Порядок и беспорядок

Что касается организации власти, управлявшей этим сложносоставным и в значительной своей части подвижным обществом, то совпадение с монастырскими структурами опять–таки кажется поразительным: отец, один–единственный, как Отец небесный, который, впрочем, никогда ничего не предпринимает без совета; мужской иерархизированный совет, молодые под руководством старших; могущество отца, занимающего место самого Бога, зиждилось на том, что всякая жизнь в его доме происходила от него лично. Различие, и весьма существенное, заключалось в том, что в этом доме люди не жили в столь тесной близости с ангелами, в таком отрыве от телесности, в том, что домашнее общество не было бесполым, а его глава, ответственный за судьбу линьяжа, должен был продлевать его существование в будущих поколениях и распределять женщин по соседним домам, дабы заручиться покорностью последних, а значит, продолжить род. Исконная функция отца, связанная с деторождением, обязывала его иметь в своей постели женщину. Супружеская пара была центром сети властных отношений. Женщина, естественно, полностью подчинялась мужчине; тем не менее, так как она являлась супругой и должна была стать матерью наследников (а если ей это не удавалось, то в XI веке ее без колебаний отсылали обратно), часть могущества ее «сеньора», как она его называла, переходила и на нее: «дама» (domina) тоже занимала здесь доминирующую позицию, в том числе и потому, что ее вклад в расширение дома — как законной сексуальной партнерши, обладающей способностью к деторождению, — был решающим.

Ведь дело обстояло так: до сих пор мы видели, что частная жизнь скорее занимает оборонительную позицию, съеживается в своей скорлупе внутри ограждающих ее стен, но в действительности, как живой организм, она старалась пробиться наружу и распуститься, и в домашнем обществе все, в частности авторитет хозяина, было нацелено на то, чтобы поддерживать сферу частных отношений в максимально жизнеспособном состоянии — приобретая еще больше родственников, еще больше друзей, еще больше слуг. Вот почему в самом укромном уголке замка Ардра мы обнаруживаем плодотворящую клетку — супружескую спальню, а рядом с ней — комнату для младенца, где кормилицы брали на себя уход за потомством жены хозяина, чтобы та как можно скорее могла вновь забеременеть. Вот почему дети, едва достигнув разумного возраста, распределялись по двум различным «секциям»: в одной, тщательно закрытой, содержались девочки, будущие матери, до тех пор, пока их по очереди не передавали в другой дом, где они становились дамами; вторая «секция», открытая, предназначалась мальчикам, но жили они там лишь время от времени, как гости, так как их выпускали, выбрасывали наружу, чтобы они сами добывали себе все, что смогут, в том числе жен.

Однако собственной плодовитости paterfamilias было недостаточно, поэтому первая обязанность и главная забота хозяина после производства потомства и заключения браков состояла в увеличении штата домочадцев, для чего приходилось привлекать и «удерживать» новых сотрапезников. Эта задача определяла характер домашней экономики: стремление вкладывать отсутствовало напрочь, а если во внутренних покоях, в кладовой или погребе начинали копить запасы, то только в преддверии праздников, во время которых богатства с легким сердцем растрачивались. Constitutio expansae, «организация расходов» — так назывался план укрепления ресурсов, в середине XII века внесенный в один из картуляриев аббатства Клюни. Цель плана заключалась в приведении в соответствие доходов от имения и насущной потребности в щедрых тратах. Частная жизнь в феодальную эпоху вовсе не была склонна к боязливой бережливости; не знающая границ щедрость позволяла приумножать число друзей — ведь именно они и составляли настоящее богатство, о чем не уставала твердить светская литература.

