Начало войны: «великие замыслы» и колониальные реалии

К началу XVIII в. англичане и французы в Северной Америке уже приобрели определенный опыт ведения боевых действий в специфических колониальных условиях; и те и другие достаточно хорошо познакомились с сильными и слабыми сторонами своего противника. Кроме того, обе стороны, как мы показали в разделе V, уже имели определенные стратегические установки в отношении дальнейшего развития своей экспансии и/или представления о стратегических замыслах друг друга. Все это нашло отражение в разнообразных планах операций против владений соперников, которые с началом Войны за испанское наследство (и даже несколько раньше) стали активно выдвигать представители «колониальных кругов» обеих держав, надеясь осуществить их в случае благоприятного стечения обстоятельств.

Во Франции наибольшее количество всевозможных проектов составил «великий канадский воин» П. Ле Муан д'Ибервиль, большую часть своей жизни сражавшийся с англичанами в различных точках Североамериканского континента (рис. 18). Их суть сводилась к тому, чтобы удержать англичан в рамках полосы между Атлантикой и Аллеганами, которые, с его точки зрения, являлись естественной границей между английскими и французскими колониями, а, кроме того, по возможности всячески стараться ослабить противника, нанося удары по жизненно важным центрам его поселений.

^{Рис. 18. Пьер Ле Муан д'Ибервиль}

В мирном 1701 г. Ибервиль побывал в Нью-Йорке и мог поближе познакомиться с ситуацией, имевшей место в английских колониях. В том же году он писал: «Если будет объявлена война между Францией и Англией и не будет никакой надежды на нейтралитет в Северной Америке между двумя коронами, очевидно, что королю будет очень легко завоевать и уничтожить Новую Англию или, по меньшей мере, существенно приблизиться к этому как путем рейдов в эту страну, так и взятием и разорением нескольких городов или хотя бы деревень и поселений». Признавая, что «Новая Англия» (под этим названием он подразумевал все английские колонии на Атлантическом побережье) гораздо более густо населена, чем французские владения, Ибервиль утверждал, что ее народ отличается «особым малодушием, крайней трусостью и не имеет никакого военного опыта», в то время как канадцы «храбры, очень воинственны и неутомимы в походах», что, с его точки зрения, должно было обеспечить успех предприятия.[1015]

В 1701 г. Ибервиль также составил «Записку о Бостоне и его окрестностях», где излагал свой план организации рейда против столицы Новой Англии. Ссылаясь на опыт предыдущих кампаний, он утверждал, что отряд французов и индейцев зимой легко может достичь Бостона и захватить его стремительной атакой. После этого, с его точки зрения, следовало опустошить окрестности города, чтобы заставить их жителей покинуть свои дома и переселиться в другие колонии. По его словам, «взятие Бостона неминуемо повлекло бы за собой разорение и упадок всей этой страны [Новой Англии. — Ю.А.]. Если уничтожить хлебные запасы на Лонг-Айленде, жителям, чтобы выжить, придется перебираться в Пенсильванию; все это значительно ослабит Нью-Йорк и приведет его в такое состояние, когда он ничего не сможет предпринять против нас». Для достижения еще более полных результатов Ибервиль предлагал послать эскадру, которая должна была подвергнуть Нью-Йорк обстрелу.[1016] При этом он достаточно самоуверенно заявлял, что ирокезы не придут на выручку англичанам, а, наоборот, присоединятся к нему, узнав, что французский отряд возглавляет Ибервиль и его братья, «которые могут обеспечить <…> доверие этих наций».[1017]

