Глава 13

Настроение населения на Украине после смерти Богдана Хмельницкого и отклик этого настроения в Запорожье. Гетман Виговский и его письмо к запорожцам по поводу избрания в гетманы. Дипломатический ответ запорожцев Виговскому и открытая вражда их к нему. Извет гетмана Виговского на запорожцев, посланный в Москву. Осмотрительное обращение Москвы с запорожцами. Отправление запорожцами посланцев в Москву. Возвращение посланцев запорожских в Сечь и политичное обращение казаков с гетманом Виговским. Отправка гетманом в Запорожье одного полка под предлогом охраны от татар, в действительности же для искоренения между запорожцами всякого своеволия. Обвиняя запорожцев в измене, гетман Виговский сам думает об измене русскому царю. Показания о том казака Зятя в Москве. Возвращение запорожских посланцев из Москвы и опасение их быть захваченными со стороны Виговского. Вражда между Виговским и полтавским полковником Пушкарем и поддержка Пушкаря запорожцами. Новые враги Виговского, Яков Барабаш и другие. Открытая измена Виговского русскому царю и борьба его по этому поводу с запорожцами

Богдан Хмельницкий, умирая, имел слабость дать гетманскую булаву молодому и совсем неопытному сыну своему, Юрию Хмельницкому. Но до булавы, по малороссийской пословице, «треба головы», а между тем Юрий хотя и имел голову, но голову почти без здравого смысла и совсем без политических соображений. «Тому гетманишке прилично бы гуси пасть, а не гетмановать», – выразился о нем боярин Борис Петрович Шереметев[324]. И точно, это был «от природы евнух, Юрась небожчик», нравом злой, умом ограниченный, телом слабый юноша. Неудивительно, что, «при его боку», тот же час после смерти отца, завелись честолюбцы, преследовавшие свои личные интересы, и неудивительно, что и во всей Малороссии настали в это время такие раздоры, смуты и междоусобия (по выражению Ригельмана – украинское коловратство), вследствие которых Украину того времени можно назвать «ярмаркой самолюбий», а властных лиц ее – «самопожирающими драконами». Один поляк, современник событий, назвал Украину описываемого времени «страной страшного вавилонского столпотворения»[325]. Самим народом эпоха после Богдана Хмельницкого метко прозвана «Руиной». В истории Малороссии это было переходное время; оно считается самым тяжелым временем на Украине, когда она от Польши отстала, а к Москве еще вполне не пристала. Раздоры шли, однако, не от большинства или народной массы, а от меньшинства, «властных» или «значных» лиц и высших духовных особ Украины: тогда как масса украинская тяготела к России, «значные» лица и духовные особы, воспитанные в польском духе, тянулись, за немногими исключениями, к польским порядкам и польской жизни. Оттого после смерти Богдана Хмельницкого и многие из гетманов, и многие из других властных лиц Украины изменяют русскому царю и склоняются к польскому королю. Такая разница в склонностях была причиной политического разделения Украины на две половины – Западную, или Тогобочную, и Восточную, или Сегобочную, Украину с особыми гетманами в той и другой: Виговским, Юрием Хмельницким, Тетерею, Дорошенко, Ханенко и Самусем в Правобережной Украине, тяготевшими к польской стороне; Сомко, Брюховецким, Многогрешным, Самойловичем, Мазепой в Левобережной Украине, державшимися русской стороны. Между теми и другими шла ожесточенная борьба, в которой живое участие принимали и запорожские казаки.

Кроме названной причины, поднявшей смятение в Малороссии после смерти Богдана Хмельницкого, выступили и другие, вызвавшие междусословную вражду на Украине. Дело состояло в том, что в Малороссии этого времени открылась вражда с одной стороны между простым населением и казаками, с другой – между значными и казацкой чернью. Простое население враждовало с казаками потому, что, принимая самое деятельное участие во всех войнах Богдана Хмельницкого с поляками для достижения личных и имущественных прав, оно, по окончании войн, однако, снова должно было стать в положение земледельцев и тяглых людей и принуждено было уступить все добытые Хмельницким права в пользу одних казаков, и потому, естественно, стало питать ко всему украинскому казацкому сословию враждебное чувство. В свою очередь и в среде самих казаков произошел раскол: из казацкого сословия стали выделяться значные, своего рода казацкое шляхетство или казацкая аристократия, к которым примкнуло высшее украинское духовенство с богатыми фамилиями из мещанского сословия, и простые казаки, незначные, казацкая чернь. На украинском языке того времени первые приобрели название «дуков», последние – название «голоты». Дуки старались захватить в свою пользу обширные и самые богатые участки земли в Малороссии и закрепить их за собой и за своим потомством, оставляя на долю казацкой черни или самые худшие земельные участки, или вовсе ничего не оставляя: «Эй вы, дуки-дуки, за вами вси лугы и лукы!» «Дуки-богачи, дуки-сребряники» с презрением стали относиться к «драной голоте», к «серой голи», и голота платила ожесточенной ненавистью богачам.

Таким образом, на Украине после Богдана Хмельницкого, особенно со времени гетмана Самойловича, поповского сына, в самом населении обнаружилась, так сказать, двойная вражда: вражда посполитых к казакам и вражда казацкой черни к старшине. Обиженный народ и подавленная казацкая чернь беспрестанно старались искать своих прав, но, не находя в самих себе достаточно для того сил, массами бежали с Украины на Запорожье и, подкрепившись там, возвращались в города. В городах отдельные личности из массы, при помощи запорожцев, делали иногда исторические события и добивались и земельных благ, и высокого общественного положения, но, в свою очередь, укрепившись и разбогатев, также выступали притеснителями простого населения и казацкой черни. Сословие значных в общем тянулось к Польше и подражало ее порядкам; сословие поспольства и казацкой черни тянулось к Москве, но, не всегда имея политически развитых руководителей или часто вводимое в заблуждение тайными сторонниками Польши, выступало иногда и против Москвы. Само Запорожье, питая стихийную вражду к Польше и непримиримую антипатию ко всему панскому, шляхетскому, ко всему, в ущерб другим, разбогатевшему, в общем стояло на стороне Москвы и всецело на стороне простого народа и казацкой черни. Запорожская масса всегда тянулась к русскому православному царю, и если выступала иногда против царя, то это было только тогда, когда чернь видела, что на нее накладывали властную руку и хотели лишить исконных казацких вольностей. Запорожцы хотели видеть в русском царе только верховного покровителя, но не самовластного властителя. Оттого в общем они были за Москву и только в исключительных случаях против нее.

Москва же, приняв под свою протекцию Украину и Запорожье, не остановилась на одном покровительстве и скоро выказала стремление к тому, чтобы уничтожить все свободные административно-судебные учреждения Украины и независимое от Московского патриарха ее церковное положение. Украинцы и запорожцы всеми мерами противились таким стремлениям московской политики, но, не будучи в состоянии бороться с Москвой, стали бросаться в разные стороны и искать себе помимо Москвы покровительства. Они то вновь вступали в переговоры с польскими королями, то простирали свои взоры далеко за пределы Польши и России. Такое положение между Москвой, с одной стороны, и Украиной и Запорожьем – с другой, из года в год все более и более обострялось, тянулось в течение всего XVII века и перешло в XVIII, касаясь в большей степени Украины и в меньшей – Запорожья, и этим именно объясняется то обстоятельство, что к 1708 году Москва вогнала Украину в союз с одним из самых опасных врагов России – шведским королем Карлом XII, а Запорожье заставила искать протекции у турецкого султана и крымского хана, заклятых врагов всего казацко-украинского населения.

Разница в настроении между простой массой и властным сословием Украины сказалась тот же час после смерти Богдана Хмельницкого при его слабоумном сыне Юрии Хмельницком и особенно при Иване Виговском, взятом Богданом Хмельницким в плен при Желтых Водах, служившем при нем в качестве генерального войскового писаря и состоявшем, после кончины его, опекуном Юрия Хмельницкого[326].

