§ 5. Город как среда обитания человека: Лондон во второй половине XVII в.

В XXI в. города — среда обитания постоянно возрастающего числа людей и место концентрации разнообразных видов деятельности. Города продемонстрировали удивительную живучесть и умение приспосабливаться к изменяющемуся миру, одновременно, город — модель общества, его породившего. Он создается совместными действиями многих сил. Это результат развития промышленности и торговли, культуры, нужд обороны и замыслов политиков. Он возникает в связи с освоением новых районов и углублением международного разделения труда. Города обладают большими арсеналами информации, соединяют различные сферы деятельности, на пересечении которых возникают новые явления в культуре, науке, технике, политике. Городам присуща особая атмосфера общения, многоконтактная среда. Выступая олицетворением цивилизованного мира, передовых достижений технического и научного процесса, города, в то же время, превращаются в среду обитания, опасную для человека своей непредсказуемостью и губительными последствиями техногенных катастроф. Городской образ жизни оказывает негативное воздействие на психику людей, которым непрерывно приходится жить в состоянии стресса.

Вот почему интересно проследить, какие условия жизни людей существовали в городах прошлого. Тем более что в современной историографии еще недостаточно изучены проблемы, связанные с осмыслением пространственной среды города, «жизненного мира» личности, урбанизма, как формы социальной организации, которая выводит людей за пределы семьи в другие социальные институты, как среду формирования особой личности городского жителя, в которой сочетаются крайний индивидуализм и особого рода коллективизм.

Объектом рассмотрения взят Лондон второй половины XVII в., а если точнее, — эпохи Реставрации. И это не случайно. Именно в указанное время появляются документы личного происхождения, позволяющие заглянуть в личную жизнь человека, познакомиться с историей не как экономическим или политическим развитием, а как жизнью конкретных людей с реальными именами и судьбами. Записки, дневники, воспоминания появились в Англии, конечно, раньше эпохи Реставрации. Тем не менее, не раньше XVII в. И подобного рода документы, написанные на несколько десятилетий раньше возвращения Стюартов, посвящены преимущественно политическим событиям. Дневники Сэмюэля Пипса (1633–1703) и Джона Эвелина (1620–1706)^{1133} с этой точки зрения представляют особый интерес, поскольку наряду с событиями политической, религиозной, культурной действительности страны главное внимание в них уделено личной сфере и жизни семьи. Конечно, можно усомниться в том, возможно ли на основании одного или двух дневников делать какие-то обобщения о жизни целого города или даже городов вообще. Говоря о себе, о своих чувствах, семейных проблемах, мемуаристы сообщают и общие сведения, дающие возможность представить жизнь улицы, уровень благоустройства города, виды развлечений, болезни и состояние медицины в рассматриваемый период, и многое другое.

Пространство города, в котором обитали жители XVII в., можно разделить на несколько ареалов. Прежде всего, это дом, где проходила семейная жизнь человека, затем улица, места работы, отдыха и развлечений; для Лондона особым ареалом обитания горожан была Темза. Ниже речь пойдет о доме, улице и реке как особых элементах, составлявших жизненное пространство горожан в рассматриваемый период.

