§ 8. Власть в городе: город как орган и организм (Бристоль в первые десятилетия XVII в.)

За исключением периода Античности, когда существовали города-государства, и средневековой Италии положение города на протяжении разных эпох было двойственным. С одной стороны, город является частью большого государства, а с другой, — обладает собственной коммунальной целостностью. В свое время Фредерик Метлэнд, имея в виду средневековый английский город, писал, что это «одновременно орган и организм»^{1015}. Если рассматривать город с точки зрения государства, или, более точно, центральной власти, то он — организация с важнейшими государственными функциями, которые обязан исполнять. Если же рассматривать его с точки зрения обитателей, это организм, в котором есть голова и тело, работающие вместе для общей пользы.

Это двойственное положение города и видения городской жизни порождает серьезные споры среди членов каждого городского сообщества по поводу их официальных прав и обязанностей, а также моральной ответственности перед городом и государством. История Бристоля первой трети XVII в. может служить примером того, как строились взаимоотношения между городскими и государственными органами власти, и насколько запутанными они были, как соотносились городские и государственные интересы в рассматриваемый период.

Основным законом, управлявшим Бристолем в XVII в., была хартия Генриха VII от 1499 г. Эта жалованная грамота подтверждала свободы и иммунитеты, уступленные городу еще в 1373 г. и дававшие ему корпоративный статус^{1016}. Но хартия 1499 г. кое в чем изменяла структуру управления городом, усилив позицию олдерменов внутри корпорации. Управление городом сосредоточивалось в руках группы из 43 человек, состоявшей из мэра, рикордера, олдерменов, шерифов и членов городского совета, избиравшихся за исключением рикордера путем кооптации из фрименов города, которых было не более 1,5–2 тысяч.

Эта, если так можно выразиться, корпорация внутри корпорации формулировала и проводила в жизнь постановления, управлявшие городом и особенно его экономикой. Чтобы облегчить городскому правительству выполнение его задач, мэр и олдермены получили статус мировых судей и освобождение от тюремного заключения, что привело городскую администрацию в соответствие со складывавшейся тогда в стране национальной системой управления. С этого времени мэр города также выполнял обязанности одного из двух судей суда присяжных, благодаря чему городская корпорация была официально включена в юридическую и административную структуру государства^{1017}. Это означало, что статус и власть руководящих людей в городском управлении возросли. И не важно, действовали ли они в данный момент как королевские чиновники или только как городские. Это также означало, что корона (или государство) в лице мэра и олдерменов имела собственное постоянное звено в городском управлении, на которое в равной мере полагались как городской, так и тайный совет королевства.

Итак, в начале XVII в. члены муниципальных корпораций считали себя королевскими чиновниками, выполняющими служебные обязанности королевского правительства в своем городе. По выражению Дэвида Сакса: «Они были одновременно горожанами и королевскими служащими, отцами города и усыновленными агентами государства в своей общине»^{1018}.

Эта связь между городскими и национальными институтами власти только усиливалась, когда король созывал парламент. Бристоль был одним из городов со статусом графства и соответственно с привилегиями графства. Он мог посылать в парламент двух представителей. Но в городе 40-шиллинговые фригольдеры, которые имели право избирать парламентских представителей, были редкими особями, поскольку большая часть городского имущества не держалась лично как фригольд. В начале XVII в. (да и задолго до этого) голосование осуществлялось мэром, олдерменами и городскими советниками, которые держали от лица общины фригольд парламентского города, и небольшим количеством других людей схожего социального положения, которые держали фригольды, попавшие в частные руки в ходе закрытия монастырей в период Реформации^{1019}. В отличие от многих парламентских местечек, бристольские избиратели предпочитали иметь членов парламента, привязанных к городской корпорации. В начале XVII в. они были почти неизменно либо олдременами, либо городскими советниками. Только дважды, в парламенте 1625 г. и в Коротком парламенте, город вернулся к практике XVI в., когда одним из двух парламентских представителей избирался рикордер^{1020}.

Как уже отмечалось, управление город едва ли уместно считать демократическим. Люди, которые в городских органах власти имели широкие полномочия и обязанности, символизировали общину, но они были далеки от ее типичных представителей. Приобретение гражданской должности было прямым результатом экономического и социального успеха. Если человек скопил богатство (в 1635 г. в качестве минимума была установлена сумма в 1,5 тыс. ф. ст.), то он допускался к избранию в органы городского управления. Но это предполагало подключение его к расходам городского управления, которые в случае необходимости производились из его собственных денежных средств.

