ЗЕМСКИЙ СОБОР 1566 г

ЗЕМСКИЙ СОБОР 1566 г

1565 год был заполнен строительством опричного аппарата, персональным отбором «людишек», переселениями и казнями. Все это не позволило предпринимать сколько-нибудь широкие международные акции. Весной 1565 г. завершились переговоры о семилетнем перемирии со Швецией, находившейся во враждебных отношениях с Польским королевством и Великим княжеством Литовским. По условиям перемирия за Швецией временно признавались Ревель, Пернов, Вайсенштейн (Пайде). Во второй половине 1565 г. начались переговоры с Сигизмундом II Августом, затянувшиеся до поздней осени 1567 г.

Обстановка для военных действий была крайне неблагоприятной. Осенью 1565 г. возобновилась эпидемия сыпного тифа — «огневой болезни» в Полоцке и соседних землях Великого княжества Литовского. Весной 1566 г. мор распространился на Великие Луки, Торопец, Смоленск, Новгород, а осенью эпидемия свирепствовала в Пскове и Новгороде. Это были отзвуки общеевропейского бедствия, получившего название венгерской лихорадки. В разгар эпидемии 30 мая 1566 г. в Москву для переговоров прибыли «большие» литовские послы во главе с гетманом Ходкевичем. Русское правительство стояло перед выбором — или продолжать затяжную и изнурительную войну, или заключить мир, отказавшись от дальнейших приобретений в Ливонии и Литве.

Перспективы войны в это время казались вполне обнадеживающими. Великое княжество Литовское испытывало серьезные трудности, государственные финансы были истощены, о чем свидетельствовало введение «поголовщины» (специального налога для уплаты жалованья наемным войскам). Семилетнее перемирие сулило России освобождение от борьбы на два фронта и даже установление союзнических отношений со Швецией. Создание «Засечной черты» на юго-западных опричных землях уменьшало опасность набегов союзного Литве крымского хана. Строительство крепостей на недавно присоединенной Полоцкой земле должно было обезопасить новые приобретения России от нападений литовского войска.

В начале 1566 г. у князя Владимира Андреевича, главного, по мнению царя, виновника крамолы, были переменены все земли его удела: вместо Старицы, Алексина он получил Боровск, вместо Вереи и замосковных волостей — Дмитров, Звенигород и Стародуб Ряполовский, т. е. старинные удельные земли, разбросанные в различных частях государства. Обмен землями, а также обмен слугами, произведенный в 1563 г., лишал князя Владимира последней опоры в лице старицких феодалов. К этому времени Иван Грозный уже разгромил тех представителей феодальной аристократии, которые могли бы оказать поддержку старицкому князю. Одновременно царь «пожаловал» Владимира Андреевича, «велел ему поставити двор на старом месте», в Москве. Себе же он велел соорудить двор на опричной территории, между Арбатом и Никитской.

В целом к первой половине 1566 г. обстановка в стране несколько стабилизировалась. Поутихли опричные репрессии. Из ссылки был возвращен один из виднейших полководцев — князь М. И. Воротынский. Получила разрешение вернуться на старые земли значительная часть опальных казанских жильцов. Все это создавало предпосылки для рассмотрения вопроса об условиях мира с Великим княжеством Литовским. Русская сторона, так же как и в 1563 г., обусловила заключение мира передачей России Киева, Любеча, Орши, Могилева, Луцка, Ровно, Бреста, Галича, Каменца, Львова, а также всей Ливонии. Правительство придерживалось той же программы воссоединения украинских и белорусских земель, что и позднее, в XVII–XVIII вв. Однако в 60-х годах XVI в. это выглядело гораздо скромнее. Грозный соглашался на получение Киева, Гомеля, Витебска, Любеча и Ливонии. Поскольку для Литвы эти условия были неприемлемы, было решено ограничиться только перемирием. Спор вызывали определение полоцких границ и размеры литовских владений в Ливонии. Стремясь заполучить Ригу, русское правительство готово было пойти на территориальные уступки в других районах.

