Городской дом

Городской дом, как и сельский, представляет все виды контрастов. Здесь доминирует камень, там дерево, сухая глина, кирпич. Здесь кровельный сланец, там черепица. Это не означает, что крыши с растительным покрытием исчезли. Особенности развития городов зависят от их размера, плотности населения и его активности, от исторической обстановки и природных условий, в том числе климатических. Одни города были разрушены или обескровлены во время войн, эпидемий, экономических преобразований и не смогли сохранить свою застройку. Между тем другим городам удалось в разгар Столетней войны обеспечить стабильную численность населения и даже ее рост, создавать материальные ценности, равномерно развивать новое строительство. Для многих из них вторая половина XV века была счастливым периодом: сильные потрясения времен королевства Буржа[159] остались в прошлом, а нездоровой скученности следующего столетия еще не было. Знаменательно, что этим временем датируются многие дома, существующие во Франции и поныне.

Значительную долю жителей средневековых городов составляли монахи, монахини и священнослужители, живущие в монастырях или за их пределами. Особняки были постоянной или временной резиденцией дворян, знатных сеньоров, герцогов или королей. В них могли также жить нотабли: деловые люди и юристы, финансовые откупщики, известные врачи, все те, кого тексты часто объединяют словом «буржуа». Несравненно более многочисленными были те, кто составлял беднейшие социальные слои: воры и нищие, «попрошайничавшие, жившие и умиравшие где придется» (Франсуа Вийон), спавшие «в канавах» (для них в 1439 году в городе Турне были построены крытые бараки); студенты, не принятые в коллежи; старики и старухи; лакеи, прислуга и подмастерья, потерявшие работу, а значит, и жилье. Самой представительной, но лишь косвенно участвовавшей в городском управлении была группа «людей профессии» — ремесленников и лавочников, организованных или не организованных в корпорации и братства. К ним нужно добавить всех тех, кто находился рядом с ними и разделял их жизнь. Возможно, речь идет по крайней мере о половине городского населения. И, безусловно, в недрах этой среды (той, что мы называем простонародьем) были бедные и зажиточные, крупные и мелкие ремесленники. Наиболее талантливые и умелые пользовались большим авторитетом, имели лучших клиентов. Работе других препятствовали слишком тяжелые семейные заботы, возраст, болезни, несчастный случай на производстве. Несмотря на эти различия, мастеровые и их родственники обычно жили в отдельных домах, занимая дом полностью или большую его часть. Дома служили им одновременно жилищем, мастерской и местом продажи своих изделий. Мы полагаем, что большинство из 3700 домов Реймса, 2400 домов Арраса (исключая сите), 6000 домов Лилля соответствовало этому назначению.

Стоимость дома ремесленника зависела от местоположения, размера, типа постройки, общего состояния. Один оценивался в 20 ливров, другой — в 80. Рассуждая о «среднем» жилище, мы неизбежно упрощаем ситуацию, в итоге представляя ее несколько искаженно.

В большинстве французских городов XIV–XV веков дома «простого люда» главным фасадом выходили непосредственно на улицу, а не в передний двор. Речь идет о доме со щипцом крыши, или о постройке, конек кровли которой был параллелен фасаду. Фасад был, как правило, узкий: от 5 до 7 метров, иногда немного больше или меньше. В квартале Бурже в Нанси в XIV веке фасады одних домов ограничивались лишь 11 футами, тогда как другие достигали 33 футов, то есть в три раза превышали «показатель» (Жан–Люк Фрей).