Отправив Юрия Хмельницкого для обучения в Киевскую духовную академию и исполняя роль опекуна, а вместе с этим неся обязанности гетмана, Виговский, как человек хитрый и честолюбивый («образом и вещию лях»), наконец перешел от роли опекуна к роли фактического обладателя гетманской булавы. В 1657 году, 26 августа[327], на собранной в Чигирине раде, он был выбран, вопреки протесту большинства городового значного казачества, гетманом Украины. На раде отсутствовали многие из полковников, масса простых казаков и черни, что придавало этой раде вид незаконного действия. Самое место, где она произошла, – Чигирин – считалось также неузаконенным местом для избрания гетмана: Богдан Хмельницкий был выбран в Сечи, и там должны были быть избираемы его преемники[328]. Оттого, как бы чувствуя свою виновность перед Запорожьем, новый гетман уже через 22 дня после своего избрания отправил письмо в Запорожье, на имя кошевого атамана Павла Гомона, и в нем известил о своем избрании в гетманы Украины. Высказывая сожаление о потере Хмельницкого и о смутном времени, наставшем после его смерти, Виговский сообщал, что вся старшина и чернь войска малороссийского единодушно избрали его гетманом Украины; но он хотя и принял это избрание, однако, без воли и концесса братии, всего низового запорожского войска, на том гетманском уряде утвердиться не желает. «Так как вы, войско низовое запорожское, корень и утверждение чести и вечно памятной славы для всех городовых украинско-малороссийских войск, то пусть первенствует ваша власть и при избрании и постановлении гетмана. Вольно вам, братии нашей, отставить меня от того уряда и утвердить, по своему усмотрению, другого. И как мой предшественник, славной памяти, Богдан Хмельницкий, все чинил с ведома и совета вас, нашей братии, всего войска низового запорожского, так и я, если останусь на своем уряде, тем же путем моего предшественника, не переча чести и силе вашей, все буду делать согласно воле вашей». В заключение письма Виговский извещал запорожцев, что он посылает им 3000 битых талеров – одну тысячу из собственной шкатулки, а две тысячи от завещания Хмельницкого на помин души его в сечевой церкви для «целорочного сорокоустного моления»[329].

Получив и выслушав на раде лист Виговского, запорожцы, уже раньше получившие известие о том, что новый гетман склонен к полякам и сношается с польским королем, ответили ему собственным письмом следующего содержания:

«Два уведомления, скорбное и радостное, в письме вашем панском, присланном до нас, войска низового запорожского, чрез нарочных посланцев, мы получили. Из этих уведомлений первое особенно наполнило наши сердца печалью и отяготило нас, потому что чрез неухранную смерть, определением Бога вышнего, владеющего человеческой жизнью, мы лишились своего гетмана, доброго вождя и счастливого от неприятелей защитника нашего отечества, пана Богдана Хмельницкого, которому за многие в здешней земной жизни подвиги и труды пусть подаст Господь Бог на лоне Авраама вечное успокоение в райских селениях, – об этом особенно просим. Другое известие, избрание на тот уряд гетманский вашей панской милости, нас несколько увеселило и печаль нашу уменьшило, потому что осиротелая наша отчизна, получивши в вашем лице нового себе господаря, может, за вашим предводительством, найти себе надежную оборону от козней и наветов неприятельских. Однако ж избрание то и ваша элекция без воли и совета нашего, всего войска низового запорожского, только одною братией нашей, панами старшиною генеральною, полковниками и войском украинским городовым, не должна была и назначаться и совершаться; так как и небожчик Богдан Хмельницкий получил начало своего гетманства не в Чигирине, а в Кошу нашем сечевом и не от городового, а от нас, низового запорожского войска, и при нашем вспоможении, больше же всего при всесильной божественной помощи, одержал счастливые победы над неприятелем в первые годы своей войны. Но ввиду того, что ваше избрание уже совершилось, то и мы для всеобщего добра нашей отчизны малороссийской не желаем нарушать и разорять оного избрания, приписывая его премудрому усмотрению Божию; помня пословицу: «голос народа – голос Божий», согласуемся с голосом и волей народной нашей малороссийской братии, избравшей и постановившей на то гетманское достоинство вас, пана, ваша мосць. Мы находим в вашем панском письме, к нам в настоящее время писанном, такое обещание и заявление, что, оставаясь на том гетманстве, вы имеете следовать путем вашего предшественника, славной памяти, Богдана Хмельницкого, а нам, войску запорожскому, оказывать ласку свою и никаких новин и затей без воли и рады нашей войсковой, если бы то шло об общем благе или несчастий нашей отчизны, не начинать. Если вы, ваша мосць, мосце пане, будете выполнять это настоящим делом, то и от нас, всего войска низового запорожского, будете пользоваться настоящею приязнью и вниманием и во всех желаниях своих не встретите противных возражений и войсковых несогласий. Однако в ваших панских заявлениях и обещаниях мы находим некоторую странность, что, по кончине небожчика пана Хмельницкого, писали вы, ваша милость, от себя одного (как мы из несомненного известия узнали) до наияснейшей Яновой Казимировой, королеве польской, ища чрез нея ласки и ходатайства у королевского величества и желая якобы отторгнуться от высокой державы и сильного покровительства пресветлейшего и державнейшего царя Алексея Михайловича, нашего всероссийского монарха, и по-прежнему отдать до польской короны нашу малороссийскую отчизну, премногою братии нашей кровью и военным оружием отбившуюся и освободившуюся, за время предводительства покойного гетмана нашего, Богдана Хмельницкого. Если вы так именно думаете сделать, то ведайте заранее, что мы, войско низовое запорожское, в том воле вашей не будем следовать и звание изменников на славное имя навлекать не желаем. Да и сами вы, ваша мосць, мосце пане, извольте рассмотреть и хорошенько взвесить, под каким монархом можно надеяться лучшей для себя жизни, под единоверным ли православным государем, царем московским, которого еще ни в чем не оскорбили, или под иноверною, находящеюся в римской отступнической религии и заблуждении, польскою короною, нами очень раздраженною и оскорбленною, имеем определять и записывать свои термины без внимания пришлого благополучия. Товарищество наше низовое, охотницкое, бывшее на его монаршей военной службе в Литве и Инфляндии и оттуда повернувшее до Сечи, хвалится великою ласкою и любовию, выказанною им великороссиянами, какой ласки мы и впредь от них, а больше всего от добронравного и благосердного отца и добродея нашего, его царского пресветлого величества, ожидаем и несомненно получить надеемся, будучи готовы и сами за его превысокую монаршую честь и православное государство против всякого неприятеля выступать и нашего здоровья не щадить. Если же ваша милость, мосце пане, вы усмотрели что-нибудь не полезное со стороны его величества к себе и к отчизне нашей, то можете, не переставая быть верным, просить и супликовать чрез своих послов о том к его пресветлому величеству со всем войском запорожским и народом малороссийским, и мы надеемся, что его царское пресветлое величество не изволит отказать не только в великом желании вашем, но и в самом малом. А взамен этого надо, чтобы и от нас, всего войска запорожского, была защита и оборона, крепкая и издавна вожделенная, для его (царской) богохранимой православной державы от врагов креста Господня, татар и турок. Тогда уже не может тот общий христианский неприятель своими многочисленными силами, как пред сим бывало, безопасно в его царскую державу впадать и своих бусурманских хоругвей под самою столицею развевать. Все это обсудивши и рассмотревши, извольте, ваша мосць, мосце пане, согласно своему письменному обещанию, ходить путем Хмельницкого и не отменять верности к его царскому пресветлому величеству, а при помощи всесильной божественной, сообща с его монаршими силами, становиться против своих неприятелей поляков за древние ваши вольности, и иго их от нашей отчизны малороссийской навеки отсекать. А если бы иначе было, то подлинно и без того уже много пострадавшую отчизну малороссийскую, вследствие польских нападений, вы привели бы, ваша милость, мосце пане, до крайней нищеты и разорения, чего мы вовсе не желаем; а желаем при сем вашей вельможности доброго от Господа Бога здоровья и счастливого успеха в добрых и отчизне полезных ваших замыслах. Особенно благодарим при этом вашу вельможность за денежный гостинец, который вы прислали нам, по вашей ласке, объявляем и обязуемся отслужить вам за него по нашей возможности. С Сечи сентября 25, 1625 года. Павел Гомон, атаман кошовый, со всем старшим и меньшим товариществом войска его царского пресветлого величества низового запорожского»[330].

