Происхождение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Происхождение

После мощных миграционных толчков в период поздней античности в VI–VIII вв. для Скандинавии настала нора упадка и изоляции. Человеческие ресурсы были истощены; для того чтобы сформировать новые полчища, требовалась передышка. Однако эта пауза не была бесплодной; она создала, главным образом на балтийских склонах, блистательную аристократическую культуру, «цивилизацию Вендель»40, специфической чертой которой были удивительные захоронения в кораблях, что подчеркивает ее одновременно военный и морской характер. Фасад, обращенный к Атлантике, оставался более бедным, более раздробленным и не имел культурного очага.

Север добился своего отделения от континентальной Германии, чтобы развиваться на свой лад. Однако контакты с внешним миром отнюдь не прекратились: Швеция периода Вендель поддерживала связи с меровингской Галлией, восточной Англией, даже с Востоком; Норвегия вела кое-какой товарообмен с кельтским Западом. К концу этого периода фризская торговля соткала в Скандинавии сеть довольно прочных отношений. Но поскольку все эти контакты носили исключительно мирный характер, то и в историографии того времени им не уделяется никакого внимания. Если не считать одного незначительного эпизода, миссии св. Виллиброрда в Данию около 700 г., Запад Скандинавией совершенно не интересовался.

Однако в VI в. дважды имели место датские экспедиции во Фрисландию. Около 520 г. св. Григорий Турский отмечает нападение на франкскую территорию, совершенное датским королем Хлохилаихом (Hugleikr); Теодориху из династии Меровингов удалось вырвать у пиратов большую часть их добычи. Как выясняется, герой этого происшествия появляется снова, под именем Хигелак (Hygelac), в качестве одного из главных действующих лиц английского эпоса о Беовульфе. Полвека спустя, около 574 г., Венанций Фортунат41 сообщает о поражении отряда датчан, саксонцев и ютов от франков во Фрисландии. Из-за незнания контекста эти экспедиции остаются окутанными тайной. В УПв. молчание ничем не нарушается; правда, источники, относящиеся к крайнему северу франкского королевства, в этот период весьма скудны.

Для того чтобы составить общую картину скандинавского общества на момент начала эры викингов приблизительно в VIII в., необходимо полагаться, в большей степени, не на традиционные повествования саг, а на археологию и историю государственных институтов.

О создании политического портрета речь не идет. В этом крестьянском обществе, которым правила аристократия, сельская и в то же время военная, понятию государства почти не было места, однако в некоторых областях имелись королевские династии, власть которых освящалась религией. Регионализм был чрезвычайно силен, однако уже ясно вырисовывалось представление о трех скандинавских народностях. Дания рождается, определенно в VI в., из союза полуостровных ютов (по крайней мере тех, которые не переселились в Англию в V веке) и датчан с островов и полуострова Сконе. В Швеции происходит объединение двух народов, свеев на севере и гетов на юге, вокруг экономического и религиозного центра на берегах оз. Меларен (Готландцы, даже будучи участниками этого союза, долгое время держались особняком, проводя на восточных берегах Балтики собственные торговые и военные операции). Под общим названием «Северный путь» (Nordhrvegr) начинается сплочение Норвегии, в которой различные очаги активности по-прежнему разделены большими расстояниями. Правящий класс состоит в основном из богатых сельских собственников, глав своего рода и округа, жителей которого они возглавляли на сходе (тинге) и вели на войну на суше и на море. Считаясь равными между собой, они признавали за королями главенство, впрочем, лишенное значительных практических последствий. Обычно они являлись жрецами местных святилищ. В их резиденциях имелись залы, просторные деревянные помещения прямоугольной формы с очагом в центре; там такой вождь восседал на своего рода троне, принимал гостей на пирах или попойках; кроме того, он руководил разработкой своих земель с помощью рабочей силы, частично рабской. В случае войны на море вождь и его люди совместно строили и оснащали один или несколько кораблей, которые участвовали в военных действиях под его командованием (Однако жесткая организация военного ополчения (ледуш), безусловно, появилась только на завершающем этапе эры викингов). В некоторых областях умершего вождя помещали в один из таких кораблей, который вытаскивали на землю, а затем насыпали над ним курган; иногда на пути в мир иной своего господина сопровождали многочисленные рабы (Этот обычай засвидетельствован в окрестностях озера Меларен и у норвежской династии Вестфола (происхождение которой считается шведским); в Дании он был единственным. Ахмед ибн Фадлан (11) описывает его у волжских варягов в X веке).

