III. РАЗМЫШЛЕНИЯ О КРУТОМ ПОВОРОТЕ

III. РАЗМЫШЛЕНИЯ О КРУТОМ ПОВОРОТЕ

1. Конверсия советской экономики и ее последствия

Невозможно понять советские победы конца 1942 и лета 1943 г., не обращаясь к титаническим усилиям по перестройке советской экономики, полностью переориентированной к 1942 г. на производство вооружений за счет сокращения выпуска гражданской продукции. В ноябре 194 1 г. промышленное производство, дезорганизованное немецкой оккупацией важнейших экономических районов и перебазированием более 1500 заводов на восток, упало до 52% от уровня ноября 1940 г. Однако по завершении второго этапа эвакуации промышленного потенциала (лето 1942 г.) обозначился явный рост экономических показателей. Важную роль в этом сыграла деятельность Комитета по учету и распределению трудовых ресурсов, на который была возложена задача обеспечения перебазированных предприятий рабочей силой. Острота проблемы определялась тем обстоятельством, что 11 млн. человек находилось в рядах Красной Армии. В этих условиях в феврале 1942 г. правительство провело мобилизацию городского населения, а в ноябре распространило эту меру и на сельских жителей. В течение только этого года 3 млн. человек, в том числе 830 тыс. юношей и девушек, только что окончивших школу, были в обязательном порядке направлены в промышленность и строительство. Кроме того, чтобы заменить ушедших на фронт специалистов, 1 млн. 800 тыс. взрослых и юношей прошли ускоренный курс обучения в фабрично–заводских училищах (ФЗУ). Эти меры сопровождались широкой кампанией «социалистического соревнования» и «курса на рекорды», как в лучшие времена стахановского движения, а также ужесточением условий труда и трудовой дисциплины (указы от 26 июня 1941 г. об увеличении рабочего дня, от 26 декабря 1941 г. об ограничении текучести кадров и т. д.). В более широком плане качественный состав занятого в народном хозяйстве населения претерпел за годы войны две глубокие трансформации. Доля женщин в народном хозяйстве стала преобладающей, увеличившись с 37 до 53% от общей численности работающих. Женщины взяли на себя почти весь объем сельскохозяйственных работ, как и множество профессий в промышленности, строительстве и на транспорте. Второе изменение заключалось в обновлении рабочего класса, почти столь же значительном, как в 30–е гг. Учитывая массовые призывы в армию в 1942 г. (3 млн. человек) и то, что заводы потеряли 2,8 млн. рабочих, ушедших на фронт или не успевших эвакуироваться из оккупированных районов, в конце 1942 г. на производстве, вероятно, оставалось не больше трети рабочих с довоенным стажем. С 1943 по 1945 г. 3 млн. человек пополнили ряды рабочего класса. Из 9,5 млн. рабочих в 1945 г. не более 2,5 млн. уже работали в промышленности в 1940 г. Несмотря на такие масштабы обновления, квалификация рабочей силы, кажется, не только не пострадала, но, скорее, даже улучшилась благодаря деятельности ФЗУ и других профессионально–технических учреждений. За четыре года войны производительность труда в промышленности благодаря усилиям рабочих увеличилась на 40%. Обновление советского рабочего класса — второе после прошедшего в 1928 — 1935 гг. — сыграло важную общественно–политическую роль и имело два следствия: с одной стороны, этот процесс сделал невозможным формирование коллективной памяти у рабочих, которые считались «классом–гегемоном» советского общества; с другой — через многочисленные возможности продвижения он оживил механизмы микросоциальной интеграции на индивидуальном уровне, лежащие в основе социального консенсуса в сталинском Советском Союзе.

В конце 1942 г. СССР значительно опередил Германию в выпуске боевой техники не только по количеству (2100 самолетов, 2000 танков ежемесячно), но часто и в качественном отношении (модернизированный Т-34/85 превосходил немецкого «тигра», а аналога штурмовика Ил-2, прозванного «истребителем танков», германской промышленности вообще не удалось создать). Своего максимального уровня производство вооружений достигло в 1944 г. Приоритет в нем, по–видимому, отдавался массовому производству, жестко ограничивавшему внедрение новых, требовавших длительного освоения образцов, что вызывалось необходимостью поддержания общего технологического паритета с противником. Важную роль в промышленном производстве играло использование труда заключенных; учитывая географическое положение большей части лагерей, можно предположить, что на них пришлась немалая часть работы по развитию необходимой для эвакуированных предприятий инфраструктуры.