Начать следует с жилища, в котором обитал горожанин второй половины XVII в. Сразу нужно сказать, что большинство горожан имели не собственное жилье (дом или квартиру), а предпочитали арендовать помещения для проживания. И это касается не только бедняков, у которых не было средств для покупки жилья, но даже и для представителей аристократии^{1134}. Богатые люди предпочитали приобретать дома в собственность за пределами города^{1135}. Мало кто мог позволить себе содержать собственные дома и в городе, и за его пределами. Хотя, конечно, такие люди были, но число их являлось довольно ограниченным. Одним из них был лорд Саутгемптон, хозяин Блумсбери. На своей территории он занимал одну из усадеб, все остальные земли сдавал подрядчикам, которые строили дома для арендаторов^{1136}. Поскольку большинство лондонцев снимало жилье, это накладывало отпечаток на семейный уклад, на отношение к дому. Если говорить о мужчинах, то они, как правило, редко появлялись дома до того, как нужно было отправляться спать. Это касается не только низших слоев горожан, но и чиновников, и аристократии. Работа или служба занимали не весь день, но после трудового дня мужчины предпочитали отправиться не домой, а в кофейню, таверну, прогуляться в парк или в гости к друзьям. Во второй половине XVII в. такие заведения как кофейни стали появляться во все большем количестве. Исследователи считают, что только в одном Лондоне ко времени правления королевы Анны их было 12 тысяч^{1137}. Кофейни и таверны — места встреч, споров, обмена мнениями, своего рода политические клубы. В феврале 1664 г. С. Пипс записал в дневнике: «В кофейню с капитаном Коком, который с жаром рассуждал о положительных сторонах голландской компании (я же до сего момента рассматривал, напротив, лишь отрицательные ее стороны), то бишь: торговать с выгодой мы вместе не можем, а стало быть, кто-то один должен отступить»^{1138}. В мае 1661 г. С. Пипс с несколькими знакомыми в «Рейнской кофейне» обсуждал вопрос о том, была ли когда-то Англия одним континентом с Францией^{1139}. В то время, когда еще не существовало других способов получать информацию, в кофейнях можно было обменяться новостями или сплетнями, обсудить деловое предложение. Большинство представителей высших и средних классов встречались там ежедневно и проводили почти все вечера^{1140}. Хотя иногда могли и по-другому провести время. Примером служат записи в дневнике С. Пипса. Почти все они заканчиваются однотипно: «И, наконец, в постель» (“And so to bed”). А до этого Пипс мог находиться где угодно, только не дома: «К сэру У. Баттену, где были мистер Ковентри, а также сэр Р. Форд с семьями. Пировали отлично — болтали и веселились. Пробыл там всю вторую половину дня до позднего вечера. Затем ненадолго на службу — неотложные дела, после чего домой и спать. Дома жена играла с прислугой в карты, все очень веселы»^{1141}. Случаи, когда приходится оставаться дома, удостаиваются особой записи: «Сегодня, по случаю окончания чумы, — пишет Пипс 7 февраля 1666 г., — постный день, и я дома…»^{1142}.

Да и женщины стали больше времени проводить в общественных местах. Нельзя сказать, что поголовно все мужчины, а особенно женщины, старались больше времени проводить вне дома. Но то, что во второй половине XVII в. женщины стали больше времени находиться за пределами домашних стен — очевидно. Особенно это бросалось в глаза иностранцам, которые отмечали, что значительная часть времени состоятельных женщин тратится на посещение друзей, таверн или парков, игру в карты. Заботу о домашних делах они оставляют служанкам^{1143}. Конечно, это было поверхностное суждение, но, несомненно, «приличные» женщины стали появляться в таких заведениях, как таверны и кофейни. Доказательством данного наблюдения служат записи С. Пипса, на сведения которого можно вполне полагаться, потому что в силу своей скупости он предпочитал, чтобы его жена сидела дома и занималась домашними делами. Он предпочитал развлекаться с другими женщинами (от служанок до знатных дам). Но даже при этом в дневнике постоянно встречаются такие записи: «Велел жене побыстрее собираться, повез ее в экипаже на Варфоломеевскую ярмарку…»; «Посадил жену в карету и повез в Сити; обсуждали, как провести вечер…»; «Встал очень рано, жена тоже, собрались и около восьми, захватив несколько бутылок вина и пива и говяжьи языки, — к нашей барке возле Тауэра, откуда вместе с мистером Пирсом, его женой и сестрой, а также миссис Кларк, ее сестрой и кузиной — в Хоуп…»; «После обеда с женой и Мерсером — в Медвежий садок…»^{1144}. Даже серьезный и совершенно не склонный к праздности Д. Эвелин в июле 1670 г. записал в дневнике: «Отправился с друзьями в Барроу-Грин в Кембриджшире. Мы выехали в карете с шестеркой лошадей, и с нами их леди. Обедали примерно на полпути у некоего м-ра Тернера, где обнаружили превосходный обед, оленину, музыку и круг провинциальных дам и их поклонников»^{1145}.