Это письмо заключало в себе политическую исповедь запорожских казаков; они решили точно держаться завещания, оставленного им Богданом Хмельницким: стоять за православного царя и православную Русь и сторониться польского короля и католической Польши. За православную веру и за православнаго царя сражался с поляками Богдан Хмельницкий, за это же должны стоять, в союзе с гетманом, запорожцы; за это же они будут стоять и после старого «Хмеля». И действительно, запорожцы строго держали свое политическое status quo в течение многих лет после Богдана Хмельницкого. Отступление делалось лишь временно по внушению отдельных личностей, а не всей массы, и то по весьма уважительным причинам – когда сами «московские люди» нарушали права малороссийских и запорожских казаков.

Но пока эта преданность запорожских казаков не была очевидна для московского правительства, то новому, после Богдана Хмельницкого, гетману, Ивану Виговскому, открывалась на первых порах полная возможность, маскируя свои истинные чувства к Москве, клеветать на запорожских казаков перед царем и в то же время показывать свою приязнь запорожцам. Того требовало само положение его: он был гетманом только «на тот час», и ему нужно было сделаться гетманом навсегда. Виговский приказал собраться новой раде и назначил для того город Корсунь. Рада состоялась в сентябре 1657 года, при множестве малороссийских казаков и черни, при послах, шведском Юрии Немириче, польском Казимире Беневском, и московском боярине Артемоне Матвееве, но без запорожских казаков.

Разыгрывая роль человека равнодушного к власти, Виговский положил свою булаву на стол и стал отказываться от гетманства, мотивируя свой отказ тем, что будто бы в пунктах, присланных гетману царем, было написано отнять прежние вольности у казаков, а он, гетман, в неволе быть не хочет. Но убеждения судьи и полковников заставили Виговского вновь взять в руки булаву и стать на гетманском господарстве[331].

Признанный гетманом от своих сторонников старшин на раде в Корсуни, но не утвержденный еще властью московского царя, Виговский тут же узнал, что московский царь для обороны Малороссии от татар и поляков прислал войска под начальством князя Григория Григорьевича Ромодановского, расположившегося со своим полком в Переяславе, и воеводы Льва Ляпунова, пришедшего в Пирятин; ожидался еще и князь Алексей Никитич Трубецкой. Народ волновался, не зная, зачем именно пришли царские войска на Украину. Виговскому этот ропот народа был на руку. Тотчас после корсунской рады в Москву отправились послы Виговского, Юрий Миневский и Ефим Коробка, хлопотать об утверждении царем выбранного народом гетмана. Послы должны были объявить в Москве о том, что поляки склоняют Малороссию к Польше, но что гетман не внимает и пребудет верным Москве. В то же время гетман отправил казака Бута к хану в Крым, изъявляя ему полную дружбу и желание войти в сношение с ним. А вслед за тем, побывав в Киеве, гетман приехал в Переяслав для свидания с главнокомандующим московскими войсками Григорием Григорьевичем Ромодановским и тут стал распространяться перед князем о внешних и внутренних врагах, грозивших Украине; внешними были поляки и татары, внутренними – запорожские казаки. Особенно страшными казались ему последние. «В Запорожье теперь у казаков великий мятеж учинился: запорожские казаки хотят побить старшин и поддаться крымскому хану, и он, гетман Виговский, за эти смятения, бунты и измену царскому величеству, помня свое крестное целование, идет на Запорожье, чтобы усмирить казаков. Ты, князь Григорий Григорьевич, с государевыми ратными людьми перейди за Днепр и стой против ляхов и татар, а я отправляюсь справляться с бунтовщиками. Нам известно, что многие бунтовщики говорят, будто мы царскому величеству служим неверно; и мы живым Богом обещаемся и клянемся небом и землею… великому государю верно служить»[332]. Однако Ромодановский без воли государя не решился выйти из Переяслава за Днепр. Казалось ли ему опасным отделяться от других московских полков, или же самая измена запорожских казаков представлялась князю раздутой, в точности неизвестно.

А запорожские казаки, доподлинно доведавшись, в какую сторону направлены все симпатии Виговского, если верить известию гетманского сторонника, уманского полковника Михайла Ханенко, действительно нечто замышляли против Виговского: они вошли в сношение с крымским ханом и, соединясь с ним, задумали идти на гетмана[333].

Узнав об этом и прикинувшись вполне верящим в слух относительно замыслов запорожских казаков, гетман Виговский написал, 29 октября, боярину Борису Ивановичу Морозову письмо, чтобы он сообщил царю о возмутительных действиях «своевольных» в войске запорожском людей, не радеющих о вере и достоинстве его царского величества, внушил бы царю мысль не верить доносам подобных «своевольников» и просил бы царя карать их «по своему государскому милосердному разуму»[334], как повествуют о том «Акты Южной и Западной России».

Стряпчий Дмитрий Рагозин, посланный на Украину 22 октября, для разузнания о состоянии умов в Южной России и в Запорожье, со слов подначальных Виговскому лиц, доставал такие сведения в Москву: «Из Запорот пошли к великому государю посланцы без гетманскаго ведома, а в Запорогах многие голяки восстали и худые людишки не слушают полковников, сотников и есаулов, говоря, что они их побьют и животы их себе поберут… В Запорогах казаки шатаются и бунтуют и не слушают начальных людей и без гетманского ведома послали к великому государю посланцев; и гетман в Запороти послал, чтоб к нему бунтовщиков прислали, а будет не пришлют, то гетман велел собираться полком: хочет идти на Запороти и вырубить»[335].

Заводчиками всего дела против Виговского в Запорожье были Яков Клишенко да Дмитрий Сеченая Щека; Клишенко поймали в Кременчуге, а Сеченая Щека был прислан к гетману с листом от запорожцев в Чигирин, – обоих гетман сковал и бросил в тюрьму[336]. Но кроме Клишенко и Сеченой Щеки у гетмана явились и другие враги: настоящим «заводчиком» дела оказался полтавский полковник Мартын Пушкарь. Понимая так же хорошо Виговского, как и запорожцы, и находя полное сочувствие у низовых казаков, Пушкарь открыто восстал против Виговского и отправил в Москву четырех человек посланцев с доносом на гетмана. Он доносил, что Виговский неверен московскому царю, что он сношается с польским королем и с татарскими ордами, хочет завоевать украинские города, а его пособник, миргородский полковник Григорий Лесеицкий, сеет смуты, будто царское величество хочет отнять у казаков вольности и писать их в солдаты[337].

Пылая ненавистью к запорожцам и похваляясь идти на них походом, Виговский разослал по дорогам два полка, Прилуцкий и Нежинский, и одну хоругвь ляхов под Кременчуг, Максимовку, Переволочну, Гофу, Федгривку, Хорол и Поток, чтобы поймать запорожских посланцев, отправленных к царю, но посланцы успели пройти другими путями и доехать до Москвы[338].

Желая уничтожить свидетельство своих зложелателей, гетман отправил от себя послов к царю – Юрия Миневского да Ефима Коробку. Послы прибыли в Москву 8 ноября. С них в тот же день сняли допрос о цели их приезда. Они отвечали, что приехали просить царя об утверждении гетмана в его звании; извещали о сношениях поляков с татарами; о намерении Польши завоевать Малороссию; о выступлении татар к Черному лесу; о походе малороссийских казаков под Очаков и Перекоп; о присылке крымского хана к гетману с просьбой о згоде; о призывании поляками гетмана на службу Польше; о сношениях турецкого султана с гетманом по вопросу недопущения казаков на Черное море и к его берегам с целью нападения на города и селения и, наконец, с объявлением нелицемерного желания со стороны гетмана служить московскому царю до кончины живота[339].

Юрий Миневский готов был уже уехать из Москвы, как вдруг 16 ноября приехал от гетмана новый посланец, Самойло Кочановский, с жалобой царю на запорожских казаков. Тогда Юрия Миневского задержали в Москве и стали собирать сведения от обоих послов о запорожских казаках и о причинах их возмущения против новоизбранного гетмана.

– Случалось ли им, Юрию да Самойлу, говорить о том, от кого происходит бунт в Запорожье и кто тому заводчик?

