Первая волна и образование государств

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Первая волна и образование государств

У каждого скандинавского народа были свои излюбленные направления и формы экспансии, которые, впрочем, никогда не были исключительными. Норвежцы, действуя небольшими группами, занялись деятельностью двух родов: простым и откровенным грабежом, который преобладал в южной части сектора их появления, и поисками земель для заселения, пригодных для земледельческо-животноводческой жизни, наподобие той, которую они вели у себя дома. Их основной маршрут начинался в районе Бергена и поворачивал прямо на запад, в сторону Шетландских о-вов; там он разветвлялся: второстепенная линия достигала восточного побережья Шотландии и Англии, в то время как основная, через Оркнейские и Гебридские острова, направлялась к водам Ирландии, а оттуда, уже более устойчивая, к западной Галлии, Испании и даже Гибралтару. В IX в. определилась новая путевая магистраль — на северо-запад — начинавшаяся от Шетландских и доходившая до Фарерских о-вов, а впоследствии Исландии, и, наконец, в начале X в. достигшая Гренландии и Америки. Датчане, гораздо более организованные и часто возглавляемые принцем из королевского рода, также искали наживы, но в более внушительных масштабах, и земель, но, скорее, в виде крупных уступок, а не отдельных поселений. В своих владениях на Западе они чаще всего выступали в качестве сеньоров, а не крестьян. Их военные акции, достаточно методичные, часто преследовали политическую цель. Их грандиозный маршрут начинался с перешейка Шлезвига или Лимфьорда, шел вдоль южных берегов Северного моря, затем разветвлялся, ведя либо к восточной Англии, либо к Ла-Маншу и атлантическому побережью Галлии. Можно заметить, что по большей части он в точности повторяет путь фризских купцов; по их примеру датчане охотно поднимались вверх по рекам, докуда способны были их доставить корабли с небольшой осадкой; затем, когда в пределах досягаемости оказывалась заманчивая добыча, они превращались в пехотинцев или всадников.

Варяги-шведы, по-видимому, почти не интересовались пахотными землями; их привлекало серебро, и они стремились его добыть либо посредством торговли, либо завербовавшись в наемники, либо попросту грабежом. Но этот последний способ пользовался у них меньшим признанием, чем у датчан. С того момента, когда они высаживаются на восточных берегах Балтийского моря и Вислы у Финского залива, их более всего привлекает торговля; затем они продвигаются вглубь страны, следуя вдоль рек и переходя от одной к другой волоком. Их первые пути пролегают через север и восток: от Двины и Волхова они достигают бассейна Волги, который исследуют до Каспийского моря включительно; затем, в середине IX в., их предпочтение завоевывают западные маршруты от Волхова, Двины и Вислы до Днепра и Черного моря; не позднее 860 г. они добираются до Босфора. В большей степени, чем у норвежцев, и так же, как у датчан, у варягов проявляется призвание к командованию и управлению: именно в этом качестве они навязывают свое присутствие русскому обществу и образуют военные поселения в его главных городах. Запад в основном подвергся ужасному испытанию. Обладая трезвым пониманием психологических механизмов, викинги стремились запугать его население проявлениями зверской жестокости, обезоруживавшей всякое сопротивление, наподобие изуверской казни «кровавого орла», примененной в 867 г. к королю Нортумбрии Элле. Даже когда их жертвам удавалось сохранить боевой дух, их тактика была катастрофически устарелой перед лицом угрозы с моря. Только три правителя смогли предложить план, способный организовать оборону от скандинавов. В Галлии Карл Великий попытался сформировать флотилию для защиты побережья, затем Карл Лысый45 возымел желание преградить реки укрепленными мостами; однако знать не поняла их усилий и оставила эти задачи, хотя и осуществимые, без внимания. В Англии, после полного бедствий периода длиной в поколение, Альфреду Великому, несмотря на ограниченность в средствах, удалось замечательным образом избавиться от опасности: ценой уступки в 878 г. северо-восточной половины острова (она станет Денло, «Областью датского права») датчанину Гутруму, он укрепил плацдарм англов на юго-западе, где расцвела своеобразная и динамичная цивилизация; в X в. он станет стартовой площадкой для отвоевания захваченных датчанами территорий. Во всех остальных случаях, после трех или четырех нападений, в ходе которых христиане могли на опыте убедиться в своей слабости, они предавались малодушию, которое оставляло их только тогда, когда враг предпринимал что-либо чересчур жестокое или святотатственное. Их основной целью было добиться отсрочки: они откупались, а после подвергались разгрому. Из этого горького испытания Запад вышел исковерканным, разобщенным, неуправляемым.