Хозяин, таким образом, был обязан полностью удовлетворять духовные и телесные потребности своих домочадцев. Первые, в сущности, были в то время самыми главными, и в домашней иерархии службы, отвечавшие за дела духовные, занимали высшую ступень. Духовная работа шла не только в часовне, но и в зале, и даже во внутренних покоях, так как она возлагалась в первую очередь на отца семейства. Как и в монастыре, воспитание являлось отеческой обязанностью. Из Похвалы графу Бодуэну II де Гину мы узнаем, что этот «неграмотный» аристократ, не умевший читать, тем не менее собирал книги, заказывал переводы латинских текстов на понятный ему разговорный язык, комментировал прочитанное Для него вслух, задавал вопросы, обсуждал, учился, чтобы лучше обучать других. При себе он держал штат помощников: «магистров», окончивших школу, которые проживали у него временно, работая над переводами и пополняя библиотеку, а также родственников, интегрированных в церковное сообщество, каноников или монахов, которые между делом делились своими специальными знаниями с братьями и кузенами; часть из них — домашние клирики и капелланы — жили здесь постоянно. Капелланы читали проповеди; впрочем, хозяин охотно привлекал их и для организации увеселений, для составления текстов, которые рассказывались или пелись на народном языке либо инсценировались, зная, что за это «друзья» будут ему признательны больше, чем за нравоучительные проповеди.

Желая угодить, Бодуэн де Гин прилагал все усилия, чтобы развеять тоску, охватывающую воинов и охотников во время неизбежных пауз в их спортивной жизни. Он прекрасно понимал, что чем больше потакать их телесным желаниям, тем крепче они будут его любить и, стало быть, тем лучше будут ему служить и охотнее подчиняться. Поэтому граф старался как можно чаще устраивать для своих людей погони за дичью и сражения с противником — в битве или на турнире. Он следил за тем, чтобы его дом был полон женщин на все случаи жизни, чтобы в его сундуках было достаточно, как тогда говорили, «вест»[24] для ритуальной раздачи по случаю больших праздников. Как без подарков, без периодических «благодеяний» держать в руках своих домочадцев и, главное, исполнять со всей честью свой патрональный долг? В 1219 году Уильям Маршал, находясь на смертном одре, распределял свое личное имущество: все деньги он завещал служителям церкви, чтобы те молились о его душе. Ему напомнили, что в его покоях осталось еще немало алых платьев, отороченных беличьим мехом, по меньшей мере восемьдесят меховых одежд, совсем новых, и из них можно было бы извлечь неплохую выгоду, купив на них еще больше молитв; Уильям разозлился: приближается Троица, в этот день рыцари имеют право на новые наряды, и они их получат; хозяин не может осрамиться, и даже на пороге смерти моральный долг заставляет его предпочесть заботе о собственном спасении обязанность быть щедрым хозяином. Одевать, но прежде всего кормить досыта едой как можно более обильной и вкусной, которой радуется рот и которая отличается от пищи простонародья: companagium[25] для хозяев и их гостей — вовсе не то же самое, что для обычных слуг, то есть не основная пища, а простая и скромная еда, дополняющая хлеб. А для этого не следует быть прижимистым, потому что власть сеньора в его частном пространстве, в спальне, где он производит потомство, в зале, где он кормит, всегда пропорциональна его способности давать — и чем больше, тем лучше.

Как и настоятелю в монастыре, в заведовании хозяйством сеньору помогали домашние управляющие, обязанности которых распределялись в феодальную эпоху примерно так же, как во дворце каролингской эпохи. Главным помощником была супруга, обладающая той же властью, что и королева в IX веке: она руководила женщинами и тем, что с ними связано, например малолетними детьми, распоряжалась запасами и контролировала все, что попадало в дом. Например, жена сеньора Ардра следила за сбором налогов с крестьянских хозяйств; когда одна из зависимых крестьянок, очень бедная, не смогла предоставить требуемого барана, дама в качестве компенсации забрала ее малолетнюю дочь, вырастила и, когда та стала достаточно взрослой, выдала замуж, спарила, эксплуатируя ее детородные возможности, заботясь как добрый пастырь о приумножении стада и помогая своему мужу в деле расширения «семьи»; также, следя за разрастанием дома и восстанавливая в нем добрый порядок, она взяла под свое покровительство беременную служанку и заставила предполагаемого совратителя на ней жениться; эта властная хозяйка наводила ужас на всех женщин в доме, наказывая их и подчиняя своей воли. Точно так же в конце концов была вынуждена подчиниться королеве Франции одна сирота, дочь крупного вассала, которую монарх, по рассказу Жана де Мармутье, намеревался выдать замуж против ее воли: когда ему самому не удалось ее к этому принудить, он поручил своей супруге сломить ее сопротивление.

