НАЧАЛО ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ

НАЧАЛО ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ

В январе 1558 г., после того как ливонская сторона нарушила условия перемирия, русское войско пересекло границу Ливонии. В нем находились князь В. М. Глинский, бывший казанский хаи Шигалей, черкесский князь Сибок, «казанские люди и черемиса… люди ноугородцкие и псковские все и московскых городов выбором многие».¹

Вступая в новую войну, правительство Ивана IV отдавало себе отчет, что России предстоит иметь дело не только с самой Ливонией, но и с ее постоянными союзниками — Польским королевством и Великим княжеством Литовским. Швеция временно выбывала из борьбы, поскольку закончившаяся в 1557 г. русско-шведская война ясно показала несомненное превосходство русских военных сил.

Благодаря внезапности нападения русским войскам удалось в январе 1558 г. проникнуть в Дерптское епископство и нанести большой ущерб землям епископа. На съезде ливонских городов в марте 1558 г. рыцарство и города Ливонии приняли решение срочно собрать 60 тыс. марок для уплаты дани России. К маю была собрана лишь половина этой суммы. Война возобновилась, на этот раз с еще большей силой. 11 мая сдалась Нарва, 19 июля — Дерпт и ряд ливонских замков. Немецкие феодалы, безжалостно угнетавшие эстонцев, были изгнаны. Местное прибалтийское население радостно встречало русские войска. Его доброжелательной позиции немало способствовало не соответствовавшее обычаям того времени освобождение пленных, которые были взяты русскими войсками в районе Нарвы и не были распроданы «по иным землям».² Добровольный переход прибалтийских народов на сторону России способствовал успехам второй ливонской кампании весны-лета 1558 г. и упрочению царской власти на вновь присоединенных территориях. Здесь, как показали Г. А. Новицкий, В. И. Буганов и Н. Ангерманн, новыми землевладельцами стали русские дворяне, оплот царской власти в Прибалтике.

После взятия Нарвы и Дерпта русское войско двинулось на Ревель. В июле и августе 1558 г. воевода П. И. Шуйский предлагал городу сдаться, на что магистрат города ответил отказом. Новое наступление в январе 1559 г. на Ригу носило разведывательный характер. В ходе приготовлений к новой военной кампании русская дипломатия сделала неожиданный шаг. С Ливонией было заключено перемирие с марта по ноябрь 1559 г., чтобы высвободить силы, необходимые для задуманного Алексеем Адашевым похода на Крым. В 1558–1559 гг. войскам Даниила Адашева (брата Алексея) и Дмитрия Вишневецкого удалось спуститься вниз по Днепру в Черное море, высадиться в Крыму и разгромить крымские улусы. Поход носил подготовительный характер к планировавшейся Избранной радой войне, продемонстрировав стремление России к Черному морю. Однако борьба за ее превращение в черноморскую державу была преждевременной. Россия не обладала необходимым морским флотом, чтобы всерьез ставить вопрос о борьбе с крымским ханом, а получение выхода в Черное море не решало вопроса о европейской торговле России. Борьба с Крымским ханством пока имела более конкретную цель: оборону южных границ. Поход Д. Адашева и Д. Вишневецкого был одним из последних актов активной борьбы с Крымом.

Перемирие 1559 г. пагубно сказалось на ходе Ливонской войны. Во время неожиданной передышки ливонские власти предприняли ряд дипломатических акций для укрепления своего международного положения. Глава ливонской пропольской партии Г. Кетлер 31 августа 1559 г. заключил соглашение в Вильне с Сигизмундом II Августом, согласно которому тот принимал Ливонский орден в свою «клиентелу и протекцию». В качестве залога Кетлеру пришлось уступить юго-восточную часть Ливонии. 15 сентября под королевский протекторат вступил и рижский архиепископ, потерявший надежду на поддержку Дании. 17 сентября под давлением Кетлера престарелый магистр ордена Фюрстенберг отказался от должности в пользу этого энергичного сторонника ливонско-польского сближения. Конфликт в Ливонии разрастался. Под протекторат датского короля Фридриха II 26 сентября того же года перешел эзельский епископ, который передал остров Эзель (Сааремаа) брату короля герцогу Магнусу.