Избирательная процедура требовала двух кандидатов на каждую вакансию — один выдвигался мэром, другой — Советом в целом. Но из-за того, что существовало достаточно ограниченное число горожан, которые могли позволить себе, а точнее, имели средства, чтобы служить, одни и те же кандидаты вновь и вновь появлялись от выборов к выборам, пока большая их часть, в конечном итоге, не обретала желаемое положение.

Правда, нужно заметить, что не каждый охотно принимал эту честь. Некоторые предпочитали скорее уплатить тяжелый штраф, чем нести обременительные и неопределенные расходы в период службы. Время от времени даже применялось насилие, чтобы принудить сопротивляющихся индивидуумов к службе. Так, например, гроссеру Л. Ходжезу за его отказ пригрозили штрафом в 200 ф.^{1021} Но членство в городском совете имело и свои плюсы, поскольку оно повышало статус и приводило к увеличению политической власти, особенно в плане регулирования экономики. Члены Совета стремились поддерживать своих родственников и друзей, на чью помощь они, в свою очередь, надеялись, несмотря на то, что при избрании гарантировали — ни один из тех, кто должен исполнять службу, не будет этого делать.

Иногда конфликты в сфере торговли отражались и на избирательной политике в городе. Обычно выборы на такие должности как мэр или шериф обходились без острых разногласий. Объяснялось это тем, что указанные должности были дорогостоящими, поэтому на них могло претендовать немного людей. Кроме того, в городском совете настолько сильно было преобладание купцов-авантюристов, что их соперничество с розничными торговцами и ремесленниками редко всплывало на поверхность. Но когда на высшие должности в городе претендовали представители разных группировок крупных купцов, соперничество могло проявиться, как это наблюдалось, например, в Бристоле в 1626 г. при выборе мэра, и в 1639 г. — чемберлена.

Это общее применение экономических и политических критериев в гражданской службе приводило к тому, что состав городского совета в преображенном виде отражал распределение богатства внутри социальной группы. Хотя не каждый, кто имел право быть избранным, непременно избирался, главные должности в городской администрации занимали представители самых престижных профессий. Когда экономическая мобильность приводила к изменению социальной иерархии в городе, менялась и социальная структура городской администрации. Это очень наглядно можно проследить на примере тесно сплоченной группы купцов-авантюристов, которые в XVII в. заняли ключевое положение в городском управлении.

Еще в XVI в. в Бристоле происходили социальные изменения, связанные с общими изменениями в сфере торговли. Перемещение торговой активности в сферу торговли предметами роскоши с Испанией и странами Средиземноморья и возникновение новой формы торгового сообщества (Компании купцов-авантюристов) привели к расхождению интересов и возникновению постоянных конфликтов между оптовыми и розничными торговцами. Конечно, отношения между теми и другими всегда были сложными. Но в условиях нестабильности рынка дорогостоящих товаров, доставлявшихся в широком масштабе с Пиренейского полуострова, Средиземноморья, с Канарских островов и Мадейры, купцы-авантюристы пытались контролировать цены на эти товары путем исключения розничных торговцев и ремесленников из внешней торговли. Кроме того, деятельность крупных торговцев, занятых внешней торговлей, напрямую зависела от национальной экономической политики. Поэтому Компания купцов-авантюристов в значительной степени была политической «группой давления»^{1022} на правительство, действовавшей в интересах своих членов, о чем свидетельствует поток петиций и посланий королю и его чиновникам по тому или иному вопросу.

Что делало эту политическую функцию компании особенно эффективной, так это тесная связь купцов-авантюристов с городским управлением. Из 123 человек, избранных в Совет между 1605 и 1642 гг., когда события Гражданской войны нарушили избирательную процедуру, 71 человек (или около 60%) были связаны с Компанией. 62 человека одновременно занимали какие-то должности и в городской администрации, и в Компании. На протяжении первых десятилетий XVII в. преобладание купцов-авантюристов в бристольской администрации постоянно увеличивалось. Если с 1605 до 1623 гг. чуть больше половины Совета были членами Компании, то с 1623 г. до начала Гражданской войны цифра возросла до 75%. Сходная ситуация наблюдалась и с должностью мэра. Между 1605 и 1623 гг. чуть больше половины мэров были купцами-авантюристами. В последующие 19 лет пропорция выросла до 4/5. Эти изменения показывают возрастание веса и роли оптовых торговцев в городском сообществе. После 1605 г. как только появлялись вакансии городском совете, они все чаще заполнялись купцами-авантюристами^{1023}. На протяжении 30-х гг. XVII в. это преобладание оптовых торговцев в городском управлении привело к такому тесному союзу, что дважды за одно десятилетие мэр города был одновременно старшиной (директором) бристольского отделения Компании.

