Глава 9. «Утонули со своим скарбом»

Первые советские жертвы Второй мировой

Небольшой уездный городок Молога стоял некогда в 30 верстах от Рыбинска, при слиянии рек Молога и Волга. В апреле 1941 года он был в прямом смысле слова затоплен «по решению партии и правительства» — во исполнение совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 14 сентября 1935 года о сооружении Рыбинского, Угличского, Шекснинского гидроузлов, а также Рыбинской и Угличской ГЭС. Считается, что город затонул 14 апреля 1941 года — после того, как 13 апреля строители забетонировали последний проем Рыбинской плотины и паводковые воды Волги, Мологи и Шексны вышли из берегов, залив Молого-Шекснинское междуречье. Разумеется, случилось это не в один момент, но именно 14 апреля 1941 года считается последним днем существования города. Впрочем, формально город вместе с одноименным районом упразднили еще 20 декабря 1940 года. Вместе с Мологой под воду тогда ушло свыше 700 деревень, сел, хуторов, на дне рукотворного моря оказалось свыше 27 тысяч хозяйств, еще четыре тысячи попали в зону подтопления. Ушли под воду 140 церквей и храмов, три монастыря — Югская Дорофеева пустынь, Леушинский Иоанно-Предтеченский женский монастырь, Афанасьевский женский монастырь. Были затоплены старинные родовые имения и усадьбы родов Волконских, Куракиных, Мусиных-Пушкиных…

Если верить официальным данным, за четыре предшествующих года с затопляемых территорий было принудительно выселено 150 тысяч человек. Об успешном завершении отселения всех жителей из зоны затопления Ярославский обком ВКП(б) и исполком облсовета отчитались перед Москвой еще в 1940 году, они же это самое переселение и организовывали, они и должны были обеспечить вынужденных переселенцев жильем, работой, пособием и компенсациями. Именно работники соответствующих советских органов вместе с сотрудниками милиции и должны были в буквальном смысле обходить каждое строение. Задача оперативных чекистских групп, к слову, весьма немногочисленных, была иной, да и осуществляли ее уже не территориальные органы: с момента ликвидации Мологского района его территория считалась зоной водохранилища, потому ее чекистское «обслуживание» перешло к соответствующим структурам и подразделениям уже Волгостроя НКВД и Волголага НКВД.

Волгострой — строительно-монтажное управление НКВД, строившее все эти гидроузлы, Волголаг — Волжский исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ), созданный приказом НКВД № 0156 от 7 декабря 1935 года для обслуживания работ Волгостроя НКВД — строили гидроузлы заключенные. Опергруппы Волголага и прочесывали местность перед ее затоплением, и, если верить рапорту лейтенанта госбезопасности из Волголага, его подчиненные обнаружили почти три сотни жителей, категорически отказавшихся покидать свои жилища. Цитирую этот документ полностью, в том виде, в каком он был написан:

«Начальнику Волгостроя Волголага НКВД СССР

майору госбезопасности тов. Журину

Рапорт

В дополнение к ранее поданного мною рапорта докладываю, что граждан добровольно пожелавших уйти из жизни со своим скарбом при наполнении водохранилища составляет 294 человека.

Эти люди абсолютно все ранее страдали нервным расстройством здоровья, таким образом общее количество погибших граждан при затоплении города Молога и селений одноименного района осталось прежним 294 человека.

Среди них были те, кто накрепко прикрепляли себя замками предварительно обмотав себя к глухим предметам.

К некоторым из них были применены методы силового воздействия, согласно инструкции НКВД СССР.

Начальник Мологского отделения лагпункта Волголага

лейтенант госбезопасности Скляров».

По поводу этого документа сломано немало копий: якобы не совсем ясно его происхождение, отсутствует архивная атрибуция, напечатан не на бланке, опечатки — и т. д., и т. п. По своему личному опыту работы с документами 1930–1940-х годов ряда центральных, областных, а также ведомственных архивов, в том числе и с документами НКВД, могу сказать: там встречается еще и не такое! Особенно когда речь идет о внутренней документации местного, низового уровня: в них просто не счесть ляпов, помарок, ошибок, административно-географических казусов и топографического кретинизма, не говоря уж про банальные опечатки. Не говоря уж о том, что ведомственные инструкции по документообороту и секретному делопроизводству менялись тогда часто. Радетели «девственности» госбезопасности пытались уверить, что это, мол, фальшивка, но их можно разочаровать: никаких вопросов по части подлинности документа нет даже у его, так сказать, «правообладателей» — архивистов ФСБ. Не говоря уж о том, что в свое время официальный печатный орган правительства РФ процитировал сей рапорт лишь после соответствующих консультаций с компетентными органами.

