IV. Пакт, который развязал войну и расширил империю

IV. Пакт, который развязал войну и расширил империю

В 1985 году Москва праздновала сорокалетие победы над Германией. Выступая с докладом по этому поводу 8-го мая 1985 г. генсек Горбачев приписал эту победу Сталину и советской политической системе, но обошел молчанием важнейший документ, который развязал войну — пакт Риббентропа-Молотова от 23-го августа 1939 г. Однако, выступая с докладом к 70-летию Октября, он остановился на этом пакте, дав ему ортодоксально-сталинскую оценку. Вот что сказал Горбачев:

«Говорят, что решение, которое принял Советский Союз, заключив с Германией пакт о ненападении, не было лучшим. Возможно, и так, если не руководствоваться жесткой реальностью… вопрос стоял так… быть или не быть нашей стране независимой, быть или не быть социализму на Земле».

Горбачев повторяет давно опровергнутый документами фальшивый тезис Сталина, что он заключил пакт с Гитлером, потому, что западные демократические державы не хотели заключить с СССР оборонительный союз против Германии да еще толкали ее на войну с Советским Союзом. Вот слова Горбачева:

«У западных держав расчет был другой: поманить СССР обещанием союза и помешать тем самым заключению предложенного нам пакта о ненападении, лишить нас возможности лучше подготовиться к неизбежному нападению гитлеровской Германии на СССР» («Правда», 3.11.1987).

Горбачев и авторы его доклада явно не в ладу с элементарной человеческой логикой: почему же западные державы, когда Гитлер действительно напал на СССР, выступили в этой войне не на стороне Германии, или не остались нейтральными, а выступили на стороне СССР? Если бы Москва заключила союз с демократическим Западом, то Гитлер не осмелился напасть на СССР, зато и Сталин не осмелился бы расширить свою империю. Остановимся на анализе взаимных обязательств пакта. Интересна сама предыстория «пакта Риббентропа-Молотова».

На XVIII съезде партии в 1939 году Сталин дал понять Гитлеру, что их интересы в возможной будущей войне идентичны. Сталин настойчиво внушал Гитлеру, что это англо-американцы и французы заинтересованы спровоцировать войну между Германией и СССР. Почему? Сталин доказывал, что если возникнет война между Германией и СССР, то западные демократические державы захотят дать им ослабнуть в затяжной войне, а потом диктовать Германии и СССР свою волю. По словам Сталина, политика Англии, Франции, США сводится к тому, чтобы «не мешать Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с СССР, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тине войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить, истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, в «интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия…

Характерен шум, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу советской Украины… Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований» (см. «Вопросы ленинизма», стр. 571).

Сталин, как видно из данной цитаты, умышленно отводил предупреждения западных демократических держав и западной прессы, что Гитлер готовит войну против СССР (это ведь было предусмотрено и в библии нацистов — в «Майн Кампф» Гитлера), с тем, чтобы, во-первых, психологически подготовить будущий союз СССР с гитлеровской Германией как раз с той целью, какую Сталин приписывал западным державам, а именно: втравить Гитлера в войну против них; и во-вторых, дав Германии и западным державам ослабить друг друга в этой войне, самому выступить на сцену, чтобы навязать всей Европе большевистский порядок вместо гитлеровского «нового порядка».

Эта стратегия «дальнего прицела» сработала только отчасти, зато просчеты Сталина имели чудовищные последствия для народов СССР.

Подготовляя радикальный поворот во внешней политике Советского Союза в сторону агрессии, Сталин думал, что достойным союзником в этом ему будет Гитлер, если соблазнить его идеей антидемократической коалиции с целью раздела Европы между Германией и СССР. Чтобы убедить Гитлера, что намерения Кремля серьезны, надо было убрать и психологическое препятствие на этом пути. Таким препятствием был англофил, народный комиссар иностранных дел СССР, еврей — Максим Литвинов, с которым Гитлер и Риббентроп не хотели иметь дело. Поэтому Сталин снял Литвинова с его поста и на его место назначил 4 мая 1939 года председателя Совнаркома Молотова, поручив ему зондировать почву для заключения пакта с Германией.