О тесном слиянии интересов городской администрации, купечества и государственных органов говорит тот факт, что когда созывался парламент, то его членами избирались те же самые руководители компании. Например, олдермен Хамфри Хук, между 1630 и 1639 гг. бывший 6 раз старшиной компании, заседал и в Коротком, и в Долгом парламентах. Ричард Лонг, дважды старшина за этот же период, заседал с ним в Долгом парламенте^{1024}.

Контроль над городским управлением со стороны купцов-авантюристов давал компании огромные преимущества и дома, и в Вестминстере. В 30-е гг. городская администрация была главным бастионом компании, защищавшим ее от грабежа королевских чиновников.

В 1621 и 1624 гг. суд олдерменов (подавляющее большинство которого состояло из купцов-авантюристов) и бристольские члены парламента, которые были членами муниципалитета и одновременно купцами-авантюристами, поддержали попытку компании добиться узаконенного исключения розничных торговцев и ремесленников из внешней торговли^{1025}. Такая структура административных органов приводила к тесной взаимосвязи местных проблем и национальной политики, влиятельных горожан и королевских служащих, коммунальных структур и центральных учреждений. Конечно, каждый город имел свою собственную историю, но она не отделяла город от королевства в целом. Это наглядно проявилось во время составления Петиции о праве. Данный документ, знаменитый в общей истории английского государства, занимает важное место и в локальной истории Бристоля. В августе 1628 г. два члена парламента от города — олдермены Джон Даути и Джон Баркер, бывший мэром города в 1625–26 гг., принесли в помещение городского совета «шесть книг», содержащих записи дебатов в парламенте 1628 г., поскольку совет «полагал подобающим» внести их в городские книги записей (“register books”)^{1026}.

Почему члены городского совета Бристоля так интересовались этими дебатами? В какой-то мере это можно объяснить событиями, которые предшествовали принятию Петиции о праве. С того времени, как войны с Испанией и Францией стали зависеть от морского могущества, Бристоль, будучи вторым портом королевства, неизбежно оказывался в гуще событий. Члены магистрата считали, что город несет непропорциональную долю расходов на содержание королевского флота. От них требовали выкладывать деньги для снабжения королевских кораблей и предоставлять для службы королю их собственные корабли без своевременной оплаты или определенной перспективы ее получить. Им приходилось постоянно отвечать на запросы Тайного совета о насильственной вербовке моряков и содержании кораблей, сталкиваясь с административной неразберихой и проволочками. Как купцы-судовладельцы, лишенные войной их важнейших рынков и не имевшие возможности заниматься ничем, кроме пиратства, они очень часто сталкивались с продажностью чиновников лорда-адмирала Бэкингема^{1027}. С начала царствования Карла I и до созыва парламента в 1628 г. трудности военного времени усугублялись действиями пиратов, завербованных капитанов, чиновников адмиралтейства и т.п.

Но высший пик событий пришелся на зиму 1628 г., когда капитан Уильям Бакстон, прикрываясь распоряжениями из адмиралтейства, попытался насильно завербовать на королевскую службу 7 лучших бристольских кораблей и 8 барок, несущих в общей сложности 444 человек и 106 орудий^{1028}. Собственники двух самых больших кораблей отказались выполнять его требования, что послужило примером и для других судовладельцев. У Бакстон обнаружил, что не может выполнить возложенное на него поручение без предварительной оплаты расходов. Д. Сакс объясняет причину упорства бристольцев тем, что Бакстон действовал по поручению лорда-адмирала Бакингема, а не Тайного совета. Уже с весны 1628 г. Бристоль выражал недовольство политикой герцога Бакингема^{1029}. В августе мэр города писал Тайному совету: «До тех пор, пока не будет возвращен долг, ни один человек не будет жертвовать никакие дополнительные суммы»^{1030}.