– Бунтует в Запорожье казак Яков Барабашенко с разными своевольниками и гультяями, и хочет он учинить в Запорожье такие же порядки, что и в войске при гетмане.

– Государь, его царское величество, изволит послать свой государев указ к окольничему и воеводе, князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, и велит ему от себя послать приказ в Запорожье с тем, чтобы казаки перестали бунтовать и повиновались гетману.

– Милости царского величества гетман будет рад, но с теми своевольниками можно бы справиться гетману и самому, но он не смеет, потому что не утвержден еще его царским величеством на гетманстве.

– Великий государь, его царское величество, изволил дать свою грамоту, жалованную на подтверждение гетмана Ивана Виговского… и в войске запорожском шатости никакой ни от кого не будет, а если кто начнет бунтовать, то его можно усмирить. Его царское величество, великий государь, желает знать, когда гетмана Ивана Виговского выбирали на гетманство, на первой и второй раде, то много ли было полковников и сотников и простой черни, а также были ли на тех радах запорожские казаки и не было ли от них в то время какого-нибудь рокоша?

– На первой раде в Чигирине было немного полковников и черни, были и из Запорожья казаки на той раде, но рокоша никакого не было. А когда была другая рада в Корсуни, то из Запорожья на той раде казаков не было; если бы за ними посылать, то это бы заняло недели три или четыре времени, да и посылать за ними не для чего, потому что в Запорожье живут их же братия казаки, которые переходят туда из городов для промыслов, а иной переходит и потому, что здесь пропьется да проиграется; жены же их и дети все живут по городам; впрочем, запорожцы на вторую раду присылали от себя письмо о войсковом деле.

– Много ли всех казаков в Запорожье?

– В Запорожье всех казаков немного, и когда был самый большой сбор, именно во время похода под Очаков, их было в походе и в Запорожье около 5000 человек, и то все вновь пришедшие; а теперь многие из них пришли в города к женам и детям.

– Раньше этого времени гетманы живали в Запорожье или в городах? Откуда выбирали гетманов? Откуда выбран Богдан Хмельницкий?

– Раньше этого времени гетманы и все войско больше жили в Запорожье, потому что в то время они ходили за добычею на море лодками, да и гетман Богдан Хмельницкий выбран был гетманом в Запорожье, и сам он был запорожанином.

– А не думают ли они, послы, что и впредь запорожцы будут бунтовать вследствие того, что не были при избрании гетмана на второй раде?

– От запорожцев они, послы, бунтов не ждут, потому что гетмана избирали всем войском, но лучше бы сделать так, чтобы великий государь, его царское величество, изволил послать в войско кого он найдет способным, и собрать полковников, сотников, всю чернь городовую и казаков из Запорожья, и устроить вновь большую раду, и кого на той раде, при посланце от царского величества, всем войском и народом выберут гетманом, тот бы и остался в этом звании и принес бы присягу.

– Где же быть раде?

– Пристойно быть раде в Переяславе, потому что то место людное и всем к нему близко.

– А как казаки под Очаков из Запорожья ходили, то ходили они по войсковому ли совету?

– В то время казаки запорожские ходили по войсковому совету, потому что в то время наступали на них крымцы и татары.

В одно время с посланцами Виговского оказались в Москве и посланцы от запорожских казаков: атаман Михайло Иванов Стрынджа с товарищами Иваном Степановым, Яковом да Семеном Остафьевыми и двадцатью тремя простыми казаками; они отправлены были к государю кошевым атаманом Яковом Барабашем из Запорожья без ведома гетмана[340].

Запорожские посланцы явились в Москву 21 ноября с подробной инструкцией о том, что и как говорить перед царем и чего домогаться для Украины и Запорожья. Эта инструкция состояла из следующих семи пунктов:

1. Отдать нижайший челобитный поклон его царскому пресветлому величеству от Якова Барабаша, «гетмана кошевого» запорожского, и от всей запорожской черни.

2. Известить царскому величеству о том, что хотя все войско и вся чернь, как живущие в городах, так и казаки на Запорожье, и несут большие обиды и притеснения от гетмана Виговского, его полковников и других начальников городовых, однако терпят все это до царского указа; увидев же великую измену от старшин городовых его царскому величеству, все войско запорожское, ради этих прямых причин, после рады, отправило из Запорожья, с Коша, своих послов с извещением царскому величеству.

3. Известить царскому величеству, что ныне вся чернь войска запорожского доподлинно узнала о том, что еще при жизни гетмана запорожских войск Богдана Хмельницкого гетман, вся старшина, все полковники и вся чернь учинили, неизвестно для чего, присягу с седмиградским князем Юрием Ракоцием, королем шведским, воеводами волошским и молдавским; теперь же, для измены царскому величеству, вся старшина городовая шлет листы крымскому хану и войско запорожское к тому склоняет, простая же чернь на то не склоняется и, не желая делать никакой измены, бежит из городов от старшин в Запорожье и рассказывает здесь об измене царскому величеству старшин городовых; запорожское же войско и вся чернь его как присягали несколько лет тому назад царскому величеству, так и теперь верно на вечные времена служат и хотят служить, Богу и великому государю поклоняются, за своего царя считают, за царя и веру православную умирать готовы. Другим же королям, князьям, воеводам и крымскому хану войско запорожское присягать не желает и без ведома царской милости ни посылать листов, ни отправлять послов к неверным царям, согласно своей присяге, никогда не будет и не желает.

4. Известить царскому величеству, что после смерти гетмана Богдана Хмельницкого поставляли в гетманы Ивана Виговского полковники и вся старшина городовая, чернь же и все войско запорожское о том вовсе ничего не знали и в раде не присутствовали. Обо всем этом войско, живущее за порогами, хотело известить через послов царское величество, согласно давнему войсковому обычаю; но старшина городовая, остерегаясь того, сочла это за бунтовство и солгала перед царским величеством, написав, будто бы в последние годы, со времени присяги всего запорожского войска царскому величеству, между войском запорожским никаких бунтов и ссор не бывало, и вся чернь единогласно питает одну любовь и верно и приятно служит царской милости. А между тем гетман Иван Виговский с полковником миргородским Григорием Сахненко [в другом месте он назван Яхненко] и другими полковниками ныне и недавно снова поновили свою присягу седмиградскому князю Ракоцию, шведскому королю и воеводам волошскому и молдавскому присягали, неизвестно, с ведома ли или без ведома царского величества. Все же войско запорожское Малой России, как поддалось, со всеми землями и городами, под высокую и крепкую руку царской милости, так и ныне неотменно и неподвижно при той жалованной грамоте пребывает, к изменникам приставать не хочет и во всем воле царской желает быть послушным, а чтобы государь за донесение на войско не опалился, оно слезно бьет челом великому государю.

5. Известить царскому величеству, что гетман, все полковники и вся старшина городовая очень гневаются на запорожцев за то, что они, выходя из Запорожья водою и полем под татарские города, милостию Божиего и счастием царского величества, большие обиды поганцам татарам чинят, победы над ними одерживают и полоняников, православных христиан, освобождают; старшина городовая этого не любит, говорит, что, вследствие драк запорожцев с татарами, она не может учинить присяги и помириться с крымским ханом.

6. Известить его милости царю, что крымский хан со всею ордой сидит пока дома, но имеет умысел пойти зимой на украинные города, чего ему Господь Бог да не поможет.

7. После всего просить царское величество, от имени черни и войска запорожского, поскорее отпустить послов и товарищей назад в Запорожье[341].

23 ноября запорожские послы Михайло Иванов Стрынджа с Иваном Степановым, Яковом Остафьевым и Семеном Остафьевым позваны были дьяками Алмазом Ивановым и Ефимом Юрьевым в Посольский приказ.

– С какими обидами запорожские посланцы пришли на гетмана, его полковников и старшину? – спросили дьяки послов.

