Конец Ливонской войны

Конец Ливонской войны

Внешняя политика России периода «удела» 1575–1576 гг. продолжала традиции предшествующего времени. Грозный всячески старался упрочить отношения с Англией, одержимый мыслью об окружавших его изменах, которые могут вынудить его бежать из России и искать покровительства английской королевы. 29 ноября 1575 г. на приеме английского гонца Сильвестра он доверительно объяснял ему причины передачи власти Симеону Бекбулатовичу. На второй встрече, 29 января 1576 г., Иван IV угрожал, что в случае несогласия англичан на его просьбу о «предоставлении убежища» отнимет у них торговые привилегии и передаст их голландцам и венецианцам[169].

Не рассчитывая на успех своей кандидатуры на польский престол, Грозный стремился использовать бескоролевье для установления союзнических отношений с Империей. 27 января 1576 г. в Можайске царь принимал имперских послов И. Кобенцеля и Д. Принца (из Бухау)[170]. Они привезли Грозному предложение императора Максимилиана II заключить союз против османов. В далекой перспективе император обещал Ивану IV «все цесарство Греческое на восход солнца», которое, правда, нужно было еще завоевать. От Грозного Максимилиан ожидал поддержки кандидатуры своего сына Эрнста на польский престол. Царь склонен был «отдать» императору Польшу и выступить сторонником кандидатуры Эрнста, говорил и о готовности включиться в антиосманский союз, но при этом делал одну существенную оговорку — Великое княжество Литовское (к тому же с Киевом) и Ливония должны были войти в состав Русского государства. Посольство З. Сугорского и А. Арцыбашева, направленное с этими предложениями к Максимилиану II, в августе 1576 г. прибыло в Регенсбург, где тогда заседал имперский рейхстаг. Переговоры не дали никаких результатов. Камнем преткновения оставалась Ливония, которую Империя не хотела передавать под власть Ивана IV[171]. 28 января 1576 г. царь отправил в Речь Посполитую с Л. З. Новосильцевым две грамоты в духе русско-имперских переговоров: в одной — польской знати — он рекомендовал кандидатуру Эрнста на польский трон, в другой — литовским панам-раде — предлагал в качестве литовского великого князя себя или старшего сына[172].

Во время бескоролевья в Речи Посполитой Грозный предпринимает наступление в Ливонии. Оно явилось ответом на нападение ливонских и литовских войск на г. Салис (1 декабря 1575 г.). В январе 1576 г. были взяты ливонско-шведские крепости Коловер, Гапсаль и Падца[173]. Но решающих побед достичь не удалось. Продолжавшиеся одновременно мирные переговоры со Швецией практически не сдвинулись с места. Тем временем события в Польше развивались не так, как того хотел бы царь. Слухи о переговорах Грозного с Максимилианом II распространились быстро и оказали сильное влияние на то, чтобы чаша весов во время элекции короля склонилась в пользу семиградского воеводы. 1 мая 1576 г. Стефан Баторий был коронован в Варшаве, а 3 июня избран на престол в Литве. Известие о вступления на престол Баторий отправил Ивану IV с послами Ю. Городенским и Л. Буховицким (прибыли в Москву 27 октября 1576 г.). 4 ноября они были приняты царем[174]. Баторий был крайне заинтересован в продлении перемирия с Россией. Ему надо было выиграть время, чтобы подчинить мятежный Гданьск. Переговоры в Москве происходили в обстановке взаимных жалоб на всевозможные «обиды» и оказались безрезультатными. Впрочем, от продолжения диалога с Баторием Иван IV не отказался и дал согласие на приезд в Москву «великих послов» короля.

Надежды Ивана IV на русско-имперский союз не оправдались. 11 октября 1576 г. скончался император Максимилиан II, и на престол вступил Рудольф II, четко еще не определивший свою внешнеполитическую линию.

«Великое посольство» Речи Посполитой отправилось в Москву в январе 1577 г. Его возглавлял мазовецкий воевода С. Крыйский. Баторий не рассчитывал, что ему удастся достигнуть прочного «замирения» с «московитом». Войну с Россией он считал одной из главных внешнеполитических задач. Поэтому цель посольства С. Крыйского была весьма скромной — выиграть время, необходимое польскому королю для подготовки вооруженного противоборства с Иваном IV. Баторий дал послам инструкцию не спешить с ведением переговоров и включить в состав вопросов, подлежавших обсуждению, уход русских войск из Прибалтики. Польский король отлично представлял себе, что на это Грозный не пойдет. Посольство двигалось медленно, к тому же Крыйский заболел. Только в августе 1577 г. послы должны были пересечь границу России, но начавшиеся военные действия в Ливонии задержали их приезд[175].

Иной план решения ливонской проблемы избрал Иван IV. Покончив с «маскарадом», т. е. лишив Симеона Бекбулатовича великого княжения, он решил нанести удар по шведским владениям в Прибалтике, а затем и по польским. В начале 1576 г. его «голдовник» (вассал) Магнус взял замок Лемзель. 23 октября к Колывани (Таллину) отправлено было большое войско с «нарядом» (артиллерией), необходимым для штурма этой крупной крепости. 23 января 1577 г. город был осажден. В боях под Колыванью погиб один из видных военачальников — боярин И. В. Шереметев Меньшой. Не добившись результата, 13 марта войско отступило[176].