Единственной реальной политической властью обладали местные собрания вождей и их приверженцев, происходившие на открытом воздухе по случаю религиозных праздников. Именно им было обязано своим возникновением законодательство, дотошное и сутяжническое, которое сохранялось в устной традиции в среде знати. Независимость вождей, соблюдавших правила игры, была почти полной, особенно в норвежских землях, где собственность, освященная долгим наследственным пользованием (одаль), обладала абсолютной неприкосновенностью. Как и у всех германцев, король назначался из одного рода на основании выбора в сочетании с правом наследования. Он нес ответственность, в большей степени сверхъестественную, чем материальную, за общественное благо, когда речь шла о качестве урожая или защите от возможных завоевателей. В связи с этим он исполнял особые ритуалы. С политической точки зрения, он был арбитром и примирителем, но ни в коей мере не законодателем; он созывал армию и флот и принимал послов от иноземных правителей. По образу жизни он мало отличался от прочих вождей: как и они, он жил за счет своего имущества, в своем зале, окруженный клевретами и тунеядцами. Так же, как и они, он находил упокоение под курганом (такие захоронения шведских королей VI в. преобладают также в Гамла Упсала, в нескольких километрах к северу от современного города). В Упланде, у свеев, и в Южной Норвегии, на землях Вестфоле (западный берег фьорда Осло) особенной стабильностью и авторитетом пользовались две одноименных и считающихся родственными династии Инглингов. В Дании королевская власть, по-видимому, была гораздо менее устойчивой, часто раздробленной, и менее привязанной к одной семье или месту. Если не считать литературных традиций, поздних и не поддающихся проверке, то до появления в начале X в. в центре Ютландии династии из Йеллинга, нам неизвестна ни королевская столица, ни королевская усыпальница (В качестве центра древней Дании они указывают место под названием Лейре на острове Зеландия, однако археологи до сих пор не смогли найти ничего в подтверждение этому). Мы не знаем, к какому роду принадлежали и откуда правили различные короли, имена которых стремительно сменяют друг друга во франкских хрониках IX века.

Между богатым аграрным собственником (бондом) и королем помещался региональный вождь (ярл), обычно наследный, власть которого почти равнялась королевской: в пример можно привести ярла, жившего в Хладире около Нидароса (Трондхейм) и являвшегося истинным хозяином северной Норвегии.

Представляется, что с этого класса собственников и ярлов и началось движение викингов. До XI в. в Норвегии и Швеции королевская власть принимала в нем лишь косвенное участие. Она видела в нем средство очистить страну от смутьянов, обеспечить мир, направив вовне аппетиты аристократии, и тем самым достичь большей свободы действия. Исландская литературная традиция связывает отбытие за моря основных вождей западной Норвегии с объединительной политикой короля Харальда Прекрасноволосого: после своей морской победы при Хафрсфьорде в конце IX в. (хотя традиция датирует ее 872 г., она, безусловно, произошла ближе к 890 году), он якобы разрушил древние общественные устои, упразднив право одаля. Можно усомниться, что король мог зайти столь далеко; скорее, поселенцами Исландии стали представители родов, оказавших сопротивление политике короля. В Дании же, напротив, от Хигелака до Кнута Великого короли держали морские походы под пристальным наблюдением и часто лично руководили ими; однако этот интерес явно ослабел в течение решающего для экспедиций периода с середины IX до середины X века.

Экономическая жизнь Скандинавии основывалась на сельском хозяйстве, в Дании первое место занимало производство зерновых, а в Норвегии — полукочевое молочное животноводство. До IX в. там не существовало ничего, что бы заслуживало названия города, хотя, как представляется, некоторые вожди уже наполовину перешли к торговле как к основному занятию. Появление первых городских поселений, где жили по большей части иностранные торговцы, особенно фризы, по времени точно совпало с первыми походами. В этих городах занимались ремеслом и меновой торговлей, деньги там были неизвестны. В Швеции, в Бирке, к западу от Стокгольма, и в Норвегии, в Скирингссале, к юго-западу от Осло, эти первые торговые центры, поначалу никак не защищенные, контролировались королем. Хедебю, аналогичному поселению вблизи Шлезвига в Дании, впервые упоминающемуся в 804 г. (во франкских Королевских Анналах и под названием Слиасторп («порт на Шлее»), которое, несомненно, было присвоено ему фризами и саксами), выпала более сложная политическая судьба: господствуя над границей и посему будучи предметом спора между датскими и немецкими правителями, он был захвачен «третьим лицом» — неким вождем шведских викингов. Раскопки и рассказы латинских и арабских путешественников говорят об оживленности и разнообразии жизни в Хедебю, что для времени их прибытия, безусловно, объясняется распродажей заморской добычи; но мы мало знаем о том, каковы были первоначальные движущие силы этого прогресса, который распространился также и на славянский берег Балтийского моря.