После своего возвращения из Луизианы в 1702 г. Ибервиль, будучи серьезно больным, в течение нескольких лет оставался во Франции. В 1702-1705 гг. он составил несколько новых проектов, касающихся борьбы с англичанами в Северной Америке. В отличие от его предыдущих достаточно четких записок эти проекты имели совершенно фантастический характер и были весьма сумбурными. Однако и в них содержались здравые идеи о необходимости укрепления поселений в бухте Мобил,[1018] а в записке 1702 г., касающейся Флориды, Ибервиль совершенно четко предвидел, что англичане из Южной Каролины предпримут нападение на Сан-Агустин.[1019] К некоторым из этих записок мы еще вернемся, когда будем рассматривать ситуацию, сложившуюся в период Войны за испанское наследство на границе Каролины, Луизианы и Флориды, а пока отметим, что в амбициозные, хотя и абсолютно нереальные планы Ибервиля входило нанесение удара и по другим английским колониям. В частности, он предлагал создать мощную индейскую армию из представителей тридцати племен, которая могла бы «уничтожить поселения в Вирджинии, Мэриленде и Пенсильвании».[1020]

В 1702 г. очень четкий и продуманный до мелочей план нападения на Бостон выдвинул барон де Сен-Кастэн, находившийся в то время в метрополии. Он считал, что эту операцию вполне можно осуществить силами, имеющимися в Новой Франции, при условии, что к ним присоединяться еще 500-600 «хороших дикарей». Поздней осенью (после окончания навигации) франко-индейский отряд, собравшись у Кеннебека, должен был незаметно подобраться к столице Новой Англии и захватить ее стремительной атакой, после чего вернуться в Квебек, а затем ранней весной предпринять комбинированную атаку против Нью-Йорка.[1021]

Этим и другим подобным планам[1022] не суждено было осуществиться. В Европе с каждой новой кампанией положение Франции, сражавшейся на многих фронтах, становилось все более сложным. Наряду с военными неудачами, страна столкнулась с серьезными финансовыми затруднениями и рядом внутренних проблем. В этих условиях правительство не могло себе позволить роскошь без большой необходимости выделять значительные силы для второстепенного театра боевых действий, хотя и сам Людовик XIV, и его министр в принципе не исключали возможности при благоприятном стечении обстоятельств осуществить то, что в одном из писем в Квебек было названо «великим замыслом». Записки Ибервиля, Сен-Кастэна и других авторов остались лежать в архиве морского министерства, хотя, как мы увидим в дальнейшем, их отдельные идеи были использованы Поншартреном младшим при выработке его политики.

В Англии и ее колониях сложилась в целом сходная ситуация. Несколько колониальных чиновников уже в самом начале войны заговорили о необходимости укрепления английских позиций на континенте и изгнания французов из Северной Америки. Так, об этом неоднократно заявлял губернатор Нью-Йорка лорд Корнбери. В 1703 г. обширное послание по тому же поводу направил властям метрополии видный колониальный чиновник Роберт Куэри. В его записке содержался обзор положения английских колоний на континенте (в частности, там были высказаны соображения, касающиеся положения на юго-востоке и политики англичан в отношении испанцев и французов во Флориде и Луизиане). При этом особо подчеркивалось, что безопасность Нью-Йорка, а вместе с ним и всех остальных колоний постоянно находится под угрозой, будучи связана с позицией ирокезов, представляющих собой «очень непостоянный народ, на который нельзя полагаться и который находится под сильным влиянием французов». Куэри возмущенно писал: «Это очень прискорбно, что безопасность столь многих провинций и подданных Ее Величества зависит от переменчивых настроений этих индейцев. Но это именно так и нет никакого способа исправить это, кроме одного, который не только положит конец этой необоснованной зависимости, но также избавит корону и подданных этой провинции от значительных расходов на поддержание войск, укреплений и постоянный подкуп индейцев, что составляет большую часть ежегодных расходов. Этот действенный путь состоит в том, чтобы Ее Величество решила изгнать французов из Канады». С точки зрения Куэри, это можно было осуществить с «большой легкостью» силами 2 тыс. солдат регулярных войск при наличии 10-12 военных кораблей. Расходы на осуществление этого мероприятия были бы покрыты поступлениями от торговли, а также сокращением в дальнейшем расходов на оборону колоний. В заключение Куэри писал, что в случае осуществления этого проекта «весь континент будет находиться в сердечном единстве как один человек».[1023]

Однако лондонское правительство, как и в ходе Войны Аугсбургской лиги, не спешило перебрасывать войска за океан, рассчитывая в первую очередь на силы самих колоний. При этом в принципе оно никогда не отказывалось от идеи осуществления этих планов в будущем, однако, будучи поглощено европейскими проблемами (в особенности на первом этапе войны), откладывало их исполнение.