2. Роль помощи союзников

В Советском Союзе всегда существовала тенденция к недооценке союзнических поставок по ленд–лизу. Если верить «Военной экономике СССР в период Великой Отечественной войны» председателя Госплана СССР Н. Вознесенского, вышедшей в 194 8 г. и содержащей данные, которыми до сих пор пользуются советские историки, эти поставки в стоимостном выражении составили не более 4% от общего объема производства в СССР во время войны. Американские же источники оценивают помощь союзников в 11 — 12 млрд. долларов (427 тыс. грузовиков, 22 тыс. самолетов, 13 тыс. танков, 2,6 млн. т нефтепродуктов, 720 тыс. т цветных металлов, 4,5 млн. т продовольствия и т. д.). Проблема поставок вызывала обильную переписку на самом высоком уровне, тон которой часто был колким. Союзники обвиняли СССР в «неблагодарности», поскольку в своей пропаганде он полностью обходил молчанием иностранную помощь. Со своей стороны Советский Союз подозревал союзников в намерении подменить материальным взносом открытие второго фронта. Так, «вторым фронтом» советские солдаты в шутку прозвали понравившуюся им американскую тушенку.

В действительности же поставки по ленд–лизу готовых изделий, полуфабрикатов и продовольствия сыграли экономически очень важную роль — в той мере, в какой они позволили советской экономике уменьшить негативные последствия специализации на военном производстве, а также не бояться нарушения экономических взаимосвязей из?за невозможности сбалансированного роста.

3. Фашистские зверства и провал «восточной политики»

Не менее существенно, чем подчинение всего народнохозяйственного потенциала нуждам фронта и материальная помощь союзников, на коренное изменение обстановки летом 1943 г. в пользу СССР повлияло фашистское варварство на оккупированных территориях. Даже в тех регионах и республиках, которые в 30–е гг. жестоко пострадали от советского режима установленные нацистами порядки обескураживали и исключали малейшие поползновения к сотрудничеству с оккупантами. Чувство патриотизма, обостренное фашистскими зверствами и поддерживаемое воспоминаниями о действительно происходившем при советской власти улучшении материальных и культурных условий жизни, стало важнейшим фактором духовного единства советского народа, того общественного согласия, которое сыграло главную роль в борьбе за выживание СССР. Нет никаких сомнений в том, что в 1944 г. общественные механизмы функционировали гораздо более четко, чем в 1937 — 1938 гг.

Вторжение в СССР не было, по замыслу Гитлера, только военной операцией. Оно преследовало особые цели, четко определенные гитлеровским видением будущего Германии: уничтожив большевизм и разрушив Советское государство, завоевать на востоке жизненное пространство для немецких колонистов. Эти цели обосновывались убеждением Гитлера в специфически великорусской и еврейской природе большевизма — два определения, одинаково ненавистные фюреру. Извечный, по мнению Гитлера, конфликт между Германией и славянским миром делал Россию, независимо от ее политического строя, постоянным источником угрозы для немцев. Наконец, его убеждение в неполноценности славянской расы служило еще одним доводом за безвозвратное уничтожение в России любых форм политической организации. У рабов не бывает государства.

А. Розенберг, теоретик «восточной политики», с 17 июля 1941 г. возглавивший министерство по восточным делам, управлявшее оккупированными территориями на Востоке, вносил в эти рассуждения определенные нюансы. Прибалт по происхождению, он находил глубокие расовые и культурные различия между народами СССР и рассчитывал на их недовольство проводимой большевиками политикой интеграции наций в унитарное государство. Розенберг предлагал изолировать русских на их «исторической территории» в пределах Московии с помощью кордона нерусских наций (Украина, Прибалтика, Кавказ), разрешив последним государственные структуры, жестко контролируемые Германией. Наряду с точкой зрения Гитлера, отвергавшего любые уступки какому бы то ни было из народов СССР, и «селективной политикой» Розенберга в администрации и дипломатии существовала третья тенденция, в течение некоторого времени имевшая успех благодаря поддержке генерала Йодля. По мнению ее сторонников, следовало отделить советскую власть от народа и использовать против режима политическое и социальное недовольство граждан, и прежде всего крестьян. С этими тремя подходами к проблеме «восточных территорий» нацисты экспериментировали поочередно и самым бессвязным образом.