Да и ничего фантастического ни в бумаге, ни в самой ситуации нет, и запросто можно представить, как опергруппы натыкались на дома, не оставленные жителями. Никакого злого или «антисоветского» умысла в этом не было: людям просто некуда было идти! Как водится, «заботливые» советские власти, организовав принудительное переселение, так и не предоставили жилья огромному количеству людей — им некуда было ехать, и не на что. Приходит опергруппа — и что, она должна хватать их под белы ручки и силком тащить? В чистое поле? Или ставить бедолаг к стенке? На каком, спрашивается, основании: это свободные советские граждане, не подследственные, не арестованные, не осужденные, в правах не пораженные. А уж применение оружия «при исполнении» и тогда было процедурой жутко забюрократизированной. Как вспоминали местные жители, товарищи из НКВД принуждали их к выезду жестко, но просто: забирались на крыши домов и разбирали печные трубы. Без печи же, как известно, ни еды приготовить и хлеба испечь, ни избу протопить. Возможно, именно об этих «методах силового воздействия» и шла речь в документе. К тому же, не будем забывать, это чекисты Волголага — формально их права распространялись лишь на заключенных. Да ведь и основной задачей тех спецгрупп явно было не выявление местного населения, а розыск беглых заключенных — зэки Волголага тогда привлекались к разборке домов в зоне затопления, и, как свидетельствуют документы Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), побеги были массовыми и групповыми: лишь в январе — апреле 1941 года бежало не менее 106 заключенных, причем пик побегов пришелся именно на апрель.

Обозначенный в документе майор госбезопасности Журин — личность реальная. До 1930 года Владимир Дмитриевич Журин — инженер-гидротехник, никакого отношения к НКВД не имевший. Но в декабре того года он был арестован ОГПУ по обвинению во «вредительстве» и получил десятилетний срок, однако отправили его не в лагерь, а в чекистскую «шарагу» — конструкторское бюро ОГПУ, проектировавшее Беломорско-Балтийский канал. Весь состав этого КБ чекисты набрали из таких «вредителей»-инженеров, а сам канал, как известно, строили тоже заключенные, почти 13 тысяч из которых погибло. Журин на той стройке весьма выдвинулся, став один из главных ее технических руководителей, и в 1932 году был досрочно освобожден, а после открытия канала награжден орденом Трудового Красного Знамени, повышен в должности. Но из системы НКВД он уже не ушел и был командирован в Дмитлаг — на строительство канала Москва — Волга. На той стройке сгинуло свыше 22 тысяч заключенных, но сам Журин получил уже орден Ленина и очередное повышение — назначен заместителем главного инженера строительства Угличской и Рыбинской ГЭС. 11 сентября 1940 года приказом НКВД № 1270 Владимиру Журину присвоено звание майора государственной безопасности, что соответствовало тогда армейскому званию «комбриг» (после войны он — генерал-майор инженерно-технической службы). 13 сентября 1940 года свежеиспеченный майор госбезопасности Журин назначен начальником Волгостроя — Волголага НКВД, а по совместительству еще и главным инженером Волгостроя НКВД. Его и считают одним из «крестных отцов» Рыбинского и Угличского водохранилищ, а в экспозиции Угличского музея гидроэнергетики можно видеть подписанные им приговоры о расстреле «саботажников» — не считая тех тысяч и тысяч зэков, сгинувших там на стройке. В документах ГАРФ отложилось немало документов за подписью майора государственной безопасности Журина на имя начальника Главгидростроя НКВД СССР и начальника Оперативного отдела ГУЛАГа НКВД, в которых тов. майор госбезопасности постоянно отбивается от лавины обвинений в «грубых нарушениях содержания заключенных и злоупотреблениях администрации лагеря», в большой смертности заключенных — 20–30 человек в день, в том, что начсостав лагеря — натуральные «бывшие царские палачи, требующие немедленного расстрела»… Так что для деятеля такого масштаба, как майор госбезопасности тов. Журин, эти 294 «добровольных» утопленника — тьфу, песчинка!

Но это лишь одна грань истории. На другой — для чего это все вообще делалось? Казенные версии лепечут, что страна позарез нуждалась в киловаттах — и все такое прочее. Но вчитаемся в строки постановления СНК № 2074 от 14 сентября 1935 года, где говорится: строительство Рыбинского и Угличского гидроузлов начато «для обеспечения необходимого судоходного подхода к каналу Москва — Волга со стороны р. Волга… и для создания водохранилища в районе Молого-Шекснинского междуречья».

Если кто не сразу понял, речь шла о судоходстве исключительно военном: о создании сети каналов и водохранилищ, позволяющей перебрасывать по ним военные корабли. Сначала с Балтики в Белое море, затем — по Волге на Каспий. В перспективе планировалось, что эта водная сеть позволит оперативно перебрасывать корабли Дунайской, Днепровской, Каспийской флотилий, даже Черного и Балтийского флотов, хоть куда — на Север и обратно, на Балтику, на Каспий… У Рыбинского водохранилища на этом Волго-Балтийском пути — роль особая и ключевая. Не говоря уже о той «мелочи», что судостроительные верфи Рыбинска и Горьковской области получали возможность перегонять свою продукцию потребителям из Наркомата ВМФ СССР напрямую — на Балтийский и Северный флоты. С осени 1939 года интенсивность этих «канальных» работ увеличилась многократно: шла Вторая мировая война, в которой Советский Союз по факту уже участвовал — Волго-Балтийскому пути в той войне роль отводилась немалая. Сделать все, как хотели, не успели, но достаточно вспомнить, что корабли Онежской военной флотилии в кампании 1941, 1942 и 1943 годов после окончания навигации по системе озер и каналов уходили на зимовку и ремонт в Рыбинск и Горький… Выходит, эти сгинувшие 294 жителя Мологи, даже имен которых история не сохранила, по сути, наши первые жертвы Второй мировой? Если, конечно, не считать тех, кто сгинул в «освободительном походе» сентября-октября 1939-го и на финской войне…