У хозяина были и другие помощники, каждый из которых имел свое «занятие» (ministerium), управлял особой службой. Внутренние распорядки весьма крупного дома Эно дают довольно ясное представление об этих службах и их работе. В 1210 году два старца, выбранных из самого «приватного» окружения предыдущего графа, его незаконнорожденный брат и его капеллан, прибыли ко двору, чтобы публично изложить древнейшие кутюмы, которые планировалось восстановить и зафиксировать. Таким образом все институционализировалось и закреплялось, выгодные должности были уже полностью присвоены, продавались с согласия патрона, передавались по наследству, некоторые из них занимали женщины или, по факту, их мужья, хотя обычно старший сын, заведомый наследник, после обучения «должности» в curia сменял своего отца либо после смерти последнего, либо если тот был уже слишком стар. Несмотря на такую жесткость системы, министериалы продолжали считаться полноценными членами семьи, ели вместе с хозяином, спали, естественно, в доме, имели лошадь, что уже ставило их выше простых людей, или даже две, если они были рыцарями; каждый год им выдавали весту, плащ и рубашку–тунику, а кроме того, «ливрею», то есть жалованье, чтобы завершить экипировку по своему усмотрению; наконец, те, кто состоял на военной службе: commilitones графа, его товарищи по оружию, те, кто скакал рядом с ним, бок о бок, в его conroiy крепко сплоченном боевом отряде, — получали денежное довольствие; в этом документе о них не упоминается, но нам известно, что они были одного возраста (coetani) со своим предводителем, чаще всего его родственники, товарищи с детства, посвященные в рыцарство в тот же день, что и он, и что в доме они составляли наиболее сплоченную и закрытую группу, схожую с коллегией каноников и, по всей видимости, как и каноники, стоящую выше простых министериалов. Последние, однако, тоже входили в ближайший круг своего хозяина и были обязаны сопровождать его во всех военных походах, «дабы защищать его тело».

О равенстве тем не менее здесь нет и речи: в этом большом доме действовала четкая система распределения обязанностей. В анализируемом документе выделяются три основные службы, они напрямую происходят от трех светских «должностей», опираясь на которые каролингский суверен некогда руководил своим домом, представляющим собой исходную модель дворянской частной жизни вообще. Этими службами управляли великий сенешаль, великий камерарий (камергер) и великий виночерпий. Предполагалось, что они служили графу, но, по всей очевидности, их должности, теперь уже почетные, больше не вынуждали их жить в его доме, однако давали доступ к суверену, позволяли находиться подле него во время процессий, демонстрирующих его могущество. За тремя этими высокопоставленными фигурами мы различаем фактически три независимых домохозяйства, соответствующие трем графским домам, каждый из которых возглавлял отдельную политическую единицу: двум замкам, Монсу и Валансьену, к каждому из которых примыкала коллегиальная церковь — к Монсу более значительная, так как здесь покоились предки династии (мы не должны забывать о мертвых — будучи частью общества домочадцев, они включались в их частную жизнь посредством периодических памятных церемоний), и еще одному, менее солидному дому, управлявшему недавно приобретенной сеньорией Остреван. Существовала должность и второго камерария. Когда сестра графа Фландрии мадам Маргарита, «жена Бодуэна [V], погребенного в центре клироса в Монсе», была отдана в очередной раз замужнее супруг был всего лишь наследником Эно, родовое имение занимал его отец. Новой паре требовался собственный дом; супруги обосновались в другом месте — в Лилле, на землях, принадлежащих Маргарите; ей прислуживали собственные служанки; одну из них она выдала замуж и назначила ее мужа на должность личного камерария; с тех пор «повсеместно», как говорится в тексте, стала функционировать особая «казенная палата» графини, не привязанная ни к какому дому. Эта «палата» заведовала «движимостью», сугубо женской долей собственности, приданым. Система, следовательно, была многоуровневой: граф, графиня, иерархия домов, в каждом из основных домов две главные службы, одна над другой, ибо распределение сфер их обязанностей соответствовало распределению пространства совместного проживания в доме: служба, заведующая столом, то есть залом, под руководством сенешаля и виночерпия; более приватная служба, заведующая покоями и казной, под руководством камерария, стоящего ниже сенешаля, но выше виночерпия, который, в свою очередь, заведовал погребом, то есть тем, что находится ниже всего.