Первые месяцы войны, отмеченные стремительным продвижением германских армий, укрепили Гитлера в убеждении, что скорая победа делает излишними какие бы то ни было поиски поддержки населения. Сравнительно доброжелательное отношение, встреченное у населения первых завоеванных районов, которыми стали присоединенные к СССР в 1939 г. области Украины и Белоруссии, захват миллионов растерявшихся в первых боях пленных, казалось, всецело подтверждали тезис, согласно которому Восток был населен недочеловеками, привыкшими подчиняться насилию со стороны победителя. Та же идея «освящала» фанатические акции по уничтожению евреев и коммунистов, осуществлявшиеся эсэсовцами и айнзацгруппами — специальными командами, созданными для этой цели в 1941 г. Еврейское население, особенно многочисленное в Белоруссии и некоторых районах Украины, методически уничтожалось в концентрационных лагерях или на месте (50 тыс. трупов были обнаружены во рвах Бабьего Яра под Киевом). Советские евреи составили одну из самых многочисленных (1050 тыс.) групп из 6 млн. евреев, уничтоженных фашистами в разных странах. Немедленного расстрела всех политработников требовал «декрет о комиссарах». Плененные коммунисты оказывались перед дилеммой: признаться в своей партийной принадлежности и быть сразу казненными или же скрыть ее, а затем держать ответ перед партией. Советские военнопленные (не менее 700 тыс. за первые три недели войны; более 2 млн. к концу 1941 г.; 5,75 млн. с начала войны до 1 мая 1944 г., согласно немецкой статистике) подвергались особенно жестокому обращению. Около 3,3 млн. из них погибли в результате массового истребления и голода в лагерях со значительно худшим режимом, чем для пленных из других стран.

Типология оккупированных территорий, утвержденная летом 1941 г., также отражала отказ Гитлера рассматривать любое решение проблемы, кроме «полной колониализации». Практиковались три формы административной организации захваченных районов СССР: присоединение к другим государствам (район Белостока в Западной Белоруссии был присоединен к Восточной Пруссии; Западная Украина — к «Польскому генерал–губернаторству»; «Трансистрия», между Днепром и Бугом, — к Румынии); гражданская администрация (Остланд — прибалтийские государства, Белоруссия — и Украина); военная администрация. Под властью последней находились все захваченные территории России, Крыма и Кавказа. В любом случае на все административные посты назначались представители оккупационных властей. В районах с гражданской администрацией прежние структуры управления были сохранены только в сельской местности на уровне деревни и уезда. Никакого расширения их прав не предусматривалось даже после окончания войны.

Провал «блицкрига», отодвинувший окончание войны на неопределенный срок, сделал необходимым внесение некоторых корректив в гитлеровскую политику «полной колониализации». Однако из?за жестокости оккупантов и реквизиционного характера проводившейся ими экономической политики сделанные уступки — очень ограниченные — не принесли желаемого эффекта. Весьма показательно в этой связи их отношение к произошедшим во многих местах после ухода советских властей захватам крестьянами колхозных земель и скота. Идея поощрения этого процесса разрушения колхозов показалась некоторым фашистским идеологам отвечающей их идее разрушения советского режима изнутри. 26 февраля 1942 г. германская администрация обнародовала аграрный закон, отменявший все советское законодательство в этой области и преобразовывавший колхозы в «коммуны» по типу традиционной общины. Естественно, немецкая администрация оставляла за собой право устанавливать объемы поставок, за выполнение которых коммуна несла коллективную ответственность. Применение этого закона в разных регионах не было одинаковым. Так, на Украине немцы воздержались даже от малейших попыток деколлективизации из страха дезорганизовать резкими переменами производство в этой богатейшей аграрной области страны. В Белоруссии, игравшей второстепенную роль в производстве сельскохозяйственной продукции, частная собственность была постепенно восстановлена. В оккупированных районах России изменения чаще всего ограничивались увеличением индивидуальных наделов при сохранении колхозных структур. В горных районах Кавказа, где преобладало скотоводство, немецкие власти сразу ввели частную собственность. Однако дифференцированное применение аграрных реформ не произвело на крестьянство ожидаемого эффекта. Его сдержанность объяснялась не только несомненным патриотизмом, но и возраставшими масштабами грабежа, которому германские власти подвергли сельские районы. С осени 194 2 г. продовольственные реквизиции немцев постоянно росли, а произвольные и абсолютно нереалистичные квоты, назначаемые Берлином, напоминали крестьянам о худших временах первой пятилетки; непоследовательные шаги по деколлективизации, предпринимаемые оккупантами, терялись на этом фоне. К экономическому грабежу добавился грабеж человеческих ресурсов: растущие потребности рейха в рабочей силе привели к массовой принудительной отправке трудоспособного населения в Германию (более 4,2 млн. человек в 1942 — 1944 гг., согласно немецкой статистике). Чтобы не быть угнанными, многие крестьяне уходили в партизаны. С осени 1942 г. аграрная политика Германии на оккупированных территориях оказалась в тупике. «Реформы» ослабили и даже уничтожили в некоторых районах структуры коллективного хозяйствования, но они не создали новой системы — целостной и способной удовлетворить крестьянство, не улучшили сельское хозяйство. Производство зерновых уменьшилось по сравнению с предыдущим годом уже в 194 2 — 194 3 гг. и наполовину упало в 1943 — 1944 г., тогда как немецкие реквизиции увеличились вдвое.