– Когда запорожцы находились за польскими королями и когда учинились при гетмане Богдане Хмельницком за московским государем, тогда у них ни вольностей не отнимали, ни налогов на них не накладывали, ни промыслов чинить им не забороняли; теперь же, когда выбран был в гетманы Иван Виговский, сам он и некоторые, хотя и не все, из его друзей и советников, миргородский полковник Григорий Яхненко с товарищами, стали отнимать у нас вольности, ловить в речках рыбу, продавать вино, и все то отдают на ранды (аренды), и все те сборы, какие собираются в запорожском войске, все их отбирает себе гетман, ничего не давая войску и объявляя, что всю ту казну он употребляет на посольские расходы, послов же и посланников принимает у себя и отпускает без указа; при прежних же, польских, королях войско запорожское послов иных государств без королевского указа не принимало; также и теперь, когда войско под царскою высокою рукой учинилось, принимать послов без указа и тратить на них казну не годилось бы. И великий государь, его царское величество, пожаловал бы войско запорожское, не велел бы ни гетману, ни полковникам ломать у него вольностей и отнимать, чем кто кормился, промыслов.

– Великий государь желает, – заметили посланцам, – чтобы подданные православные христиане жили между собой в совете и чтобы чрез то, глядя на них, христианские народы радовались, а неприятели страшились; а как Ивана Виговского выбирали в гетманы, то тогда было две рады, одна в Субботове, другая в Корсуни, и в это время присутствовали все полковники.

– Не все полковники и не все войско выбирали Виговского на гетманство; выбирали его только ближние друзья: Григорий Лесницкий, ирклеевский, полтавский да нежинский полковники. И сначала, как только они задумали выбрать гетманом Виговского, то Григорий Лесницкий собрал войтов из всех городов своего полка и стал обманом их спрашивать, хотят ли они служить великому государю, на что те ответили, что служить великому государю они рады. Тогда он собрал сотников своего полка и стал им говорить, чтобы они от великого государя отступили и поддались бы крымскому хану, потому что, будто бы, великий государь хочет прислать к ним воевод, вольности их отнять, в казаки только 10 000 человек написать, а остальных в солдаты и драгуны отдать. Но и сотники ответили тоже, что войты именно что от великого государя отступить не хотят. Тогда Лесницкий многих из них за то побил, в тюрьмы побросал и всякие промыслы, кто чем кормился, поотнимал, и некоторые из тех сотников в их неволи поуходили и в Запорожье прибежали и обо всем затеянном Виговским и его полковниками запорожцам рассказали. Тогда Виговский, видя, что сотники и чернь с его желанием не согласились, имея намерение царскому величеству крепко служить, учинил в Корсуни новую раду, и когда на этой раде близкие друзья вновь выбрали его гетманом, то он написал от себя листы к крымскому хану и послал их через своих посланцев, запорожцы же тех посланцев переняли и листы гетмана себе взяли; в то время на Запорожье случились донские казаки, и запорожцы им про измену Виговского сообщили и стали спрашивать у них совета, как поступить с изменниками. Решено было всем войском послать те листы царскому величеству и ждать от него указа.

– Чем же поправить все дело и устранить всякие ссоры?

– Для этого нужно послать доверенного от государя человека и устроить новую раду, и на той раде выбрать гетмана всем войском, кого оно излюбит, а раду созвать или под Лубнами, на урочище Солонице, потому что то место – средина всех городов, или на Запорожье, потому что там прежние гетманы выбирались и там столица запорожская.

– Запорожье – место дальнее и от неприятелей небезопасное, а потому лучше всего выбрать город Киев, потому что там столица Малой России и место, где власть и всякие урядники имеются, Лубны – также место малое и для рады непристойное; да и гетман Виговский, опасаясь их, не поедет туда.

– В Лубнах все-таки удобнее будет для рады, чем в Киеве, а если бы Виговский не захотел ехать в Лубны, то его можно заставить царским указом ехать туда. Конечно, Виговский, вследствие своей измены, уже давно бы и скарбы все забрал, и сам бы давно с Украины ушел, но его стерегут, по совету запорожцев, казаки, да и миргородского полковника стерегут, потому что вся чернь запорожская и городовая одной мысли в этом.

– После смерти гетмана Богдана Хмельницкого чернь выказала было желание, чтобы на Украине были царские воеводы, потому что ей при воеводах лучше было бы и от полковников обид не было бы; не желает ли народ, чтобы и теперь в больших городах были царские воеводы с правом ведать всякие городовые дела?

– О воеводах чернь и мещане давно хотели просить государя, но только их к тому не допускали, ради своих корыстей, полковники городовые; и как, по милости царского величества, даны жалованные грамоты на прежние привилегии киевским и переяславским мещанам, то они живут в благоденствии и от полковников никаких налогов не видят[342]. А ныне на раде великий государь приказал бы все справы постановить и все, чем казаки были пожалованы и на каких статьях гетман и они в подданстве начнут быть, – все это утвердить; и если после того новоизбранный гетман какой проступок перед царским величеством учинит, то они о том будут писать великому государю и за тот проступок будут иметь право гетмана переменить.

– Вы говорите, что миргородский полковник Лесницкий – единомышленник с Виговским, а между тем сам Виговский пишет на Лесницкого, что через него вся смута происходит в войске, и называет его своим недругом, ищущим гетманства: еще как посылал его Богдан Хмельницкий наказным гетманом против татар и поляков, то он после смерти Хмельницкого долгое время не хотел возвращать ни булавы, ни бунчука.

– То было так: когда гетман Богдан Хмельницкий заболел, то послал против поляков и татар своего сына Юрия да Григория Лесницкого, дав ему булаву и бунчук; когда же войско возвратилось из похода и Лесницкий услышал о близкой кончине гетмана, то, проча гетманство другу своему, Виговскому, долго не хотел отдавать ни булавы, ни бунчука. Гетман же Хмельницкий, еще будучи живым, узнав, что Лесницкий прочит в гетманы Виговского, велел Лесницкого привести к себе и хотел было его казнить; Виговского же Хмельницкий велел оковать по рукам и положить лицом к земле, и так держал его чуть ли не весь день. Виговский, лежа на земле, все плакал и просил гетмана простить его, и гетман простил его. А что теперь Виговский называет Лесницкого своим врагом, то это один вымысел со стороны гетмана, – делает он это для того, чтобы войско не знало, что Лесницкий его друг и единомышленник; посланцы же хорошо знают Лесницкого, потому что три из них, Яков Остафьев, Семен Остафьев да писарь, живут в Миргороде, близко двора Грицка Лесницкого, и знают его исстари; когда и рада у него была, то и они в той раде присутствовали и слышали все его «смутные» речи.

В заключение запорожские посланцы били челом поскорее вернуть их с царским указом на Запорожье, потому что до приезда их туда с указом ни гетмана, ни его универсалов никто не будет слушать; кроме того, посланцы опасались, что, когда с весной придут татары, гетман одних из запорожцев ради тех татар оставит на Кошу, а других заберет с собой для рады; а гетманом его все не желают видеть и не верят ему, потому что он не природный запорожский казак, а польский ротмистр, взят в бою (при Желтых Водах) в числе языков и сделан от Хмельницкого писарем; уже по самой своей природе он никакого добра войску не желает; жена у него также шляхтянка большого дома и также ничего доброго не желает войску, больше всего думает о польской стороне и поляков считает вечными своими приятелями. Высказав все это, запорожские посланцы, наконец, объявили, что из всего посланного числа их из Сечи три товарища их с 34 лошадьми остались в Курске, и били челом о корме людям и лошадям[343].

26 ноября те же запорожские посланцы, Михайло Иванов Стрынджа с товарищами, подали в Посольский приказ семь статей и в них частью повторили то, что написано было в «инструкции» от Коша, и то, о чем они вели разговоры с царскими дьяками, частью прибавили нечто новое; так, они просили совсем отозвать с Украины Виговского, Лесницкого и Тимоша, наместника гадячского, и других советников и арендарей; просили прислать в города украинские царских воевод и ратных людей и собирать «стации» на всех тех воевод и ратных людей с городов Малой России; брать сборы с мещан, купцов и арендарей всех королевских, сенаторских и кляшторных городов, мест и аренд и держать всю казну в стольном городе Киеве, а ту казну, которая до тех пор собиралась и войску запорожскому не давалась, сыскать по квиткам (распискам) и в жалованье войску за прошлые года раздать; приказать Виговскому свезти все привилегии и справы, также знамена, булавы, бунчуки, бубны, пушки, арматы в тот город, где будет рада для избрания гетмана, и то же велеть сделать всем полковникам и другим чинам, по избрании же нового гетмана, во избежание «замятии», велеть Виговского и советников или посадить в крепость, или же отослать в Москву; пожаловать посланцам царскую грамоту и отпустить их из Москвы на Курск, Путивль и на черкасские государевы города, откуда их будет провожать до Запорожья чернь городовая, которая от гетмана и его советников терпит великие обиды и потому для запорожских посланцев порадеет и врагам своим не выдаст[344].