Альфред (871–899) — это единственный государственный деятель, достойный этого имени, который начал борьбу против викингов. Понимая, что сопротивление потребует одновременно военных и интеллектуальных мер, он предпринял строительство огромного флота, способного противостоять датчанам в открытом море, преобразовал систему пешего ополчения, усилил местную оборону сетью укрепленных пунктов (бургов), которые остановили продвижение скандинавов в Мидланде; одновременно, с помощью целого штаба из духовенства, он обновил английскую письменность и постарался создать светскую культуру. В этих достижениях Англия обрела новую силу: первая половина X в., столь плачевная на континенте, здесь стала эрой возрождения, символом которого явилось имя св. Дунстана46. Оно не только продемонстрировало последовательность в усилиях, полностью отсутствовавшую у Каролингов (флот, созданный в 896 г., без перерыва существовал до 1066 г.), но также смогло дать новые решения: от Эдуарда Старшего до Этельреда II47 Англия представляла собой двухнациональную монархию, объединявшую под одним правительством юго-запад, который оставался чисто английским, и северо-восток, всегда датский до мозга костей, несмотря на свое освобождение. Тем не менее Англия была гораздо более уязвимой, чем империя Каролингов: протяженность ее берегов, повсюду очень легкодоступных для нападения, не оставляла возможности ни для постоянного наблюдения за морем, ни для быстрого сосредоточения сил с целью воспрепятствовать высадке врагов. На континенте только Германии удавалось с грехом пополам противостоять викингам, благодаря тому, что там королевская власть встречала большее повиновение у подданных. Даже причиняя значительный ущерб портам, особенно Гамбургу в 845 г., вглубь страны датчане почти не проникали (Германия располагала еще и другим козырем: возможностью нанести ответный удар по самой Дании).

Свободу действий, которой пользовались норманны в Галлии, хорошо иллюстрирует крупномасштабная агрессия 856–862 годов. Около 15 августа 856 г. датский флот вошел в Сену, разграбил Руан и разбил укрепленный лагерь на острове Жефосс вблизи Манта. Уже оттуда, в январе 857 г., они двинулись в сторону Парижа и сожгли его, ограбив также аббатство Сен-Дени; в июне они напали на Шартр, а чуть позже убили епископа Байе. В июле 858 г. Карл Лысый запер грабителей на их острове, но по прошествии трех месяцев ему пришлось отступить, чтобы отразить атаку своего собственного брата Людовика. В свою очередь, сопротивление попытался организовать своеобразный «народный фронт», но потерпел неудачу48. В 859 г. датчане разграбили Нуайон и убили его епископа, а затем повторили то же самое в Бове. В 860 г. Карл за 3000 ливров подрядил норманнов с р. Соммы против их соотечественников на Сене, но за отсутствием денег ничего не добился. В 861 г. шайка с Соммы, которая тем временем действовала в Англии, вернулась и, на более выгодных условиях — 5000 ливров плюс зерно, — осадила остров Жефосс; еще одна кругленькая сумма, в 6000 ливров, убедила осажденных викингов пообещать уйти, однако еще целую зиму пришлось терпеть их присутствие на берегах Сены до самого Мелёна. Весной 862 г. норманны не выказали никакого стремления выполнить свое обещание и даже поднялись по Марне до Мо. Тогда, восстановив мост в Трильбарду, Карл поймал их в ловушку, но, будучи не в силах уничтожить противников, условился с ними об их отходе в сторону Бретани. В течение этих шести лет в стране франков действовали и многие другие отряды: на Рейне, Сомме, Луаре, Гаронне и даже Роне.