Очень скоро выяснилось, что Сталин возложил на Молотова далеко не легкую миссию.

Когда советские историки пишут о причинах и предпосылках Второй мировой войны, они либо обходят молчанием «пакт Риббентропа-Молотова», либо явно фальсифицируют его предысторию и содержание. Цель фальсификации ясна всем: обелить Сталина и снять с Кремля вину за развязывание Гитлером Второй мировой войны, ибо «пакт Риббентропа-Молотова», разделив Европу на сферы влияния, гарантировал Гитлеру свободу действия в Западной Европе, обеспечивал его советским стратегическим и военно-стратегическим сырьем, давал Гитлеру возможность более основательно подготовиться к нападению на СССР, изолированному одним этим пактом от демократического Запада. Даже инициативу заключения пакта советские историки стараются приписать Гитлеру, а не Сталину. Между тем, из секретных документов архива германского министерства иностранных дел, опубликованных Государственным департаментом США в 1948 г., видно, что Гитлер хотел заключить со Сталиным только экономический пакт, а Сталин хотел иметь пакт политический. Процитируем сначала советских историков. В официальной шеститомной «Истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» они пишут, что 30 мая 1939 г. германский статс-секретарь заявил советскому поверенному в делах в Берлине Астахову, что «имеются возможности улучшить советско-германские отношения», а 3 августа Риббентроп якобы предложил тому же советскому поверенному «советско-германский секретный протокол, который разграничил бы интересы обеих держав по линии на всем протяжении от Черного до Балтийских морей» (стр. 174). Авторы шеститомника утверждают, что советское правительство ответило на эти предложения отказом. Разумеется, никаких доказательств на этот счет советские авторы не приводят, ибо таких доказательств нет. Наоборот, есть документы, которые говорят о советской инициативе в подготовке пакта. Так, 20 мая 1939 г. на предложение германского посла в Москве графа Шуленбурга начать экономические (торговые) переговоры между Берлином и Москвой, Молотов ответил, что прежде, чем заключать какие-либо экономические сделки, надо создать «политический базис» («Nazi-Soviet relations 1939–1941. Dokuments from the archives of the German Foreign Office, 1948, Dep. of State, Washington, p. 6–7. Имеется русский перевод Ю. Фельштинского, Телекс, 1983, Нью-Йорк).

В ведомстве Риббентропа безошибочно поняли, что предложение Молотова о создании «политического базиса» есть не игра в дипломатию, а серьезный сигнал о возможном повороте во внешней политике Кремля в сторону держав «Оси» — Германии и Италии. Намотав себе это на ус, руководители Третьего Рейха начали действовать исподтишка. Сначала они делают все, чтобы разжечь у Кремля аппетит к повороту в желаемую сторону, а потом создают соответствующую психологическую атмосферу среди своего народа, чтобы подготовить его к факту возможного прекращения давнишней идеологической войны против большевизма. В осуществлении обеих целей Риббентроп настолько хорошо преуспел, что 20 августа 1939 г. Гитлер направил Сталину телеграмму, в которой предложил ему принять министра иностранных дел Германии 22–23 августа для заключения пакта между Германией и СССР о «дружбе и ненападении». Сталин немедленно ответил согласием. Как толкуют советские историки этот факт? Вот их комментарии из «Истории Великой Отечественной войны»:

«СССР мог либо отказаться от германских предложений, либо согласиться с ними. В первом случае война с Германией в ближайшие недели стала бы неминуемой. Во втором случае Советский Союз получал выигрыш во времени» (стр. 175–176).