Проверив показания обеих сторон, в Москве хотя и нашли, что Виговский не совсем чист, а Барабаш не вполне несправедлив к нему, но все-таки гетманским посланцам оказали большее внимание, нежели посланцам кошевого. Это видно из того, что последним поднесены были подарки далеко не такой ценности, какие поднесены посланцам Виговского. Как говорят нам «Акты Южной и Западной России»: Барабашевым четырем человекам – по сукну по английскому по доброму, денег по 10 рублей; казакам первым десяти человекам по сукну по английскому, денег по четыре рубля; другим десяти человекам – по сукну по доброму, денег по три рубля; челядникам вполы (вполовину). Тогда как старшим из посланцев Виговского – по камке, по кармазину, по 40 соболей, в двадцать пять рублей каждый, по десяти рублей денег и т. д.[345]

Те и другие посланцы были отпущены из Москвы 27 ноября.

Одновременно с отправлением посланцев в Москву кошевой атаман Яков Барабаш отправил к гетману Виговскому письмо, в котором старался снять с себя всякое подозрение во враждебных чувствах к нему и в замыслах идти войной на Украину. Но едва ли можно ошибиться, если сказать, что это письмо написано с тем, чтобы выиграть время, пока дойдут в Москву запорожские посланцы и принесут оттуда такую или иную весть в Сечь.

«Милостивый пане и добродию наш, гетмане его царского величества запорожский. Мы, атаманы и чернь, выслушав ваших послов и прочитав ваши письма при всей раде, отпускаем их до вашей милости, после которых и сами вышлем своих послов, и объявляем вашей панской милости обо всем, о чем мы писали и в первом письме, а именно что мы и не отрекаемся от христианства и не начинаем никаких бунтов, кроме тех, которые перешли к нам из миргородского повета, но они люди бедные, не имеющие ни самопалов, ни одежды, ни борошна, и притом они все или наполовину прибраны нами к рукам; мы же сами, казаки-зимовчаки, имея в городах жен и детей и маетности, не помышляем о таком своеволии, которое стало бы проливать кровь народа христианского. Что касается тех, о которых ты сам говорил нам, то мы напишем список их; рады их мы не послушали, и они, отправившись в города, метают ересь промеж вас и нас; мы с ними никакого общего умысла не имеем и готовы исполнять всякое приказание твое: что ты повелишь, то мы и будем делать: либо от татар обороняться, либо против ляхов идти. На города же идти мы, милостивый пане гетмане, и в мыслях своих не имели, с охотой пошли бы против неприятелей, ляхов. Подлинно была бы горшая смута, если бы мы пошли грабить и шарпать города и проливать кровь, как делают это вышеописанные… Послы вашей милости скажут вам, какие тут у нас замыслы. Объявив обо всем этом, отдаемся в ласку вашей панской милости. Дан из Запорожья, с Коша, с Козулины[346], лета 1657, ноября в 14 день. Вашей панской милости нижайшие подножки Яков Барабаш, атаман кошевой, со всеми атаманами и чернью, обретающеюся в Запорожье, Пашко Савин, Марко Корсунец, судьи войсковые»[347].

Стряпчий Дмитрий Рагозин, посланный из Москвы на Украину 22 октября с известием о рождении царевны Софии и с целью разведывания о делах в Малороссии, передавал потом в Москве, что при нем приехали из Запорот к гетману низовые посланцы, которые били челом ему с тем, чтобы он не ходил с казаками на них и никого не посылал в Запорожье, потому что все бунтовщики, воры и заводчики дела уже разбежались из Сечи; кроме того, они просили гетмана пропускать к ним торговых людей с запасами, на что гетман отвечал, что торговых людей он прикажет пропускать только тогда, когда они пришлют к нему бунтовщика Барабаша. Тут же, в разговоре с Рагозиным, гетман выразил желание, чтобы московский царь воров, запорожских казаков, поехавших мимо воли гетмана в Москву, или задержал в Москве, или же прислал их к нему: «А если великий государь отпустит их на Запорожье и не изволит удержать или не изволит ко мне прислать, то у меня для них поставлены заставы по всем дорогам, чтобы их перенимать; кроме того, я к ним не велю торговых людей с запасами пропускать, и им нечего будет есть»[348]. На вопрос стряпчего Рагозина, с чем приехал к гетману польский посол Воронин, Брюховецкий, сворачивая с больной головы на здоровую, отвечал, что когда в Запорогах казаки забунтовали и решили было идти на черкасские царского величества города, то про гетмана пронеслась весть, будто бы он был убит; тогда от польского короля прислан был посланник без листа и с приказанием проведать про гетмана и про запорожских казаков[349].

Отправляя назад, из Малороссии в Москву, царского гонца Дмитрия Рагозина, гетман Виговский относительно запорожцев писал царю, что ляхи и татары, услышав о бунтах на Запорожье и вообразив, что между Украиной и Запорожьем открылась междоусобная брань, задумали было ударить на них, но Господь Бог не потакал замыслам врагов: запорожские самовольцы, которые посылали к царю своих посланцев, уже разошлись, а остальные прислали гетману извинительный лист; однако гетман, упреждая на будущее время всякое своеволие в Запорожье, отправил туда один полк своих казаков, «чтоб такой своеволе распространиться не дали в то время, когда он, гетман, на иных царского величества неприятелей пойдет»[350]. Сам же Рагозин доносил царю, что гетманский полк отправлен в Запороти под предлогом береженья от татар. Вслед за этим Виговский вновь доносил царю, что крымский хан, узнав о бунтах в Запорожье и о замыслах казаков поднять междоусобную брань, выслал в белогородские поля калга-султана и велел ему в удобный час, когда поднимется на Украине мятеж, сделать нападение на запорожское войско и украинские города, а пока стоять на ханских кишлах (то есть селениях) и ждать татар[351].

В действительности сам Виговский, обвиняя запорожцев в измене царю, думал о переходе к польскому королю и ждал только удобного случая, чтобы осуществить свою мысль. Ведя себя по-прежнему весьма осторожно, он действовал через своих сторонников, в особенности миргородского полковника Григория Лесницкого, которые старались отвратить массу украинского населения и простых казаков от московского царя, пугая их известиями о разных мерах, затеваемых Москвой, и склоняя к польскому королю. В самом конце ноября 1657 года у Лесницкого и казаков была рада, и на раде полковник читал какие-то пункты, будто бы присланные из Москвы: «Приказано от царского величества быть только десяти тысячам казаков в Запорожье, а что сверх этого окажутся казаки, тем быть в драгунах и солдатах, а с ранд брать все на великого государя, да с нас же (полковников и других старшин) брать со всего десятину… Писал к нам царское величество и шлет ближнего своего боярина Алексея Никитича Трубецкого с ратными людьми и с воеводами, которым приказывает быть в наших городах. И хочет царское величество у нас волю отнять по своему желанию, и хочет с нас всякие подати брать, что получается с оранд и с мельниц на войско запорожское… И как царь да Москва возьмут в свои руки, то уж нельзя будет нам ходить в сапогах и в суконных кафтанах, и будут нас загонять в Сибирь или Москву, царь и попов к нам своих нашлет, а наших туда погонит»[352].

