Лондон: перемены в правительстве, перемены в политике

События, о которых пойдет речь, были непосредственно связаны с теми переменами, которые произошли в английском правительстве летом 1710 г. В июне государственным секретарем Южного департамента был назначен барон (с 1711 г. граф) Дартмаут, а в начале августа правительство возглавил Роберт Харли, позднее ставший графом Оксфордом. Северный департамент перешел к Генри Сент-Джону (в будущем виконту Болинброку). Так на смену вигам, являвшимся убежденными сторонниками продолжения войны, к власти пришли тори, стремившиеся к заключению мира с Францией. К этому их подталкивали как внутренние трудности, с которыми столкнулась Англия, в течение восьми лет несшая на себе основную тяжесть борьбы в Европе, так и обстановка, складывавшаяся на фронтах. Несмотря на все усилия союзников, большая часть Испании оставалась в руках Филиппа V, а все попытки вторжения во Францию заканчивались неудачами. В ходе кампании 1709 г. довольно сомнительная победа при Мальплаке далась союзникам ценой значительных жертв (их потери в два раза превосходили французские). Маршал Вилл ар не сильно преувеличивал, когда говорил Людовику XIV: «Если Господь окажет нам милость проиграть еще одну такую битву, Его Величество может считать, что враги <…> уничтожены».[1199]

Однако торийские лидеры хотели не просто мира с Людовиком XIV. Харли и Сент-Джон стремились к победоносному и выгодному для нации миру. Громкие успехи Мальборо во Фландрии, с их точки зрения, были нужны не столько самой Англии, сколько ее союзникам. Им же была нужна такая победа, которая, во-первых, была бы достаточно крупной и яркой, способной укрепить их позиции внутри страны и затмить или хотя бы оттенить достижения вигов; во-вторых, победа, которая была бы выгодна прежде всего именно самой Англии; в-третьих, победа, которая могла бы позволить им заключить мир на максимально выгодных условиях.

В этой ситуации внимание кабинета привлекла Северная Америка. Уже в начале июля 1710 г. Дартмаут обратился к агенту Массачусетса Джеремиа Даммеру с вопросом, можно ли еще успеть предпринять нападение на Канаду в этом году. Даммер сообщил министру, что навигация на реке Св. Лаврентия продолжается как минимум до конца октября, и напомнил об экспедиции Фипса, которая была организована осенью. Будучи активным сторонником «славного предприятия», которое, по его словам, он «хранил в своем сердце», агент Массачусетса выразил готовность лично принять участие в операции, которую, по его мнению, обязательно следовало осуществить в текущем году.[1200]

Очевидно, ответ представителя колоний вполне удовлетворил Дартмаута, так как спустя несколько дней правительство (кстати, тогда еще возглавлявшееся Годольфином) приняло решение о переброске крупных сил в колонии. 14 июля 1710 г. виконт (позднее граф) Шэннон был назначен главнокомандующим «всеми сухопутными силами, которые должны быть использованы для покорения Канады и других мест, которыми владеет враг в Северной Америке». Он должен был с пятью полками отправиться из Портсмута в Бостон и соединиться там с войсками Никольсона, собранными для атаки на Пор-Руайяль, а также с силами Нью-Йорка (и те и другие также переходили в его подчинение). Главной целью его экспедиции являлось взятие Квебека, однако в случае, если бы переход через Атлантику затянулся или если бы колонии не выставили своих бойцов, ему было приказано предпринять какую-нибудь другую операцию против французов, какую он сочтет возможным.[1201]

Вскоре началась подготовка экспедиционного корпуса и транспортных судов, которые должны были доставить его в колонии. Всего вместе с Шэнноном должны были отправиться 3265 солдат и моряков.[1202] Несколько недель эскадра ожидала попутного ветра, однако в конце августа из Лондона пришел приказ отложить отплытие. Дальнейшие перестановки в правительстве вкупе с европейскими проблемами опять отодвинули «славное предприятие» на второй план. Осенью Лондон снова обратил на него внимание, и в начале октября войска Шэннона были даже погружены на корабли, однако из-за плохой погоды они не смогли поднять паруса, а 16 октября в связи с изменением обстановки на Пиренейском полуострове было принято окончательное решение не проводить операцию в текущем году.[1203]

Ф. Паркмен назвал подготовку экспедиции Шэннона «странным спазмом воинственной энергии», а сам план отправки войск — поздней осенью «абсурдным».[1204] Однако, на наш взгляд, эти действия правительства как раз подтверждают отмеченный нами выше переходный характер его политики по отношению к колониальному театру боевых действий.