Мы не можем и помыслить о том, чтобы проследить военные действия викингов по каждому направлению их агрессии. Ограничимся тем, чтобы охарактеризовать более или менее устойчивые последствия этой первой волны для разных народов.

Норвежцы, как правило, устраивали отчаянные операции, зачастую несогласованные, своего рода «разведки боем», в самые разные страны от Марокко до Лабрадора. Дух морской авантюры преобладал над стратегией. Даже когда появлялся шанс осесть на какой-либо земле, норвежцы легко и бездумно им пренебрегали, и всегда противились установлению над ними любой власти. Возникшие в итоге «государства» являлись, когда враг находился в поле зрения, маленькими военными княжествами, цементом для которых служила дружина, сплоченная вокруг вождя присягой. В пустынных землях, где в силу их отдаленности ослабевала опасность внешнего вторжения, давал себе волю индивидуализм и анархизм норвежской знати: так, в X в. в Исландии существовало заботливо организованное государство, не имевшее, однако, ни армии, и флота, ни финансов, ни даже настоящего правительства: оно довольствовалось правосудием, лишенным, впрочем, каких бы то ни было средств для выполнения своих приговоров! Колонизация Шетландских и Оркадских о-вов в течение VIII в., а затем «земли Юга» (Сатерланд, северная Шотландия) и соседнего Катанеса была делом рук небольших отрядов, которые с легкостью уничтожали или ассимилировали местных пиктов, несмотря на их внушительные фортификации из твердого камня (brochs). Около 860 г. там организовалось княжество с центром на Оркнейских о-вах, под управлением рода ярлов из Мера, местности в западной Норвегии (согласно норвежской традиции, бесспорно, правдоподобной, именно эта семья произвела на свет Роллона, основателя герцогства Нормандии). Оно стало очагом энергичной скандинавской культуры с самобытными норвежскими институтами и социальной организацией. Отсюда, двигаясь на юго-запад, норвежцы достигли другой группы островов, Гебридов и Мэна.

Кельтский дух здесь имел слишком большое влияние, чтобы его можно было подавить: так зародилась любопытная смешанная культура, нашедшая выражение, главным образом, в своеобразном искусстве (напр, кресты, высеченные в X в.), которое черпало вдохновение одновременно в ирландском христианстве и Эдде. Густо заселен был только о-в Мэн, прекрасная морская база; около 1050 г. он получил епископа и стал центром маленького норвежского королевства, которое владело также и Гебридами. Основанная в 1079 г. Гудрёдом Крованом правящая династия просуществовала до 1266 г.; остров, формально аннексированный шотландской короной, вновь обрел кельтский облик, но сохранил свои ирландско-норвежские институты почти до наших дней. Затем норвежцы достигли Ирландии. С течением времени намерения нападавших сильно менялись. Сначала это были простые пиратские вылазки с целью овладеть сокровищами прибрежных монастырей. Затем, около середины IX в., норвежцы, по-видимому, начали руководствоваться грандиозными завоевательными планами, очень необычными для их зоны экспансии. Для этого они вначале создали опорные пункты на побережьях, особенно в Дублине, занятом в 836 г. и без промедления укрепленном, и Лимерике, расположенном в устье Шеннона, важного пути вглубь страны. Вождь по имени Тургейс (норв. Thorgestr) около 843 г. заявил права на власть над всем островом, осквернил национальные святыни в Армахе и Клонмакнойсе и насадил там агрессивное язычество. Затем эти амбиции потерпели крах. Тургейс был утоплен одним ирландским королем. Около 850 г. его датские соперники, приплывшие из Галлии, попытались занять его место. Они были быстро изгнаны. Между норвежцами и местными жителями установился modus vivendi (общий образ жизни); около 856 г. ирландские хроники впервые указывают на существование группы двуязычных метисов, Gall Gaidil, «ирландских чужаков». После 872 г. норвежцы чаще всего довольствовались тем, что крепко держали в своих руках пять или шесть пунктов на побережье, не устанавливая между ними территориального контакта. Там они создавали города-государства, которые и сегодня являются главными городами на острове: Дублин, король которого пользовался определенным главенством, Уэксфорд, Уотерфорд, Корк, Лимерик (можно отметить один несколько парадоксальный факт, который иллюстрирует созидательный аспект движения викингов: норвежцы, которым на их родине городская жизнь была незнакома, насадили ее в Ирландии).