Возбудив таким образом сомнение в русском царе относительно верности ему запорожских казаков, Виговский в то же время старался возбудить сомнение относительно самого царя и его благих видов на Украину в малороссиянах. Казалось, он руководился правилом латинской пословицы «раздели и покоряй» и сообразно ей поступал в своих действиях. Но так как ничего не бывает тайного, что не сделалось бы явным, то и подлинные планы Виговского скоро сделались известны в Москве. 5 декабря 1657 года в Запорожье был донской казак, некто Григорий Савельев, по прозвищу Зять. Выйдя из Запорожья, он дал показание воеводе Семену Львову да дьяку Григорию Башмакову относительно тайных замыслов Виговского и главных его сторонников. Зять рассказывал, что в прошлом году приходил с Дона в Запорожье станичный атаман Самаринов с 300 казаков, в числе коих был и он, Григорий Зять, для похода, вместе с запорожцами, под крымские улусы с целью захвата языка. Соединясь с запорожцами, донцы ходили под крымские улусы, но, не добыв там языка, возвратились на Дон, оставив в Запорожье 20 человек казаков, между коими был и Григорий Зять. После этого запорожцы с оставшимися донцами три раза ходили под Очаков и всякий раз возвращались без всякой добычи. В это время Зять узнал, что низовые казаки переняли тайные листы гетмана Виговского, писанные им к крымскому хану, вычитали те листы на раде и из них открыли, что Виговский задумал, вместе с миргородским полковником Григорием Лесницким, изменить московскому царю, соединиться с польским и шведским королями и с крымским ханом и завоевать государевы города. Вычтя те гетманские письма на раде, запорожцы послали от себя посланцев Михайла Стрынджу и товарищей с известием о том московскому государю и с запросом к нему, что он прикажет, после всего этого, учинить с гетманом Виговским. К сказанному донской казак прибавил, что, находясь в Запорогах, он слышал о переправе крымского хана через Днепр для соединения с Виговским и видел намерение запорожцев препятствовать ему, но за великой силой татар не осмелившихся сделать такого нападения. Сверх всего этого, Григорий Зять передал и о том, что против Виговского явным противником выступил полтавский полковник Мартын Пушкарь и что гетман Виговский много раз призывал его к себе в Чигирин, но, не дождавшись добровольного прихода его, отдал приказание насильно захватить своего врага.

Обо всем этом воевода Львов и дьяк Башмаков донесли в Москву: «Да гетман же Виговский не велит пропускать к запорожскому войску пороху и свинцу и запасов, и по всем городам и по рекам поставил крепкую сторожу… А как ему, гетману, ведомо учинилось, что его посланников поймали с листами, то он посылал покишенского атамана Любчича и велел взять его к себе в Чигирин и карать за то, что не поймал запорожцев, ехавших к государю, и не прислал их ему, гетману, в Чигирин. Зато теперь гетман приказал Любчичу, чтобы он тех запорожских казаков, которые будут возвращаться назад от государя, поймал и прислал к нему в Чигирин. А крымский хан уже переправился через Днепр с большим войском у Очакова, идет к гетману Виговскому и хочет ударить на государевы казацкие и украинские города, вскоре по зимнему пути»[353].

Отправленный в Москву донской казак Григорий Зять добавил к первому своему показанию еще то, что гетман Виговский, по слухам, которые ходят среди запорожских казаков, находится также и в сношениях с поляками, что с ним заодно миргородский полковник Григорий Лесницкий, но что чернь в городах малороссийских стоит твердо за московского царя, а гетману обещает во всем вредить: когда будут возвращаться от царя послы запорожских казаков, то люди, которым гетман приказал схватить послов, к гетману их не повезут; напротив, соединятся с ними и начнут хватать гетманскую старшину, которая в одной думе с ним. Татар же, которые переправились через Днепр на нашу сторону, запорожцы хотели побить, но, видя, что их чересчур много, не решились на то. Как говорят «Акты Южной и Западной России»: услыша он, Григорий Зять, измену гетмана в ноябре месяце, после Филипповых заговен, нарочно пошел из Запорожья, чтобы донести близким людям государя о замыслах гетмана[354].

Как и следовало ожидать, гетман, узнав о доносе, сделанном в Москве донским казаком, тот же час отправил от себя посланцев в Москву, Никифора Емельянова с двумя товарищами, пятью казаками и с одним крымским татарином Урасом [иначе – Ураско и Ораз Рысаев], пойманным будто бы под Уманем. Прибывшие в Москву гетманские посланцы говорили, что теперь гетмана все слушают и все с ним живут в согласии, что на гетманстве он останется всего три года до тех пор, пока возмужает Юрий Хмельницкий; что будто бы гетман вовсе не думал вступать в дружбу с крымскими татарами и даже отразил их шеститысячный отряд, приходивший под Умань перед заговенами на Филиппов пост; что он заставил их уйти назад и добыл языка, татарина У раса Рысаева. Однако этот же самый татарин, допрошенный в приказе, показал, что шли они, татары, всего лишь шесть человек, к царевичу калге в Аккерман; из них двое пошли в Аккерман, а четыре поехали к Черкассам, чтобы одобычиться там; в числе первых был и У рас; на них наскочили казаки, одного убили, а его, Ураса, захватили живым в плен. А что до ратных крымских людей, то все они находятся пока с царем в Крыму и выйдут на Украину только тогда, когда станут реки, и то по просьбе гетмана, который сам присылал к крымскому хану послов, чтобы быть им в дружбе.

Однако московский царь и тут не поверил или не хотел поверить справедливым вестям об истинных симпатиях гетмана к татарам и ляхам и о несомненной антипатии его к Москве. Царь даже одарил гетманских посланцев и мирно отпустил их назад[355].

Итак, ни запорожцы, ни донцы, ни даже сами татары не успели поколебать веры царя в гетмана Виговского. Но теперь против него выступил собственный полковник Мартын Иванович Пушкарь. Летописцы различно объясняют причины вражды Пушкаря к Виговскому. По одним, более близким к описываемому событию, Пушкарь ожесточен был против Виговского за то, что не был приглашен в Переяслав при окончательном избрании Виговского на гетманство[356]. По другим, стоящим дальше от описываемых событий, летописцам – за то, что Виговский вместо того, чтобы «быть только за гетмана», сделался настоящим гетманом[357]. В царской грамоте говорится на этот счет, что полковник Пушкарь действовал по наущению посланцев Барабаша, Михайла Стрынджи с товарищами[358]. Так или иначе, но Мартын Пушкарь, проведав, куда протягивает свои руки гетман, тотчас же решился объявить себя против его замыслов. Где же должен был Пушкарь искать себе сочувствия и помощи против Виговского? Нигде, как в Запорожье. Итак, Пушкарь снесся с запорожцами и стал просить у них помощи для борьбы, которую он имел намерение открыть с гетманом. Запорожцы дали Пушкарю 600–700 человек доброго товарищества с Яковом Барабашем во главе и отправили их в Полтаву. В Полтаве Пушкарь присоединил к запорожцам свой полк и готовился оказать сопротивление Виговскому. Последний, видя вооружение Пушкаря и неприязнь к себе запорожцев, пытался сперва подействовать на Пушкаря путем убеждения, но, не преуспев в этом, отправил посланца к крымскому хану с просьбой о помощи. Хан отвечал, что он все сделает, чего потребует от него гетман[359].

Итак, затевалась борьба Виговского и его сподвижников, тайных врагов Москвы, и Мартына Пушкаря и его союзника Якова Барабаша, явных сторонников Москвы. Сама Москва была на стороне гетмана, во-первых, потому, что она поддерживала принцип должного повиновения властям, а во-вторых, потому, что Виговского защищал весьма известный и весьма влиятельный в то время человек – нежинский протопоп Максим Филимонов.