Тем временем в Лондоне было получено известие о блестящей победе Никольсона в Акадии, а вскоре в столицу прибыл и он сам. Сравнительно легкий захват Пор-Руайяля разжег аппетиты английских колоний, которые стали забрасывать правительство петициями[1205], настаивая на осуществлении «славного предприятия». Дж.Даммер убеждал Совет по торговле «продолжить успех Пор-Руайяля». Он утверждал, что Канада, которую, очевидно под влиянием К. Мэзера, он называл «американским Карфагеном», беспокоит весь «английский континент», тогда как ее завоевание даст большие преимущества Лондону и обогатит его колонии.[1206]

Однако решение об организации экспедиции против Квебека было принято не столько под давлением колоний, сколько под воздействием ситуации в Англии и в Европе. В начале декабря 1710 г. союзники потерпели крупное поражение в Испании (капитуляция Стэнхопа при Бриуэге 8 декабря и поражение Штаремберга при Вильявисьосе 10 декабря). В Англии разгоралась «памфлетная война».[1207] В этой ситуации в конце 1710 г. Сент-Джон начал зондировать почву для мирного соглашения с французами. Весной 1711 г. начались секретные контакты представителей двух держав.

Предвидя скорое окончание войны, Сент-Джон стремился максимально укрепить английские позиции. С его точки зрения, Канада вполне могла стать сильным козырем на переговорах с Людовиком XIV. Успешная операция в Северной Америке должна была повысить авторитет тори среди торгово-промышленных кругов Англии и у жителей ее колоний, а, кроме того, поднять престиж флота, который в ходе войны оказался на вторых ролях.

В конце 1710 г. Сент-Джон разработал свой собственный вариант операции по захвату Квебека, которую он стал называть «своим любимым проектом». Государственный секретарь утверждал, что в случае успеха Англия получит «огромные и долгосрочные преимущества».[1208] В дальнейшем противники Сент-Джона обвиняли его в том, что он активно проталкивал идею квебекской операции, так как хотел нажиться на поставках для экспедиционного корпуса. Прямых доказательств этого нет, однако от подозрений на сей счет историки также не отказываются.[1209]

Сент-Джон стремился привлечь на свою сторону других членов кабинета. В январе 1711 г. он писал Харли: «Будьте справедливы, поверьте, что этот проект — это не мое легкомыслие и не мой каприз <…> Это наверняка удастся, если тайна будет сохранена, и если это удастся, Вы за полгода окажете большую услугу Британии, чем министерства, которые были до Вас — за все время своей деятельности. Я надеюсь, что Вы поддержите меня в этом, после того как я уже зашел так далеко».[1210]

Однако Харли не спешил поддерживать своего коллегу. Более того он даже пытался (правда, не слишком активно) противодействовать его планам. В этой ситуации на руку будущему виконту Болинброку сыграло то, что в начале 1711 г. Харли из-за ранения на некоторое время устранился от дел, и Сент-Джон получил возможность беспрепятственно претворять в жизнь свои замыслы. Ему удалось привлечь на свою сторону весьма влиятельных людей, в частности активного сторонника «стратегии голубой воды» графа Рочестера и новую фаворитку королевы Анны леди Эбигейл Мэшэм.