Если верить этому советскому комментарию, Гитлер путем шантажа заставил Сталина подписать пресловутый пакт в течение каких-нибудь 12 часов! Если бы мы поверили советским историкам, то выходило бы, что пакт, развязавший Вторую мировую войну и, в конечном счете, спровоцировавший и нападение Гитлера на СССР, был заключен под диктовку Гитлера, а не подготовлен трехмесячными и весьма интенсивными дипломатическими переговорами и политическим торгом между Гитлером и Сталиным о разделе между ними Европы, как это было на деле.

Немецкие документы как раз говорят о последнем. Приведем некоторые выдержки из них на этот счет. Граф Шуленбург после 30 мая еще раз посетил Молотова 5 июня, и о результате этого посещения он сообщает своему шефу в Берлине, подчеркивая, что Молотов по-прежнему настаивает на политической дискуссии и что «наше предложение начать только экономические переговоры кажется ему недостаточным» («Nazi-Soviet relations…», р. 16).

15 июня советский поверенный в делах в Берлине Астахов посетил болгарского посланника Драганова. Болгария была в тесных связях с Германией, и Кремль хорошо знал, что содержание беседы Астахова с Драгановым сейчас же станет известно Риббентропу. Астахов сообщил Драганову: Советский Союз в создавшейся международной обстановке может либо заключить пакт с Францией и Англией, либо затягивать переговоры, чтобы возобновить дружеские отношения с Германией. Желание Кремля Астахов выразил предельно ясно:

«Если бы Германия объявила, что она не нападет на СССР или заключила бы пакт ненападения с СССР, то СССР, возможно, воздержался бы от заключения договора с Англией» (стр. 21). (Заметим тут же, что договор о взаимопомощи с Францией был заключен еще в 1935 году.)

При встрече с Молотовым 29 июня граф Шуленбург спросил Молотова, что он имел в виду, когда предлагал «создание новой базы отношений» между СССР и Германией. Посол в тот же день телеграфировал в Берлин, что Москва очень заинтересована в продолжении контакта, однако он получил указание от Риббентропа не форсировать больше политические переговоры с Москвой. Зато экономические переговоры продвинулись так далеко, что уже 22 июля в советских газетах сообщалось, что в Берлине успешно закончены советско-германские торговые и финансовые переговоры. Через пять дней Астахов был вызван в министерство иностранных дел, где доктор Шнурре ему сообщил, что, по мнению Берлина, советско-германские отношения пройдут через три стадии: первая стадия — заключение торгового договора, вторая стадия — нормализация политических отношений, третья стадия — возвращение к старому договору 24 апреля 1926 года о дружбе и нейтралитете между Германией и СССР или заключение нового договора.

В конце беседы доктор Шнурре, ближайший сотрудник Риббентропа, сделал заявление об идентичности идеологии большевизма, фашизма и национал-социализма. Вот буквально его слова:

«Имеется одна вещь, общая в идеологиях Германии, Италии и СССР, — это оппозиция против капиталистических демократий. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капитализмом Запада. Поэтому нам показалось бы совершенно парадоксальным, если бы СССР, как социалистическое государство, оказался на стороне западных демократий» (стр. 33).