Дом часто состоял из двух уровней, которые с этого времени начинают называться, по крайней мере в Париже, первым и вторым этажами. Чаще всего он возводился над погребом или хранилищем вина, свод (или потолок) которого слегка выступал над уровнем земли. То есть чтобы добраться до первого этажа, нужно было подняться на две–три ступеньки. Глубина домов колебалась от 7 до 10 метров. Высота первого этажа составляла 3–3,5 метра. Второй (с более или менее значительным выступом, что позволяло увеличить пространство, но в ущерб воздуху, свету и, возможно, прочности здания) — немного меньше, скажем, 2,7 или 3 метра. Вверху под широкой крышей находился чердак (амбар), попасть туда можно было по лестнице через люк. Дома в основном деревянные, хотя в некоторых областях предпочитали камень, особенно для стен первого этажа. В противопожарных целях и для защиты от дождя или снега муниципальные власти одобряли и даже предписывали замену соломы кровельным сланцем или черепицей. Представим двухэтажный дом площадью 6 на 8 метров. Это означает, что в распоряжении «одного домового хозяйства» (или пяти человек) была почти сотня квадратных метров. Более того, винный погреб, амбар и различные другие постройки, в том числе кухня либо чулан, quarree, могли располагаться на заднем дворе. Теоретически нет никаких следов скученности. Известно, что в Париже входная дверь в дом могла оставаться открытой весь день, придерживаемая специальной подпоркой. В перечне середины XV века упоминается «придвинутая скамеечка», служащая «для поддержания двери». Еще говорится о «скамеечках под голову», также используемых «для поддержания двери» или «для сидения у входной двери». В 1535 году венецианский посол Марино Джустиниано констатирует, что в Париже «по обычаю все мужчины и женщины, старые и молодые, хозяева и слуги, сидят на пороге своих лавок или возле них на улице».

Сразу за входной дверью начинался довольно узкий коридор, 1–1,5 метра шириной, который вел в две комнаты: переднюю, иначе говоря, мастерскую, лавочку, цех, согласно терминологии того времени, и заднюю, выходящую во двор и именуемую залом или нижней спальней. Внутренняя винтовая лестница позволяла подняться на второй этаж, разделенный, по–видимому, на две или три комнаты. В Монбельяре в начале XVI века получила распространение внешняя винтовая лестница, viorbe.

Комфортабельность и привлекательность домов этого типа повышались благодаря дополнительным усовершенствованиям. Во–первых, большое значение имело наличие собственного колодца, что избавляло женщин, живущих в доме, от необходимости отправляться к роднику, реке или источнику (развлечение, конечно, но также неприятная обязанность) или, как это было принято в Париже, пользоваться услугами водоносов. Затем более или менее эффективная защита от холода, дождя, ветра: ставни и заслонки (засвидетельствованные многими миниатюрами), масляная бумага, пергамент, холст, закупоривающие оконные рамы, и даже — в наиболее благоприятных случаях, особенно начиная с XV века, — неподвижные или открывающиеся окна с широкими прямоугольными рамами. Случалось, что большинство помещений в доме ремесленника было оборудовано каминами. Это, однако, совсем не означало, что они функционировали одновременно или постоянно. Глинобитные или деревянные полы как на первом, так и на втором этаже иногда уступали место полам, покрытым красивыми керамическими плитками. Наконец, вопреки нашим ожиданиям, даже обычные дома часто имели отхожие места. Во второй половине XV — начале XVI века их наличие многими муниципальными властями признается нормальным и необходимым. В 1519 году парламент Нормандии (в Руане) предписывает всем собственникам «соорудить в своих домах углубления [ямы?] в земле, а наверху в оных домах установить сиденья». По этому поводу между соседями могли заключаться соглашения. В 1433 году Мартен Гюбер и Пьер Фосект занимали два смежных дома на улице Фосе–о–Гантье в Руане. Первый, построив «новую уборную», согласился, чтобы второй и его супруга за сумму в 12 ливров могли пожизненно пользоваться «туалетным сиденьем для тела». «Каковое сиденье будет в галерее упомянутого Гюбера, на уровне третьего этажа дома оных супругов, где сейчас находится их спальня. В каковой спальне будет сделана новая дверь, дабы входить и пользоваться туалетным сиденьем, установленным в подходящем месте оной галереи, имеющей стеклянное окно, расположенное на подобающей высоте». Если супруги Фосект уезжали, проход «законопачивали». Наконец, при опорожнении содержимого ямы треть издержек должны были нести супруги Фосект и две трети — Мартен Гюбер. Но количество таких уборных, или частных клоак, было еще явно недостаточно. Влиятельные магистраты (в Лоте, Турне, Руане) приказали построить общественные отхожие места, например, у крепостных стен или рядом со сточными канавами (XV век). Причем туалеты разделялись на мужские и женские, и это касалось даже детей.