Мы почти не можем представить себе интеллектуальную жизнь Скандинавии до середины эры викингов. Хотя руническая традиция появляется в III в., надписей, могущих быть использованными, становится по-настоящему много только после 950-го и, особенно, 1000 года. Древнейшие образцы поэзии относятся ко второй половине IX в., эпохе, когда жил отец всех скальдов Браги Древний, но только веком позже они появляются в изобилии. Эпиграфические тексты и поэмы предполагают наличие литературного прошлого, продолжительного и относительно изысканного, однако благоприятные условия для их расцвета создало именно движение викингов. Можно даже предположить, что чрезвычайная оригинальность поэм скальдов, не имеющая аналогов нигде в германском мире, сложная метрика, а также присущее им систематическое употребление кеннитов (стереотипных образов, основанных на мифологии) является результатом первых контактов с ирландскими придворными бардами. Скандинавское язычество представлено в различных обликах. Это культы государственные, известные по нескольким крупным сооружениям, вроде храма в Упсале, в них принимают участие правители и бытуют человеческие жертвоприношения; региональные и локальные, во главе которых стоит сельская аристократия; наконец, семейные, основой которых, вероятно, является жертвоприношение животных и общие возлияния. Пантеон включает незначительное количество великих божеств, популярность которых меняется в зависимости от времени и места. Наиболее популярными фигурами, единственными, чьи скульптурные изображения можно, хотя и изредка, обнаружить, являются Один, одноглазый бог войны и мудрости, Тор, бог грозы, который после IX в. выдвинулся на первое место, Фрейр, бог плодородия, его сестра и женское воплощение Фрейя; другие, например, Тюр, Ньорд и Улль, скорее всего, были забытыми богами, отстраненными от дел с успешным развитием новых культов. Другие известные божества, вроде Бальдра, бога юности, Локи, своеобразного бога зла, или Хеймдалля, который сторожит вход на небо, являются в большей степени объектами мифотворчества, нежели настоящего поклонения. Впрочем, в этом пантеоне и в обширном мире полубожественных существ (дисы, валькирии, тролли) каждый остается свободен осуществлять личный выбор и даже обращаться всякий раз к одному-единственному богу. Среди викингов попадались единицы, которые верили только «в самых себя и свою силу», однако представить себе подобное явление до этой эпохи обостренного индивидуализма почти невозможно.

Возможные соображения по поводу религиозной жизни на заре эры викингов зависят от того, какое избрать решение для одной необычайно сложной проблемы: в какой мере по поводу этого периода можно полагаться на тексты Эдды? Поэтическая Эдда(название Эдда, в собственном смысле, принадлежит одному прозаическому тексту, руководству по мифологии, составленному в Исландии около 1215 г. Снорри Стурлусоном42 и находившемуся в употреблении у скальдов; в широком смысле оно было применено к поэтическому сборнику, постоянным комментарием к которому, в некотором роде, и является вышеупомянутое руководство) представляет собой собрание мифологических и эпических поэм, переложенных в Исландии около 1270 г. и сохранившихся в единственной рукописи, «Королевском кодексе» (Codex regius), в Копенгагене. Лингвистическая и метрическая форма этих текстов показывает, что значительное их число было составлено в одни и те же времена, гораздо более древние, а затем передавалось из уст в уста в норвежской и исландской традициях. Но действительно ли их можно отнести к VIII веку? Может быть, это верно для меньшинства поэм; другие же, из числа наиболее важных, напротив, были составлены или по крайней мере видоизменены в эпоху викингов под влиянием контактов с кельтской средой и христианством. Следовательно, мудрее всего полагаться на факты, которые позволяют с уверенностью датировать археология и ономастика.

Долгое затишье VII в. предвещало взрыв. Продолжительный мир позволил восстановить человеческие ресурсы в некоторых районах, особенно в Норвегии. Торговые контакты подтолкнули скандинавов к развитию парусной навигации, которая во времена англосаксонской миграции, по-видимому, еще не была известна, и Запад сразу осознал ее ценность. Но самое главное — это проявление духа искательства и инициативы во всех сферах, идет ли речь о строительстве кораблей (обшивка со стыком внакрой, введение киля, использование рулевого весла), о навигационной астрономии или даже рунической письменности, которая пережила обновление и радикальную трансформацию. По-видимому, можно обнаружить и тенденцию к усилению религиозной самобытности Скандинавии, даже принятию ею агрессивной формы. Итак, около VIII в. статичная фаза сменилась динамичной: это и есть начало эры викингов.

