ГЛАВА XXVIII. Отъезд

ГЛАВА XXVIII. Отъезд

На другой день после битвы при первых лучах солнца все селение команчей уже было на ногах. Глашатаи, взобравшись на крыши, созывали воинов, которые, отдохнув после ночной пляски и последовавшего после нее сражения, собирались по одному и сформировывали отряды, готовые каждую минуту выступить в поход.

Единорог был очень осторожным вождем. Отправляясь в поход, который мог на довольно продолжительное время удержать его вдали от основных сил племени, он не пожелал оставить в селении совершенно беззащитными от нового неприятельского нападения женщин и детей своего племени.

Так как зима уже была недалеко, то он решил перевести всех обитателей селения, не принимавших участия в экспедиции, на зимние квартиры, устроенные в девственном лесу, и охранять его со своим отрядом во время пути. К полудню все обитатели селения и отряд воинов выступили в поход, представляя при этом крайне необычное и живописное зрелище. Первыми из селения выехали воины с тотемом племени, они составляли две трети отряда, за ними следом ехали и шли, волоча разнообразный домашний скарб, старики, женщины и дети. Остальная часть войска замыкала шествие.

Валентин со своими товарищами также находился здесь. Обе девушки, спокойные и улыбающиеся, ехали, разговаривая между собой, возле Курумиллы, которые имел очень суровый и нахмуренный вид. Сын Крови со своим отрядом покинул селение до выступления индейцев и, несмотря на оказанную им команчам и охотникам большую услугу, Валентин и его друзья, сами не зная почему, были очень довольны его отъездом. Они не могли дать себе ясного отчета в том чувстве неприязни, которое испытывали к нему. Сын Крови, впрочем, имел свойство внушать всем людям, с которыми он приходил в соприкосновение, какое-то отвращение, к которому примешивался страх.

Караван растянулся по прерии, как огромная змея. Вокруг него со всех сторон поднимались горы, совершенно лишенные растительности и имевшие причудливые очертания. Рио-Хила, в этом месте довольно узкая, с трудом пробивалась сквозь ущелья этих гор. Наконец отряд стал приближаться к девственным лесам. У самой опушки леса Единорог приказал отряду остановиться и сделать привал. После этого все индейцы, не принимавшие участия в преследовании Красного Кедра, должны были отделиться от остальных и идти по направлению к своей зимней стоянке.

— Далеко ли мы от того острова, на котором находится отряд Красного Кедра? — спросил Валентин сашема корасов.

— Мы теперь милях в четырех оттуда, — ответил Орлиное Перо. — Через час мы можем быть там.

— Хорошо. Вы, Орлиное Перо и дон Пабло, идите вперед вместе с дочерью скваттера.

— Разве вы чего-нибудь опасаетесь? — спросил дон Пабло.

— Ничего. Но я хочу немного поговорить с мексиканкой.

— Отлично.

Дочь скваттера и оба ее провожатых пришпорили лошадь и поехали вперед.

Валентин приблизился к Белой Газели, которая ехала, занятая оживленной беседой с Сандовалем.

Курумилла сообщил Валентину о странном намерении мексиканки относительно Эллен, и Валентин не мог понять, что могло быть причиной той ненависти, которую мексиканка питала к своей новой подруге.

Увидев Валентина, девушка покраснела и умолкла. Сделав вид, что он не заметил ее смущения, Валентин слегка поклонился ей и почтительно и спокойно заговорил.

— Простите меня, сеньорита, — сказал он ей, — если я прервал интересный разговор, но мне надо поговорить с вами несколько минут.

Молодая девушка покраснела еще больше, глаза ее сверкнули под опущенными густыми ресницами, и она ответила слегка дрожавшим голосом, сдерживая свою лошадь.

— Я готова выслушать вас, кабальеро.

— Не останавливайтесь, прошу вас, сеньорита, — сказал Валентин. — Этот почтенный господин, который, без сомнения, посвящен во все ваши тайны, — добавил он с иронией, — может, если он это пожелает, присутствовать при нашей беседе.

— Вы совершенно правы, — ответила молодая девушка твердо, тронув поводья своей лошади. — У меня нет тайн от этого почтенного господина, как вы изволили его назвать.

— Тем лучше. Теперь будьте так добры не придавать тому, что я вам скажу, дурного значения и ответьте мне на вопрос, который я позволю себе задать вам.

— Говорите, кабальеро. Если ваш вопрос из тех, на которые можно дать ответ, я исполню ваше желание.

— Прежде всего, позвольте мне напомнить вам, сеньорита, — начал Валентин холодно, — что ваше вчерашнее нападение на селение команчей можно назвать попыткой совершить убийства и грабеж, так как вы не ведете войны с индейцами и принадлежите к белым, а не к краснокожим, а потому должны видеть в нас не врагов, а, напротив, друзей. Вам поэтому небезызвестно, что вы достойны понести кару, подчинившись закону прерии, гласящему: око за око, зуб за зуб.