Опустимся ниже в иерархии жилищ. Есть много свидетельств о домах значительно более скромных, с двумя или тремя комнатами. Может быть, они соответствовали этим пристройкам, этим домам с навесами, которые по фискальным соображениям противопоставлялись в некоторых городах (в Руане, Роморантене, Туре) домам со щипцом, или коньком двускатной крыши, которые облагались более высоким налогом.

В датированной 1427 годом описи имущества скончавшегося Бертона де Санталена, цирюльника средней руки из местечка Крее (Дром), перечислены следующие комнаты в его доме, где он жил вместе с отцом: задняя спальня (camera posterior) с двумя кроватями, большой и маленькой; передняя спальня (camera anterior) с кроватью и кухонной утварью; рабочее помещение (operatorium) с тремя стульями, пятью тазиками для бритья, десятью бритвами, четырьмя точильными камнями, двумя зеркалами и тремя маленькими ланцетами, отделанными серебром, для кровопускания; амбар позади мастерской, в основном для зерна; наконец, хранилище вина. Этот дом имеет лишь три комнаты, гостиная и кухня занимают одно помещение[160]. «Aula sive focanea», как выражаются прованские источники.

Опись имущества, произведенная после кончины Гийома Бюрелена, кузнеца из Кальвисона в Таре (1442), говорит о еще более скромном жилище, состоящем из мастерской (la botiga de la forja) и комнаты на втором этаже (lo solie de l’ostal), которая служила одновременно кухней, спальней и гостиной. Жилье более бедных людей — вдов, лакеев, студентов — состояло только из одной комнаты, из спальни. Безусловно, «бедная девушка» из «Парижского хозяина», которая «пряла шерсть за прялкой» и жилище которой «не имело никакой обстановки, ни кухни, ни кладовой, ни масла, ни угля, ничего, кроме кровати и одеяла, прялки и немногих других принадлежностей», жила в одной–единственной комнате. Так же жил и Перрен ле Боссю, бедный чесальщик шерсти из Парижа, в 1426 году освобожденный от наказания, вменяемого за взлом двери спальни некоего Томасена Гебера, золотых и серебряных дел мастера, «которая находится над дверью жилища вышеупомянутого Перрена». В Париже начала XIV века семья жила большую часть времени в одной комнате, mansion, domuncula, estage (Раймон Казель).

Перейдем теперь, наоборот, к более высокому уровню. Здесь классический тип жилища представлен домом каноника, устройство которого хорошо освещено в особых описях. Обычно этот тип резиденции, находящийся в непосредственной близости от собора и монастыря, располагает двором и садом и имеет десяток комнат: несколько спален, включая спальню каноника, лучше всего обставленную и, безусловно, самую приятную, если не всегда самую большую, одну или две гостиные и один или два маленьких зальчика (sala, aula в документах на латыни), кухню и кладовую, канцелярию (называемую иногда «чернильной комнатой»), домовую церковь, наконец, многочисленные пристройки (хлев, хранилище вина, погреб, галерею, кладовку, сарай для хранения древесного угля, называемый «угольной комнатой», и т. д.).