На южных рубежах страны в 1576 г. продолжало сохраняться стабильное положение. В мае и августе по сложившемуся порядку «на берег» посланы были войска[177]. В июле в Европе распространились слухи о победе русских над крымцами, которых погибло якобы 20 тыс. или даже 30 тыс. человек[178]. Возможно, это было отзвуком взятия казаками Ислам-Керменя на Днепре, о чем сообщил в Москву предводитель казаков А. Веревкин 15 августа. В сентябре крымцы приходили к Новгород-Северскому и на «темниковские места». Все это были действия местного значения. После смерти султана Селима II (1574 г.) Мурад III ввиду предстоявшей войны с Ираном пытался наладить отношения с Россией. Тем временем в Иране после смерти шаха Тахмаспа I (1576 г.) разгорелась междоусобная борьба, в ходе которой престол занял Мухаммед Ходабенде. Русско-турецкие отношения осложнялись тем, что султан был союзником Стефана Батория. Когда из Москвы выехал турецкий посол Андрей Свир (прибывший на Русь в 1575 г. с грамотой Мурада), то в грамоте Ивана IV от 5 марта 1577 г., которую он вез с собой, содержались только общие заверения в желательности развития между странами торговых отношений[179]. На масленице 1577 г. хан Большой Ногайской Орды Тинехмет (Тин-Ахмат) по просьбе крымского хана посылал своих людей на алатырские и темниковские места[180]. 29 июня 1577 г. крымский хан Девлет-Гирей умер. На престол вступил его сын Магмет-Гирей, положение которого не было достаточно прочным. К тому же крымские войска по-прежнему были отвлечены набегами на земли Речи Посполитой. Словом, обстановка на юге России благоприятствовала проведению Иваном IV активных действий в Ливонии.

В связи с предполагавшимся новым ливонским походом Грозный с целью укрепления престижа высшего командования войском производит ряд воевод в бояре и окольничие. К апрелю 1577 г. боярином стал кн. В. Ф. Скопин-Шуйский, а к июню — из окольничих Д. И. Годунов. В феврале 1578 т. среди бояр называется кн. В. И. Мстиславский. Число окольничих пополнилось С. В. Годуновым (к апрелю), кн. Т. И. Долгоруким (к концу 1576 г.), М. Т. Петровым-Соловым, отцом жены наследника престола (к июню), и Б. В. Шеиным (в 1577/78 г.)[181].

Решения о начале нового ливонского похода были приняты 10 февраля и в апреле 1577 г.[182] Однако выступление войск задержалось. Только обеспечив тыл, «устроя берег» (в мае), 8 июня Иван IV выехал с войском из Новгорода и 15 июня прибыл в Псков. Здесь царь пробыл больше месяца. До него дошли слухи о «шатости» его вассала принца Магнуса, который в конце 1576 г. вступил в сношения с польским администратором в Ливонии гетманом Г. Ходкевичем. Неудовольствие Магнусом усиливалось из-за ухудшения русско-датских отношений. «Ливонского короля» вызвали срочно в Псков для объяснения. Магнусу удалось оправдаться. Но по заключенному между ним и царем соглашению «король» мог рассчитывать в Ливонии только на небольшую территорию к северу от р. Аа и г. Кесь (Венден), к югу от этой реки[183]. Остальная же часть Ливонии должна была перейти под непосредственное управление царя. 9 июля из Новгорода в направлении Трикатена и Вольмара выступил четырехтысячный отряд кн. Т. Р. Трубецкого, которому удалось у г. Круциборха (Крейцбурга) достигнуть Западной Двины. С Трубецким царь направил коменданту г. Вольмара кн. Александру Полубенскому высокомерное послание, требуя, чтобы гетман не ссорил его со Стефаном Баторием и «из Лифлянские земли выехал»[184].

Положение немногочисленных польских гарнизонов в Ливонии было тяжелым. Войско главного управителя Ливонии гетмана Ходкевича насчитывало всего 4 тыс. человек, и рисковать им он не мог. Не хотел Ходкевич использовать и ливонских немцев (а тем более эстонцев и латышей), боясь их измены. Баторий же как раз с августа 1577 г. приступил к осаде Гданьска и не имел возможности прислать в Ливонию необходимую помощь. Тревожно было также на южных окраинах Речи Посполитой. Еще весной 1577 г. крымцы опустошили Волынь и Подолию[185].

Узнав о малочисленности польских отрядов в Ливонии, 13 июля 1577 г. Иван IV со старшим сыном Иваном выступил в поход из Пскова. Младший его сын Федор, Д. И. Годунов и Борис Федорович были оставлены в Новгороде. Войско Грозного в ливонском походе насчитывало около 30 тыс. человек. В походе принимала участие и татарская конница Симеона Бекбулатовича[186]. 18 июля полки подошли к г. Влеху (Мариенгаузену). Его гарнизон, насчитывавший всего 25 человек, предпочел капитулировать без сопротивления. 24 июля отворил ворота город-крепость Лужа (Люцин), комендант которого изъявил желание перейти на русскую службу. Через три дня (27 июля) сдалась Режица (Резекне). Милостиво приняты были на службу и гарнизон Режицы, и гарнизон капитулировавшего 9 августа г. Невгина (Динабурга)[187]. 12 августа русские войска оказались на берегу Западной Двины. Иван IV подошел к Круциборху (Крейцбургу), затем к лежавшему севернее Двины Левдуну. Гарнизон его был отпущен. 20 августа был взят Чиствин (Зессвеген), на следующий день — Гольбин (Шванебург), а еще через день (22 августа) — и Борзун (Беран)[188].