Сент-Джон, безусловно, был основным организатором квебекской операции 1711 г. В феврале-марте королева одобрила план Сент-Джона (кстати, основные аргументы в пользу завоевания Канады были почерпнуты им из записок Ветча и других колониальных чиновников). Так, в одном из официальных документов, подготовленных Сент-Джоном и подписанных Анной, говорилось, что французы долго демонстрировали свои воинственные и агрессивные намерения в Америке и в результате «захватили в свои руки почти всю торговлю мехами и пушниной <…> китовым жиром и усом, а также тресковые промыслы, которые являются великой школой их моряков и столь необходимы и выгодны для всей их торговли <…> они окружили все наши колонии на континенте Северной Америки, посредством чего (если их не остановить) они могут со временем изгнать нас оттуда и присоединить великую империю Северной Америки к французской короне <…> они также через свои поселения на реке Миссисипи будут в состоянии завладеть несколькими богатыми рудниками Мексики и торговлей в значительной части этой страны». Отсюда с неизбежностью следовал вывод о необходимости захвата французских владений.[1211]

На завоевание Канады было решено бросить крупные силы. В операции должны были участвовать семь полков британской армии, пять из которых, по выражению Дж. С. Грэхэма, представляли собой «сливки армии Мальборо во Фландрии».[1212] В марте к великому неудовольствию герцога они были переправлены в Англию. Там они были погружены на корабли эскадры контр-адмирала сэра Ховендена Уолкера, которому было поручено руководство морскими силами экспедиции. Назначение Уолкера на пост главнокомандующего можно считать политическим, так как оно было обусловлено не столько его боевыми заслугами, хотя он отличился в ряде сражений, сколько его близостью к партии тори и лично Сент-Джону. Еще более политическим был выбор командующего сухопутными войсками. Им стал никогда не блиставший военными талантами, но хорошо известный в придворных кругах Джон Хилл — брат вышеупомянутой леди Мэшэм (урожденной Хилл), произведенный по этому случаю в бригадиры.

Всего в экспедиции участвовало около 5 тыс. солдат и моряков, 15 военных кораблей и 40 транспортных судов. Подготовка операции велась в строжайшем секрете. Правительство делало все возможное, чтобы до последнего момента скрыть истинные цели экспедиции, вплоть до того, что о них даже не было сообщено лордам Адмиралтейства. На корабли Уолкера был погружен лишь трехмесячный запас продовольствия, который обычно брался в том случае, если суда направлялись в Средиземное море. Офицерам было сначала объявлено, что целью предприятия является высадка в южной Франции.

Пока шли приготовления в Англии, Никольсону было поручено провести подготовку к операции в Америке. Как и по планам 1709 г., колонии должны были обеспечить британский экспедиционный корпус продовольствием, выделить войска, предназначенные для действий на южных подступах к Канаде, а также вспомогательные силы, которые должны были присоединиться к армии Хилла. Никольсон покинул Портсмут в апреле, но из-за непогоды смог прибыть в Бостон только 8 июня, когда эскадра Уолкера уже находилась в пути. Дадли в очередной раз стал собирать войска, стараясь при этом соблюдать максимум предосторожности, чтобы в Канаде ничего не узнали о предстоящей операции.

21 июня в Нью-Лондоне состоялась встреча Никольсона и губернаторов Новой Англии и центральных колоний. В соответствии с инструкциями британского правительства Нью-Йорк, Коннектикут, Пенсильвания и Нью-Джерси должны были выставить 1400 бойцов для наступления на Монреаль. Воодушевленные известием о том, что на сей раз метрополия действительно собирается предпринять серьезную акцию, все колонии заявили о том, что они готовы выполнить все, что от них требуется. Некоторые даже решили выставить дополнительные воинские контингенты. Исключение, как всегда, составляла Пенсильвания, администрация которой отказалась прислать 200 ополченцев, требовавшихся от нее, но, правда, на этот раз беспрекословно выполнила свои финансовые обязательства.

Как и два года назад, англичане постарались привлечь на свою сторону максимально возможное количество индейцев. Губернатор Нью-Йорка Хантер лично встретился в Олбани с представителями ирокезов, которых он убеждал присоединиться к колониальным войскам. Хантер и находившийся вместе с ним П. Скайлер представляли дело так, что действия англичан продиктованы в первую очередь заботой об интересах Союза пяти племен.