Идеологическая аргументация доктора Шнурре была неотразима — национал-социализм, фашизм и большевизм создали однотипные государства с тоталитарной системой и террористической практикой правления, как альтернативу западной либеральной демократии. Поэтому у них не было почвы для идеологических противоречий, были только противоречия территориально-стратегические, а именно — кому, каких и сколько захватить чужих стран. Сейчас речь шла об этой фактической стороне проблемы. Выяснилось, как прав был Риббентроп, когда предложил своему послу в Москве занять выжидательную позицию в контактах с Молотовым, зная, что Москва долго не выдержит и раскроет свои карты. Действительно, через два дня после беседы с доктором Шнурре — 29 июля — Астахов сделал запрос в Берлине, согласно ли германское правительство, чтобы интересующие обе стороны проблемы обсуждались на более высоком уровне. 4 августа Риббентроп заявил Астахову, что Берлин согласен улучшить отношения с Москвой, а 14 августа Молотов предложил Риббентропу начать политические переговоры в Москве. Риббентроп принял предложение посетить Москву с целью, как он выражался, доложить точку зрения Гитлера Сталину. Но Кремль хотел не выслушивания точки зрения, а принятия конкретных решений. Поэтому Молотов сообщил Берлину, что Москва хочет начать политические переговоры, но они должны вестись в Москве и «по этапам». Таким образом, теперь уже Кремль, убедившись, что Гитлер всерьез хочет заключить политический пакт, сам прибегает к тактике проволочек. Не потому, что Москва хочет сорвать переговоры или по каким-либо соображениям завести их в тупик. Сталин твердо решил заключить пакт: ведь сама идея принадлежала именно ему. Однако в начавшейся с Гитлером политической игре в руках Сталина была козырная карта, какой не было у Гитлера. Дело в том, что Англия и Франция предлагали Советскому Союзу заключить оборонительный союз против возрастающей военной угрозы со стороны Германии. Такой союз должен стать подобием старой «Антанты» «Тройственного согласия» начала века между Францией, Англией и Россией — направленного против кайзеровской Германии и ее тогдашних союзников.

Короче говоря, Сталин, решив выступить с англо-французской картой против Гитлера, начал свою привычную двойную игру. Как уже говорилось, 10 марта 1939 г. на XVIII съезде партии он открыто обвинил Англию, Францию, США и их печать в провокационной кампании, которую они, якобы, ведут, чтобы спровоцировать войну между Германией и Советским Союзом. Цель этих держав по Сталину: дать Германии и СССР ослабеть в войне, а потом самим вступить в войну и разгромить как Германию, так и СССР. Однако верный своей двуличной политике, Сталин уже через неделю -18 марта 1939 г. — предлагает созвать совещание представителей СССР, Великобритании, Франции, Турции, Румынии и Польши, чтобы обсудить обстановку, создавшуюся в Европе после вторжения Германии в Чехословакию. Советский Союз по договору 1935 г. с Чехословакией о взаимной военной помощи обязан был помочь Чехословакии. Однако Сталин отказался сделать это. Мюнхенская капитуляция 1938 года западных держав перед Гитлером в какой-то степени объяснялась тем, что Сталин уже тогда, осенью 1938 г., дал понять, что под военной помощью соседним государствам Москва понимает их фактическую оккупацию Красной Армией, чего эти страны боялись не меньше, чем оккупации немецкой армией.

Итак, Сталин продолжает двойную игру. 2 июля, в разгар советско-германских переговоров в Берлине и Москве, Кремль передает Англии и Франции проект договора о союзе СССР, Франции и Англии против Германии. Но Советский Союз выдвинул в качестве условия заключения этого тройственного союза предоставление ему права ввести Красную Армию на территории Польши, прибалтийских стран и Финляндии в виде гарантии против возможного немецкого вторжения в эти страны. 11 августа 1939 г. Кремль приглашает в Москву военные миссии Франции и Англии для обсуждения своего проекта военной конвенции. Советскую военную делегацию возглавили маршалы Ворошилов и Шапошников. И вот как раз эти переговоры Кремль намеренно заводит в тупик, настаивая на явно неприемлемом для демократических стран требовании санкционировать фактическую оккупацию Красной Армией территорий Польши, прибалтийских стран и Финляндии. Однако англо-французские военный миссии не имели и не могли иметь полномочий распоряжаться судьбами суверенных государств. Естественно, переговоры кончились безрезультатно, но они сыграли роль, которую им отводил Сталин. Перговоры эти официально еще не были прерваны, когда немцы, не без тревоги следившие за ними, включились в игру. 14 августа Риббентроп дает указание Шуленбургу, чтобы тот прочел Молотову его телеграмму, не вручая ее последнему. В телеграмме содержалось утверждение, что Англия и Франция хотят вновь втянуть Россию, как и в 1914 г., в войну против Германии, в войну, от которой выиграют только «западные демократии». Риббентроп повторил свое предложение, что хочет прилететь в Москву, чтобы доложить лично Сталину точку зрения фюрера по данному вопросу. Кремль отвечает, что до приезда Риббентропа надо провести еще определенную подготовительную работу. Теперь, однако, разыгрался, видимо, аппетит и у Риббентропа, которого советская разведка по разным каналам, в том числе через болгарского посланника Драганова, снабжала фальшивками о наблюдающемся якобы «прогрессе» в переговорах с англо-французами. 16 августа Риббентроп вновь телеграфирует своему послу. Шуленбург на сей раз должен внушить Молотову, что, поскольку Германия согласилась с идеей политического пакта с СССР, надо спешить, ибо каждый день может вспыхнуть конфликт между Германией и Польшей. В тот же день Молотов сообщает немецкому послу, что Москва готова заключить пакт. Но к нему, по мнению Кремля, должен быть приложен «секретный дополнительный протокол», в котором были бы точно определены сферы влияния подписавших его держав в Восточной Европе. 19 августа подписывается торговый договор между Германией и СССР, а 22 августа в Москву прибывает Риббентроп для заключения договора политического.