Передышка, которую неосмотрительно дали Ливонии деятели Избранной рады, содействовала тому, что в войну оказались втянуты несколько европейских держав. Это непомерно осложнило позиции России и возбудило недовольство Ивана IV Адашевым и его друзьями. Избранная рада с ее программой движения на юг и восток должна была уйти с арены. К этому времени исчерпала себя не только ее внешне-, но и внутриполитическая программа. К 1559 г. прекращаются все сколько-нибудь заметные реформы во внутренней жизни России. Поводом для опалы А. Адашева послужила болезнь царицы Анастасии. Во время пребывания царской семьи на богомолье в Можайске (летом 1560 г.) пришла весть о поражении под Юрьевом. Тем временем крымцы напали и разорили Каширский уезд. Военные неудачи вызвали панику, Адашев настаивал на срочном возвращении царя в Москву. Во время этой поездки тяжело занемогшая царица почувствовала себя еще хуже. В начале августа 1560 г. она скончалась. В смерти царицы Грозный обвинил Адашева. По существу же дело было не только в этом. Адашев проявил излишнюю самостоятельность во внешнеполитических сношениях с литовскими представителями в конце 1559 г., о чем Ивану Грозному донес казначей окольничий Ф. И. Сукин. В начале 1560 г. Адашев был отослан в Ливонию, где вместе с И. Ф. Мстиславским возглавил летний поход, в результате которого был захвачен Феллин, резиденция бывшего магистра Фюрстенберга. Ливонская артиллерия досталась русским, а сам магистр был отправлен в Россию. Несмотря на этот успех, Адашев получил почетную отставку. Он был назначен воеводой в Феллин. Его ближайшего сподвижника Сильвестра тогда же отправили в Кирилло-Белозерский монастырь. Деятелей Избранной рады при дворе Ивана IV, сменили родственники умершей царицы Захарьины-Юрьевы.

Имя русского царя прославилось далеко за пределами России. Патриарх признал право Ивана Грозного на царский титул. Пышные богослужения по этому поводу предшествовали второй свадьбе царя 21 августа 1561 г., подобно тому, как венчание на царство предшествовало первой. Второй женой Грозного под именем Марии Темрюковны стала дочь кабардинского князя.

1561 год был годом внешнеполитических успехов России, Летом 1561 г. новый шведский король Эрик IV, которому только что присягнуло на верность дворянство Северной Эстонии, заключил перемирие с Иваном IV на 20 лет. Успешно продолжались действия на юге страны. В 1560–1561 гг. русские войска совершают набеги на Крым, которые вызывают опасения не только в Бахчисарае и Стамбуле, но и в Кракове. С Польским королевством и Великим княжеством Литовским отношения после безрезультатных переговоров в Москве с послами Сигизмунда II Августа в феврале 1561 г. остались враждебными.

Успешно развивались торговые контакты не только со странами Северной Европы, традиционными партнерами русских купцов (немцами, голландцами, датчанами), но и с новым контрагентом — Англией. С середины 1554 г. в Архангельск приходило ежегодно по 3–4 английских корабля, а в 1563–1567 гг. по 10–14 кораблей, В начале 60-х годов XVI в. Россия как бы обратилась лицом на север. Развитие торговых связей по Северной Двине вызвало прилив населения в северные города, которые именно тогда пережили период бурного и яркого расцвета.