Впоследствии, когда в Новую Англию прибыла эскадра Уолкера, нескольких вождей отправили в Бостон, чтобы они могли посмотреть на стоявшие там корабли и убедиться в серьезности намерений англичан. Ирокезы были приняты Уолкером и Хиллом, которые, как записал в своем дневнике один из британских офицеров, «показали им наши войска и флот и делали все возможное, чтобы внушить им великий замысел королевы и побудить их остаться под ее управлением и стать ее верными подданными, так как эта армия и флот превосходит все, что было раньше».[1213] Сам Уолкер отметил в своем журнале: «Я развлекал их [ирокезов. — Ю. А.] <…> вином, музыкой и танцами матросов, и они, казалось, были очень довольны этим <…> один из них от имени Пяти Наций обратился ко мне с длинной речью [сказав, что] они давно ожидали того, что они видят сейчас, и что они очень рады, что королева проявила такую заботу о них, почти полностью отчаявшихся; в то же время они сами станут стараться изо всех сил, надеясь, что на сей раз французы в Америке будут побеждены».[1214]

Под впечатлением военной мощи своих бледнолицых братьев, а также щедрых подарков Лига снова встала на тропу войны. До 600 ирокезских воинов присоединилось к англо-американским войскам, собиравшимся в Олбани. Как и в 1709 г., командование силами, действующими на монреальском направлении, было поручено Никольсону. В начале августа он собрал около 1500 ополченцев и 800 индейцев (кроме ирокезов на стороне англичан выступили могикане и некоторые другие племена) и двинулся по хорошо знакомой ему дороге к Вуд-Крик. Несмотря на жару, перебои с водой и другие трудности, армия Никольсона к середине сентября вышла на исходные позиции и ждала сигнала к началу выступления.

Флот Уолкера подошел к острову Нантакет 24 июня. Впервые за всю историю английской колонизации Северной Америки такие крупные силы были переброшены на этот континент. Вместе с солдатами и матросами из Новой Англии, которые должны были присоединиться к экспедиции, общая численность войск, собравшихся в Бостоне, превышала все его население.

Перед британским командованием сразу же возник ряд проблем. Во-первых, огромную армию, вставшую лагерем на Ноддлз-айленде, надо было снабжать. Однако колониальные торговцы стали затягивать поставки и взвинчивать цены, что вызвало ярость Уолкера, в сердцах пригрозившего перенести свою штаб-квартиру в какое-нибудь другое место.[1215] Много недоразумений происходило также из-за отсутствия четко установленного курса фунта по отношению к платежным средствам колоний. В середине июля Уолкер и Хил л направили Дадли специальный мемориал, где требовали принять меры и установить умеренные цены на продовольствие и необходимые англичанам товары, а также урегулировать вопрос с обменным курсом.[1216]

Перед Уолкером стояла другая, еще более важная проблема. Ему надо было срочно найти опытных штурманов и лоцманов, которые смогли бы провести большие английские корабли в устье реки Св. Лаврентия. В своем «Журнале» Уолкер писал о том, что он несколько раз встречался с мореходами из Новой Англии, однако «ни один из них не внушил [ему] доверия», так как никто не знал как следует условий навигации в заливе и на реке Св. Лаврентия и никогда не проводил туда крупные суда.[1217]

Впрочем, ко всей информации Уолкера (особенно касающейся морских сюжетов) следует относиться очень осторожно. Все его документы, относящиеся к экспедиции 1711 г., были уничтожены в результате взрыва, произошедшего на его корабле сразу же после возвращения в Англию. «Журнал и полный отчет об экспедиции в Канаду и обо всем, что касается поведения сэра Ховендена Уолкера, etc.», опубликованный им в 1720 г., представляет собой, скорее, произведение мемуарного характера, одной из главных задач которого было оправдать действия Уолкера в глазах современников. В его «Журнале» постоянно упоминаются многочисленные сложности, возникавшие в ходе подготовки экспедиции по не зависящим от него причинам. «Каждый день приносил что-либо неожиданное, и я начал думать, что эта экспедиция окажется сложной и рискованной, не только из-за опасности бухты и реки Св. Лаврентия, но и тех препятствий, с которыми мы столкнулись как в отношении провизии, так и в отношении других необходимых вещей, которые мы надеялись здесь получить».[1218]

Вряд ли Уолкер был таким провидцем и заложником обстоятельств, каким он стремился себя представить. Безусловно, проблемы и недоразумения имели место и вызывали раздражение английского командования, которое вдобавок с подозрением относилось к колонистам. В глазах британских офицеров они были «злобными, упрямыми и неуправляемыми». Однако сам адмирал проявил известную пассивность и, смирившись с ситуацией, в итоге пустил дело на самотек.

