти поиски, длившиеся почти два столетия, могли бы составить отдельную главу. Рассказать обо всех золотых миражах Южной Америки — книги не хватит, поэтому мы сосредоточимся на главном из них — Эльдорадо. Суть же всех этих химер была одна: невиданное, фантастическое количество золота. Из него выделывают столовую утварь и мебель, им покрывают крыши и мостят улицы, им обсыпаются, его запросто швыряют в озеро… Потому-то, хотя конкистадоры нередко именовали Перу Эльдорадо, в их представлениях это были разные страны. Перу воспринималось скорее как подтверждение и обещание золотой страны.
В целом миф об Эльдорадо сложился в четырех основных вариантах. В самом, так сказать, масштабном и манящем — Эльдорадо представлялось обширным государством во главе с Золотым королем, которому подчинялись амазонки и карлики. Масштаб поскромнее — отдельное королевство, граничившее с провинциями амазонок и низкорослых людей. Эльдорадо могло быть и просто отдельным городом. Наконец, существовала еще одна разновидность мифа, возникшая в Панаме еще в десятые годы XVI в. Васко Нуньес де Бальбоа, первооткрыватель Южного моря (1513), первым донес слух о некоем индейском капище Дабайба, битком набитом золотыми идолами. Этот миф возродил в тридцатые годы Педро де Эредиа, основавший в 1533 г. к западу от Санта-Марты третье поседение на Карибском побережье Южной Америки — Картахену. Не найдя своего Перу в первой экспедиции 1533–1535 гг., он кинулся обшаривать берега залива Ураба, надеясь, как он сообщал, «разведать тайну Да-байбы, о коей уже столько лет говорят, что это самое большое богатство из всего, что было открыто». Видимо, на основе мифа о Дабайбе сложился и миф о Доме Солнца — городе или храме.
Эрнан Писарро, брат завоевателя Перу, переправлял королевскую пятину через Санто-Доминго, центр колониальных владений Испании. Тяжелые сундуки с золотом и приукрашенные рассказы о богатствах Перу привели колонию в неописуемое волнение. Конкистадоры рвались на южный материк; каждый надеялся отыскать свое Перу. В 1534 г. колониальные власти Санто-Доминго информировали Совет по делам Индий о том, что «в соответствии с вычислениями космографов и штурманов» богатейшие страны расположены вблизи экватора на прямой, которая проходит между островами Эспаньола (Гаити) и Сан-Хуан (Пуэрто-Рико) прямо на юг. Если вы взглянете на карту Америки, то увидите, что эта линия пересекает Венесуэлу как раз недалеко от Коро и выводит к диким малоисследованным областям на стыке границ Венесуэлы, Колумбии и Бразилии. Колонисты Санто-Доминго послали королю прошение разрешить экспедицию в составе четырехсот человек на поиски Эльдорадо — это название, по-видимому, впервые прозвучало в официальном документе. Получив пятину от Писарро, король раздавал патенты направо и налево, но та экспедиция по каким-то причинам не состоялась.
* * *
Вернемся к Федерману Сокровища Перу и сообщения Альфингера о золотоносной стране Херира пробудили интерес Вельзеров к самой Венесуэле, которая стала привлекать их уже не только как перевалочная база на пути к Индии. В 1534 г. глава банкирского дома назначил Федермана губернатором Венесуэлы и заключил с ним контракт на семь лет. По условиям договора Федерман получал твердо установленную годичную зарплату, взваливая на себя тяжелую ношу многочисленных обязанностей и запретов (он обязался даже воздерживаться от азартных игр, «могущих нанести финансовый ущерб интересам компании»). Притом банкир оговаривал право в любой момент и без объяснения причин сместить губернатора с поста. Этим правом он, к досаде Федермана, и воспользовался прямо накануне отплытия экспедиции, назначив губернатором Георга Хоэрмута фон Шпайера.
Грабеж индейцев
В мае 1535 г. Шпайер ушел на поиски страны Херира, оставив своим заместителем Федермана и запретив тому удаляться от Коро дальше, чем на тридцать лиг. Но разве мог Федерман спокойно сидеть на месте! Как только Шпайер скрылся из виду, он тут же взялся за подготовку собственной экспедиции и уже в августе выслал передовой отряд из двухсот семидесяти человек на запад, к устью реки Рио-Ача, где пытался основать форт (там теперь расположен нынешний город Риоача). Федерман решил достичь страны Херира, поднимаясь по реке Магдалена, и бессовестно залез во владения захиревшего губернаторства Санта-Марта. Это сходило ему с рук, пока в Санта-Марту в феврале 1536 г. не прибыло огромное испанское воинство в тысячу двести человек, и тогда-то новый губернатор приказал вышвырнуть немца из своих владений. Сознавая неравенство сил, Федерман не стал доводить дело до драки и быстренько убрался восвояси.
В незавидном положении оказался наш герой. Провал экспедиции ожесточил его подчиненных. Людей нечем было кормить, и грабить стало некого: как писал в жалобе королевский чиновник, «на пятьдесят лиг вокруг все разрушено и опустошено». О Шпайере уж второй год не было ни слуху ни духу, и Федерман ожидал от Вельзеров своего утверждения на губернаторском посту, а утверждение все не приходило. Между тем колония угасала на глазах. Судебная инстанция Санто-Доминго была завалена жалобами из кабильдо Коро. В одной из них сообщалось, что в городе осталось сто сорок жителей, из них две трети больных, многим не во что одеться, и вдобавок к тому все так задолжали Вельзерам, что понадобится «второе Перу», дабы расплатиться с долгами. В ответ на поток жалоб колониальные власти прислали в Коро альгвасила (судью). Судебное разбирательство совсем не улыбалось Федерману, и он решил уносить ноги, пока не поздно. Куда? Разумеется, в Эльдорадо!
В конце 1537 г. Федерман ушел из Коро, оставив в поселении всего тридцать человек, способных к обороне, забрал гарнизоны, стоявшие в долинах Эль-Токуйо и Баркисимето, и таким образом составил войско из трехсот пехотинцев и ста тридцати всадников. А уж носильщиков он набирал по пути. Пришлось ему двигаться по следам экспедиции Шпайера — на юг вдоль подножий Восточной Кордильеры. Два года длился поход по бескрайним льянос. Два года лишений, мучительного голода и смертей — от болезней, истощения, индейских стрел, а некоторых соратников немец приказал казнить за тяжкие провинности.
В верховьях реки Гуавьяре конкистадоры увидели многоголовую гидру, о чем мы рассказывали в третьей главе. Это был добрый знак. И действительно, в феврале 1539 г. искатели Эльдорадо встретили индейцев с золотыми серьгами. На расспросы о золоте туземцы указывали туда, где высилась нескончаемая гряда гор. Федерман тут же свернул на запад и начал восхождение. Удушающая жара льянос сменилась ледяной стужей, вместо трясин людей пожирали пропасти, только голод остался прежним. Отряд таял, отмечая свой путь окоченевшими телами. На этом мы пока оставим непоседу Федермана — с ним нам еще предстоит встретиться.