37. Раскаявшийся староста

20-го марта пришли к нам в деревню Печки десятка два струковцев. Они были назначены охранять реку и сторожить пароходы.

— Будут пароходы, — говорили они, — будут золотые браслеты, часы и хорошие сапоги.

Часть их расквартировалась в деревне. Меня встретил на улице струковец и крикнул:

— Ты еврей… коммуны вам захотелось! Вы ее найдете в воде или под водой!

Я стал ему возражать.

Вокруг собрались крестьяне.

Солдат оказался недалеким, ему нечего было отвечать на мои доводы, и крестьяне смотрели на него с иронией.

Он отпустил меня и ушел

Вечером струковцы согнали местных евреев и перед пулеметом потребовали контрибуцию.

Сошлись на 2000.

Стало спокойно.

В это время стал наступать большевистский отряд. Евреи оставили деревню и кое-как попрятались в окрестностях. Струковцы победили. Когда через 3 дня евреи вернулись в деревню — их дома были совершенно разгромлены и все хозяйство исчезло. Оказалось, что почти все вещи были забраны местными крестьянами. Я начал настойчиво требовать, чтобы крестьяне вернули мне награбленное. В этот день струковцев не было в деревне, крестьяне испугались и начали понемногу сносить мою домашнюю утварь.

Мне сказали:

— Сосед забрал перину и подушку.

Я пошел к нему.

Он напал на меня зверем — кричал, как я осмеливаюсь требовать у него, — старосты деревни, грозил меня арестовать и передать в руки струковцев, как коммуниста. Я увидел, что произошла какая-то перемена в моем соседе. Он был всегда спокойный, своеобразно совестливый, со мной был всегда добр. Я понял, что мне нельзя больше оставаться в деревне, я должен отсюда выбраться, дабы спасти жизнь, Я вышел из дому и немедленно, как на прогулку, чтобы не заметили меня крестьяне из деревни. По дороге я, по поведению крестьян, заметил, что со мной должно тут что-нибудь случиться.

Я зашел на минуту в хату к мужику.

Вслед за мной вбежал туда староста с ружьем.

— Ага, ты тут… ты хочешь удрать, — я тебя сейчас застрелю!

Насилу мне удалось успокоить старосту.

Он ушел.

Приказал мне ждать десятников.

Я снова незаметно выбрался из хаты и, крадучись, через заборы, поля, утопая по горло в воде, добрался до реки, а оттуда переправился на лодке в Остер. Потом узнал: пришли струковцы на следующий день в деревню, вывели все тамошнее еврейское население, стар и млад, за деревню в поле, потребовали денег. Кто имел — откупался, остальных раздели почти догола. Мой отец, 75-летний старик, не имел при себе денег, — и был убит.

Никого в деревне не осталось.

Разбежались.

Теперь крестьяне, когда их посещаем, относятся к нам довольно дружески, а староста, хотевший меня застрелить, попросил у меня извинения и говорил:

— Сам не знаю, что со мной тогда было.