Вместе с тем среди жителей Массачусетса наряду с энтузиазмом, который вызвало появление войск метрополии, наметился определенный всплеск чувства, которое Дж. С. Грэхэм назвал «колониальным национализмом».[1219] Английские военные воспринимались колонистами как чужаки, их поведение вызывало недоумение и насмешки. Солдаты и офицеры колониальных войск очень неохотно подчинялись приказам британских командиров. Множество ополченцев дезертировало, и администрации пришлось принять меры к их розыску. Констеблям было разрешено обыскивать дома, если существовало подозрение, что в них могут прятаться дезертиры. Было также объявлено, что укрывавшие их лица будут подвергнуты штрафу в 50 фунтов или годовому тюремному заключению.[1220]

Однако, на наш взгляд, значение трений, имевших место между представителями Старой и Новой Англии в конце июня — июле 1711 г. не стоит преувеличивать. Вряд ли можно согласиться с теми американскими историками, которые рассматривают эти события как своего рода предтечу будущих конфликтов между Лондоном и его Североамериканскими владениями. Так, Д.Э. Лич, утверждает, что «трения в Бостоне между гражданским населением и британскими солдатами сулили будущую болезнь. Несомненно, солнце истории в своем неумолимом движении по небесам времени уже начало отбрасывать тень на поля Лексингтона».[1221] На наш взгляд, события лета 1711 г. были лишь очень кратким, хотя и ярким, эпизодом, который не мог оставить заметного следа в колониальном общественном сознании. Другое дело, что общее ощущение и понимание своего собственного бессилия перед лицом достаточно слабого противника и зависимость от военной поддержки со стороны метрополии, которая отнюдь не спешила прийти на помощь своим колониям и не принимала их проблемы близко к сердцу, а, наоборот, неоднократно демонстрировала им свое пренебрежение (не всегда оказывавшееся столь «благотворным»), безусловно, влияло на настроения определенной части колонистов.

Несмотря на все усилия, предпринимавшиеся англичанами и в метрополии и в колониях, их военные приготовления не остались незамеченными в Париже и в Квебеке. Уже 11 марта 1711 г. Поншартрен писал Водрёю: «У меня есть сведения, что англичане замышляют предприятие против Канады, что корабли, которые, как полагают, предназначены для этого, могут отправиться в конце апреля и что на них будет погружено три тысячи человек; хотя эта новость не совсем проверенная, все же важно, чтобы вы были начеку и сделали все, чтобы не быть захваченными врасплох и чтобы сделать их предприятие бесполезным. Я убежден, что вы удвоите ваше внимание, и что вы дадите по этому случаю новые свидетельства вашего рвения и вашей преданности королю». В то же время министр не словом ни обмолвился о какой-либо помощи для Новой Франции в этой связи и лишь сообщил, что летом в Квебек, как планировалось ранее, будут присланы два корабля и некоторое количество рекрутов (точная цифра не называлась).[1222]

Водрёй также был неплохо осведомлен о настроениях в английских колониях. В конце апреля 1711 г. он сообщал министру, что «хотя англичане еще не получили никаких новостей из Европы, разные люди в Олбани и других местах говорят, что если только в Англии не произойдет революции, нет никаких оснований сомневаться, что королева должна дать значительный флот господину Никольсону, чтобы осадить Квебек».[1223]

Однако такая осведомленность вряд ли облегчала положение администрации Новой Франции. Выше мы приводили данные о силах, имевшихся в распоряжении Водрёя в 1709 г. С тех пор ситуация изменилась не слишком значительно. Единственным действительно положительным моментом было то, что в 1710 г. в Канаду из метрополии было прислано 500 рекрутов, которые были распределены по гарнизонам.[1224] Если мы соотнесем эту цифру с данными 1709 г., то увидим, что оборонять Квебек и Монреаль должно было около 3850 солдат, ополченцев и индейцев, тогда как общая численность англо-американских сил, предназначенных для действий на обоих этих направлениях, составляла 14 300 человек! В такой ситуации, как отметил Ф.Хамманг, летом 1711 г. «имелись все основания полагать, что через несколько месяцев французский режим в Канаде прекратит свое существование».[1225]