Еще более высокую ступень занимают епископские особняки, близкие к модели жилища иногда каноника, иногда сеньора или даже герцога. Описание дома в Лане (domus episcopalis laudunensis), составленное после смерти епископа Жоффруа ле Менгра, последовавшей в 1370 году, странным образом не упоминает ни домовую церковь, ни канцелярию, но перечислены кухня и кладовая, нижний зал, а также семь спален: спальня покойного с гардеробной, спальни официала, капелланов, хранителя печати, сборщика податей, повара, привратника. Особняк епископа в Санлисе (1496) обустроен еще лучше. Нет канцелярии, но есть домовая церковь, небольшой зал, кухня и кладовая, шесть спален, сверх того, домик привратника, наконец, неплохие подсобные помещения (давильня для винограда, пекарня, большой и малый амбары, стойло для лошадей, погреб и хранилище для вина).

Епископский дом в Але, подробно описанный в 1354 году в связи с кончиной Гийома д’Альзона, или Марсийяка, епископа Але и аббата Граса, удивляет широтой размаха. В описи отмечены не только домовая церковь и большая аула (aula major), называемая также столовой (tinel), но и две канцелярии и не менее двадцати спален, среди которых так называемая парадная спальня — помещение, отличное от собственно спальни епископа, обозначенной как «задняя спальня» (retrocamera). То же противопоставление парадной спальни и задней комнаты мы видим в документах 1389 года, относящихся к замку Порт-Мар, городской резиденции реймсских архиепископов. Здесь спальни отведены хозяину особняка, капелланам, конюшему, кухонной прислуге, управляющему винным погребом, секретарю. В других местах комнаты в епископских жилищах могли предназначаться и таким духовным или светским лицам, как сборщик податей, казначей, викарий, конюший, камерарий, торговец зерном, прокурор.

Распределение и наименование помещений сами по себе рассказывают об образе жизни, о «жизненных стандартах» обитателей дома, даже независимо от его размеров, конструкции, местоположения, внутреннего или внешнего убранства, меблировки. Более «буржуазно», например, иметь дома контору, чем мастерскую, а еще лучше канцелярию — вместо конторы или помимо конторы. Наличие стойла с лошадьми или мулами свидетельствует о том, что жильцы дома не перемещаются по улице пешком.

Богатая буржуазия, наиболее преуспевшие нотабли явно старались усвоить аристократические обычаи, но в то же время их особняки в общих чертах сохраняли приметы их профессиональной деятельности. Так было с руанским домом Пьера Сюро, главного сборщика налогов Нормандии времен ланкастерской монархии. В доме находились две конторы, одна на первом этаже, около входной двери, где работали финансовые клерки, другая на втором этаже. О последней в посмертной описи имущества сообщается как о «личной конторе вышеупомянутого покойного» (1435). Пьер Лежандр, казначей военного ведомства, затем казначей Франции, видный финансовый чиновник на службе Людовика XI, Карла VIII и Людовика XII, был связан с самыми благоденствующими семьями королевства (такими, как Брисоне), возведен в дворянство и даже посвящен в рыцари королем. Он владел несколькими сеньориями в Вексене и, естественно, стремился войти в круги самой высшей знати. Опись его движимого имущества в 1525 году оправдывает эту амбицию лишь чрезвычайным изобилием гобеленов. Впрочем, особняк Лежандра на улице Бурдоне в Париже выглядел так, что вплоть до совсем недавнего времени, до исследований Андре Шателя, его принимали за особняк де ла Тремуйя, подлинно и чисто аристократический. В этом особняке были не только домовая церковь и зал, но и три конторы, иными словами, три комнаты для профессиональной деятельности.

Хроника прокурора Дове, составленная во время процесса Жака Кёра, включает описания многих домов, принадлежавших казначею Карла VII или его компаньонам. Конторы и лавочки в Лионе и в Руане напоминают нам о природе занятий обвиняемого. Что касается большого дома в Бурже, предмета гордости своего владельца, «хотя незаконченный к моменту процесса, [он] показывает, что хороший вкус не был несовместим с любовью выскочки к комфорту» (Мишель Моля). Башни, домовая церковь, гербы, высеченные в камне, галереи и балконы: все было сделано для того, чтобы подчеркнуть царственную пышность этого дворянского жилища. Добавим еще четыре зала (рекорд для жилища такого рода) и амбициозные названия, присвоенные некоторым комнатам: комната Кораблей, Галерея, палата Епископов, комната Ангелов, зал Времен года. И, однако, в этом аристократическом особняке велась работа, приносившая доход его владельцу; в некотором смысле он занимался «недостойной деятельностью», на это указывают многочисленные конторские помещения с деревянными бюро; обтянутые, как было принято, зеленым сукном, они позволяли с удобством, внимательно изучать финансовые и торговые бумаги.