Я уже указывал, что идея торгового договора принадлежала Риббентропу, а идея политического договора — Молотову. Чтобы добиться заключения этого политического договора, Москве пришлось подписать договор торговый на совершенно невыгодных для СССР условиях, да еще обязаться снабжать потенциального военного противника стратегическим сырьем в явный ущерб интересам обороны собственной страны.

Советский Союз экспортировал в Германию зерно, нефть, платину, фосфор и другое сырье. Доктор Шнурре, подписавший торговый договор с Микояном, телеграфировал в Берлин, что все это сырье «для нас имеет ценность золота». Упоенный этим своим первым успехом, Риббентроп прибыл в Кремль в полной уверенности, что вторая его победа в виде политического пакта с Москвой позволит фюреру кромсать карту Европы так, как это ему захочется. Он не ошибся. 23 августа 1939 г. в присутствии членов Политбюро во главе со Сталиным, Риббентроп и Молотов подписали «Договор о ненападении между Германией и СССР».

К договору был приложен «Секретный дополнительный протокол», составленный в Кремле и посланный в Берлин еще накануне. Суть протокола: Гитлер и Сталин делят между собой Польшу. Этнографическая Польша отдается Германии со статутом протектората, а польские восточные области — Западную Украину и Западную Белоруссию — аннексирует Советский Союз. Сталин признает свободу действий Гитлера в Западной Европе. За это Советский Союз получает право присоединить к СССР Бессарабию, Северную Буковину, прибалтийские государства и даже Финляндию. После церемонии подписания договора Молотов устроил в честь Риббентропа пышный банкет в присутствии Сталина и всей его клики.

Эти люди, которые одним росчерком пера и в течение каких-нибудь пяти минут решили судьбы пяти независимых государств, отлично понимали, что они готовят небывалую до сих пор в истории мировую катастрофу. Тем не менее, они торжествовали как свою победу трагедию этих народов. Ели икру, пили шампанское, слушали музыку, а тостам не было конца. Один тост даже вошел в историю. Об этом тосте, совершенно не предусмотренном дипломатическим протоколом, Риббентроп нашел нужным немедленно доложить фюреру. Тост этот произнес Сталин:

«Я знаю, как крепко германский народ любит своего вождя. Поэтому мне хочется выпить за его здоровье» (см. Rossi, A. «Russian-German alliance. 1939–1941». Beacon Press, Boston, 1951, p. 75).

Нужно только на минуту вообразить себе антисемита Риббентропа, чокающегося с евреем Кагановичем, чтобы постичь всю бездну аморальности этих торговцев судьбами человечества. Разбойник из Берлина не только по-дружески чокался с разбойниками из Москвы, но даже чувствовал себя там словно в своей фашистской компании. Вспоминая об этом банкете, Риббентроп рассказывал впоследствии министру иностранных дел Италии Чиано, какие мысли обуревали его тогда:

«Я чувствовал себя в Кремле, словно среди старых партийных товарищей» (там же, стр. 75).