Известие о начале войны было получено в английских колониях в июне 1702 г. При этом далеко не везде оно было воспринято с энтузиазмом. Прежде всего это относилось к Нью-Йорку, оказавшемуся в чрезвычайно сложном положении. Без союза с ирокезами и без помощи со стороны метрополии и других колоний ему было достаточно сложно оборонять свои границы, которые были открыты для нападения из Новой Франции. Подавляющее большинство населения Нью-Йорка не хотело войны. Даже наиболее экспансионистски настроенные торговцы из Олбани, державшие в своих руках весь английский пушной бизнес, не хотели никаких потрясений, так как в это время они смогли наладить чрезвычайно выгодные коммерческие связи с французами, используя в качестве посредников ирокезов-католиков из Каугнаваги. В обмен на дешевые английские товары они получали первосортные меха, которые доставлялись в Монреаль «дальними индейцами» из северо-восточных областей Канады.

Пожалуй, единственным сторонником войны в Нью-Йорке был новый губернатор этой колонии лорд Корнбери. В начале войны он писал в Лондон, что необходимо воспользоваться моментом и изгнать французов из долины реки Св. Лаврентия. Корнбери утверждал, что это — «единственный способ сохранить весь этот континент». Он подчеркивал, что это предприятие не будет стоить больших затрат, которые к тому же быстро окупятся за счет пушной торговли и экономии на оборонных расходах. Показательно, что Корнбери считал, что основной ударной силой операции против Канады должны стать королевские войска и военные корабли, присланные из метрополии, а колониальная милиция может играть только вспомогательную роль. Губернатор считал, что для успешного осуществления операции потребуется 1500 английских солдат и 8 фрегатов, к которым присоединятся «те, кого мы сможем собрать в этих провинциях» (по расчету Корнбери до 3-3,5 тыс. человек). Говоря о преимуществах, которые даст англичанам осуществление этого проекта, он, помимо прочего, подчеркивал, что они не будут зависеть от индейцев и «смогут делать с ними все, что им вздумается».[1024]

В дальнейшем Корнбери регулярно продолжал выступать с подобными предложениями, мечтая прославиться как «Мальборо Северной Америки». Так, в 1703 г. в своем письме Совету по торговле он отмечал: «Я все еще придерживаюсь мнения, что это не сложное дело — изгнать французов из Канады».[1025] В 1704 г. Корнбери заявил, что вместо того чтобы тратить деньги на дорогостоящую и оказавшуюся неэффективной операцию против Мартиники и Гваделупы (имелся в виду неудачный поход эскадры Х. Уолкера, 1702-1703 гг.), следует напасть на французские владения в Северной Америке. С его точки зрения, такая кампания стоила бы гораздо дешевле и «принесла бы гораздо большие преимущества короне Англии, чем захват этого острова [Гваделупы. — Ю. А.]». Корнбери заявлял: «Чем больше я смотрю на это дело, тем больше нахожу его осуществимым».[1026]

Но, как мы уже отметили, власти метрополии пока оставались глухи к подобным призывам. А у самого Корнбери для осуществления этих планов не было ни сил, ни средств. Его основное внимание было поглощено заботами не о нападении, а об обороне. В начале войны губернатор с тревогой констатировал, что укрепления Нью-Йорка находятся в «ничтожном состоянии» и легко могут быть захвачены неприятелем.[1027] Четыре роты королевских войск, находившиеся в его распоряжении, не имели даже обмундирования. С 1691 г. правительство задолжало им 20 тысяч фунтов.[1028] Как и его предшественники Корнбери постоянно обращался к Совету по торговле, Тайному совету и даже парламенту с просьбами прислать в колонию пушки, ружья, порох, свинец и т. п.[1029]