В зале стоял стол или, скорее, столы (mensae), которые, если позволяла погода, выставлялись на свежий воздух. Обеды проходили церемонно, как в монастыре: пищу не подобало принимать в скрюченной позе или стоя, на скорую руку. Это был акт торжественный и публичный. Вполне закономерно, что за него отвечала самая высокопоставленная служба. Сенешаль следил за наиболее изысканной частью рациона, за «companage», «снедью» (escae[26]), главным образом за мясом (присутствие мясной пищи говорит о многом), которое главный слуга должен был подать и разрезать на глазах хозяина. Мясо покупали, а затем готовили на кухне. Под началом главного слуги служили семь младших слуг: прежде всего закупщик и хранитель снеди; три повара; консьерж, который поддерживал огонь в доме — на кухне и в зале, где он должен был гореть особенно ярко, подчеркивая блеск окружающей обстановки; привратник, встречавший и размещавший гостей; и, наконец, нарезчик, ответственный не только за нарезку, но и за соль. Что касается напитков, а именно вина, то оно также проходило по ведомству одного из высших должностных лиц — виночерпия. В Монсе в начале XIII века эту должность занимала женщина, дочь рыцаря, унаследовавшая ее от отца; она же являлась канониссой и по этой причине была очень занята. «По ее распоряжению» вино подносилось к столу, и если оно приходилось ей по вкусу, она собственноручно подавала его графу и графине. Но обычно этим занимались два ее заместителя. Ниже виночерпия стоял тот, кто «хранил вино и разливал его по кувшинам и чашам» (по этой причине в его ведении состояла такая низкая «должность», как горшечник), он также руководил двумя кладовщиками. Еще более низкую ступень занимал хлебодар, снабжавший пищей, которая для господ, оставаясь знаком превосходства, не являлась основной, — круглыми хлебами. Будучи подначальным, хлебодар сам руководил четырьмя слугами: поставщиком, «потомственным» пекарем, проживавшим вне двора, в посаде, вместе с независимыми ремесленниками, хранителем хлебов, или, точнее говоря, ломтей, на которые клали мясо, а тот, в свою очередь, сам командовал «человеком, подававшим ломти на стол». Замыкал список распорядитель ларя с салом, так как согласно домашним распорядкам сало — эту простонародную, как и хлеб, пищу — хранили в кухонном подвале, в самом низу домашнего пространства.

В Монсе младший камерарий — подчиненный камерарию, в свою очередь подчиненному великому камерарию Эно, — следил за внутренними покоями и за хранившимися там ценными вещами; будучи таким образом ответственным за «платья» и ткани, он должен был также стелить постели «для всего двора», большинство из которых раскладывались в зале ежевечерне; он также снабжал водой, которую старший по должности подавал графу и графине, в то время как он сам подносил воду клирикам и рыцарям, чтобы те умылись перед едой; наконец, под контролем старшего камерария, который, видимо, сохранил за собой право распоряжаться деньгами, младший изготавливал и распределял свечи, в частности те, которые втыкались в хлеб, освещая графа, графиню и сенешаля, и только их, когда они сидели за столом.

Итак, с одной стороны, стол, день, яркий огонь, парадность; с другой — постель, ночь, свечи, уединение. Зал был обустроен в первую очередь для пиршеств, которые сами по себе являлись демонстрацией надлежащего порядка. Граф и графиня, господствующая чета, были в центре этого спектакля, им оказывалась особая честь, прислуживали самые высокопоставленные слуги; рядом с ними, практически на их уровне, находился сенешаль, который, как и хозяин, ибо он был major domus, первым среди домашних, имел право на хлеб с солью и на персональное освещение. И так как речь шла о публичном представлении, о демонстрации могущества, особо важное значение имело то, что прислуживающие за столом были рыцарями; они получали то же снаряжение, ту же ливрею, что и боевые товарищи патрона, вместе с поварами и консьержем сопровождали его всякий раз, когда тот садился в седло: их дневные домашние обязанности продолжались за стенами дома, в походных условиях. А вот внутренние покои представляются, когда читаешь кутюмы, закрытой раковиной; здесь нет вина, которое сопровождает праздники и щедрые траты, зато есть очистительная вода и охраняющие светильники, чтобы смыть грязь и скверну и разогнать тьму, когда наступает ночь.