В результате стремительного движения русских войск Ливония оказалась под угрозой полного расчленения на две части по р. Двине. Успех замысла Ивана IV связан был с военно-политическим положением в Ливонии. Создание «Ливонского королевства» порождало у части прибалтийских немцев, недовольных польским владычеством, иллюзию возможности приобрести государственную самостоятельность под эгидой Магнуса. В начале кампании «король» написал воззвание, в котором призывал жителей не оказывать сопротивления русским. Магнус заявлял, что действует не только в полном согласии с царем, но и с одобрения императора[189]. Когда царь подходил к Куконосу (Кокенгаузену), осуществляя план рассечения Ливонии на две части, он узнал, что 14 августа 1577 г. г. Кесь (Венден) перешла на сторону Магнуса и что жители Куконоса также приняли его «покровительство». В грамоте, адресованной царю, Магнус писал, что это именно ему сдались Кесь, Голбин, Чиствин, Левдун, Борзун, Ленавард, Куконос — всего 18 городов. Получив послание «ливонского короля», Иван IV пришел в бешенство. Дело было не только в том, что ряд названных Магнусом городов находился за пределами территории, входившей в «Ливонское королевство». Предъявляя претензии на большинство завоеванных Иваном IV городов, Магнус присваивал лавры победителя в войне, которую Грозный считал своим триумфом. Царь сразу же написал вассалу резкое письмо, в котором объявил, что если Магнус не желает соблюдать псковское соглашение, то пусть отправляется к себе на Эзель или в Данию[190].

Одновременно Грозный направил большой отряд во главе с окольничим П. И. Татевым к Куконосу. За сопротивление воле царя и переход на сторону Магнуса почти весь гарнизон города был истреблен. Под Куконосом Грозный получил известие о прибытии к русской границе польского посольства Крыйского. 28 августа Грозный сообщил послам, что им «не пригоже» идти в Ливонию, а сам двинулся к северу, по направлению к Ерле. По пути он узнал, что Магнус занял Вольмар. Туда было срочно направлено войско во главе с приближенными к царю Б. Я. Бельским и Д. И. Черемисиновым. 1 сентября город был взят, а большинство гарнизона истреблено. В плен попал комендант крепости А. Полубенский[191]. Пять дней продолжалась осада Кеси. После сильнейшего обстрела город был взят (5 сентября). Затем сдались Трикатен (10 сентября)[192]. и еще несколько крепостей. Наступала осень, и кампания в Ливонии заканчивалась.

Из Вольмара Грозный написал торжествующее и полное сарказма послание Курбскому. Как известно, именно из Вольмара в 1564 г. князь Андрей направил царю первое послание после побега. Теперь же Грозный отвечал из того же города крамольному боярину. Он писал: «Где еси хотел успокоен быти от всех твоих трудов, в Вольмере, и тут на твой покой бог нас принес». 12 сентября Грозный пишет грамоты Стефану Баторию, литовскому маршалу Яну Ходкевичу и сбежавшему в Литву «изменнику» Тимохе Тетерину. Литовского вельможу графа Я. Ходкевича царь именует уважительно «мужъ храбрый и велемудрый и дородный». Он рассчитывает на то, что Ян Ходкевич передаст Баторию, чтобы тот «нашие вотчины Лифлянские земли не воевал». В нашей Лифляндской земле, продолжал царь, «во многих местах нет того места, где бы не токмо коня нашего ноги, и наши ноги не были, и воды, в котором месте из рек и изо озер не пили есмя». Во время бескоролевья Я. Ходкевич вел себя уклончиво: интригуя в Литве против русской кандидатуры, он тайно сносился с «московитами», что породило у Грозного иллюзию благожелательного отношения к нему литовского гетмана. Стефану Баторию Иван IV предлагал мир на условиях перехода всей Ливонии под власть России. Послания за рубеж отправлены были с Полубенским, которого царь милостиво отпустил восвояси[193].

Итак, цели, поставленные Грозным во время похода 1577 г., были осуществлены. Основная часть Ливонии к северу от Западной Двины (за исключением Колывани) перешла под власть Ивана IV и его союзника Магнуса. Это было крупным успехом, причем достигнутым без каких-либо серьезных баталий. О значении похода свидетельствовали и отклики на него в европейской публицистике 1577–1578 гг. Так, в 1577 г. в связи с ливонским походом напечатан был «летучий» листок, а в 1578 г. вышли «Описание Европейской Сарматии» польского хрониста Александра Гваньини и Ливонская хроника Бальтазара Рюссова. В них читателя запугивали успехами русских войск, расписывали ужасы, творившиеся Грозным, и т. п[194].

Из того, что Иван IV «не решился осаждать Ригу», Р. Г. Скрынников сделал вывод: поход «с самого начала приобрел характер наступательной операции с ограниченными целями», ввиду того что «русское правительство считало основным противником Швецию и рассчитывало добиться полного изгнания шведов из Ливонии»[195]. Приведенные суждения исключают друг друга. Поход с «ограниченными целями» не мог ставить задачу изгнания шведов из Ливонии. Но главное — поход 1577 г. имел целью решение Ливонской войны в целом.

Правительство Ивана IV отлично понимало, что для присоединения Риги и Курляндии условия еще не созрели. Судя по всему, его задачей было упрочить свою власть на основной части территории Ливонии, лежащей к северу от Двины. Вопрос о Колывани должен был решаться позднее. Ту же цель преследовала начавшая интенсивно проводиться с 1577 г. политика испомещения служилых людей на присоединенных с 1572 г. ливонских землях. Наделение землей производилось за счет орденских и епископских владений, перешедших в ходе войны в ведение государева дворца[196]. Одновременно правительство приступило к созданию прочного наместнического аппарата в Ливонии и подчинило в 1577 г. этот край, изобиловавший замками и крепостями, ведению Городового приказа[197]. Большую роль в управлении краем играли дьяки: в Нарве — И. Андреев (1576–1578), П. Пестов (1580), в Пернове — Вас. Алексеев (1576–1581) и др.

Закончив военную кампанию,[198]. Грозный решил закрепить успехи дипломатическими акциями. В сентябре 1577 г., направляя послание Баторию, он посылает миссию Ждана Квашнина в Империю с целью укрепить союзнические отношения с Рудольфом II. Квашнин вернулся в Москву в июне 1578 г. без каких-либо существенных результатов. Император настаивал на уходе русских войск из Ливонии и склонял царя на этих условиях примириться с Баторием[199].