Провал этой политики, который можно было предвидеть уже летом 1942 г., на какое?то время (лето 1942 — начало 1944 г.) вдохновил сторонников «восточной политики» Розенберга, основанной на этническом раздроблении СССР. Несколько народов разной численности стали испытательным полигоном для идей Розенберга. Прибалтийские страны, где немецкая культура всегда была в почете, должны были быть приобщены к германской судьбе. Однако условия этого воссоединения не были благоприятны для национального развития прибалтов, считавшихся частично русифицированными и евреизированными (особенно литовцы) Это оначало, что значительную часть населения Латвии и Литвы следовало переместить на восток и заменить немецкими колонистами. Прибалтийское население во время войны все же пользовалось привилегированным статусом, допускавшим существование национальных правительств, естественно, прогерманских, но поддерживаемых частью населения, видевшего в них хоть какую?то защиту от оккупантов. В начале 1944 г. местные власти добились от немцев, желавших найти в этих районах добровольцев для своей армии, уступок в культурной и национальной областях. Однако эти уступки, оставлявшие без ответа основной вопрос о политической автономии, не могли по большому счету удовлетворить чаяния прибалтийских народов, сильно привязанных к своей исторической традиции, а с другой стороны, понимавших, что они не смогут освободиться от советского господства, не опираясь на Германию.

На Кавказе немцев интересовали прежде всего нефтяные ресурсы, а не возможности колонизации. В долгосрочных планах нацистов этому региону была отведена роль промежуточного плацдарма для последующей экспансии в направлении нефтеносных районов Ирака и Ирана. Германия старалась избежать сопротивления со стороны кавказских народов и даже привлечь их на свою сторону, разработав с этой целью довольно либеральную политику, оставлявшую возможность местной инициативы. Последняя проявилась в связи с отходом Красной Армии в форме антисоветских восстаний трех горных мусульманских народов: карачаевцев, кабардинцев и балкарцев. Немецкая армия признала права местных комитетов, которые получили религиозную, политическую и экономическую автономию. Кавказский опыт укрепил в Берлине «мусульманский миф», используя который другой мусульманский народ — крымские татары — получил поддержку от немцев и смог создать в 19 4 2 г. в Симферополе Центральный мусульманский комитет. Тем не менее немцы наотрез отказались от предоставления крымским татарам автономии, которой пользовались кавказские горцы, из страха перед возрождением пантюркистского движения, сломленного советской властью в начале 20–х гг. Это беспокойство было тем более обоснованным, что на деле основным результатом нацистской политики в Крыму было возрождение татарских национальных организаций.

По замыслу теоретиков «восточной политики», поддержанному украинскими эмигрантами и националистами, в национальном распаде СССР важнейшую роль могла сыграть Украина — при условии признания Германией украинских национальных чаяний. Однако, учитывая жизненную важность этого района для экономических интересов рейха и великогерманского колониального проекта, Гитлер не стал превращать Украину в опытную лабораторию для проверки идей Розенберга. В этом регионе, доброжелательно (во всяком случае, в его западной части) встретившем немецкие войска, оккупация, призванная создать условия для будущей германизации этой территории, населенной прежде всего славянами, приняла очень жесткие формы. Многочисленные потери понесла местная интеллигенция, заподозренная в пропаганде национализма. Преследование евреев совершалось с такой жестокостью, что вызвало осуждение у населения, традиционно настроенного скорее антисемитски. Уже к 1942 г. немцы почти потеряли всякое доверие.

