3. Необычное

Глубокой ночью на улицах Словечно я услышала дикие крики, ружейные выстрелы, звон разбиваемых стекол и сразу поняла, в чем дело. Разбудила всех своих детей, поторопилась скорей забраться в кладовую, потому что там нет окон и безопаснее от пуль. До утра мы находились в кладовой, и в дом к нам никто не заглянул.

Утром я вышла на улицу.

Увидала многих крестьян: все мои хорошие знакомые и друзья; обратилась к ним с просьбой приютить меня и детей.

Они отказали.

Кругом евреи с ужасом делились впечатлениями о событиях минувшей ночи и с тревогой говорили о предстоящей. Я с детьми решила уйти из местечка.

Вскоре сынок мой Цалик уже сопровождал нагруженную подводу с остатками нашего добра. Посадив детей на воз, мы тронулись по направлению к Овручу. Но на выезде из местечка мы встретили бегущих евреев, они кричали нам, что выехать не дают, местечко окружено со всех сторон и на всех дорогах заставы.

Мы повернули назад.

Воз опрокинулся, все рассыпалось.

Я взяла малых детей на руки и все оставила на дороге, захватила только ценности: серебряные ложки и вилки, бокалы: все это забросила в ближайший огород, и пошла, гонимая сзади бандой. Разыскала остальных детей. Заметив, что многие бегут в дом Аврума Вера, не зная куда деваться больше, поспешила с детьми туда же. Трудно мне передать пережитое в этом земном аду… Да, да… все комнаты битком набитые евреями. Старики, женщины, дети укрылись под столами, кроватями, кушетками. Когда раздался с улицы первый выстрел, все как по команде бросились на пол. Тут же раздался сильный стук в двери.

Двери сейчас же открылись. Вошли бандиты.

Мы умоляли их нас не трогать, предлагая деньги. Они взяли их, больше 40.000, а предводитель обратился к нам:

— Я вам дал сроку два дня убраться отсюда. Вы не ушли… теперь я с вами расправлюсь.

Приказал выходить из комнаты.

Первым вышел мой зять, за ним дочь Эстер, третья была я с ребенком на руках. При выходе были устроены кордоны. Они рубили, кололи, били шашками, штыками и прикладами. Мои дети, — Эстер и ее муж, — получили сильные раны, я отделалась ударом приклада в плечо. Передо мной — мои дети, полуживые, а позади — крики сотен оставшихся…

На площадь гнали десятками евреев.

На улицах уже всюду валялись трупы наших братьев и сестер. Я видела картину, приводившую меня в оцепенение… Никогда я не забуду: среди убитых лежала жена одного из соседей, а ее добивал ногою в голову крестьянин.

…О, Боже, неужели ты этого не видишь…

Всех нас собрали в кучу.

У мужчин были сняты сапоги.

Раздались крики:

— Русские на боку.[3]

Два бандита уже угрожали нам расправой.

Я начала умолять их не трогать нас, предлагала отдать им все наши драгоценности, заброшенные мною в огород. Те согласились, и мы пошли.

Я думала:

Что будет, если кто-нибудь забрал их.

Но все было в целости.

И я отдала им.

Один из них дает мне три ложки и говорит:

— На, получи, может, останешься в живых, и будет тебе, чем кушать.

Но другой выдернул их у меня.

— Ступай!

Счастливые освобождением, мы тронулись в путь, чтобы хоть как-нибудь уйти из этого проклятого места.

Моя дочь снимает свою блузку, всю в крови, набрасывает на меня.

Мама, на тебе крови не видать, — говорит она, прикройся, это может по дороге и спасет тебя.

Я не возражала, пошли дальше.

Мои раненые дети едва плелись.

Когда проходили мимо дома крестьянина Косынки, его мать водой омыла раны дочери и говорила:

— Скорей удирайте, а то совсем плохо будет.

На второй версте нас снова догнали те двое, что забрали драгоценности, вместе с крестьянским мальчиком 12-ти лет, вооруженным маленьким ружьем. Угрожая расстрелом, потребовали отдать все, что осталось. Они ушли. Опять мы были свободны. Падая от истощения, мы добрались до села Петруши.

Но крестьяне отказали нам в приюте.

Ни за что подводу не хотели дать, чтобы доехать до ближайшего села. Голодные, оборванные, измученные, как бы проклятые Богом, поплелись мы дальше. По пути встречные мужики кричали нам вслед:

— Коммунисты… большевики.

Крестьянский мальчик догнал нас и снял пиджак с моего зятя, говоря:

— Жаль пиджака-то, жиды… выпачкается кровью.

И, уходя, выкрикивал насмешки и издевательства. Насилу добрались до лачужки одного мужика, живущего в лесу на пятой версте от станции Петруши.

И нам показалось, что мы во сне. Было так необычно…

…Как чудо.

Мужик сказал нам:

— Зайдите в избу… не бойтесь, не бойтесь.

И стал хлопотать, накрывать на стол. Накормил нас супом.

Говорил ласковые слова.

Мы готовы были плакать и целовать его.

Мы благодарили его и хотели уйти дальше.

Но надвинулась ночь.

Он оставил нас ночевать.

А утром запряг лошадей и отвез поглубже в лес, где находилось уже много евреев. Мы попросили у евреев одолжить нам несколько рублей, чтобы вознаградить мужика.

Но он наотрез отказался.

— Нет, нет, что вы…

И, ласково простившись, уехал.