Внешнеполитическая обстановка для России с конца 1577 г. постепенно ухудшалась. В декабре прекратил сопротивление Баторию Гданьск, и у польского короля были теперь развязаны руки для противоборства с Иваном IV. В преддверии войны с Ираном Турция заключила 5 ноября мир с Польшей, что также существенно улучшило положение Речи Посполитой. Империя не была уже столь сильно заинтересована в создании антиосманской лиги, а следовательно, и в союзе с Россией, ибо в том же 1577 г. заключила с Портой перемирие. После длительной остановки в Орше 10 января 1578 г. в Москву прибыло посольство Крыйского. Переговоры с ним Грозный пытался вести «с позиции силы». Он не останавливался даже перед прямым оскорблением королевского достоинства Батория. Но в конце концов здравый смысл в нем восторжествовал, и царь согласился на заключение трехлетнего перемирия (с Благовещенья 1578 г.). Фактически же перемирие заключено не было, ибо Иван IV подписал один вариант докончания, в котором Ливония (в том числе Лифляндия и Курляндия) объявлялась русским владением, а польские послы — другой, не содержавший этого пункта[200].

Тем временем Варшавский сейм (январь — март 1578 г.) принял решение возобновить войну с Россией и для этой цели произвести сбор денежных средств с населения, необходимых для финансирования новой кампании, и в первую очередь для платы наемным войскам. Реализация постановления оказалась делом хлопотным и долговременным. Налоги собраны были только к началу 1579 г.

Не были еще урегулированы отношения Речи Посполитой с Крымом. В феврале 1578 г. хан совершил очередной опустошительный набег на Волынь и Подолию[201]. Только к сентябрю Польше при посредничестве Османской империи удалось добиться заключения мира с Магмет-Гиреем. В угоду султану Баторий распорядился казнить во Львове захваченного запорожского атамана Ивана Подкову, который незадолго до этого на некоторое время подчинил Валахию. Весной 1578 г. стотысячная османская армия вторглась в Закавказье. Началась затяжная турецко-иранская война, в которой на стороне султана в 1579 г. принял участие и крымский хан. Весной 1578 г. Москву посетило представительное посольство из Кабарды. Во главе его стоял Камбулат Идарович (брат Темрюка), старший кабардинский князь. Оно било челом в службу Ивану IV «ото всее черкаские Кабарды» и просило построить город на Тереке как опорный пункт. Город был построен, но вскоре (в 1579 г.) снесен по просьбе Магмет-Гирея, с которым правительство Грозного старалось поддерживать добрососедские отношения. Сын Камбулата остался в Москве, принял православие и вошел в круг придворной знати[202]. Позднее Борис Камбулатович Черкасский женился на одной из дочерей Н. Р. Юрьева.

В 1578 г. намечался союз Речи Посполитой со Швецией на почве совместной борьбы в Ливонии против Ивана IV. Осенью 1578 г. Москву посетило посольство датского короля Фредерика II во главе с Яковом Ульфельдом. 1 сентября был даже заключен договор о пятнадцатилетнем перемирии, подтверждавший условия предшествующего соглашения (1562 г.). Согласно договору, датский король признавал Ливонию владением Ивана IV и получал взамен признание нерушимости старинной русско-норвежской границы (Норвегия была провинцией Дании). Но в 1579 г. Фредерик II отказался ратифицировать достигнутое соглашение, усмотрев в нем ущерб интересам Дании[203]. Постепенно Россия оказывалась в состоянии внешнеполитической изоляции. Военные действия в конце 1577 и в 1578 г. велись вяло. Противники постепенно теснили русских. В ноябре 1577 г. литовцы хитростью завладели Невгином (Динабургом), а вскоре Кесью (Венденом). Было потеряно и еще несколько крепостей. В конце 1577 г. в прямые переговоры с Баторием вступил Магнус. В начале следующего года он открыто изменил царю[204].

Весть о падении Невгина пришла к царю 6 ноября 1577 г., когда он находился в Хутынском монастыре (под Новгородом). Грозный отдал распоряжение о походе к Кеси. Но поход не состоялся, ибо дети боярские не собрались. Только 1 февраля 1578 г. войска наконец выступили, стояли под Кесью четыре недели, но, видя безрезультатность осады, отступили. 27 июня под Кесь снова были посланы войска, но «воеводы опять замешкались, а к Кеси не пошли». 28 октября полки двинулись под Полчев, находившийся под шведской эгидой. На этот раз им сопутствовал успех. Город был взят. В плену оказалось 200 человек. Снова началась осада Кеси и продолжалась пять дней. В крепостной стене удалось сделать пролом, но тут на помощь осажденным подоспело польско-литовское войско, у русских же воевод «людей было мало». В итоге они потерпели сокрушительное поражение. Боярин кн. В. А. Сицкий, окольничий В. Ф. Воронцов были убиты. Окольничий кн. П. И. Татев, кн. П. И. Хворостинин, дьяк А. Клобуков попали в плен. Боярин кн. И. Ю. Голицын, сопровождаемый другими воеводами и дьяком А. Щелкаловым, позорно бежал с поля боя. Таков был печальный результат битвы у Кеси 21 октября 1578 г. Как бы «в отместку» разгневанный Грозный учинил расправу над пленными ливонцами в Москве. Тогда же была разгромлена и протестантская община в столице[205].