Вопреки всяческим невероятным теориям, слово викинг, засвидетельствованное смежными формами в скандинавских языках, фризском и староанглийском, по-видимому, происходит от основы вик, «залив». Семантически возможно следующее объяснение: человек, живший на заливе, становился пиратом; во всяком случае, таков обычный смысл этого слова в Скандинавии, часто с уничижительным оттенком. Современные историки несколько вольно применяют его ко всем скандинавам, участвовавшим в далеких военных походах, но он не особенно подходит к государственным или колонизаторским операциям. В связи с восточными походами, скорее, сухопутными или речными, нежели морскими, следует предпочесть термин варяги (древнесканд. vaeringi, откуда русск. варяг), который этимологически означает торговцев, но быстро стал применяться к воинам — искателям приключений.

В течение VIII и IX вв. скандинавский динамизм проявлялся в очень разнообразных формах. С одной стороны, он был земледельческим и пастушеским, ненасытным в отношении представляющих ценность земель, которые можно было отыскать в самой Скандинавии или далеко за морями. Чаще всего он был агрессивным и индивидуалистическим, повсюду применялось насилие, из любви к наживе, но также и из любви к искусству, к преодолению трудностей и славным подвигам. Иногда, особенно позднее, он выливался в военные действия с политическими целями упреждения, наказания или завоевания, которые велись регулярными армиями на средства государя. Иногда, но менее часто, чем об этом говорят, он превращал скандинавов в купцов и искателей новых рынков. Это многообразие затрудняет всякое обобщение, сводит на нет всякую классификацию, делает иллюзорными всякие поиски универсальных причин, приложимых ко всем аспектам этого движения.

Другая трудность связана с неравноценностью источников. До 980 или 990 г. имеющиеся у нас документы исходят почти исключительно от жертв, впрочем, осведомленных тем хуже, что одной из важных составляющих тактики викингов всегда была внезапность.

Западные хроники предлагают точные временные рамки, но их мозаичность затуманивает общую картину.

Около XI в. к ним присоединяются кое-какие скандинавские свидетельства: рунические надписи, главным образом шведские, которые в лаконичных выражениях повествуют об отдельных авантюрах, и поэмы скальдов, сохранявшиеся в устной традиции, невразумительность которых зачастую приводит нас в замешательство. Позднее, в конце XII в., и в основном в XIII в., появляются достойные восхищения сказания в прозе, саги, ясные, прямые и убедительные, но слишком поздние, чтобы предложить нечто большее, чем литературное прочтение исторических событий (добавим и еще одну сложность: эти надписи принадлежат, главным образом, шведскому обществу, а поэмы скальдов и саги — норвежскому. Дания, столь энергичная, оказывается гораздо более обделенной в отношении источников; ее латинская литература берет начало слишком поздно, чтобы многое поведать о традициях, современных эре викингов; уже Свен Аггесен, около 1185 г. написавший свою Краткую историю королей Дании (79), переполнил ее фантастическими баснями по поводу правления Кнута Великого: он, оказывается, завоевал Германию и Италию, посетил Тур и Руан!). Придать некоторую связность этим разношерстным источникам можно только систематически обращаясь к археологии — очень совершенной в Скандинавии и еще более бесподобной в ее заморских угодьях — и к ономастическим наукам. Не следует недооценивать роль гипотезы, когда она дополняет картину, которую предстоит нарисовать.

В конце VII в. или, скорее, в начале VIII в. скандинавский мир впервые проявил экспансионистские тенденции в двух противоположных направлениях. Шведы стремились основать торговые фактории на восточном берегу Балтики (самая древняя и наиболее важная из них — Гробина около Лиепаи в Латвии; в IX в. известны другие, в Литве и восточной Пруссии. Особое место занимали там готландцы), в то время как норвежские крестьяне незаметно приступили к колонизации архипелагов к северу от Шотландии; об этом нам известно только благодаря археологии. Безусловно, передовые отряды уже устремлялись вперед, но только в самом конце VIII в. произошло, в весьма резкой форме, знакомство скандинавов с народами, умеющими записывать свою историю. Между 786 и 796 гг. нападению с северо-востока (Линдисфарн) и юго-востока (Дорчестер) подверглась Англия; в 795 г. за ней последовала Ирландия, а после 799 г. настал черед Вандейского побережья Галлии: все эти экспедиции, по-видимому, были норвежскими. Несколько лет спустя в Шлезвиге датчане начали военные действия против франков, только что завоевавших Саксонию; завязавшись на суше, они около 810 г. распространились и на море: так началось второе наступление. Наконец, около 839 г., шведам мало-помалу удалось проникнуть вглубь русской территории и появиться на горизонте Византии. Это было время неслыханного разгула, который не обошел почти ни одной части Европы и даже западной Азии. Эта первая волна движения викингов продолжалась приблизительно до 930 года.