Ливонская война, как и оборона южных границ России, требовала все большего количества артиллерии, войска нуждались в одежде и соли. Все это прибывало либо северным, либо северо-западным путем. Расположенный между этими двумя путями Великий Новгород использовал возможности для обогащения купеческой верхушки. А вместе с богатством крепли и свободолюбивые настроения «господина Великого Новгорода». Их питало и право полусамостоятельных отношений Новгорода с Ливонией и Швецией. Большую роль в управлении городом наряду с наместником играл и владыка. Сохранились пятикончанские старосты и другие органы старой администрации. Парадокс заключался в том, что идеи независимости Новгорода разделяли те из его жителей, которые сравнительно недавно стали «новгородцами».

Поселенные («испомещенные») на землях Новгорода дети боярские в отличие от других служилых людей владели землею не на вотчинном, а на поместном праве и не входили в состав Государева двора. Все это служило источником их недовольства. Позиция новгородских помещиков до поры до времени не привлекала особого внимания монарха. Гораздо больше его волновал ропот княжеской аристократии. Кичившаяся родовитостью, она по-прежнему держала в своих руках наиболее доходные и почетные должности в государственном аппарате, суде и армии, умножая тем самым и без того огромные денежные и земельные богатства. В 1562 г. Грозный написал новую духовную грамоту, в которой определил порядок наследования трона и состав регентского совета при малолетнем сыне царя Иване, хотя Владимир Андреевич Старицкий по-прежнему оставался реальным претендентом на царский престол в случае пресечения потомства Грозного. По издавна существовавшей традиции Владимир Андреевич был непременным участником всех важных событий — и государственных и семейных. Владимир Андреевич был опытным военачальником, которому Грозный поручал ответственные дела во время всех войн, ведшихся Россией. Он отлично зарекомендовал себя во время Казанского похода. Большое личное мужество проявил Владимир Андреевич и в июле 1560 г. при тушении пожаров в Москве. Ни он, ни его мать не забывали о своем высоком происхождении. На плащанице, пожертвованной княгиней Евфросиньей в 1560–1561 гг. Троице-Сергиеву монастырю, была выткана надпись о том, что «сии воздух» сделан «повелением благоверного государя князя Владимера Андреевича, внука великого князя Ивана Васильевича, правнука великого князя Василия Васильевича Темного». Напоминая таким образом о своем происхождении от великих князей московских, старицкий князь недвусмысленно заявлял права на наследование престола. По новой духовной старицкий князь в отличие от духовной 1554 г. не был включен в число регентов. Новые регенты входили в состав дворцового ведомства (несколько Захарьиных-Юрьевых и два будущих опричника — А. П. Телятевский и Ф. И. Умной-Колычев). Все они приняли присягу на верность царевичу Ивану. «Мятежа», подобного 1553 г., не последовало. В опалу на протяжении 1562 г. попали братья Михаил и Александр Воротынские, вслед за ними и князь Д. И. Курлятев, сторонники Адашева.

В это же время Иван IV ограничил поземельные права княжат и слуг. Приговор 15 января 1562 г. запрещал князьям ярославским, стародубским и другим продавать, менять и отдавать в приданое «вотчины их старинные».

Выморочные и обремененные долгами вотчины отписывались на государя, как и вотчины удельных князей. Служилые князья, вопреки предшествующим приговорам 50-х годов, продолжали пользоваться правом вкладывать земли в монастыри.

К этому времени относится увеличение числа атрибутов царской власти. В 1562 г. к старым регалиям — кресту и бармам — присоединился скипетр, который издавна был признаком королевской власти.

Новым в политической практике 1561–1562 гг. было систематическое взятие поручных записей по князьям, в чем-либо заподозренным или чем-нибудь провинившимся. В. М. Глинский в 1561 г. и И. Д. Вельский в 1562 г. (оба — родственники царя) должны были дать «записи» в том, что они будут верны Ивану IV и не сбегут «за рубеж». Бояре и дворяне обязывались в случае нарушения князьями присяги платить большие суммы. Опасения царя о возможности бегства князей подкреплялись известием о поступлении на литовскую службу Дмитрия Вишневецкого.