Начало Ливонской войны сопровождалось выселением части немецкого купечества лютеранского вероисповедания из Прибалтики в русские города. С 1570 г. в связи с созданием «Ливонского королевства» Магнуса Иван IV стал выказывать этим ливонским переселенцам свое расположение. Часть из них, поселенная в Москве в Немецкой слободе, получила возможность построить кирху. Горсей писал о «приведенных из Нарвы и Дерпта немецких или ливонских купцах и дворянах высокого происхождения, которых он (царь. — А. З.) расселил с их семьями под Москвой и дал свободу вероисповедания, позволив открыть свою церковь». Впрочем, с протестантизмом, как таковым, Грозный всегда вел непримиримую борьбу. Одним из ее проявлений был диспут царя с протестантским священником Яном Рокитой в 1570 г. Дело кончилось разгромом Немецкой слободы. Об этом сообщает И. Бох, побывавший в Москве в ноябре 1578 г.[206] По свидетельству современников, инициаторами разгрома были митрополит и духовенство. В начале XVII в. француз Жак Маржерет, служивший у Бориса Годунова, рассказывал, что Иван IV разрешил пленным ливонцам открыть «два храма» в Москве, но впоследствии они «были разрушены и все их дома были разорены». Причиной царского гнева Маржерет считал высокомерие ливонцев и огромные доходы, которые они получали от продажи хмельных напитков[207]. Думаю, что к числу причин разгрома слободы относятся и неудачи в Ливонии, и измена Магнуса в 1578 г.

Понимая угрозу, нависшую над русскими приобретениями в Прибалтике, Грозный попытался решить дело путем переговоров, не отказываясь и от продолжения военных действий. 7 января 1579 г. из Александровской слободы он посылает к Баторию гонца Андрея Михалкова с предложением возобновить переговоры и прислать в Москву «великих послов». Впрочем, еще ранее (в начале декабря 1578 г.) принимается решение «итти на свое государево дело и на земское, на Немецкую и на Литовскую землю». Речь, очевидно, шла о Курляндии, находившейся под литовской администрацией. Для похода было собрано большое войско. По преувеличенным данным папского нунция в Варшаве Калигари (июль 1579 г.), оно достигало 200 тыс. человек. По соображениям общего порядка Р. Г. Скрынников весьма правдоподобно считает, что его численность «превышала 30 тыс. человек». Формирование войска происходило в трудных условиях хозяйственной разрухи в стране. Число «нетчиков» (уклонявшихся от мобилизации), судя по данным, относящимся к Вотской пятине (декабрь 1578 г.),[208]. было очень велико. По слухам, циркулировавшим в Речи Посполитой в апреле 1579 г., Иван IV тяжело заболел. Он вызвал к себе в Слободу высших иерархов и объявил сына Ивана наследником престола[209]. Хотя (если эти слухи верны) уже вскоре Грозный выздоровел и начал подготовку к походу. 1 июня 1579 г. снова принимается решение идти на «Немецкую и на Литовскую землю». Немного спустя Иван IV направился из Новгорода в Псков[210].

Готовился к решительной схватке и Стефан Баторий. Начиная кампанию 1579 г., он посылает гонца В. Лопатинского к царю с грамотой, в которой перечисляет все «обиды» и объявляет ему войну[211]. 30 июня Баторий двинулся в поход. Его войско насчитывало примерно 60 тыс. человек, но реально он мог располагать 40 тыс. воинов. Перед выступлением Баторий торжественно объявил, что хочет довести «кривды» над царем Иваном, т. е. отомстить Грозному, а не «позыскивает» вред, причиненный Речи Посполитой Россией[212]. В августе он составляет воззвание к русскому народу, которому якобы хочет вернуть «свободы и права». Король явно рассчитывал на то, что ему удастся использовать в своекорыстных целях недовольство царем Иваном на Руси. Надежды Батория на какие-то выступления в «Московии» против царя в ходе его кампании основывались на неверной информации о внутриполитическом положении страны и в дальнейшем не сбылись.

В ответ на «манифест» Батория в канцелярии Ивана IV изготовлена была грамота «к литовскому королю Степану Обатуру с Москвы от духовного чину», бояр, «детей боярских и ото всяких чинов людей… против его… грамоты со многою укоризною и з бесчестьем»[213]. Грамота не сохранилась, и сведение о ней содержится только в описи архива Посольского приказа 1626 г. Датирована она 7087 г., т. е. временем не позднее августа 1579 г. А так как она была ответом на «манифест» Батория, то ее и следует датировать этим месяцем[214]. Б. Н. Флоря полагает, что, несмотря на ссылку на «всяких чинов людей», грамота не была принята или утверждена Земским собором[215]. Скорее всего опись называет черновик грамоты, не получивший официальной санкции. Это объясняется тем, что ближайшие по времени события привели Грозного к мысли о необходимости скорейших поисков мирного урегулирования, а не конфронтации с Баторием.

При выборе направления основного удара по «московитам» среди военачальников Батория раздавались голоса в пользу того, чтобы идти через Ливонию на Псков[216]. Однако этот вариант похода король отверг. Опустошенная военными действиями 1572–1578 гг. Ливония изобиловала к тому же многочисленными городками-крепостями с русскими гарнизонами. Местное латышское и эстонское население враждебно относилось к «освободителям» из Речи Посполитой. Поэтому Ливония представлялась Баторию крайне неудобной ареной для военных баталий с русскими. Главной целью похода он выбрал Полоцк, который находился на путях в основные русские земли и к тому же был слабо укреплен (его крепостные стены были деревянными). Взятие Полоцка, завоеванного Иваном IV в 1563 г., могло иметь не только моральный и военно-стратегический, но и международный резонанс и оказать большое влияние на исход войны. Таков, возможно, был ход размышлений Батория, когда он решил целью кампании 1579 г. сделать Полоцк.

Иван IV готовился в это время к вторжению в Курляндию. 7 июля он посылал туда воевод кн. Д. И. Хилкова и М. А. Безнина на «разведку»[217]. В составе их полков насчитывалось до 20 тыс. ногайцев и татар. Они перешли Двину у Куконоса, но были отозваны, как только царь получил известие о походе Батория к Полоцку.