В метрополии руководители колониального ведомства, безусловно, прекрасно понимали стратегическое значение Нью-Йорка. В январе 1702 г. Совет по торговле подготовил для Вильгельма III обширный меморандум, содержащий обзор положения английских владений в Новом Свете. Там, в частности, говорилось, что «провинция Нью-Йорк <…> является центром колоний Его Величества на этом континенте». Далее отмечалось, что в случае войны «враг будет очень бдителен и активен и в этих условиях сможет захватить врасплох любую из колоний Вашего Величества, которые столь важны для торговли и благосостояния Англии».[1030] В конце апреля этот же документ был передан для ознакомления королеве Анне.[1031]

Однако подход Лондона к проблемам обороны североамериканских владений оставался прежним. Основной упор делался на межколониальное сотрудничество. С этой целью еще в апреле 1702 г. Совет по торговле организовал встречу колониальных агентов и нескольких представителей северных колоний, находившихся в то время в Лондоне. На этой встрече речь шла о координации действий в области обороны. Предполагалось, что в случае необходимости Нью-Йорк, Массачусетс и Нью-Гемпшир смогут получить поддержку от Вирджинии, Мэриленда, Пенсильвании, Нью-Джерси, Коннектикута и Род-Айленда.[1032]

В дальнейшем правительство дало инструкции властям центральных колоний оказать содействие Нью-Йорку в укреплении его границ и установило для этого финансовые и людские квоты.[1033] Предполагалось, что казна Нью-Йорка дополнительно получит 2650 фунтов для расходов на оборону, а в случае возникновения угрозы нападения каждая колония пришлет туда определенное количество бойцов. Общая численность этих объединенных сил должна была составить 1358 человек. Корнбери был также назначен «главнокомандующим (captain-general) всех сухопутных и морских сил» Коннектикута и обеих Джерси.[1034]

Однако, как и в ходе Войны Аугсбургской лиги, практически все колонии саботировали это решение, «изъявляя при этом свою верность и преданность короне», о чем язвительно замечал Корнбери в одном из своих донесений.[1035] Правда, часть денег администрации Нью-Йорка все же удалось получить. 300 фунтов (вместо требуемых 650) прислал Мериленд, а 900 фунтов выделил губернатор Вирджинии Никольсон из своих личных средств. Сообщая об этом Совету по торговле, Корнбери с тревогой отмечал: «Ваши превосходительства могут видеть сколь малую помощь мы имеем от наших соседей на континенте в том, что касается денег. Я опасаюсь, что если нам придется обратиться к ним за их людскими квотами, мы получим столь же недружественные ответы».[1036]

Тем не менее вплоть до 1708 г. Лондон не обращал особого внимания на эти вопросы. Как отметил Г.Л. Осгуд, усилия британского правительства добиться выполнения квот были очень небольшими, а успех был еще меньшим, чем в период Войны Аугсбургской лиги.[1037] Такая реакция правительства была вызвана несколькими обстоятельствами, наиболее важным из которых было то, что, несмотря на все беспокойство Корнбери, никакой реальной угрозы Нью-Йорку все это время не возникало, что, в свою очередь, было связано с позицией французов.

Власти Новой Франции не были заинтересованы в конфликте с Нью-Йорком. В мае 1702 г. Поншартрен проинформировал Кальера об объявлении войны и сообщил, что король полагает целесообразным напасть на англичан и что губернатору предоставляется возможность самому избрать подходящий способ для этого.[1038] В этой ситуации некоторые офицеры, в частности, губернатор Монреаля Ф. де Водрёй, предлагали осуществить давно задуманную и напрашивавшуюся операцию и, собрав все имеющиеся силы, напасть на Олбани.[1039] Однако Кальер, который за двенадцать лет до этого сам разработал план нападения на колонию Нью-Йорк, считал, что теперь подобная акция была бы невыгодна французам. С одной стороны, это было связано с тем, что до Квебека постоянно доходили слухи о подготовке новой английской экспедиции против столицы Новой Франции. После событий 1690 г. такую возможность исключать было нельзя и соответственно нельзя было распылять и без того достаточно ограниченные силы колонии. С другой стороны, Кальер отдавал себе отчет в том, что рейд против Олбани, остававшегося главным коммерческим партнером ирокезов, неизбежно привел бы к тому, что Союз пяти племен, мир с которым был заключен год назад с таким огромным трудом, снова стал бы сражаться на стороне англичан. Поэтому, стремясь сохранить нейтралитет ирокезов и таким образом обезопасить Новую Францию от повторения событий 1690-х годов, Кальер решил воздержаться от активных действий против Нью-Йорка.