Это только в записках чисто литературного характера буржуазные особняки преодолевают последние преграды, которые мешают им ассимилироваться с чисто патрицианскими резиденциями. Не без задней мысли Жильбер де Мез в своем описании Парижа начала XV века той же силой воображения объединяет «особняки епископов и прелатов» с особняками «господ из парламента, господ из счетной палаты, шевалье, буржуа и различных чиновников». Он помещает в особняк на улице Веррери, принадлежащий «сиру Милю Байе», представителю старой парижской буржуазии (который был менялой, затем должностным лицом при Карле V и Карле VI в палате податей, на монетном дворе, в счетной палате), часовню, «где каждый день происходило богослужение», и особо подчеркивает два уровня в жилище — зимний и летний: «У него там внизу были залы, спальни и канцелярии [автор остерегается говорить о конторах, tablier, и даже о делопроизводстве в мастерской], чтобы летом жить на первом этаже, и точно так же наверху, где он жил зимой».

Еще более убедителен пример особняка Жака Дюшье (или де Дюсси), главы счетной палаты, который умер в 1412 году. Здесь также речь идет о жилище, расположенном на правом берегу Сены, в деловом квартале, точнее, на улице Прувер. В своем описании Жильбер де Мез умышленно акцентирует внимание на военной атрибутике особняка (имевшего настоящий оружейный зал), на его удобстве и комфортабельности, на отказе от того, что могло показаться строго утилитарным (по двору гуляли райские птицы и павлины, а не курицы или утки). Подчеркивается утонченный вкус владельца, его истинное чувство культуры, аристократическая любовь к светским играм и музыке, где он проявлял себя не только как меломан, но и как музыкант: «На дворе были павлины и другие райские птицы. Первый зал украшали развешанные по стенам картины с прикрепленными разъяснительными надписями. Другой зал заполняли всевозможные арфы, органы, виолы, гитары, псалтерионы и прочие инструменты, на всех них умел играть упомянутый майстр Жак. В третьем зале были столы, шахматные доски и другие виды игр в большом количестве [две эти комнаты были предвестниками игровых и музыкальных салонов XVIII века]. Кроме того, здесь была прекрасная часовня с аналоями чудесной работы, чтобы положить книги. От них можно было пройти к местам для сидения, ближним и дальним, расположенным справа и слева. Кроме того, здесь также был кабинет, стены которого покрывали драгоценные камни и ароматные травы. Кроме того, спальня, где хранились разнообразные меха. Некоторые прочие спальни были заставлены резными кроватями и столами, покрытыми богатым сукном и золочеными скатертями. В другой верхней спальне было множество арбалетов, часть которых украшали красивые эмблемы, а также штандарты, знамена, стяги, луки, пики, мечи с изогнутым лезвием, секиры, гизармы[161], павезы, тарчи, экю[162], сплетенные из железа и свинца, пушки и другие орудия с полным вооружением. Короче говоря, там имелось все, что предназначалось для войны. Также в этой спальне было окно, сделанное с необыкновенным искусством, сквозь его раму проходила полая железная труба, через которую при необходимости можно было наблюдать за тем, что происходит снаружи, и разговаривать с теми, кто там находится, без излишнего обнаружения себя. На самом верху располагалась квадратная комната с окнами по всему периметру, чтобы смотреть на город сверху. И когда там ели, вино и пищу поднимали с помощью блока, потому что было очень высоко их нести. Пинакли особняка украшали прекрасные позолоченные изображения».