Продвигаясь к Полоцку, Баторий взял небольшие крепости Козьян, Красный и Ситну (28 и 31 июля и 4 августа)[218]. О планах Батория идти на Полоцк или Смоленск в конце июня сообщил Грозному его гонец А. Михалков, вернувшийся из Польши. 1 августа навстречу королю из Пскова к Соколу двинулись войска Ф. В. Шереметева. Посланные к Полоцку воеводы (кн. Ф. И. Мстиславский, кн. П. Т. Шейдяков, Ф. В. Шереметев) так и не достигли города, заняв оборонительные позиции на линии Невель — Остров — Сокол. Сам царь к Полоцку «притти не поспешил, потому что люди были в розни», и к тому же он отпустил из Новгорода в Курляндию «воевод своих». Под Полоцком армия Батория насчитывала 16 тыс. человек, тогда как гарнизон мог располагать только 6 тыс. воинов во главе с воеводами кн. В. И. Телятевским, П. И. Волынским, кн. Д. М. Щербатым, И. Г. Зюзиным. После длительной и стойкой обороны крепость 1 сентября 1579 г. капитулировала[219].

Официальная версия падения Полоцка сводилась к тому, что Баторий город «взял изменою, потому что воеводы были в Полоцке глупы и худы: как голов и сотников побили, и воеводы королю и город сдали, а сами били челом королю в службу». После падения Полоцка Баторий считал кампанию законченной. Взятия крепостей Туровли, Сокола (4 и 25 сентября) и Суши (6 октября) были ее заключительными аккордами. 16 сентября Баторий направил послание Ивану IV, в котором громогласно извещал о своих победах и требовал отпустить гонца В. Лопатинского, задержанного Грозным[220]. На четвертый день после падения Сокола Андрей Курбский в Полоцке составляет ответ на вольмарское послание царя. Теперь настал черед торжествовать кн. Андрею. Он издевательски пишет: «..яко един хороняка и бегун трепещет и исчезает, никому же гонящу тя». Снова и снова Курбский бичует «издавна кровопивственный» род Грозного, обличает царя, который «затворил… царство Руское, сиречь свободное естество человеческое, аки во аде твердыни, и кто бы из земли твоей поехал… ты называешь того изменником»[221].

Войну в 1579 г. Ивану IV приходилось вести на два фронта: против Батория и против шведского короля. Впрочем, действия шведов были малоэффективными. 18 июля шведские корабли сожгли предместья Ивангорода и Нарвы. 27 сентября шведы под командованием Г. Горна подошли к Нарве. Но и на этот раз после двухнедельной осады они вынуждены были отойти, потеряв под стенами города, по слухам, 4 тыс. человек. На помощь Нарве высланы были полки кн. Т. Р. Трубецкого и татары кн. Д. И. Хилкова[222].

После падения Сокола Иван IV принял было решение о походе в шведскую Ливонию, но потом его отменил.

Падение Полоцка произвело на Ивана IV удручающее впечатление. Вместо активных действий он отсиживался в Пскове, что не чем иным, как шоком, объяснить нельзя. В период кампании 1579 г. кн. И. Ф. Мстиславский предлагал царю направить его и царевичей с войсками в Полоцк «для противодействия польскому королю». Но Грозный усмотрел в этом «коварный план» измены и отверг его. После падения Полоцка и Сокола он обрушился с бранными словами на воевод, и в первую очередь на Мстиславского, говоря: «Ты, старый пес, до сих пор насыщен полностью литовским духом». Ты предлагал мне «подвергнуть крайней опасности моих сыновей». В гневе царь отколотил старого боярина палкой[223].

Составитель одного летописца объясняет бездеятельность царя вмешательством его лекаря — наушника Елисея Бомелия. Когда царь находился в Пскове, «и не велел ему против короля итти немчин доктор Елисей — норовил литовскому королю. И царь за то его казнил смертью». Елисей Бомелий — один из самых ненавидимых русскими современниками любимцев Грозного. Вестфальский немец, прибывший в Россию из Англии, стал придворным медиком Грозного и со временем приобрел влияние на царя. По словам Горсея, Бомелий «жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр было радо его падению». Псковский летописец называл его «лютым волхвом», Горсей — «лживым колдуном». Он, по словам Псковского летописца, «множества роду боярского взусти убити цареви, последи самого приведе наконец же бежати в Английскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити»[224]. Бомелий был подвергнут мучительным пыткам, в результате которых и погиб.

Надежды на быстрое окончание Ливонской войны Грозный теперь возлагал исключительно на дипломатию. 28 сентября 1579 г. от имени бояр И. Ф. и В. И. Мстиславских и Н. Р. Юрьева решено было отправить грамоту виленскому воеводе Н. Радзивиллу с просьбой содействовать заключению мира между монархами. Почти одновременно (1 октября) Грозный в Пскове пишет раздраженное письмо Баторию. В нем он отвечает на «укоризны» короля и вспоминает измену Курбского. Стефан якобы «но Курбсково думе» хочет погубить царя. «Уповая на божью всещедрую милость», царь ожидает победы над всеми своими врагами. Впрочем, это послание вряд ли было отправлено. Ни в польских делах, ни в Литовской метрике его нет. Дошло оно всего в одном сборнике 20-30-х годов XVII в., правда имеющем официозное происхождение[225]. Взрыв гнева, очевидно, сменился у царя надеждой на мирное соглашение с королем, чему подобное послание могло бы только помешать.

Вскоре Иван IV покинул Псков и направился в Новгород[226]. Здесь он 17 ноября принял и отпустил с грамотой к Баторию польского гонца Богдана Проселко. Грозный выражал в ней желание начать мирные переговоры с «великими послами» польского короля. Вернувшись 29 декабря в Москву, Иван IV отпустил и задержанного ранее гонца В. Лопатинского, чтобы снять и это препятствие для возобновления переговоров. В январе 1580 г. гонец в Польшу Е. И. Благово вез Баторию новые предложения о возобновлении переговоров с Россией. 12 марта был отправлен в Вену гонец Афанасий Резанов с поручением ценой согласия на антиосманский союз склонить императора к поддержке России и воздействию на Батория, чтобы тот умерил свой воинственный пыл и заключил мир с Иваном IV[227].