Правительство метрополии одобрило такую позицию. В июне 1703 г. Поншартрен писал губернатору Новой Франции, что «Его Величество отнюдь не желает действий, которые могли бы привести к возобновлению войны с ирокезами и к возгоранию нового конфликта в этой стране».[1040]

В августе 1702 г. Кальер провел ряд встреч с ирокезами и получил от вождей Союза пяти племен заверения в том, что они не будут ВхМешиваться в борьбу между европейцами и не возьмут «ни английского томагавка, ни французского топора».[1041] Действительно, пока сами колонии воздерживались от каких-либо враждебных действий по отношению друг к другу, ирокезы также соблюдали мир. В то же время со стороны англичан продолжали предприниматься отдельные попытки уговорить ирокезов расторгнуть договор с французами и снова начать войну против Канады и ее индейских союзников.[1042]

В итоге сложилась ситуация, когда и французы в Канаде и англичане в Нью-Йорке объективно не были заинтересованы в эскалации напряженности и разжигании конфликта, в то время как правительства обеих метрополий также не слишком настаивали на ведении ими активных боевых действий. Поэтому, хотя война была объявлена, на границе между этими колониями, в течение долгого времени являвшейся ареной напряженной борьбы, вплоть до 1709 г. сохранялся мир.

Другие английские колонии, и прежде всего Новую Англию, которая, как мы увидим чуть ниже, снова оказалась в эпицентре конфликта, такое положение не устраивало. Из Бостона в Лондон неоднократно направлялись жалобы на то, что «провинция Нью-Йорк никоим образом не помогает против общего врага и не поощряет пять наций (которые находятся в союзе с ними и с нами) к действиям против французов, но, как нам определенно известно, поддерживает сношения и торгует и снабжает продовольствием французских индейцев Канады и восточных районов, которые часто совершают кровавые набеги на нас». Здесь же говорилось, что «кажется чрезвычайно разумным и необходимым <…> чтобы администрации Нью-Йорка были даны указания исполнить ее долг и присоединиться к действиям против врагов Его Величества».[1043] Однако правительство вплоть до лета 1708 г. никак не реагировало на подобные заявления.

Принципиально иное положение сложилось в отношениях французов и Массачусетса. В разделе V мы упоминали о том, что в 1701 г. в ответ на предложение губернатора Акадии де Бруйяна заключить договор о нейтралитете совет Массачусетса заявил, что англичане будут воздерживаться от враждебных действий по отношению к французам, пока те будут делать то же самое.

Однако в 1702 г. ситуация в Новой Англии изменилась. В июне в Бостон в качестве нового губернатора прибыл Джозеф Дадли, уроженец Массачусетса, при Стюартах некоторое время занимавший пост председателя совета Доминиона Новая Англия. Во время Славной революции он вместе с Эндросом был арестован и отправлен в Англию, однако быстро восстановил там свое положение и продолжил карьеру. Во время своего пребывания в метрополии он сблизился с наиболее агрессивно настроенными английскими колониальными чиновниками (он был личным другом Блэтуэйта). Сразу же после получения известия об объявлении войны он заявил, что жители колоний (Дадли был также назначен губернатором Нью-Гемпшира) должны снарядить несколько военных кораблей «для службы Его Величеству и для нападения на его врагов».[1044] Поощряемые губернатором массачусетские каперы стали нападать на французские торговые и рыболовные суда у берегов Акадии и Ньюфаундленда. По сообщению Дадли, уже к 17 сентября 1702 г. они захватили 14 призов[1045], а за последующие три месяца — еще пять.[1046]