Риббентроп был не единственным фашистом, который питал родственные чувства к большевизму. Им был и сам духовный вождь фашизма Бенито Муссолини, который в октябре 1939 г. авторитетно констатировал:

«Большевизм в России исчез, и на его место встал славянский тип фашизма» (там же, стр. 77).

Большевики в долгу не остались. Сталин вложил в уста Молотова слова, которые вполне могли бы принадлежать Гитлеру или Муссолини. Вот эти слова Молотова в «Правде» от 1 ноября 1939 г.:

«Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признать или отрицать… Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война на уничтожение гитлеризма».

Сталин, как и нынешние продолжатели его дела в Кремле, оправдывал заключение пакта с Гитлером ссылкой на абсурдный аргумент: Советский Союз, мол, выиграл два года, чтобы готовиться к войне с Германией. Никто не смел привести контраргументы: а чем мы занимались двадцать два года как не подготовкой к войне, чтобы «бить врага на его собственной территории», как выражался Сталин. К тому же, разве готовятся к войне, снабжая в то же самое время будущего врага военно-стратегическим сырьем?

Чтобы еще полнее удовлетворить аппетиты Гитлера таким сырьем не только из СССР, но и из других стран через СССР, 11 февраля 1940 г. было заключено новое советско-германское соглашение, опять-таки явно в ущерб советским интересам. В свете будущей даты нападения Германии на СССР интересны и сроки поставок сторонами товаров. В то время как немцы должны были поставить свои товары Советскому Союзу в течение двадцати семи месяцев (машины и оборудование), Советский Союз обязался закончить свои поставки через 18 месяцев, то есть как раз к началу нападения Германии на СССР. Кроме того, Москва обязалась покупать для Германии металл и другое сырье в третьих странах, чтобы обойти английскую блокаду. Плюс к этому, Советский Союз разрешил Германии транзит через свою территорию немецких закупок из Маньчжурии, Афганистана, Ирана, Румынии. По поводу нового соглашения доктор Шнурре победоносно сообщал в Берлин:

«Несомненно, СССР обещает куда больше поставок, чем это оправдано с чисто экономической точки зрения, и он должен делать эти поставки частью за счет собственного снабжения… Соглашение означает для нас открытие дверей в страны Востока. Покупку сырья в СССР и в пограничных к нему странах можно еще больше расширить… Эффект английской блокады будет значительно ослаблен». («Nazi-Soviet relations…» стр. 134).

Однако, насколько Сталин был щедр и аккуратен в поставках Германии стратегического сырья и в деле организации транзитной службы немецких закупок в соседних с СССР странах, настолько же Гитлер был скуп и неаккуратен в ответных поставках. Кремль на это однажды пожаловался тому же Шнурре. Шнурре знал причину. Немецкое правительство действовало намеренно, ибо, как сообщает Шнурре, «имеется директива рейхсмаршала Геринга избегать поставок в СССР, которые прямо или косвенно усилили бы советский военный потенциал» (там же, стр. 200). Контуры «плана Барбаросса» (план нападения на СССР) вырисовывались в голове Гитлера еще при заключении «пакта Риббентропа и Молотова». В демократических странах об этом писали тогда открыто, но только один «гениальный вождь и учитель» и его клика не могли разгадать коварные замыслы политического ефрейтора из Берлина. В этом и главная причина того, что на рассвете 22 июня 1941 года германские самолеты, заправленные советским бензином, начали на широком фронте бомбить советские города. За ними двинулись германские танки, заправленные тем же советским бензином. Под прикрытием этих танков двинулась и германская пехота, которая ела советский хлеб.

Преступный пакт Сталина с Гитлером развязал Вторую мировую войну, в которой одних советских людей погибло более двадцати миллионов.