Внутренние земли Ирландии оставались в руках местных королей, в ссоры которых норвежцы часто вмешивались; некоторые скандинавские элементы закрепились там, но указаний на собственно аграрную колонизацию почти нет. Воинственное Дублинское королевство осуществляло своего рода протекторат над норвежскими поселениями Ланкашира, скотоводческими и мирными по своей природе, и долгое время вело спор за владение Йорком с датчанами, прибывшими с востока. В ходе Ирландской освободительной войны, в 902–919 гг., самые буйные норвежцы были отброшены на восточный берег Ирландского моря. Затем положение стабилизировалось; в нескончаемых войнах между ирландскими королями и норвежскими вождями сталкивались представители фактически одного и того же слоя, в равной мере христиане, и часто один род бывал связанным с другим узами усыновления, института, обиходного как в Скандинавии, так и в Ирландии. Одни и те же норвежские наемники составляли элитную часть в обеих армиях. В это смутное время главным образом ирландцы обрели нескольких героев: Келлахана из Кашела в X в. и Бриана Боройме (Собирателя скота) в начале XI века. Бриан пользовался равной известностью и в скандинавской традиции. Битва при Клонтарфе, в которой он встретил свою смерть в 1014 г., положила конец экспансии Дублинского королевства и отбила у норвежцев извне охоту вмешиваться в дела островитян.

В 1037 г. окончательно укрощенный Дублин принял викарного епископа из Кентербери, а не Армаха; все его приближенные были ирландцами. Остаточные норвежские государства влачили жалкое существование вплоть до высадки Плантагенетов около 1171 года49. Еще в 1283 г. потомки норвежцев, остмены, образовывали в Уэксфорде отдельный класс, состоявший в торговых отношениях с Бристолем. Норвежцы внесли в развитие Ирландии значительный экономический вклад: при них возникла большая часть городов, первые деньги были отчеканены королем Дублина Сигтюгом Шелковая Борода (XI в.), появились совершенно новые познания о мореходстве (у норвежцев был позаимствован почти весь ирландский словарь, относящийся к этой сфере. Традиции грандиозного кельтского мореходства периода раннего средневековья окончательно пресеклись). Но в культурном плане последствия прихода викингов были катастрофическими. Ирландское монашество утратило свою жизненную энергию и прекратило проповедничество; прервалась деятельность скрипториев, и ирландские ученые уже более не играли значительной роли в интеллектуальной жизни Запада. Топонимия выявляет участие этой ирландско-скандинавской среды в освоении п-ова Котантен в X веке. По свидетельству саг, еще более значительную роль она сыграла в обращении Исландии к христианству. Однако она не породила никакой политической идеи. Норвежские рейды к югу от Ла-Манша были обыкновенными вылазками и не оставили устойчивых следов ни на Луаре, ни на Гаронне, ни на побережье Бискайского залива. Отметим лишь несколько важных эпизодов: крупномасштабная экспедиция по Гвадалквивиру в 844 г., в результате которой была разграблена Севилья, рейды 859–862 гг. на марокканское побережье, на Рону и в Италию, наконец, в довершение всего, путешествие будущего короля Олафа Святого в 1013–1015 гг. к берегам Галисии и Аквитании. Несомненно, именно норвежцам принадлежало единственное захоронение в корабле, оставшееся после викингов в Галлии, а именно на о. Груа.