4. Патриотизм, смягчение режима и социальный консенсус

Бессвязная, разрываемая разнонаправленными тенденциями, неизменно игнорирующая интересы местного населения — за исключением не меняющего общей картины случая кавказских горцев — гитлеровская «восточная политика» терпела крах. Развитие партизанского движения свидетельствовало о решимости сопротивляться оккупации и у населения, имевшего много причин для недовольства советским строем (особенно в сельских районах, прошедших через принудительную коллективизацию и вызванный ею голод). До относительной стабилизации фронта после битвы за Москву сопротивление на оккупированных территориях было очень слабым. Население заняло выжидательную позицию, и бойцы, оставшиеся во вражеском тылу и избежавшие плена, оказались в этих районах, потрясенных масштабом поражений, в изоляции. Первые партизанские отряды, стихийно сформировавшиеся из этих солдат и ушедших в подполье коммунистов, начали действовать в Тульской и Калининской областях зимой 1941 — 1942 гг. До 30 мая 1942 г., когда в Москве был создан Центральный штаб партизанского движения, сопротивление на оккупированных территориях оставалось по большей части вне всякого контроля со стороны не только советского военного командования, но и партии. Жестокость оккупантов, угон населения в Германию усилили партизанское движение, которое в большой степени зависело от отношения к нему местного населения. Начиная с осени 1942 г. партизаны установили контроль над рядом районов, прежде всего в Белоруссии, северной части Украины, в Брянской, Смоленской и Орловской областях. К этому времени Центральный штаб партизанского движения, стремясь установить тесное взаимодействие между партизанами и регулярной армией, наладил переброску в немецкий тыл оружия и организовал подготовку нескольких сот командиров партизанских отрядов. Значение партизанских операций возросло к концу 1942 г., когда немецкие коммуникации оказались сильно растянутыми. Для их охраны и борьбы с партизанским движением только в октябре 1942 г. с фронта были сняты 22 немецкие дивизии. Действуя как вспомогательные силы Красной Армии, партизанские группы совершили за шесть решающих месяцев, с октября 1942 по март 1943 г., 1,5 тыс. диверсий на железных дорогах, значительно замедлив доставку немецкой боевой техники на фронт. К осени 1943 г. из строя было выведено более 2 тыс. км железнодорожных путей. Немцы предприняли тщетную попытку посредством масштабной карательной операции с участием десяти дивизий уничтожить белорусских партизан (насчитывавших до 100 тыс. человек), которые базировались в лесах юга республики. Не сумев разгромить партизанскую армию, гитлеровские каратели сожгли несколько тысяч белорусских деревень, стремясь лишить партизанское движение его базы.

Несмотря на неоспоримый военный вклад партизан, отвлекавших на себя до 10% немецких сил на Восточном фронте, военно–политическое руководство так и не смогло полностью отрешиться от недоверия к движению, которое на какое?то время развивалось без всякого контроля и к тому же было неопровержимым свидетелем политического вакуума, созданного в 1941 г. в целых районах беспорядочным бегством советских гражданских и военных властей. Когда регулярная армия вошла в «партизанские края», ожидавшие немедленного зачисления в ее ряды партизаны были вместо этого отправлены в тыл для должного «перевоспитания».