Конец 1562 г. был занят военными действиями. 15 ноября царь выступил в поход на Полоцк, который являлся ключом к водному пути по Западной Двине и открывал возможности для дальнейшего движения к Вильне — столице Великого княжества Литовского. 15 февраля 1563 г. Полоцк капитулировал. Царь пополнил свой титул еще одним названием старинного древнерусского города и на радостях повелел изготовить новую большую печать, где подробнейшим образом были перечислены его титулы, среди которых был «великий князь полоцкий».³ В стане у нового полоцкого государя его поздравили участники похода Владимир Андреевич Старицкий и татарский царевич Семион Касаевич. Роль Владимира Андреевича в овладении Полоцком была так велика, что Грозный особо известил о победе княгиню Евфросинью. Отзвуком победы под Полоцком было завершение в январе 1564 г. переговоров с крымским ханом Девлет-Гиреем, который присягнул на верность русскому царю. Победа под Полоцком была омрачена жестокой эпидемией сыпного тифа, разыгравшейся во время ожесточенных боев за город. Пришли недобрые вести и из Стародуба. Сообщалось, будто бы наместник князь Василий Фуников и воевода Иван Шишкин-Ольгин, родственник Адашевых, «хотят город сдать». И тот и другой тот час были отправлены в Москву. Во время осады Полоцка в Литву бежал один из Колычевых, а вскоре после этого Т. Тетерин и М. Сарыхозин. В это же время, по-видимому, были казнены брат Алексея Адашева Даниил с сыном Тархом, тесть Даниила костромич П. И. Туров и их многочисленные родственники, а также Федор, Алексей и Андрей Сатины. А. М. Курбский был отправлен «годовать» в Юрьев Ливонский, где незадолго перед тем находился Алексей Адашев.

Обратный путь царя из Полоцка пролегал через Старицу; Иван Грозный заехал к Владимиру Андреевичу и княгине Евфросинье и «у них пировал». Старицкий двор и его настроения, по-видимому, снова испугали Грозного готовностью выступить за своего князя. 31 декабря 1583 г. умер митрополит Макарий, который в последнем послании благословил не только царя, царицу и царевичей, но и Владимира Андреевича, а из «новопросвещенных» князей — Александра Сафа-Киреевича. Церемония погребения митрополита, на котором присутствовал и Владимир Андреевич, и упоминание его в послании митрополита снова подчеркнули авторитет Владимира Старицкого.

Весной 1564 г. Грозный решается на новую меру против старицкого князя. По жалобе одного из дьяков, будто княгиня Евфросинья и сын «держат его скована в тюрьме», Грозный «положил гнев свой» на княгиню Евфросинью и 5 августа насильно постриг ее в монахини. Опале подвергся и Владимир Андреевич. Все его ближние люди — бояре, дьяки и дети боярские были переведены в государев двор, а на их смену были присланы царские бояре, дьяки и приказные люди. Отныне каждый шаг Владимира Андреевича ставился под строжайший контроль со стороны царских бояр и дьяков. Через 2 дня после смерти родного брата царя Юрия Васильевича (24 ноября), благодаря чему Владимир Андреевич, второй из оставшихся Рюриковичей, поднимался на ступеньку выше к трону, Иван Грозный начал обмен старицких земель на свои. Так он выменял г. Вышгород с уездом и ряд волостей в Можайском уезде на г. Романов на Волге. Тем самым он окончательно порвал прочные дотоле связи Владимира Андреевича с местными служилыми людьми, лишил его поддержки местного дворянства.