Настойчиво стремясь к миру, Грозный считался и с возможностью продолжения военных действий. Необходимость изыскать для этой цели денежные средства и обеспечить служилых людей поместьями заставила его обратить внимание на монастырские земли. В начале 1580 г. созывается церковный собор, который принимает приговор о монастырских землях. Сохранились два его текста. Один датирован 15 января 1580 г., а другой — 15 января 1581 г. (последний включен в так называемые дополнительные статьи к Судебнику 1550 г., использованные при составлении Сводного Судебника начала XVII в.)[228]. Разница между текстами невелика. Она сводится к тому, что в приговоре, датированном 1581 г., отсутствует конечная часть, посвященная вопросу о закладных землях, о безденежном (без компенсации) характере конфискации новоприобретенных земель и о «княженецких» (княжеских) вотчинах. В литературе существуют две точки зрения о взаимоотношении текстов приговоров 1580 и 1581 гг. Согласно одной из них, речь должна идти о двух различных уложениях, принятых в 1580 и 1581 гг. (С. Б. Веселовский, С. О. Шмидт, В. И. Корецкий);[229]. согласно второй, текст 1581 г. представляет собой сокращенную выписку из приговора 1580 г. (А. И. Андреев, Б. Н. Флоря, Р. Г. Скрынников)[230]. Теперь мне эта точка зрения представляется более обоснованной.

В преамбуле приговора 1580 г. говорилось, что церковный собор, на котором присутствовали также царь «со всеми бояры», созывался в связи с чрезвычайными обстоятельствами, прежде всего из-за того, что крымцы, ногайцы, литовский король, немцы и шведы «хотят истребить православие». В то же время монастырские земли «многия же в запустение приидоша… ради пьянственнаго и непотребнаго слабаго жития» монахов. Из-за этого «воинственному чину… оскудения приходят велия». Поэтому, чтобы церкви были бы «без мятежа», а «воинский чин на брань… ополчатца крепцы», было решено следующее. Земли, приобретенные монастырями до 15 января 1580 г., остаются за ними и не подлежат выкупу. Но отныне запрещалось давать земли в монастыри «по душам» (на помин души), разрешались лишь денежные вклады. Монастыри не должны впредь ни покупать земель, ни держать их в закладе. Вопрос о владении монастырями землями княжат должен рассматриваться государем, причем купленные монастырями княжеские земли подлежали конфискации.

Приговор 1580 г. носил двойственный характер: санкционировал неприкосновенность монастырских земель, но запретил пополнение их фонда. Цели сознательно препятствовать «возрождению крупного привилегированного боярского землевладения» (как полагает Р. Г. Скрынников) приговор не ставил. Он озабочен был сохранением наличных богатств церкви и запрещал выкуп любых вотчин, а не только боярских (основная масса вкладов сделана была в монастыри мелкими и средними землевладельцами). По Р. Г. Скрынникову, приговор 1580 г. «лишь подтвердил и детализировал такие основные нормы царского уложения 1572 г., как запрещение духовенству приобретать новые земли и запрещение вотчичам выкупать ранее отданные в церкви земли». И с этим утверждением согласиться нельзя. Приговор 1572 г. запретил продавать и давать на помин души княжеские и боярские вотчины только в крупные монастыри, «где вотчины много», а не во все монастыри. Действенного значения приговор 1572 г. не имел. Иное дело приговор 1580 г., легший в основу практической деятельности правительства, связанной с монастырским землевладением. В перспективе приговор отвечал интересам дворянского землевладения и государевой казны[231]. Но результаты осуществления на практике приговора 1580 г. должны были сказаться не скоро, а между тем война с Речью Посполитой была в самом разгаре.

Мирные акции Грозного Баторий расценил как явный признак слабости царя и решительно их отверг, начав подготовку к новой кампании[232]. А тем временем в Речи Посполитой распространялись фантастические слухи. Так, оршанский староста Филон Кмита 4 января 1580 г. сообщал, что «даже сыновья (царя. — А. З.) с отцом в несогласии… сын же его Федор, за которым стоит немало московских дворян, не в силах переносить далее свирепства отцовской тирании и беспорядок во всех делах»; он, «говорят, решил явиться к Баторию, и его ожидают в Смоленске»[233].

В том же духе писал папский нунций Андреа Калигари: 31 января 1580 г. — что Федор отдалился от отца, а 28 марта — что «царь находится в противоречии с сыновьями и всем народом» и именно поэтому «хочет мира». Эта картина больше соответствовала «желаемому» польскими дипломатами, чем реальности. Подобные слухи питались какими-то разговорами, от которых до действительного положения вещей было очень далеко. Подобный же характер носит и дневниковая запись Яна Зборовского от 21 августа 1580 г. Русские пленные якобы говорили, что царь, не доверяя своим людям, «приказал собраться владыкам, митрополитам со всей земли, просил у них прощения, признаваясь в грехах своих и смиряясь перед богом, в особенности за те убийства, которые чинил над ними, подданными своими, обещал теперь быть добрым… Бедняги москвичи с большим плачем все ему отпустили и присягали верными быть». Присягу, по Б. Н. Флоре, приносили, очевидно, «члены боярской думы и, возможно, представители каких-то других категорий находившихся в Москве служилых людей». Присягала якобы целые районы. Так, какой-то князь послан был в ливонские замки, «чтобы все московские люди перед ним присягали защищаться до смерти от короля»[234]. Что скрывается реально за этими слухами, пока выяснить не удается, а умозрительные догадки вряд ли помогут делу.