К северу от Шетландских о-вов деятельность норвежцев уже не носила военного характера: Атлантика была пустынна, если не считать редких ирландских отшельников. Фарерские о-ва были заселены в начале IX века. В 860 г. буря прибила к Исландии первых норвежцев, и заселение началось около 870 года. В глазах норвежских аристократов, над которыми в то время нависла угроза начинавшегося в их стране монархического объединения, этот огромный остров, относительно благоприятный для животноводства, представлял немалую удачу. В течение всего X в. они в больших количествах устремлялись туда вместе с приверженцами, рабами (часто ирландцами) и стадами и построили там республиканское, столь милое их сердцу, и индивидуалистическое (в этом они знали толк) общество. Традиционные повествования, относящиеся к первым поселенцам, были тщательно собраны в конце XII в. в «Книге о заселении Исландии» (Landnamabok), которая позволяет нам решиться дать этому переселению численную оценку: порядка двадцати тысяч жителей за одно столетие. Остров быстро превратился в центр самой утонченной интеллектуальной культуры: исландская литература, безусловно, была самой яркой на всем средневековом Западе.

На всем этом норвежском пространстве, от края до края, не прекращался круговорот людей, подвижность поселенцев была очень большой, но связи с метрополией оставались крепкими. Между ирландцами и норвежцами имело место глубокое взаимное влияние, например, в сфере поэзии, в такой степени, что в отношении Дублина и Мэна можно говорить о смешанной культуре. Экономический обмен играл более неприметную роль; кроме Исландии, которая остро нуждалась в зерне и лесе, различные колонии сами удовлетворяли свои потребности и явно производили те же самые продукты питания, что и метрополия. Отсюда и относительная заброшенность, постигшая эти западные территории с окончанием натиска викингов.

Деятельность шведов в период этой первой волны очень плохо известна. Мы располагаем довольно ясными сведениями о торговых поселениях в Курляндии, находившиеся у истоков трансконтинентального маршрута, которые упоминались в одном тексте IX в.; на их месте были проведены тщательные раскопки. С другой стороны, нам хорошо известны первые встречи варягов с греками (в 839 г., вблизи Азовского моря) и мусульманами (около 864–884 гг. в Табаристане). Все остальное почти недоступно для изучения. При каких условиях шведские искатели приключений проникли сначала в среду финно-угорских народов в районе Ладоги, затем в еще малонаселенные славянские земли средней полосы России, и, наконец, к тюркам нижней Волги? Каким образом, в симбиозе с местными жителями, они обосновались в городах (особенно Старой Ладоге/Альдейгьюборг при впадении Волхова в озеро Ладога)? Почему в течение IX в. они предпочли своему первоначальному восточному маршруту более прямой путь по Днепру, где завязали тесные контакты со славянами Украины? Все это практически неразрешимые вопросы.

Вторжение шведов в русский мир оценивается скандинавскими и славянскими учеными с радикально несхожих точек зрения. Если же разрубить гордиев узел этого ожесточенного спора, то, похоже, что именно после контактов с тюрками (безусловно, хазарами), шведы задумались о том, чтобы сделаться политическими вождями. Затем профессиональных шведских воинов наняли на службу славянские города, по большей части уже существовавшие до их прихода, и те без особых затруднений захватили в них власть, основав свои династии во всех крупных центрах. Один из них, Киев, находящийся на важнейшем маршруте, ведущем к Черному морю и Византии, быстро получил первенство и мало-помалу объединил под своей рукой варяжские города. Шведы нигде не образовали компактных поселений, но оказали глубокое влияние на военную и торговую жизнь. Именно их следует счесть инициаторами грандиозных русских походов на Константинополь (860, 941 гг.), которые велись с помощью славянского технического средства, лодок-моноксилов, и в основном силами славян, но с энергией, очень напоминающей викингов.

Не все шведы закрепились в русских городах. Искателей приключений привлекали две более удаленные столицы: Константинополь и Багдад. Будучи не в силах войти в первую в качестве завоевателей, они сделали это как наемники, образовав командный состав «варяжской гвардии», служившей василевсу на всей территории вплоть до Сирии, Сицилии и Апулии в X–XI веках (любопытно отметить, что в Апулии варяги использовались против норманнов Нормандии. В варяжскую гвардию входило достаточно большое количество норвежцев (в их числе будущий король Харальд Суровый), и ее слава достигала Исландии; в конце XI в., после поражения при Гастингсе, в нее в массовом порядке вливались англичане (англы и датчане)). На багдадском направлении сменяли друг друга торговцы и пираты, но их экспедиции в Серкланд (скандинавское название мусульманской Азии), по-видимому, никогда не заходили дальше южного берега Каспийского моря или Узбекистана. Только во время великого затишья X в. этот маршрут принес все свои экономические плоды, причем значительные, которые удостоверяются огромным количеством иранских дирхемов51, найденных в Швеции.