То, что мужчины практически весь день находились вне дома, объясняется не только их занятостью на работе или разгульным образом жизни. Поскольку большинство лондонцев арендовало жилье, то они редко обедали дома — готовить пищу дома было довольно накладно. Это объяснялось нехваткой топлива. Единственным средством поддержания тепла был камин; его топили дровами или углем. Дрова для камина — большая роскошь. В конце января 1660 г. С. Пипс записал в дневнике: «Вновь на квартиру к милорду (Эдварду Монтегю, графу Сандвичу — Т.М.), и сидел около большого бревна, которое дает очень хороший огонь…»^{1146}. Если учесть, что в этом же месяце, только в начале его, Пипс отмечал, что «мы не имели угля для разведения огня в доме, и погода была сильно морозная»^{1147}, понятно, почему лондонцы предпочитали проводить время в тавернах, где можно было не только поесть, но и согреться. Д. Эвелин сообщает — Лондон снабжается углем из Ньюкасла^{1148}. Но даже если учесть, что уголь был дешевле дров, его все равно не хватало. Так что готовить еду дома было довольно сложно. Поэтому не удивительно, что в записях Пипса постоянно встречаются такие фразы «Обедал с Кридом в «Голове короля»…; «В полдень обедал в Тринити-Хаус…»; «…пообедал в таверне вместе с доктором (Чайльдом)…»; «В полдень — на обед в «Папскую голову»…»^{1149}. В тавернах и в продовольственных лавках на набережной можно было купить горячую еду не только, чтобы съесть ее сразу, но взять домой. Там всегда были горячие пироги, жареные гуси или свинина. Причем еда была относительно недорогой, поскольку, например, в 1619 г. пятьдесят яиц стоили 2 ш, баранья нога — 10 п., шесть голубей 4 ш. 4 п., корзина (“pottle”) больших устриц — 3 ш. Лосось и осетр тоже были дешевы, потому что Темза в те времена изобиловала рыбой^{1150}. Как правило, обед был самой обильной трапезой, завтрак и ужин — легкая закуска (эль, хлеб и сыр). Даже когда лондонцы устраивали угощение для друзей, они приглашали их не домой: «Сегодня мистер Гудмен, — записывает Пипс 1 сентября 1660 г., — пригласил своего друга мистера Мура, а также меня и еще несколько человек к себе на обед, каковой проходил в “Бычьей голове” и состоял из пирога с олениной, лучшего, который только я ел в своей жизни»^{1151}. Пирог с олениной был традиционным блюдом во время обеда. В июле 1666 г. Пипс записал: «В полдень — на обед в “Папскую голову”, где лорда Браункера, а также уполномоченного Петта, доктора Чарлтона и меня угощал пирогом с олениной сэр У. Уоррен»^{1152}. Сам Пипс тоже приглашает друзей на пирог с олениной^{1153}. Правда, иногда обед бывает более обильным: 30 декабря 1661 г. Пипс записал «Пригласил в “Тюрбан” старых своих знакомых по Казначейству и накормил их отличным говяжьим филеем, каковой вместе с тремя бочонками устриц, тремя цыплятами, большим количеством вина и веселья, и составил наш обед. Собралось нас в общей сложности человек двенадцать»^{1154}. Хочется еще раз обратить внимание на тот факт, что, устраивая угощение для друзей, лондонцы не приглашают их домой. Конечно, семейные люди предпочитали все же обедать дома, о чем неоднократно упоминают и Д. Эвелин, и С. Пипс. Хотя еду иногда заказывали в тех же тавернах. 24 декабря 1662 г. Пипс записал: «Обедал у постели жены с большим аппетитом; ели жареного цыпленка с рисом, после чего послал за сладким пирогом, поскольку из-за болезни жена сама испечь его не смогла»^{1155}. Опять хочу повторить — у разных семей уклад жизни мог быть разный. Но большое количество пивных, таверн, кофейнь свидетельствует о том, что посетителей в них было достаточно, а это значит, лондонцы предпочитали проводить свой досуг вне дома.

Как уже отмечалось, улицы для горожан были еще одним местом, где они проводили значительную часть жизни. Несмотря на нездоровый климат Лондона, улицы города занимали важное место в качестве среды обитания горожан. Значительная часть Вестминстера и соседних районов построена на месте древних болот, поэтому вначале туман возникал по естественным причинам, но вскоре город сам стал создавать свою атмосферу. Уже в XVI в. Елизавета I испытывала раздражение от запаха каменноугольного дыма, который висел над столицей сплошной пеленой^{1156}. В дневнике Д. Эвелина постоянно встречаются записи о ненастной погоде. В январе 1671 г. он сообщает: «В этом году погода была настолько дождливой, ненастной и несоответствующей времени года, какой не знали много лет»^{1157}. В октябре 1679 г. он опять отмечает: «Очень дождливый и нездоровый сезон»^{1158}. И такие записи есть за каждый год. При этом зима с ее холодами была более здоровым сезоном, чем сырое лето. Хотя сырость и туман — обычные явления в Лондоне, для некоторых лондонцев улицы стали домом, ибо у них не было средств, чтобы снять даже самое дешевое жилье. Но и те горожане, у которых имелось жилье, много времени проводили на улицах. Прежде всего, нужно сказать, что в XVII в. уже четко можно было различить жилье как место обитания семьи, и помещения, в которых люди работали. И очень часто дом и работа пространственно значительно удалены друг от друга. Чтобы добраться до места работы или службы, горожане тратили много времени. Даже в результате перестройки Лондона после Великого пожара улицы города не стали намного свободнее для проезда транспорта. Город был переполнен толпами людей, повозками и лотками торговцев. Чтобы доставлять товары к дверям зданий торговцев, требовались крепкие и длинные телеги и четыре, а то и шесть лошадей при восьми проводниках. В источниках сохранились сведения о том, что эти телеги становились причиной смерти пешеходов^{1159}. Тем более что никаких правил движения еще не существовало, особенно по какой-то определенной стороне дороги. Если возчик видел пустую часть дороги, то он старался занять ее, не обращая внимания на то, что повозка станет поперек пути. Лоточники выставляли свой товар прямо на проезжей части, что затрудняло передвижение по улицам, и часто приводило к конфликтам между продавцами и теми, кто в силу разных причин передвигался по городу не пешком, а в повозках или каретах. С. Пипс пишет: «Ехал сегодня по Нью-Гейт-Маркет, и моя карета сбросила в грязь два куска говядины, из-за чего мясники остановили лошадей, и на улицу высыпала толпа…»^{1160}. Заплатив шиллинг, Пипс умиротворил обиженных, хотя по началу речь шла об ущербе на 5 фунтов 40 шиллингов. По этой причине даже зажиточные люди часто предпочитали передвигаться по городу пешком.