Можно ли говорить, что уже с 1628 г. Бристоль вступил на путь, приведший к гражданской войне? Думается, что это не так. В противостоянии 1628 г. участвовали, в основном, крупные торговцы, которые желали лишь облегчить тяжесть налогового гнета во время войны. Хотя бристольские купцы были готовы брать на себя некоторые дополнительные расходы, связанные, например, с охраной побережья от пиратов. Правда, при условии, что их расходы покроет корона. Не удивительно, что «отцы города» придавали такое значение Петиции о праве. Но когда в 1642 и 1643 гг. гражданская война пришла в Бристоль, большая часть членов городского совета и богатых купцов стали на сторону короля против парламента. Конечно, это не совсем бескорыстная преданность, т.к. она была куплена королем за пожалование очередной хартии городу. (В этом отношении бристольцы, можно сказать, брали пример с лондонцев^{1031}). Но городской совет и городская община, в целом, достаточно трезво относились к королевским обещаниям. Об этом свидетельствует возникновение процедуры регистрации королевских уступок и пожалований, касающихся корпоративных привилегий^{1032}.

Если вернуться к Петиции о праве, то горожане рассматривали свои частные проблемы как часть «общего кризиса свободы», который затрагивал каждого^{1033}.

Чувство причастности к национальному экономическому сообществу у бристольских членов магистрата сформировалось уже к началу 1620-х гг., если не раньше. Участие бристольцев в военных действиях на море в конце 20-х гг. только укрепило у них уверенность в том, что они участвуют в решении общегосударственных проблем. По этой причине они считали, что те экстраординарные расходы, которые им приходится нести, следует разделить с жителями, не вовлеченными в военные операции. Прежде всего, они надеялись на обитателей двух соседних графств, ссылаясь как на прецедент на схожие выплаты в царствование королевы Елизаветы. Но графства отказались содействовать, и не только потому, что отрицали наличие прецедента, но и потому, что не находили какой-либо пользы от соседства с Бристолем^{1034}. Этот ответ показывает — несмотря на близость Бристоля к Глостерширу и Сомерсету между ними не возникло общности интересов. Кроме того, он выявляет разницу в позициях бристольцев и жителей соседних графств: первые считали, что каждое графство в равной степени вовлечено в общегосударственные проблемы, вторые были убеждены, что каждое графство самостоятельно определяет степень своей вовлеченности в эти проблемы. В какой-то мере это разногласие объяснялось тем, что если война угрожала островной Англии, то угроза портам и прибрежным графствам была больше, чем внутренним. Кроме того, порты, подобные Бристолю, пользовались возможностью заниматься пиратством, от которого внутренние графства не могли получать прямую выгоду. Справедливости ради нужно отметить, что и в Сомерсете были люди, равные сэру Роберту Фелипсу, которые считали, что война не приносит особой пользы какой-либо отдельной местности, а только экстраординарные расходы, и их должны нести все сообща^{1035}.

Городские власти рассматривали себя как равноправных партнеров в отношениях с центральным правительством, вместе с которым они должны поддерживать порядок и защищать подданных. Они были готовы признавать власть государства до тех пор, пока оно помогало выполнять эти жизненно необходимые функции. Когда защищали свои властные позиции, они не противопоставляли себя королевскому правительству, поскольку рассматривали себя как неотъемлемую часть правительства королевства. Порядок в государстве для них означал союз власти с собственностью, что находило отражение в руководстве их собственным городским сообществом. И они опасались любого злоупотребления государственной властью, которое могло разрушить этот союз. Препятствуя вторжению королевских чиновников в политику городской корпорации, бристольский магистрат не предполагал полного разрыва с монархом, а еще меньше участия в гражданской войне. Однако в конце 20-х гг. многие из членов городского совета опасались, что неумеренное использование королевской власти может закончиться социальными беспорядками, и поэтому были озабочены поисками способа лучшего распределения власти между местными и центральными органами для охраны порядка и собственности. Бристольские члены магистрата рассматривали вопрос о политическом выборе не как противопоставление местной лояльности национальной, а как поддержку того, что будет лучше для национального государства, как они его понимали. Для большинства из них это было государство, граждане которого включены в определенное сообщество, а не какие-то чужестранцы не понимающие местных условий, но осуществляющие власть от имени короля. Другими словами, бристольские члены городского совета выступали сторонниками политического порядка, при котором городская община и государство были связаны друг с другом как части единого целого, а не как противники^{1036}.