За исключением некоторых технических терминов, происходящих из языка военных лагерей, и нескольких имен собственных, бывших в ходу у правящей династии Киева, Рюриковичей, славяне почти ничем не обязаны скандинавам, практически отсутствуют и заимствования в обратном направлении. Представляется, что в этих восточных владениях культурные контакты между скандинавами и славянами были не очень сильны. Между скандинавами и греками или арабами их вовсе не было.

Датчане всегда действовали в одной и той же последовательности, где бы и когда бы они не находились. Толчком, побудившим их к активности, был страх перед завоеваниями Карла Великого в Нордальбингии. За какие-нибудь пятнадцать лет они уже добрались до сердца империи франков, чуть позже — Англии, а затем стали вести себя с почти совершенной закономерностью. В нападениях датчан повсеместно можно видеть смену трех этапов. Первый — это прямой грабеж, который начинается быстрой высадкой на том же берегу, продолжается постепенным освоением внутренней части, начиная с речных эстуариев, чтобы закончиться крупными рейдами на несколько сотен километров от моря, требующими зимовки в укрепленном убежище, на острове, в лагере или городе, поспешно оставленном своими жителями. Когда датчане сталкивались с организованными государствами, начинался второй этап — «датских денег», когда викинги применяли насилие не столько ради непосредственного захвата добычи, сколько с целью запугать население, убедив его откупиться по более высокой цене. При известной сноровке в этом деле одна рядовая кампания могла принести в два или в три раза больше, чем использование предыдущей технологии: перемирие, заключенное на одном берегу Ла-Манша с целью пополнить средства, можно было использовать для того, чтобы на другом берегу начать «доводить до кондиции» население, которое предполагалось эксплуатировать в дальнейшем. Однако викинги должны были обеспечивать занятость своему беспрестанно разраставшемуся личному составу, и, если у противника хватало ума, чтобы мгновенно организовать действенный отпор, нападавшие могли разочароваться в предпринятом ими походе. Наконец, наступал день, когда атакуемые территории оказывались слишком разоренными, и, главное, слишком разобщенными, чтобы какая бы то ни было власть была в состоянии вытянуть из них значительные суммы; тогда начинался, конечно, вполне непроизвольно, третий этап — прямая эксплуатация: датские армии брали землю в свои руки, управляли ею и в большем или меньшем количестве поселялись там, образуя государство. Со всей возможной скоростью они стремились заручиться признанием со стороны государственного права, в лице местного правителя. Наиболее обычным условием являлось крещение, которое датчане принимали без отвращения, но и без убежденности. Нередко имели место и политические условия: принятие феодальной системы, военное сотрудничество, в частности, против конкурирующих отрядов викингов. На эти условия датчане соглашались так же, как и на переход в христианство — с большей или меньшей долей искренности. Однако датские викинги, бесспорно, имели определенный талант к достижению договоренностей. В разных регионах эти этапы проходили в неодинаковое время. Во Фрисландии второй этап начался с 810 г., а третий, связанный с образованием государств, в устье Везера — в 826 г., в низовьях Шельды — в 841 году. Первые налеты на Сену, бесспорно, датируются приблизительно 820 г.; период «датских денег» начинается в 845 г., а в 911 г. договор в Сен-Клэр-сюр-Эпт, по которому Нормандия доставалась Роллону52, отмечает переход к третьему этапу. В Англии первый этап открывается около 834 г. (в том, что касается датчан), второй — приблизительно в 845 г., а третий — в 876 году. Можно было бы подразделить первый этап на подэтапы, исходя из даты первого разграбления города (на Сене в 841 г.) и первой зимовки (на Сене в 851 г.); в рамках второго этапа следовало бы отделить выкупы с одной области, носившие почти частный характер (841 г.), от значительных по сумме «датских денег», собираемых и выплачиваемых государственной властью (на Сене — в 845 г.). Мы видим, что между концом одного этапа и началом следующего имеют место некоторые наложения.