Поражения первых месяцев войны, многочисленные попытки немцев дестабилизировать советский режим, используя политическое, национальное и социальное недовольство населения, безусловная необходимость патриотического подъема не могли не оказать воздействия на некоторые аспекты сталинской идеологии. Русские ценности, национальные и патриотические, реабилитированные во второй половине 30–х гг., с новой силой прозвучали в речи Сталина, переданной по радио 3 июля 1941 г. Отказавшись от слова «товарищи», звучащего слишком по–революционному, Сталин избрал традиционное обращение к народу, которое на протяжении веков звало к национальному единению: «Братья и сестры! Смертельная опасность нависла над Отечеством». Ссылки на великий русский народ «Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова» прочно заняли свое место в идеологическом контексте «священной войны». Принимая 7 ноября 1941 г. парад уходящих на фронт войск Сталин призвал их вдохновляться в сражениях «мужественными образами наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Суворова и Кутузова». Восстановление традиционных ценностей в армии, окончательный отказ от института политкомиссаров в пользу принципа единоначалия были шагами в том же направлении. Вместе с тем последовательно проводилась мысль о том, что именно русский народ — первый среди равных — несет основную тяжесть Великой Отечественной войны. Чтобы нейтрализовать адресованную нерусским меньшинствам фашистскую пропаганду, подчеркивались исторические связи, объединявшие Россию с другими народами, прославлялись такие исторические личности, как Богдан Хмельницкий, присоединивший Украину к России, В советских и партийных аппаратах республик в эти годы снова стали продвигаться национальные кадры.

Второй аспект идеологической эволюции режима за годы войны состоял в сближении с Русской православной церковью, неразрывно связанной с национальной историей. Поворот оказался достаточно легким в значительной мере благодаря позиции, занятой самой церковью. В первый же день войны митрополит Сергий в своем пастырском послании благословил народ на «защиту священных рубежей Родины». Реакция советской власти не заставила себя ждать: в сентябре 1941 г. были закрыты антирелигиозные периодические издания, распущен «Союз воинствующих безбожников». В 1942 г, митрополиты Алексий и Николай были приглашены к участию в работе Комиссии по расследованию фашистских преступлений. 9 ноября 1942 г. «Правда» опубликовала поздравительную телеграмму митрополита Сергия Сталину: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя… который ведет нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов…» 4 сентября 1943 г. три высших иерарха Русской православной церкви были приняты Сталиным в Кремле, что подвело черту под годами разрыва между государством и церковью {в этом случае, как и в других, поворот в войне позволил Сталину отступить от своей политики так, что никто не заподозрил его в капитуляции перед лицом безвыходной ситуации). Во время встречи Сталин дал согласие на избрание патриарха, который бы занял пустовавший с 1924 г. престол. Созванный через три дня Поместный собор — первый с 1917 г. — избрал патриархом митрополита Сергия, фактически возглавлявшего церковь в течение семнадцати лет. В следующем месяце правительством был создан Совет по делам русской православной церкви под председательством Г. Карпова. После смерти патриарха Сергия престол занял ленинградский митрополит Алексий, избранный 2 февраля 1945 г. на соборе, одновременно одобрившем новое Положение об управлении Русской православной церковью. В августе 1945 г. церкви было разрешено приобретать здания и предметы культа. Сближение с православием сопровождалось мерами по урегулированию отношений с исламским духовенством. В октябре 1943 г. в Ташкенте было создано Центральное управление мусульман. Водворение муфтия, засвидетельствовавшее в глазах правоверных добрую волю советской власти в отношении ислама, нарушило немецкие планы в Крыму и на Кавказе.

Учитывая немецкие стремления к деколлективизации — очень осторожной — сельского хозяйства, советское правительство постаралось обеспечить себе поддержку крестьянства. Эта задача была особенно трудной. Каковы бы ни были намерения государства, ему было необходимо изымать (что, естественно, власти популярности не прибавляло) все большую часть урожая в экономической обстановке, которая сильно усложнилась из?за сокращения числа колхозников, реквизиции армией большей части лошадей, полного прекращения производства тракторов и другой сельскохозяйственной техники, что привело к падению производительности труда в сельском хозяйстве почти на 40%. Для компенсации невероятно низких закупочных цен, которые не покрывали и четверти себестоимости почти всей продукции коллективных хозяйств, сокращения размеров натуральной оплаты труда колхозников до 75%, местным властям, сильно ослабленным к тому же уходом на фронт большей части из 200 тыс. сельских коммунистов, пришлось разрешить ббльшую свободу в реализации крестьянами продукции их подсобных хозяйств. В условиях карточной системы и растущего недостатка продуктов колхозный рынок заметно активизировался, обеспечивая 50% потребления продовольствия горожанами (против 20% накануне войны) и 90% денежных доходов колхозников. В такой ситуации равнодушие крестьян к коллективному труду не могло не расти, и участие крестьянства в общих усилиях страны обеспечивалось при помощи ставки на личные интересы колхозника. Это было признанием слабости проводившейся с начала 30–х гг. политики и крупной уступкой крестьянству.

