Заговор Пизона

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Заговор Пизона

Меры безопасности, предпринятые Тигеллином, дали осечку, потому что они усилили ту самую угрозу, уничтожить которую были призваны. То есть они непосредственно повлияли на возникновение настоящих, опасных заговоров против Нерона, которые зародились в 65-66 годах. Несомненно то, что неримская приверженность Нерона к сцене и публичным выступлениям, вызывавшая ужас у представителей высшего сословия, имела отношение к этим тайным сговорам. Но основная причина состояла в том, что заговорщики, вполне понятно, сами опасались своей участи стать следующими, на кого падет гнев императора.

Целью заговора Пизона, открытого незадолго до Нероний 65 года, было совершить убийство императора и посадить на трон на его место некоего Гая Кальпурния Пизона. Пизон был аристократичным, щедрым, красивым и красноречивым. Он также был знаменит своим умением играть в игру, напоминающую шашки или триктрак.

Пизон был поверхностным человеком, любящим показать себя. Как и Нерон, он пел и играл на кифаре, что подтверждает мнение о том, что мотивом заговорщиков был скорее страх за собственную жизнь, чем неодобрение вкусов императора, поскольку в противном случае вряд ли они выбрали бы преемником принцепса человека столь схожих интересов. Тацит дает нам подробную историю заговора с многочисленными утонченными риторическими отступлениями. Но трудно сказать, насколько она отражала правду. То же самое относится почти ко всем заговорам, а в данном случае существует вызывающее сомнения расхождение между отчетами одного историка и другого.

В остальном нам лишь остается полагаться на последующий отчет, данный самим императором, который с помощью Тигеллина лично проводил расследование.

Нерон сообщает, что план состоял в том, чтобы убить его в Большом цирке во время проведения игр. В результате утечки информации, которая описывается у разных историков по-разному, пятьдесят один человек был обвинен в заговоре, включая девятнадцать сенаторов, семь патрициев, одиннадцать чиновников и четырех женщин. Последовало девятнадцать расследований и тринадцать приговоров в изгнание, четыре чиновника были уволены со службы. Другие выдающиеся люди стали жертвами позднее и косвенно. Ходившие в то время в народе разговоры, видимо, бросали тень сомнения: а был ли заговор вообще? Но Тацит подтверждает его достоверность, и до определенной степени, по крайней мере, ему можно верить, поскольку он мог обратиться за подтверждением этого факта к выжившим людям, которые вполне могли иметь собственные особые доводы и версии, какие они желали передать потомкам.

Рискованность этого дела, с точки зрения императора, состояла в том, что в нем участвовало столь большое число высших военных чинов. Одним из них оказался Фений Руф, известный коллега Тигеллина. После того как заговор был раскрыт, он зарекомендовал себя одним из палачей. И, подобно генералу, который предпринял подобную попытку после 1944 года в заговоре против Гитлера, был предан и казнен.

Любопытно, что Дион Кассий в своем описании заговора не упоминает о Пизоне вообще. По его словам, одним из главарей этого смелого предприятия был Фений Руф, а другим – Сенека.

После того как все открылось, Сенека был вынужден покончить жизнь самоубийством. Пространное описание Тацита приписывает ему традиционную философскую кончину, тщательно смоделированную по смерти Сократа, включая предсмертную записку миру, которая была позднее опубликована. Тацит также полагает, что в действительности Сенека не участвовал в заговоре. Но так ли это? Много было предположений о том, что он ответил Пизону. Последний, как утверждалось, предложил встретиться с Сенекой, на что Сенека ответил, что «…как обмен мыслями через посредников, так и частые беседы с глазу на глаз не послужат на пользу ни тому ни другому; впрочем, его спокойствие зависит от благополучия Пизона» (Тацит. Анналы, XV, 5).

Это можно считать признаком вины. Но с таким же успехом, в соответствии с правилами приличий того времени, могло и не быть. Что кажется весьма вероятным, так это то, что важные офицеры, которые предположительно участвовали в заговоре, скорее имели в виду кандидатуру Сенеки, а не Пизона, на трон следующего императора. Возрастающие личные угрозы от соглядатаев Нерона, шпионов и обвинителей сказывались на них не столь сильно, как на сенаторах, поскольку военные были в целом в меньшей опасности, но скандалы, связанные с артистическими вкусами Нерона, принимали угрожающие размеры, и Пизон был бы не слишком хорошей заменой из-за собственных похожих склонностей. Тацит заявляет, что лишь цитирует действительные слова одного из высокопоставленных военных, участвовавших в заговоре, – Субрия (Subrius) Флава.

«На вопрос Нерона, в силу каких причин он дошел до забвения присяги и долга, Флав ответил: „Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем“ (Тацит. Анналы, XV, 67).