— К чему вы все это ведете?

— А к тому, что я, согласно этому закону, имел бы полное право надеть вам и вашим достойным товарищам на шею петлю и повесить вас всех на первом попавшемся дереве.

— Я согласна с вами, — ответила молодая девушка. — Право это осталось за вами и теперь: почему же вы не воспользуетесь им?

— Потому что в данное время это мне не угодно, — холодно ответил Валентин. — Итак, вы со мной согласны — продолжал он. — И вот, вместо того, чтобы за совершенное вами злодеяние предать вас справедливой казни, мы оказали вам, принимая во внимание то плачевное состояние, в котором вы находились после битвы, самое глубокое участие: мисс Эллен с искренней заботливостью ухаживала за вами. Теперь скажите мне, как могло случиться то, что после всех забот этой девушки вы, забыв совесть и чувство признательности, сегодня ночью в селении команчей составляли с одним злодеем план похищения мисс Эллен и передачи ее в плен самому жестокому индейскому племени во всей прерии — племени сиу.

Если бы молния ударила у ног мексиканки, она, вероятно, испугалась бы меньше, чем этого разоблачения своей тайны, настолько это было для нее неожиданно. Кровь ударила ей в голову, лицо ее исказилось, она зашаталась на лошади и упала бы, если бы Валентин не поддержал ее вовремя.

Но усилием воли подавив свое волнение, она оттолкнула его и сказала ему твердо и спокойно:

— Вы хорошо осведомлены. Таково, действительно, мое намерение.

Валентин с недоумением взглянул на эту юную девушку, почти ребенка, прекрасные черты которой, искаженные злобой и местью, в эту минуту обуревавшими ее, стали почти ужасны. Одну секунду ему даже казалось, что он видит перед собой демона.

— И вы осмеливаетесь в этом сознаться? — сказал он с невольным содроганием.

— А почему бы и нет? Что можете вы со мной сделать? Убить меня? Хороша же будет месть, нечего сказать, для человека, имеющего сердце! Да к тому же, на что мне жизнь? Кто знает, может быть, вы тем самым, вместо того, чтобы наказать меня, окажете мне великую услугу.

— Убить вас? Полноте, — возразил охотник с пренебрежением. — Такую тварь не убивают, а давят под ногой в минуту гнева, как всякую вредную гадину. Но прежде всего у змеи вырывают зубы, и тогда пусть она жалит, если сможет.

Безумная ярость овладела мексиканкой. Движением, подобным молнии, она подняла хлыст и ударила им Валентина по лицу.

— Негодяй! — пробормотала она при этом сквозь стиснутые зубы.

От этого оскорбления Валентин потерял все свое хладнокровие. Он схватил пистолет и выстрелил в женщину, смотревшую на него в упор, злобно усмехаясь.

Но она следила за каждым его движением, и когда он прицелился, заставила свою лошадь сделать скачок в сторону, и пуля пролетела мимо ее головы.

Звук выстрела произвел переполох среди охотников, и они прискакали узнать, что произошло.

Но не успел Валентин выстрелить, как на него бросился с ножом Пачеко Сандоваль. Валентин этого ожидал, и в ту минуту, когда разбойник к нему приблизился, он выстрелил, и Сандоваль с яростным стоном повалился на землю.

Мексиканка бросила вокруг себя презрительный взгляд и под градом пуль вихрем промчалась среди охотников, крикнув им на прощанье:

— Мы скоро увидимся, дон Валентин. До свиданья. Охотник не пожелал, чтобы ее преследовали, и она вскоре скрылась в высокой траве.

— Э-э! Приятель, по-видимому, очень нездоров, — сказал генерал, сходя с лошади. — У него раздроблено бедро. Что нам с ним делать теперь?

— Повесить! — сухо ответил Валентин.

— Это хорошая мысль! — сказал генерал. — Действительно, таким способом мы избавимся от него.

Валентин отдал Курумилле приказание приготовить петлю, и тот немедленно привел это приказание в исполнение. Приподняв Сандоваля, хранившего мрачное молчание, он накинул ему на шею петлю. Вслед за тем он взял нож и в одно мгновение оскальпировал разбойника.

Валентин с невольным содроганием отвернулся от этого отвратительного зрелища.

Мексиканец даже не вскрикнул.

После этого Курумилла привязал конец веревки, которой было стянуто горло разбойника, к ветке дерева, и бандит повис на ней, конвульсивно вздрагивая в предсмертной агонии.

Когда казнь совершилась, охотники двинулись в путь. Не успели они отъехать и мили от места казни, как из кустов появились апачи, Белая Газель и Красный Кедр. Один из апачей перерезал веревку, на которой был повешен Сандоваль, и разбойник, подхваченный остальными людьми, стоявшими под деревом, был осторожно положен ими на землю. Он не подавал никаких признаков жизни. Молодая девушка и Красный Кедр поспешили оказать ему помощь, надеясь оживить хоть ненадолго это жалкое, изувеченное тело. Они сняли петлю с шеи несчастного, но все было напрасно: он, казалось, был уже мертв.