Действуя таким образом, Дадли рассчитывал не только нанести удар по французскому промыслу, но также пресечь контакты французов и абенаки и удержать этих воинственных индейцев от разрыва договора 1699 г. В письме к государственному секретарю графу Ноттингему, на которое мы уже ссылались, губернатор Массачусетса указывал, что среди французских кораблей, захваченных его каперами, были суда, которые везли боеприпасы и товары индейцам, проживающим на реке Кеннебек.[1047] Дадли также пытался убедить Совет колонии и свое лондонское начальство в необходимости восстановления форта Пемакид, что должно было, по его замыслу, укрепить позиции англичан на границах Акадии и продемонстрировать абенаки их могущество.[1048] Как и его предшественник, Дадли выступал сторонником активизации торговли с индейцами и считал необходимым обратить их в протестантизм.[1049]

Поскольку во второй половине 1702 г. ситуация на границах Массачусетса оставалась стабильной, Дадли стал строить планы нападения на Пор-Руайяль. Он обратился к Совету по торговле с просьбой прислать отряд солдат и хотя бы три-четыре военных корабля, которые, с его точки зрения, могли бы успешно провести данную операцию.[1050] Как видим, несмотря на то что в его распоряжении находились ресурсы самой густонаселенной английской колонии, Дадли не захотел идти путем Фипса и рассчитывал лишь на силы метрополии. Это вдвойне удивительно, так как при этом, очевидно, для того чтобы выслужиться перед Лондоном, он собирался отправить две роты волонтеров из Массачусетса в Вест-Индию.[1051] Впрочем, отчасти это, видимо, можно объяснить тем, что по сравнению с Фипсом Дадли не пользовался особой популярностью в колонии. Когда он прибыл в Массачусетс, многие проповедники даже заговорили о «торжестве темных сил».[1052]

Из действий Дадли в Пор-Руайяле и в Квебеке поняли, что в отличие от Нью-Йорка Массачусетс настроен гораздо более воинственно. Надо сказать, что еще в сентябре Бруйян, отчаянно пытаясь сохранить мир, обратился к Дадли с вежливым письмом, где он просил вернуть захваченные суда, предполагая, что каперы напали на них по ошибке. Однако дальнейшие события убедили его в обратном. В этой ситуации французам надо было принимать ответные меры, которые привели к тому, что Дадли пришлось столкнуться именно с той ситуацией, которой он стремился избежать своими действиями.

Уже в ноябре 1702 г. Кальер принял решение, что Новую Англию не следует оставлять в покое. В своем донесении в Версаль он сообщал, что в соответствии с данными ему инструкциями и исходя из имеющихся в колонии ресурсов он «отправит несколько небольших отрядов против Новой Англии».[1053] Иными словами, Кальер, не располагая силами, необходимыми для проведения крупномасштабных операций против Массачусетса, обратился к тактике пограничных рейдов, использовавшейся Фронтенаком в ходе Войны Аугсбургской лиги.

В то же время цели этих рейдов были теперь несколько более широкими. Они должны были держать врага в постоянном напряжении, всячески ослаблять его, заставлять его тратить все имеющиеся у него силы на оборону, удерживая тем самым от наступательных действий, а также оказывать «стимулирующее» воздействие на абенаки и побуждать их к выступлениям против англичан. Надо сказать, что, в то время как английские и американские историки практически единодушно осуждают эту тактику, многие канадские и французские авторы подчеркивают ее «оборонительный» характер, а также то обстоятельство, что она с неизбежностью вытекала из реального соотношения сил между колониями двух держав. Как отметил Дж. Ф.Дж. Стэнли, эти рейды «должны были скрыть неспособность Канады предпринять большую атаку против Нью-Йорка или Бостона».[1054]