Для решения вопроса о заключении перемирия был созван собор, который в литературе по аналогии с позднейшими получил название Земского. На нем были представлены бояре, дворяне, торговые люди и гости, в основном московские и смоленские. Как представители дворянства принадлежали по преимуществу к государеву двору, так и третье сословие, представленное на соборе, образовывало своеобразный государев торговый двор.

Этот орган сословно-представительной монархии действовал в сложных внутри- и внешнеполитических условиях. Собор 1566 г. не только заслушал правительственные декларации, как это было в 1549 г., но и выступил с суждениями по жизненно важному внешнеполитическому вопросу. Одни, охваченные торговой лихорадкой после присоединения Нарвы, другие в жажде новых земельных приобретений в Ливонии, третьи из соображений престижа, четвертые с оглядкой на царя — словом, все единодушно высказались за продолжение войны. Особенно решительны были помещики пограничных районов Великих Лук и Торопца, наряду с новгородцами и псковичами выносившие основные тяготы войны: «Мы, холопи его государевы, за одну десятину земли Полотцкого и Озерищского повету головы положим… за его государское дело с коня помрем». Купцы и гости выразили готовность положить «за государя» не только «животы» (имущество. — Авт.), но и головы, «чтобы государева рука везде была высока».¹

Борьба за Прибалтику отвечала интересам царя — главы государства и крупнейшего поставщика экспортных товаров, бояр и монастырей как поставщиков пушнины и воска, шедших за границу, дворянства, для которого открывалась возможность наделения землей на новых территориях, верхушки посада, участвовавшей во внешней торговле, и, наконец, ремесленников, в первую очередь тех, которые были заняты металлообработкой. Таким образом, Ливонская война с ее целью выхода на Балтику отвечала общегосударственным интересам.

Многие участники собора полагали, что в качестве платы за согласие на продолжение войны можно потребовать ликвидации ненавистной опричнины. С подобной петицией обратилась группа дворян, возглавленная костромичом князем В. Ф. Рыбиным-Пронским. Итогом была новая волна репрессий. Были казнены В. Ф. Рыбин-Пронский и другие челобитчики, а Кострома в 1567 г, передана в государев удел. Остальные участники выступления были подвергнуты торговой казни (публичному телесному наказанию). Половина бояр, заседавших на соборе, в последующие годы сложила свои головы.

Земский собор 1566 г. на полтора десятилетия определил политику русского правительства вовне и внутри страны.

Расцвет нарвской торговли, казалось бы, оправдывал решение собора 1566 г. В 1559 г. Нарва открылась как русский порт. Нарвским жителям было предоставлено право свободной торговли в России и беспрепятственных отношений со «Священной Римской империей», подданными которой были все северонемецкие ганзейские города. Русские купцы получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения «в Любок, Антроп (Антверпен. — Авт.), и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю».² В Нарву спешили ганзейские, голландские и французские корабли, нагруженные фландрскими и английскими сукнами, французской, испанской, португальской и немецкой солью, медью, оловом, свинцом из Гарца. Из России они увозили пушнину, лен и коноплю, сало и ворвань, поташ и воск. Нарва, по подсчетам шведского историка А. Аттманна, поставляла 81 % всего балтийского экспорта пушнины, 23 % воска, 42 % льна и конопли, 94 % сала.³ Торговля через Нарву открыла широкие возможности для экспорта русского сырья и пушнины и снабжения русского ремесла необходимыми для развития литейного дела металлами. Развитие русской торговли по морю подрывали шведские и польские каперы, грабившие суда, покидавшие Нарву. Для борьбы с ними Иван Грозный сделал попытку организовать собственный каперский флот.

«Нарвскому плаванию» пришлось встретиться и с большими трудностями, нежели морское пиратство. Державы, ставшие великими за счет древнерусских владений в Карелии и Ижоре и бывших земель Ливонского и Тевтонского ордена, претендовали на монополию торговли по северным морям Европы. Они не собирались поступаться в пользу России. Шведский король Густав I Ваза и польский король и великий литовский князь Сигизмунд II Август обратились за помощью к римскому папе, английской королеве Елизавете и другим европейским государям, настаивая на прекращении торговли в Нарве, поскольку, по словам польского короля, «московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей».⁴