Первый этап негативен и разрушителен, награбленное быстро растрачивается. В течение второго этапа начинают проявляться некоторые позитивные признаки: снова поступает в обращение большая часть драгоценных металлов, находившихся на Западе в руках у князей и церковных институтов. На третьем этапе движение викингов оказалось конструктивным. Христианская цивилизация обрела новообращенных, поначалу сомнительного свойства, но через два или три поколения уже полных горячей убежденности и энтузиазма: по этому-то окольному пути и пошло просвещение Севера. Норманны восприняли политическое наследие англов и, главное, Каролингов и быстро смогли произрастить от него такие плоды, что стали родоначальниками самых совершенных форм средневекового государства. В конце концов все северные моря оказались оживотворены новым экономическим течением. Это успех, разумеется, не был достигнут одним махом. Датские армии были связаны лишь временным кодексом, «законом об армии», который подчинял их более или менее выборному вождю, «королю моря» (это, скорее, предположение, чем известный факт; эта гипотеза опирается на некоторые сведения саг и норвежские законы XII и XIII вв., которые часто перемешиваются в рунических текстах XI века). Трудно было перейти от этой власти, предоставляемой на время какой-то военной кампании, к устойчивому государству: закон об армии не содержал ни принципа наследования, ни modus vivendi (принципов обращения) с местным обществом, ни юридических правил, подходящих для мирных времен. Эти лакуны необходимо было восполнить с помощью заимствований из местной окружающей среды или нововведений. Большинству основанных викингами государств не удалось осуществить этого перехода; единственным исключением было герцогство Нормандия, благодаря доблести своих первых вождей и главным образом тому, что оно смогло просуществовать до момента, когда вместе со второй волной движения викингов к нему из Дании пришло второе дыхание.

В датском секторе викинги создали 7 государств: в 826 г. — в Рюстрингене на нижнем Везере, в 841 г. - вокруг о. Вальхерен и Дорестада, в 876 г. — в Йорке, в 877 г. — в пяти городах восточной Англии (Линкольн, Стэнфорд, Лестер, Ноттингем и Дерби), в 877 г. — в Восточной Англии, в 911 г. — в Руане, в 919 г. — в Нанте. Все они появились на свет законным путем, в результате либо пожалования со стороны местного правителя (четыре государства на франкской территории), либо более позднего урегулирования (три на английской территории). Большинство из них возникло вокруг городов, столиц, которые являлись важными центрами торговли. Почти все они были основаны видными личностями: в Рюстрингене это был Рюрик, бывший король Дании (разумеется, это не более чем тезка основателя Киевской правящей династии), в Англии — чуть ли не легендарные сыновья Рагнара Кожаные штаны; Роллон Нормандский, безусловно, находился в самых близких родственных отношениях с ярлами Оркнейских о-вов. Однако шесть (а точнее шесть с половиной) из этих семи держав потерпели крушение. Рюстринген и Валъхерен продержались лишь по несколько лет (до 852 и 885 г.), в Восточной Англии все рухнуло в 917 г., в Нанте — в 937 г., в пяти городах — в 942 г., в Йорке — в 954 году. Сохранилось только государство в Руане.

Приведем в пример лишь одно, наиболее крупное государство, королевство Йорк. Образовалось оно в 876 г.; в 877 г. его основатель был изгнан собственными воинами. Гутред, сын Хардакнута, который носил корону в этом государстве в течение 15 лет (880–895), сыграл в нем ту же роль, что Роллом в Руане, особенно в примирении датчан с остатками английской церкви, призвав в Йорк архиепископа Вульфхера. Но с 895 г. начинается водоворот королей — датских, норвежских, английских, — почти беспросветный; всего за 60 лет сменилось 12 королей, не считая нескольких междуцарствий и двух английских освободительных движений (925–939 и 944–948): короче говоря, вопиющий случай беспорядка и бессилия. Датская среда Йорка, по большей части торговая, предпочла покориться королю Уэссекса, нежели терпеть дальнейший хаос. Тем не менее государство Йорк не было аморфным: оно имело упорядоченную денежную систему, и его институты, безусловно, послужили образцом для Скандинавии.