Ослабление политического и идеологического контроля ради экономической эффективности наблюдалось и на промышленных предприятиях. Прекращение разного рода «политических собраний» в рабочее время сопровождалось передачей организационных и кадровых вопросов в исключительное ведение технических руководителей. Схожим образом, хотя и с некоторым запаздыванием, события развивались и в армии после ликвидации института политических комиссаров. На службу патриотической и национальной пропаганде были мобилизованы все литературные и художественные формы. Идеологический контроль был смягчен, многие писатели, поэты и композиторы, до войны вынужденные молчать, получили возможность публиковать свои произведения при соблюдении единственного критерия — их патриотической направленности. Известное ослабление политического и идеологического контроля выразилось также в массовом привлечении в партию с августа 1941 г. «всех отличившихся на поле боя». За годы войны в партию вступили 4 млн. советских граждан, в основном военные из действующей армии, привлеченные лозунгами патриотизма и борьбы за свободу Родины. В начале 1945 г. ВКП(б) насчитывала более 5,7 млн. членов.

Утверждению идеологии, во все большей степени исходившей из идей патриотизма и народности, сопутствовала возрастающая персонификация высшей власти на вершине государственной иерархии. Начало этому процессу положила концентрация всех полномочий, гражданских и военных, в руках Сталина. Заменив 6 мая 1941 г. Молотова на посту председателя Совета Народных Комиссаров, Сталин впервые с 1917 г. соединил традиционно разделенные партийную и государственную власть. С началом войны он возглавил ГКО, Ставку Верховного Главнокомандования и Народный комиссариат обороны, а затем произвел себя в Маршалы и Генералиссимусы. Выправляя сильно пошатнувшееся вначале положение (во многом из?за собственных ошибок), Сталин сумел, благодаря победам Красной Армии, особенно под Сталинградом, и росту своей популярности на международной арене, стать воплощением вновь обретенной национальной гордости. Его личность отождествлялась с высшей ценностью — Родиной, и солдаты шли в бой с криком: «За Родину, за Сталина!» Ни разу не побывав в войсках на фронте или в тылу, он сумел заставить народ поверить в свою непогрешимость, рассеять сомнения и горечь предшествующих лет, свалить на подчиненных ответственность за совершенные ошибки.

Наконец, последний аспект эволюции в идеологической и политической сфере, привлекший в то время всеобщее внимание, заключался в очевидном отмежевании советского руководства от идеи мировой революции и в упразднении Коминтерна — основного орудия подрывной политической деятельности СССР, единодушно осуждавшегося в предвоенные годы международным сообществом 15 мая 1943 г. Сталин распустил эту организацию, которая, как он объяснил, «выполнила свою миссию». Этот акт был призван лишить почвы утверждения фашистской пропаганды о стремлении Москвы вмешиваться в жизнь других государств и даже большевизировать их, объединяя различные течения движения Сопротивления в оккупированных странах. Несколько месяцев спустя революционная песня «Интернационал», с 1917 г. служившая гимном СССР, была заменена гимном во славу Родины и Сталина. Распуская Коминтерн, Сталин, конечно, уступал давлению, оказываемому на него союзниками, но вместе с тем он уже думал о послевоенной перспективе и стремился устранить с пути европейских компартий, во многих странах стоявших перед реальной перспективой прихода к власти, препятствие, которым могло бы стать всякое обвинение в том, что они являются агентами Москвы.

Идеологическим изменениям, произошедшим в годы войны, была суждена более или менее продолжительная жизнь. Так, новые отношения между государством и Русской православной церковью, упор на всенародное единство вокруг идеи советской Родины, наследницы великого русского государства (эта тема уже обозначилась до войны), возрастающая персонификация власти станут устойчивыми элементами идеологии в послевоенный период. В других аспектах эволюция оказалась более эфемерной, как в случаях ослабления идеологического контроля над интеллигенцией и экономического — над крестьянством. Война заставила частично отказаться от волюнтаристских методов в хозяйственной сфере, что проявилось в росте роли свободного рынка и терпимости по отношению к мелкотоварному производству. Этому «дрейфу в сторону консенсуального правления» (Ж. Сапир), составившего наряду с национализмом и патриотизмом один из основных элементов национального согласия во время войны, предстояло закончиться с возвращением к миру.