Улицы Лондона в рассматриваемый период были не только транспортными артериями, центрами торговли, но и местами развлечения. Хотя часто развлечения, с нашей точки зрения, — сомнительные. Одним из самых любимых зрелищ была процедура повешения преступников. Наблюдать за ней любили не только простые люди, но и представители всех слоев горожан. Уже будучи ответственным чиновником Военно-морской коллегии, С. Пипс в 1664 г. наблюдал за казнью некоего Тернера: «…Заплатив шиллинг, забрался на колесо подводы и стал ждать, когда его вздернут»^{1161}. Надо сказать, что до казни оставался еще целый час. Пипс пишет, что за казнью следило от 12 до 14 тысяч человек. На Тауэр-хилл он наблюдает за въездом в Лондон русского посольства Петра Прозоровского и Ивана Желябужского (1662 г.)^{1162}. В другой раз описывает, какие старания прилагал, чтобы наблюдать въезд шведского посольства: «Из свойственного мне любопытства добрался до реки и отправился на веслах в Вестминстерский дворец, рассчитывая, что увижу, как вся процессия въезжает туда в каретах; увы, оказалось, что послы уже во дворце побывали и вернулись, и я вместе со своим слугой пустился за ними вдогонку по колено в грязи, по запруженным людьми улицам, пока наконец, неподалеку от королевских конюшен, не попалась мне на глаза испанская карета в окружении нескольких десятков всадников со шпагами наголо…». Заканчивает он эту запись следующим замечанием: «В грязи с ног до головы, сел в карету и отправился домой…»^{1163}. Хочу отметить, что запись относится к 30 сентября 1661 г., а на улицах Лондона, по словам Пипса, грязь по колено. Грязь появлялась не только в связи с непогодой, но и оттого, что горожане выбрасывали мусор прямо на улицы. Главными уборщиками мусора были собаки, нищие и вороны. Начиная со Средних веков, в Лондоне запрещалось убивать ворон, поскольку они склевывали мусор из уличных канав^{1164}. Особенно грязно на улицах было зимой. В январе 1660 г. Пипс пишет: «…Из-за жаркого солнца была сильная оттепель и грязно»^{1165}. Хотя нужно отметить, что во второй половине XVII в. зимой в Лондоне было довольно холодно. В декабре 1676 г. Д. Эвелин пишет: «Выпал такой глубокий снег, что мешал нам возвращаться из церкви»^{1166}. Через два дня — новая запись: «В Лондоне такой сильный снегопад, что я не помню, чтобы видел подобные»^{1167}. Через пять дней он записывает: «Снег еще идет, я не смог добраться до церкви»^{1168}. В дневнике Д. Эвелина в январе 1683, 1684, 1688 гг. отмечается, что Темза замерзла. По улицам во время дождя или в мороз было опасно ходить. Д. Эвелин 9 октября 1676 г. записал: «Отправился с женой к мисс. Годолфин посмотреть индийские диковинки в Блэкуолле. Улицы были скользкими, я упал на деревяшку с такой силой, что не мог ни говорить, ни перевести дыхание в течение некоторого времени»^{1169}. А если учесть, что улицы были плохо освещены, то это добавляло опасностей для пешеходов. С. Пипс в январе 1660 г записал: «…Проходя через каменную галерею, я упал в канаву, так как было очень темно»^{1170}. Как и в Средние века, отправляясь в путь в темную пору, горожанам приходилось полагаться или на сияние луны, или на свет факела. В декабре 1665 г. Пипс пишет: «Шел полем домой и при свете факела, который держал передо мной один из моих лодочников, читал книгу…»^{1171}.