М. Н. Тихомиров к 1580 г. относит созыв Земского собора, на котором обсуждались перспективы Ливонской войны. 8 января 1581 г. Филон Кмита писал Стефану Баторию, что схваченные у Холма дети боярские «дали показание, что великий князь в то время имел у себя сейм, желая знать волю всех людей, своих подданных, вести ли войну или заключить мир с вашим королевским величеством. Они показали, что вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир, заявляя, что больше того с их сел не возьмешь, против сильного господаря трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь, на чем и с чем. И говорят, что решили мириться с вашим королевским величеством, отдать все замки инфлянтские, чтобы только добиться перемирия. И не только с вашим королевским величеством, но и с другими, и с царем перекопским»[235].

Экспедиция к Холму, когда в плен попали дети боярские, на которых ссылается Ф. Кмита, состоялась в декабре 1580 г. Поэтому, согласно Б. Н. Флоре, собор мог созываться около ноября — декабря 1580 г. Вопрос о переходе всей Ливонии к Баторию (о чем упоминает Кмита) встал только в августе, а переговоры возобновились и того позже (12 октября). Отзвук этого «собора» якобы звучал в инструкции 1582 г., данной послу Ф. А. Писемскому. В ней говорилось: «.. в которых людех и была шатость, и те люди, вины свои узнав, государю били челом и просили у государя милости, и государь им милость показал»[236]. Я. С. Лурье справедливо считает, что в инструкции речь шла о церковном соборе 1580 г. Думается, то же самое можно сказать и о путаном известии Ф. Кмиты[237].

Начиная кампанию 1580 г., Баторий 15 июня отправился из Вильны. Его армия насчитывала свыше 48 тыс. человек. На военном совете, созванном в начале июля, обсуждался план проведения операций. Рассматривались три варианта направления похода: на Псков, Смоленск и Великие Луки. Предпочтение было отдано третьему. Великие Луки представляли собой важнейший стратегический пункт, где обычно собирались русские войска, готовясь к военным действиям с Великим княжеством Литовским[238]. Взятие этого города как бы вбивало клин между Ливонией и основными русскими землями. Поэтому захват Великих Лук был важной стратегической целью. Взятие же Смоленска и Пскова, как это и показали последующие события, вряд ли могло быть осуществлено, учитывая даже численность армии Батория.

Узнав о начале похода Батория и его прибытии в Витебск, Иван IV 27 июля 1580 г., «по литовским вестям», выставил полки на западных рубежах[239]. Пытаясь всеми силами склонить Батория к миру, царь 9 июля отправил гонца Ф. Шишмарева с сообщением о скором выезде «великих послов». Король сообщил гонцу, что готов принять послов, но откладывать начало военных действий не будет. Видя нерешительность царя и его готовность идти на уступки, Баторий с августа формулирует основное требование, выполнение которого только и могло бы привести к началу мирных переговоров, — передача всей Ливонии королю. И снова царь просит Стефана задержать продвижение своей армии в глубь России[240].

25 августа 1580 г. принимается решение послать к императору нового гонца (Истому Шевригина), который должен был повторить прежние предложения царя о союзе. Баторий представлялся Грозным в качестве ставленника султана, врага христианства. Царю рисовалась возможность привлечь к антибаториеву союзу и германских князей и даже римского папу[241].

Пока Иван IV тешился иллюзиями, военные действия складывались для России неудачно. 6 августа 1580 г. после ожесточенной бомбардировки капитулировала крепость Велиж. 16 августа взята была крепость Усвят, а 26 августа войска Батория подошли к Великим Лукам. Сюда через день (28 августа) прибыло «великое посольство» Ивана IV — кн. И. И. Сицкий, думный дворянин Р. М. Пивов и дьяк Д. Петелин. Оно привезло мирные предложения Грозного с согласием на уступку Баторию Полоцка, Усвята, Озерища. Отказывался царь и от Курляндии (находившейся под польской эгидой), городов в Ливонии, на которые распространялась власть Магнуса. Но претензии Батория возрастали с каждым часом. Теперь он требовал передать ему Псков, Новгород, Смоленск, не говоря уж о Ливонии. Поэтому дальнейшие переговоры теряли всякий смысл.

Луки были взяты польскими войсками в ночь с 5 на 6 сентября. В городе устроена была резня, во время которой погибло до 7 тыс. человек, в том числе женщины и дети. Затем полякам удалось нанести поражение небольшому отряду русских войск под Торопцом и взять крепости Невель, Озерище и Заволочье. Попытка оршанского старосты Ф. Кмиты с небольшими силами в 9 тыс. человек совершить набег на Смоленск окончилась полным разгромом литовских войск. Неудачливый воевода «пришел в Оршу пеш на шестой день, а с ним четыре человека». Взято было 380 пленных и «наряд» (артиллерия)[242].

27 января 1581 г. Иван IV из Александровской слободы посылает Баторию новые мирные предложения с согласием на дополнительную уступку нескольких городов в Ливонии (Кокенгаузена, Крейцбурга), а также Усвята и Озерища. Взамен царь требовал вернуть Великие Луки и Велиж. В случае успешного начала переговоров царь уполномочивал послов отказаться от нескольких ливонских замков[243]. На это Баторий не пошел, но окончательный ответ послам отложил до решения сейма, стремясь затянуть переговоры до начала следующей кампании. Покинув театр военных действий, Стефан Баторий 3 ноября 1580 г. прибыл в Вильно[244].

Запоздалым отзвуком кампании было сожжение г. Холма в декабре 1580 г., взятие крепости Вороноч на Псковщине и сожжение Руссы (март 1581 г.)[245].

Воспользовавшись тяжелым положением России, ведшей изнурительную войну с Баторием, шведский полководец Понтус Делагарди захватил центр русских владений в Карелии — г. Корелу (4 ноября), в результате чего из 4041 двора там осталось всего 440[246].