Почти то же самое, хотя и с меньшими подробностями, можно было бы сказать обо всех остальных датских государствах на Западе, даже о Нормандии, которой, казалось, суждено было рухнуть около 944 г.: 17 декабря 942 г. ее герцог Вильгельм Длинный меч, насаждавший франкские институты, был убит в Пикиньи, и несовершеннолетие Ричарда едва не привело к отвоеванию Нормандии франками, что сильно напоминает аналогичную попытку, предпринятую Эдмундом в Йорке. Людовик IV сделал графом Руана франка, а Гуго Великий завладел Байе и Эвре. На западе против датчан, присоединившихся к франкскому королю, действовала банда викингов-язычников, безусловно, руководимых датским принцем, играя роль, схожую с той, которую выполняли норвежцы Дублина и Лимерика в Йорке.

Везде, где правили датчане, они оставили глубокий след. В восточной Англии и Нормандии топонимия оказалась в полном беспорядке за счет внесения бесчисленных скандинавских основ (напр, toft, tot, «застроенная земля»; thorpe, torp, «поселок»; thwaite, thuit, «распаханная целина»; beck, bee, «ручей», и др.). Скандинавские имена собственные в массовом порядке влились в английскую ономастику, начиная с имен последнего англосаксонского короля Гарольда и его архиепископа Стиганда. Они распространялись, хотя и сдержанно, в Нормандии (напр. Анго, Анкетиль, Осмонд, Тустен, Тюркетиль). Английский позаимствовал у датского настолько мощный пласт лексики, что следует предполагать наличие подлинного двуязычия (на этот счет в некоторых отдаленных районах встречаются, вплоть до начала XI в., этнографические указания). В Нормандии глубокое влияние испытал только слой, связанный с мореплаванием. В современном французском этот след сохраняется до сих пор. В Англии успел наметиться настоящий симбиоз в сфере искусства и даже литературы; он возник в англо-скандинавской среде, которая на всем протяжении X–XI вв. вела себя как автономное образование. Эта тройная экспансия викингов всех национальностей сформировала единое экономическое пространство от Атлантики до Волги, в котором интенсивно перемещались люди и блага. Что касается Скандинавии, то там в результате произошла своеобразная революция. До IX в. Север находился в торговом тупике, и городская жизнь там была неизвестна. IX и X вв. ознаменовались небывалым расцветом нескольких торговых пунктов: во взаимодействии домонетарной экономики Севера с монетарной экономикой Запада (Англия, Франция) и в скором времени Востока (Византия, халифат Аббасидов56), при наличии колоссальной добычи, множества рабов для продажи и ловких торговцев, отчасти скандинавов и отчасти фризов, скандинавы сколотили состояние. Эта уникальная ситуация, описанная несколькими западными миссионерами и мусульманскими путешественниками, известна главным образом благодаря образцовым раскопкам. Порт Хедебю, или Хайтабу, на балтийском побережье около Шлезвига, играл исключительную роль, находясь на перешейке, соединяющем Данию с Саксонией и Балтику с Северным морем. Он возник около 804 г., достиг расцвета в конце IX и начале X в., затем пришел в упадок и исчез между 1040 и 1066 годами. Порт Бирка на острове в озере Меларен к западу от Стокгольма процветал во времена визита св. Ансгария в 830-х гг. и был забыт до 975 г.; захоронения на его территории свидетельствуют о торговле, распространявшейся почти на весь известный тогда мир: китайские и византийские шелка, шерстяные ткани с Запада, каролингские изделия из стекла, иранская бронза. Более скромные, в Скирингссале, в Норвегии, к юго-востоку от Осло, и в Венделе на п-ове Ютландия вблизи Альборга, ориентировались главным образом на Англию. Эти порты были звеньями одной цепи, которая тянулась как на Запад (Дорестад, Кентовик), так и на Восток (Старая Ладога), отмечая совершенно новый путь с Запада на Восток через моря Севера.