Учитывая все вышесказанное о лондонских улицах, не удивительно, что местные жители старались больше передвигаться в пределах города по воде. Темза была транспортной артерией не только для торговых кораблей, но и для пассажирских и прогулочных лодок. С. Пипс сообщает, что в его время существовало не менее 10 тысяч лодочников, обслуживавших горожан. Он упоминает об ожесточенной конкуренции между владельцами лодок и наемных карет, о чем свидетельствует петиция, поданная от имени лодочников в парламент в начале февраля 1660 года^{1172}. Движение по Темзе было очень оживленным. Лодочники составляли сплоченную корпорацию во главе со старшинами и мастером, назначаемым мэром Сити. Чтобы работать лодочником, нужно было пройти обучение в течение двух лет, а затем продемонстрировать свое мастерство перед старшинами и получить свидетельство. Мэр Сити и олдермены должны были устанавливать плату за проезд. Например, в 1559 г. проезд на двухвесельной лодке от Лондона до Гринвича стоил 8 пенсов^{1173}. Передвижение по реке было гораздо более комфортным, чем в экипаже по городским улицам. С. Пипс постоянно упоминает о том, что во время поездки на лодке читает книги. В мае 1663 г. он записал: «По воде в Уатхолл — туда и обратно; всю дорогу не выпускал из рук небольшую книжку…»^{1174}. В мае 1667 г. отмечает: «Сел в лодку и поплыл в Барн-Элме, читая по пути только что вышедшую книгу мистера Эвелина об одиночестве»^{1175}.

Зимой, когда Темза замерзала, по ней можно было передвигаться и в каретах. Об этом часто пишет Д. Эвелин, который жил в Саутуорке, на южном берегу Темзы. И поскольку во второй половине XVII в. в пределах города был только один мост через Темзу, то переправа в карете всегда представлялась хлопотным делом. В начале января 1684 г. Д. Эвелин пишет в дневнике: «Я отправился через Темзу по льду, теперь ставшему настолько толстым, чтобы выдерживать не только уличные лотки, на которых жарится мясо, и различные лавки товаров по всей ширине реки, как в городе, но и кареты, повозки и лошадей, переезжающих через нее»^{1176}. В конце января Д. Эвелин делает еще одну интересную запись: «Мороз продолжается более и более суровый. Темза перед Лондоном все еще заполнена лотками всех видов торговли в виде улиц и лавок, наполненных товарами. Вплоть до печатного станка, где мужчинам и женщинам нравится получить напечатанными свои имена, а также ниже день и год, когда это печаталось на Темзе. Это баловство стало настолько всеобщим, что было приблизительно подсчитано, что печатник зарабатывал 5 ф. в день за напечатание только строки, 6 п. за имя, сверх того, что он получал за баллады и пр. Кареты курсировали из Вестминстера в Темпль, и от различных других причалов туда и обратно, как по улицам. Сани, катание на коньках, травля быков, лошадиные и каретные гонки, кукольные театры и интермедии, таверны и другие непристойные места (lewd places), так что казалось это триумф вакханалии или карнавал на воде…»^{1177}. Так что для лондонцев Темза была в буквальном смысле средой обитания. Она давала средства к существованию значительной части горожан, сосредотачивала вокруг себя жизнь всех жителей города.

Подводя итог всему вышесказанному, отметим, что Лондон второй половины XVII в. еще сохранял многие черты средневекового города. Но уже были заметны и явные изменения. Применение каменного угля, с одной стороны, было благом, с другой, — увеличивало загрязнение воздуха в городе, улицы которого и так никогда не были избавлены от зловония сточных канав, выгребных ям и других продуктов жизнедеятельности местных жителей. Увеличение транспортных средств не столько облегчало передвижение по городу, сколько замедляло его. Сырая погода и постоянные туманы, многолюдность и неизменный шум на улицах плохо сказывались на психическом состоянии людей, что объясняет рост количества самоубийств, о чем пишет Д. Эвелин^{1178}. Не случайно, что по числу самоубийц Лондон занимал первое место среди европейских столиц^{1179}. Так что Лондон второй половины XVII в. притягивал в себе людей, но жить в нем становилось все сложнее. Те горожане, которые имели средства, покупали дома за пределами города, а те, кто не мог себе этого позволить, просто стремились почаще бывать на природе.