Большой штат помощников и церемониал как дисциплинирующий инструмент были необходимы хозяину, чтобы поддерживать в домашнем обществе мир и порядок. Конфликт мог разгореться где угодно. Со стороны мужчин опасность представляли вспышки открытого вооруженного насилия, естественного в среде людей, привыкших к войнам и турнирам. Поэтому следовало непрерывно пресекать зависть и вражду, неустанно поддерживать «дружбу». Это было нелегкой задачей, если учесть атмосферу постоянного соперничества при дворе, зависть младших к старшим, неприкрытое соревнование среди «кормящихся», оспаривающих друг у друга милости хозяина и дамы: каждый старался затмить остальных, очерняя и задирая их и при каждой возможности нанося удары ниже пояса, — и причиной всему соперничество, производящее столько шума и ярости. Чтобы унять это бурление, использовалось три способа. Прежде всего, изгнание самых буйных; в этом, видимо, и состояла одна из функций крестовых походов, и притом наиболее благотворная; сходную роль играло ритуальное путешествие, финансируемое отцом семейства, в которое после церемонии посвящения в рыцари отправлялись на год или два старший сын и другие «новоиспеченные рыцари»; странствуя, молодежь на время избавлялась от слишком ретивого пыла. Нам также известно, что, согласно обычаю, как только сыновья выходили из детского возраста, их передавали на воспитание в другое место — фактически это был простой взаимообмен, так как семья, сбыв родных сыновей, обязана была принять чужих; впрочем, такие перемещения, видимо, тоже в какой–то мере гасили конфликты. Ритуалы куртуазной любви я считаю вторым способом усмирить молодежь. То, что мы знаем об этой придворной игре и о ее развитии начиная с середины XII века, заставляет полагать, что сеньор предлагал свою жену в качестве наживки, своеобразной приманки, назначал ее в известной степени призом в соревновании, правила которого, все более и более изощренные, обязывали участников, холостых рыцарей и домашних клириков, уметь справляться со своими страстями. Наконец, глава дома был наделен судебной властью, правом разрешать споры и восстанавливать справедливость; при этом он не мог ничего решать, не посовещавшись с домашними, а те были обязаны давать ему советы, высказывать свое мнение, ставить в известность о своих разногласиях. В зале — как и в монастырском зале капитула — после предъявления жало бы и выслушивания доводов сторон назначалось возмещение ущерба и делались выговоры, если только, апеллируя к Божьему суду, caput mansi не решался устроить при дворе сражение, поединок — специально организованную драку, позволявшую противникам выпустить пар.

Была ли эта система регулирования отношений эффективной? Следы ее неудач легко отыскать в тех немногих семейных хрониках, которые дошли до наших дней. Так, в панегирической истории сеньоров Ардра, хорошо документированной только для четырех поколений, упоминается по меньшей мере одно домашнее убийство — убийство сеньора, совершенное в лесу, как утверждалось, кухонными слугами. В не менее панегирической истории сеньоров д’Амбуаз, также хорошо документированной лишь для четырех поколений, упоминается об убийстве зятя, выданном за несчастный случай на войне; далее речь идет о двух братьях последнего (из зафиксированных в хронике) сеньора д’Амбуаза — они были убиты людьми из своего близкого окружения, на одного устроили засаду, другого отравили. Обуздать волнения было нелегко, так как рыцари, принадлежа к противоборствующим группировкам, одна из которых поддерживала сына, другая — отца, брата жены [одного из убитых], находились в состоянии перманентного возбуждения; хозяина замка Ля Э (который был здесь чужаком, мужем наследницы) и его брата в конце концов убили воины из их собственного дома, которым на доело терпеть их присутствие. Впрочем, считалось, что в домашнем пространстве скрытая опасность исходит в основном от женщин — отравительниц, колдуний, смутьянок. Упадок сил, внезапная болезнь, смерть без видимой причины, сеньор, найденный утром мертвым в своей постели, — все это списывалось на козни женщин, и в первую очередь дамы.