Отчаявшись, один из апачей, взяв воды, вылил ее на оголенный череп испанца. При этом леденящем прикосновении по телу разбойника прошла дрожь. Он глубоко вздохнул и, с трудом подняв веки, устремил на присутствующих мутный взгляд.

— Слава Богу! — воскликнула мексиканка. — Он не умер. При этом возгласе разбойник с усилием улыбнулся и пробормотал отрывистым и глухим голосом:

— Нет, я еще не умер, но скоро умру. После этого он закрыл глаза и, по-видимому, снова впал в бесчувственное состояние.

Белая Газель нагнулась к нему, сдвинула брови и проговорила:

— Слышите ли вы меня, Сандоваль? Бандит вздрогнул, как от прикосновения электрической искры, и снова открыл глаза.

— Кто около меня? — спросил он.

— Я, Пачеко, разве ты не узнаешь меня, старый друг? — сказал Красный Кедр.

— Узнаю, — ответил разбойник. — Но не тебя я хотел бы видеть. Где нинья? Разве она покинула меня, — меня, который умирает из-за нее.

— Нет, я не покинула вас! — пылко воскликнула молодая девушка. — Упрек ваш несправедлив, так как я первая поспешила к вам на помощь. Я здесь, отец.

— А! — сказал разбойник, облегченно вздохнув. — Тем лучше. Бог, если только Он существует, вознаградит вас за это.

— Зачем звали вы меня, отец?

— Не называйте меня так, — резко сказал бандит, — я не отец ваш! Здесь видна Божья рука, — продолжал он, точно говоря с самим собой. — Дочь жертвы в великую минуту помогает одному из главных убийц отойти в вечность. Да, здесь видна Божья рука, — добавил он, печально покачав головой.

Присутствующие молча переглянулись, ими овладел какой-то суеверный страх. Они не смели задавать умирающему вопросов.

— О, как я страдаю!.. — пробормотал он. — Голова моя точно раскаленная печь. Пить!..

Умирающему поспешили дать воды. Но он оттолкнул воду и проговорил.

— Дайте мне вина.

Красный Кедр поднес ко рту разбойника фляжку с вином. Сандоваль сделал из нее глоток.

— А! — воскликнул он со вздохом облегчения. — Теперь я чувствую себя сильным. Я не знал, что так тяжело умирать. Если действительно есть Бог, то пусть воля Его совершится… Красный Кедр, дай мне один из своих пистолетов и фляжку с вином.

Скваттер исполнил его желание.

— Отлично, — продолжал разбойник. — Теперь отойдите все немного. Мне нужно поговорить с ниньей.

Красный Кедр не мог сдержать нетерпеливый жест.

— К чему утомлять себя? — сказал он. — Не лучше ли тебе лежать спокойно?

— Я понимаю тебя, — возразил разбойник, усмехаясь, — тебе бы хотелось, чтобы я издох, как собака, не произнеся ни одного слова, потому что ты подозреваешь, о чем я буду говорить. Мне жаль тебя, приятель, но я стану говорить. Так нужно.

Скваттер в ответ на это пожал плечами.

— Какое мне дело до твоих разглагольствований, — сказал он. — Только одно мое участие к тебе…

— Довольно, — перебил его Сандоваль. — Замолчи. Я хочу и буду говорить. Никакая человеческая сила не заставит меня в мой последний час молчать. Уже давно тайна эта жжет мою грудь.

— Отец мой!.. — пробормотала Газель.

— Оставьте! — сказал бандит внушительно. — Не противьтесь моей воле. Прежде чем предстать перед судом Того, Кто все видит, я должен, нинья, сказать вам несколько слов.

Красный Кедр с ненавистью взглянул на разбойника, судорожно ухватился за пистолет, торчавший у него за поясом, но, точно раздумав, опустил руку и пробормотал с насмешкой:

— Какое мне дело? Теперь все равно уже слишком поздно. Сандоваль услышал его слова.

— Может быть, — ответил он. — Бог знает.

— Увидим, — сказал скваттер саркастическим тоном и с этими словами отошел от бандита. За ним следом удалились и апачи.

Мексиканка чувствовала сильное волнение, в котором она не могла дать себе ясного отчета. Она ощущала какое-то странное любопытство, смешанное со страхом. Она смотрела на лежавшего перед нею человека, во взгляде которого она теперь читала печаль и насмешку.

Она желала, чтобы бандит открыл ей свою тайну, но вместе с тем боялась этого. Что-то говорило ей, что от этого человека зависело ее будущее.

Но тот оставался сумрачен и нем.