Однако нужно иметь в виду, что отношения между городскими властями и короной строились исходя из интересов не всей городской общины. Должности в городском управлении давали преимущества мэру, олдерменам, городским советникам в отношениях с государством в защите их частных интересов. Городская администрация отстаивала интересы оптовых купцов часто в ущерб основной массе горожан. Так, розничные торговцы и ремесленники рассматривали свободу торговли как неотъемлемый признак статуса бюргера. Монополия купцов-авантюристов, поддерживаемая городской администрацией, узурпировала старинные права горожан. Тем не менее, в 1612 г. городской совет предпринял попытку своим распоряжением оградить интересы оптовых торговцев в сфере внешней торговли. Это вызвало резкие протесты со стороны основной массы горожан. После юридического опротестования постановление пересмотрели, отдельным розничным торговцам и производителям было разрешено вступать в компанию купцов-авантюристов. Именно по этой причине Компания начала в 1621 г. попытки с помощью правительства восстановить свою монополию, которые завершились приобретением новой хартии в 1639 г.^{1037} Поэтому, думается, городской организм вряд ли уместно назвать гармоничным союзом «головы и тела». Очень наглядно это можно проследить на судьбе бристольской компании мыловаров. В 1631 г. Карл I пожаловал Вестминстерской компании исключительное право на производства мыла из отечественного сырья. Он также дал право ее членам разрушать мастерские других людей, которые посягали на их привилегию. Торговцы и производители мыла в Бристоле оказались под угрозой разорения. К концу 30-х гг. только 4 из 11 мыловаренных мастерских уцелели в Бристоле, остальные изготовители мыла оказались в тюрьме Флитстрит за неуплату пошлин. Один из современников-роялистов, не заинтересованный в сгущении красок, сообщал, что однажды около 30-ти бристольских производителей мыла были захвачены в Лондоне, посажены в тюрьму, и освобождены лишь после уплаты 20 тыс. ф.ст.^{1038} Поскольку после 1634 г. городские мыловары не имели ни одного члена в городском совете, то бристольский магистрат и не подумал прийти им на помощь. Наиболее видные члены бристольской компании заключили частные сделки с Вестминстерской компанией и короной, бросив остальных своих собратьев на произвол судьбы^{1039}. Таким образом, взаимоотношения городских властей и городской общины с государством не были однозначными.

Выборы в Долгий парламент также показали, что перед Гражданской войной в городской общине Бристоля отсутствовало единство. В октябре 1640 г., когда Долгий парламент был почти избран, фримены города подали ходатайство в городской совет, прося допустить их к голосованию на парламентских выборах. Это было возобновленное требование, выдвигавшееся еще в 1625 г. Как и в 1625 г., в 1640 г. муниципальный совет отверг ходатайство и сохранил за собой контроль над выборами. В результате члены городского совета и некоторые близкие к ним по социальному статусу люди избрали представителями от города двух купцов-авантюристов — олдерменов Хука и Лонга. В январе 1641 г. эти люди представили парламенту жалобы бристольского совета, которые выражали интересы узкой группы купцов, господствовавших в городе[40].

Подводя итог, можно сказать, что в XVII в. горожане еще четко видели различие между «ними» и «нами». Но если городское сообщество существовало внутри централизованного государства, как, например, английский город, демаркационная линия часто была размытой.

Объясняется это тем, что существовали взаимно перекрывающиеся уровни власти. Кроме того, деятельность города как органа, обслуживающего государство, осуществлялась, как правило, ограниченной группой людей, а не общиной в целом. И если проводить аналогию между городом и организмом, то между его головой и телом не было гармонии, и его управление никогда нельзя было назвать в полном смысле демократическим. Это облегчало вторжение государства в городскую жизнь через своих чиновников, включенных в городскую администрацию.

Но несмотря на разногласия в городской общине Бристоля и купеческая элита, и мелкие торговцы имели общие политические устремления. И те, и другие хотели получить доступ к национальному институту власти, который долгое время крупнейшие купцы использовали в своих целях. Политические горизонты мелких торговцев, видимо, были такими же широкими, как и у крупных. Местный конфликт не вел их к провинциализму.