1564 год принес с собою новые казни и расправы. Под Уллой, на которую направили главный удар литовские воеводы Н. Радзивилл и Г. Ходкевич, войско кн. П. И. Шуйского постигла неудача. Ждавшему соединения с ним войску князей В. С. и П. С. Серебряных пришлось вернуться назад. Это вызвало гнев Грозного, обрушившийся на правых и виноватых. Расправа над ними показала, что «гроза государева» постигнет каждого, кто пренебрежет своими воинскими обязанностями, она должна была отвлечь детей боярских и бояр от сомнений в исходе Ливонской войны, которая продолжалась уже пять лет и до сих пор приносила больше смертей и ущерба, чем какое-либо другое военное начинание. Казнен был смоленский наместник Никита Васильевич Шереметев, а его старшего брата Ивана Большого постигла опала. Малейшее неповиновение наказывалось смертью. Так, за отказ одеть «машкару» (потешную маску) на царском пиру князь Репнин, отличившийся под Полоцком, был захвачен в церкви во время всенощной и убит. Кровавые расправы заставили остальных бояр, боявшихся за свою жизнь, прибегнуть к посредничеству митрополита Афанасия, бывшего протопопа Благовещенского собора, около 10 лет выполнявшего обязанности духовника Ивана IV. Совместное обращение бояр и митрополита к царю «воздерживаться от столь жестокого пролития крови своих подданных невинно без всякой причины и проступка»⁴ подействовало, но ненадолго.

Не меньшую опасность, по мнению царя, представляла и новгородская церковь. Великий Новгород, сохранивший пережитки удельных вольностей, казался все еще непокорным соперником Москвы. Фактическим главой Новгородской республики в свое время наряду с боярским советом был архиепископ. Несмотря на секуляризацию земель, политические позиции и идеологический престиж новгородского владыки, второго по значению церковного иерарха на Руси, оставались очень прочными. Свидетельством недоверия, которое испытывала центральная власть к новгородским архиепископам, является тот факт, что редко кому из них удавалось спокойно кончить жизнь на новгородской кафедре.

В конце XV в. в Новгороде в кругу архиепископа Геннадия была создана «Повесть о белом клобуке», согласно которой новгородский архиепископ рассматривался главой русской церкви. В феврале 1564 г. совместное заседание Освященного собора и Боярской думы рассматривает вопрос о «белом клобуке». Новгородская легенда получила московскую санкцию, но с существенными коррективами. Отныне белый клобук (митру) как знак высшей церковной власти должен был носить не только новгородский архиепископ, но и московский митрополит. Одновременно ликвидировалась и привилегия новгородского архиепископа пользоваться красным воском для утверждения своих грамот. Это право получили московский митрополит и казанский архиепископ. Митрополит, как глава русской церкви, упрочил свою власть над новгородским архиепископом. Это соборное решение подчеркивало незыблемость светской власти царя.

Соборное решение было утверждено только царем и царевичем Иваном. Владимир Андреевич при обсуждении вопроса о новгородской церкви не присутствовал — старицкие князья издавна слыли покровителями новгородцев. По-видимому, победа митрополита над новгородским епископом сопровождалась ухудшением отношений Грозного с удельным старицким князем.

Опасаясь готовящейся над ним расправы, за границу бежал князь А. М. Курбский, не расставшийся с традиционными представлениями знати о свободе отъезда от государя. Для Курбского, навлекшего немилость царя, отъезд был единственным шансом на спасение, трактуемым им как осуществление законного права выбирать любого государя и служить ему, единственной возможностью довести до сведения всех подданных критику в адрес монарха, что и было целью первого послания Курбского Грозному.

Со своих позиций защитника прав феодальной верхушки в централизующемся государстве князь Курбский выступил с резкой и разносторонней критикой царя. В послании старцу Вассиану Муромцеву он бичевал весь строй современной ему России, сокрушаясь «о нерадении же державы, и кривине суда и о несытьстве грабления чужих имений», о поддержке церковью любых начинаний царя. «Где тот святитель, — горестно восклицал Курбский, — возпрети царю или властелем о законопреступных… где лики пророк, обличающих неправедных царей?» Церковники собирают себе «великие богатства» и мучат «убогих братей» голодом и холодом. «Воинский чин» не имеет ни коней, ни оружия, ни даже пропитания. Наконец, «торговые люди» и земледельцы «безмерными данми продаваеми и от немилостивых приставов влачими и без милосердия мучими».⁵ Поэтому некоторые из них бегут из своего отечества, а другие продают детей в вечное рабство.