Пизон, возможно, и не был убийцей, но он определенно был еще одним певцом и актером. Военные скорее хотели бы иметь на месте императора Сенеку. И не исключена вероятность, что Сенека, видимо, действительно участвовал в заговоре, и, возможно, он чувствовал, что вынужден так поступить из-за враждебности Тигеллина, которая угрожала его жизни. Как мы уже видели, он был под подозрением, так как заявил, что настанет время, когда тиран станет настолько невыносим, что его должны будут убить. И возможно, Сенека теперь верил, что этот момент наконецто наступил. В его произведениях некоторое время превалирует тема смерти. И даже если театральность, сопровождавшая его уход из жизни, может иметь элемент обывательского преувеличения, нет причин полагать, что Сенека не был готов встретить свой последний час. Нерон не дал жене Сенеки Помпее Паулине покончить с жизнью вместе с ним, но некоторое время спустя брат Сенеки Галлион был вынужден покончить жизнь самоубийством. Другой, более ранней жертвой, стал его племянник Лукан – республиканец в сердце, но республиканец, который получил награду на первых Нерониях в 60 году за поэму, восхваляющую императора, и чья эпическая поэма «Фарсалия» снова, наряду с республиканскими чувствами, сумела польстить императору. Его судьба была решена, возможно, когда его неудачная шутка в общественном туалете – или где-то еще – была передана императору. Как поговаривали, Нерон начал запрещать его публичные выступления. К счастью, похоже, нет необходимости принимать на веру рассказ, что Лукан перед смертью обвинил собственную мать Асцилию. Если так, то позднее поэт Статий вряд ли бы смог в своих стихах, обращаясь к вдове Лукана, иметь бестактность назвать Нерона матереубийцей.

Во всяком случае, Асцилия осталась в живых. Но некоторое время спустя ее муж, Анней Мела, был вынужден, как и его два брата, принять смерть.

А также и Петроний, которого недолюбливал Тигеллин как соперника в развлечениях Нерона; Петроний обставил свое самоубийство с типичным щегольством, проявив немало небрежной злобы по отношению к Нерону. Вот таким образом ушел из жизни еще один из старых приятелей императора. Жена Петрония отравила двоих детей и отравилась сама.

Также после некоторых сомнений был еще один пострадавший от принадлежности к императорскому семейству. Пострадавшей оказалась дочь Клавдия Антония – сводная сестра Британика и Октавии. Нерона заставили поверить, что если бы Пизону удалось осуществить свой замысел или попасть в лагерь преторианцев, то он взял бы с собой Клавдию Антонию [35].

Пизон любил свою жену Сатрию Галлу (которую увел у своего друга), но слухи о Клавдии Антонии – с намеками, что он намеревался сделать ее императрицей, – казались возможными все равно, потому что Галла, хотя и была красива, была слишком низкого происхождения, чтобы пользоваться благосклонностью плебса и сенаторов, если ее муж добьется трона. Но Пизон постарался изо всех сил спасти жизнь Галлы, сильно польстив Нерону в своем завещании, и она, очевидно, осталась в живых.

Из этих разрозненных кусочков информации вырисовывается новая цепочка представителей власти, и мы можем видеть, кем были люди, которые помогали Нерону раскрыть заговор. В их рядах был один из его бывших государственных секретарей Эпафродит, который занял место Дорифора в качестве министра по приему прошений. Это была его месть, потому что его высмеял один из заговорщиков, назвав лакеем. Почетный триумф был пожалован Петронию Турпилиану, человеку, который ввел мирную политику в Британии после бунта – очевидно, он снова стал полезным. Таких же почестей удостоился тридцатипятилетний адвокат и поэт по имени Кокцей Нерва (будущий император), значит, и он тоже наверняка помогал раскрыть заговор. Нерон установил его статую на Форуме, а еще одну в самом императорском дворце. Была воздвигнута статуя и Тигеллина.

Кроме того, почетное консульство отошло к человеку, который теперь заменил Фения Руфа в качестве коллеги Тигеллина на посту командира преторианцев. Это был Нимфидий Сабин. Его мать, дочь портного, бывшего министра Калл иста, была привлекательной и продажной свободной женщиной, которая черпала свою клиентуру из рабов и бывших рабов императорского двора. Предполагаемым отцом Нимфидия был некий гладиатор, но сам Нимфидий заявлял, что он сын императора Калигулы. Его рост и свирепое выражение лица придавали некое правдоподобие подобному заявлению.

«Рожденный матерью-вольноотпущенницей, промышлявшей своей красотой среди рабов и вольноотпущенников из дома принцепсов, он утверждал, что его отцом был Гай Цезарь, то ли потому, что по какой-то случайности походил на него высоким ростом и свирепым лицом, или так как Гай Цезарь, не гнушавшийся даже уличных женщин, и в самом деле потешился с его матерью» (Тацит. Анналы, XV, 72).

Тацит, как и другие выдающиеся римляне, имел предубеждение против Нимфидия из-за его особенного происхождения, поэтому если и были какие-то моменты, говорившие в его пользу, то нам о них ничего не сказано. Поскольку раскрытие заговора было удобным случаем для продвижения по службе, вполне могло быть, что и он, как и Тигеллин, был специалистом по охране. Тем не менее, какие бы услуги Нимфидий ни оказывал сейчас, позднее, как мы увидим, он оказался ненадежным. Нерон явно обременил себя двумя довольно мерзкими командирами преторианцев.

Когда заговорщики были устранены, официальный выпуск монет поспешил отдать почести Юпитеру-Охранителю (CUSTOS) и двум соответствующим богиням, олицетворявшим Благосостояние, или Благополучие (SALUS), и Безопасность – безопасность императора или безопасность, обеспеченную императором.

Возведение храма в честь богини Салус было поддержано Сенатом, и Арвальское братство воздало жертвы за здоровье Нерона и благополучие империи. Жизнь императоров часто находилась под угрозой, но не очень обычно, чтобы специальный выпуск монет привлекал к этому внимание. В действительности такой поступок можно счесть скорее наивным, поскольку подобное уверение предполагало, что ситуация действительно была чревата опасностью, если было поднято столько шума, чтобы убедить всех в обратном.