Курбский, хотя и покинувший своего государя, все надежды на будущее России связывал лишь с ним, но державного властителя он призывал к смирению, правому суду и милосердию. В послании Вассиану Муромцеву слышатся отзвуки недавних публицистических споров: скорбные нотки Ермолая Еразма по поводу тяжелого положения «ратаев», нестяжательские сентенции Максима Грека (учителя Курбского), негодование Пересветова приниженностью положения воинников — напряженное раздумье мыслителей тех времен, когда Адашев и его сподвижники только приступали к преобразованиям. Однако времена Избранной рады ушли в прошлое. А защитник «великородных» «вельмож» аристократ Курбский, апеллируя к ее опыту, лишь противопоставлял «пресветлое православие» Стоглава деспотизму начала опричнины.

Тотчас по получении известия о бегстве Курбского Иван Грозный в сопровождении Владимира Старицкого через Переславль-Залесский отправился в Александрову слободу и в объезд земель по Можайскому и Вяземскому уездам, волости Олешня, принадлежавшей старицкому князю, а затем в дворцовые села в Верее и Вышгороде. Все эти земли, кроме Вереи, промененной Владимиру Старицкому, вскоре войдут в опричнину. Во время этого путешествия Грозный ответил на первое послание Курбского, в котором пытался и оправдаться перед ним, и изложить свои представления о самодержавной власти. Неограниченность воли монарха, власть которого санкционирована церковью и богом, — вот лейтмотив его рассуждений. «Жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же» — единственный, по мнению Грозного, принцип самодержавной власти, которым утверждалась необходимость полного подчинения божественной воле монарха всех подданных.⁶ Разгоряченное страхом воображение царя рисовало всех бояр потенциальными врагами и изменниками. В многословном послании он с яростью перечисляет грехи не только своих теперешних подданных, но и их дедов и отцов, и обосновывает свои права на «православное истинное христианское самодержавство» в тот период, когда для его укрепления он прибег к террору. Поэтому ответ Грозного Курбскому июня-июля 1564 г., как доказали советские и зарубежные слависты, звучал злободневно.

1564 г. принес не только бегство Курбского, но и поражение в борьбе с Ливонией. Война принимала затяжной характер. Осенью 1564 г. правительство Ивана IV, не имея сил сражаться сразу с несколькими государствами, заключило семилетний мир со Швецией ценой признания шведской власти над Ревелем, Перновом (Пярну) и другими городами Северной Эстонии.

Осенью 1564 г. литовское войско, в котором находился и Курбский, перешло в контрнаступление на западе. Согласованно с Сигизмундом II к Рязани подступил и крымский хан Девлет-Гирей. Город спасла находчивость будущих опричников Басмановых, набравших отряд служилых людей из своих рязанских имений.

К концу 1564 г. положение на границах государства было напряженное. Литовским войскам удалось занять пограничную крепость Озерище. Набег Девлет-Гирея привел царя в панику. На ливонском театре военных действий тоже не видно было никаких обнадеживающих признаков улучшения.

Да и в экономике страны стали заметны кризисные явления. Давало себя знать многолетнее напряжение хозяйства. Тяжелые подати привели к запустению Новгородской земли. В Бежецкой пятине пустоши составляли 12 % против 3 в 1551 г. После голодного 1561 г. хозяйственное разорение распространилось на Можайский и Волоколамский уезды. В таких условиях политика Грозного сделала еще один поворот. Союз с церковью был недостаточен. Опора на боярскую и княжескую верхушку не выдержала испытания временем. Чтобы «обуздать» Россию, «поднять ее на дыбы», как это сделал позднее Петр I, казалось, нужны были самые крутые меры.