В продолжение всего этого времени запорожские посланцы Михайло Стрынджа и товарищи, отправленные в Москву с перехваченными листами от гетмана к крымскому хану, все еще не успели возвратиться назад. Принятые царем в Москве, они выехали в обратный путь только в половине января 1658 года и везли с собой царскую грамоту к войску «для полной рады»[360]. Доехав до города Путивля, Стрынджа послал в Полтаву к полковнику Мартыну Пушкарю казака с просьбой выслать ему в Путивль, для охраны от Виговского, несколько десятков человек собственных казаков и дать известие в Сечь, чтобы за порогами Днепра товарищи Стрынджи не печалились о нем, потому что он благополучно возвращается назад с данными грамотами и жалованьем от царя. Пушкарь, получив просьбу Стрынджи, дал известие о нем в Запорожье и вместе с тем послал от себя двух казаков в Путивль, Данила Гиресимова и Ярему Маркова, предупредить Стрынджу о том, что Виговский, жестокий враг запорожцев, затеявший «злую и явственную против царского величества прехитрость», стережет запорожских послов в Константинове и хочет поймать их. Пушкарь горячо убеждал Стрынджу не верить никаким клеветам и обнадеживаниям Виговского, который, забыв Бога, правду и крестное царскому величеству целование, с обманом живет и с хитростью от царя отступает: «Вас, товарищей моих, прилежно прошу и оберегаю пребывать в береженье от Виговского, всем воеводам и окольничим об измене его весть чинить, чтобы нам, христианам, веру православную и церкви Божии соблюсти». Предостерегая Стрынджу о коварстве Виговского, Пушкарь вместе с тем извещал его, что на Запорожье поставлено полтораста товарищей, а в Великом Лугу, при Паломе, заняв несколько улусов, двести человек казаков ожидают счастливого возвращения своих послов. Получив лист Пушкаря, Стрынджа передал его путивльскому воеводе Зюзину и стал просить воеводу отпустить его, Михайло Стрынджу, и двух черкас, от Пушкаря присланных, в Москву. Воевода Зюзин отправил письмо Пушкаря к царю, но самого Стрынджу без царского указа не решился отпустить в Москву[361].

Письмо Пушкаря к запорожцам написано было 19 января, а 6 февраля Пушкарь написал письмо самому воеводе Зюзину. В письме Зюзину Пушкарь прежде всего старался уверить воеводу в изменнических замыслах и недоброжелательстве Виговского к московскому царю: гетман царскому величеству изменил и, помирившись с ляхами и ордой, идет на украинские города и хочет всю Украину разорить; потом Пушкарь извещал воеводу, что он отправил в Москву своих посланцев, Петра Яковенко с товарищами, для выражения собственной верности царю и готовности служить против всех супостатов его; наконец, просил воеводу снабдить его посланцев подводами и продовольствием и поскорее отпустить в Москву, а запорожских посланцев, прибывших из Москвы в Путивль, поскорее отправить в Сечь. Воевода Зюзин и это письмо Пушкаря отослал в Москву[362].

Царь, получив эти известия от Зюзина, по-прежнему не придал особенной веры словам Пушкаря, не позволил вернуться Стрындже назад, и Стрынджа, пробыв долгое время в Путивле, сам потом без отпуска ушел в Запорожье[363].

Не вызвав должного внимания к себе со стороны московского царя, зато заручившись полным содействием со стороны низовых казаков, полковник Пушкарь решил выступить против Виговского с оружием в руках. «И тогда, – как пишет Величко, – воспалися огнь междоусобной казацкой брани на Украине»[364]. В ту пору, еще от времени Богдана Хмельницкого, на Украине жили особые наемные, или так называемые затяжные, войска, состоявшие из сербов, волохов, поляков и немцев, нанимавшиеся за деньги воевать за кого угодно и против кого угодно. Виговский послал против Пушкаря двух полковников, Ивана Богуна с казаками да Ивана Сербина с наемными сербами, всего до 1500 человек.

Однако этот поход окончился для Виговского самым неожиданным образом. Успех предприятия зависел от быстроты действий гетманского войска. Гетман же сам остался в Чигирине, а Богуну и Сербину приказал идти на Полтаву. Но сербский полк, по ошибке, не попал в Полтаву, а пришел к местечку Великие Будищи. Пушкарь вовремя узнал об этой ошибке своих противников, немедленно выслал против них запорожского полковника, Якова Барабаша, с частью городового и запорожского войска, которого «всего до шести и седмисот быти могло»[365]. Яков Барабаш, как опытный и бывалый вождь, решился воспользоваться ошибкой противников: он немедленно выступил со своими казаками из Полтавы к Диканьке и тут, за долиной Голтвой, против байрака Рога Жукового, неожиданно напал на сербов. Сербы, не предвидя опасности, спокойно сидели и готовили себе обед. Барабаш нанес им решительное поражение. Битва произошла 26 января[366].

Но сторонников Виговского не испугала эта первая неудача, и миргородский полковник Лесницкий немедленно разослал приказания в полки других полковников, чтобы все начальники за одну ночь поспешили к нему с войском и вместе с ним ударили бы на Пушкаря и Барабаша. Тогда, по зову Лесницкого, собрались: нежинский полковник Гуляницкий, лубенский Павел Швец, черниговский Оникий Селичихей, прилуцкий Петро Дорошенко; к ним присоединился и сам Лесницкий с полком. Пушкарь, слыша о сборах своих противников, в свою очередь, старался усилиться войсками: он стал приглашать к себе всех охотников до войны; тогда к нему потянулись винники, броварники, пастухи, наймиты. Пушкарь вооружил их чем попало: рогатинами, косами, киями, составил из них особый полк так называемых «дейнеков», присоединил к ним собственный полтавский конный полк и затем отряд запорожских казаков с Яковом Барабашем во главе, после чего решился двинуться против Гуляницкого к Миргороду. Но Гуляницкий уклонился от битвы и отступил от Миргорода к Лубнам, боясь, чтобы собственное его войско не перешло на сторону Пушкаря. От Лубен Гуляницкий отступил дальше к Лохвице. Пушкарь всюду следовал за Гуляницким, но, не могши ему причинить вреда, повернул от Лохвицы на Глинское, а оттуда восвояси; на обратном пути он много принес «шкоды» войску Гуляницкого[367].

В это самое время приехал из Москвы на Украину боярин Богдан Матвеевич Хитрово, имевший поручение от царя утвердить на новой раде Ивана Виговского в звании малороссийского гетмана. Рада собрана была в начальных числах февраля, в городе Переяславе, и на ней Виговский, выбранный в третий раз гетманом, утвержден был со стороны царя. Принимая гетманскую булаву из рук московского посла, гетман и вся рада принуждены были согласиться на присылку воевод в украинские города.

На раде в Переяславе не были ни Яков Барабаш, ни Мартын Пушкарь: во все это время они стояли в Гадяче, не осмеливаясь напасть на Виговского в Переяславе, потому что там был посол московского царя, которому они верно служили. 18 февраля того же 1658 года царский посол уехал из Переяслава, а 8 марта запорожскому посланцу Михайлу Стрындже, ездившему от кошевого атамана Якова Барабаша в Москву, дан был подарок – три пары соболей в пять, в четыре и в три рубля, чтобы он от бунтов унялся, полковника Пушкаря и других заводчиков уговаривал и тем великому государю служил. Кроме того, дан был подарок, соболь в два рубля, сыну полковника, Андрею Пушкарю, за то, что он уговорил Мартына Пушкаря приехать в Лубны и распустить войска. Сам полковник Пушкарь за то же дело получил три пары в пять рублей и одну пару в четыре рубля[368]. Царь грамотой, писанной 6 апреля, извещал малороссийских полковников о том, что Мартын Пушкарь бил челом и учинил веру царскому величеству перед окольничим Богданом Матвеевичем Хитрово в городе Лубнах, обещал быть в послушании у великого государя и бунтов никаких не учинять[369].

Так, Виговский, искусно разыгрывая роль преданнейшего слуги московского царя, утвержден был на гетманском уряде и в Переяславе, а между тем ровно через месяц после этого он писал своему отцу, Остафию Виговскому, в город Гоголев, что, ввиду приглашения его, с одной стороны, в Москву, а с другой – ввиду сборов большой рати в Польше и Литве, он, оглядываясь во все стороны, не знает, на что ему решиться.

«Ума не приложу, не ведая, в какую бы мне сторону обернуться; прошу тебя, отец мой добродей, посоветуй мне»[370].

Тем временем запорожцы, по отъезде воеводы Хитрово из Лубен, лишили кошевства своего прежнего атамана Пашко и выбрали вместо него какого-то Шкурку (в другом прочтении – Шекурку), и на раде, собранной 20 марта, постановили или идти на Чигирин, или же, перебравшись через Самар, идти к полковнику Пушкарю и «по траве» начинать раду. В это же время малороссийские казаки напали на шурина Виговского, Ивана Бублевского, замучили его «мучительски», тело бросили псам на съедение и не позволили бывшему при нем монаху предать прах земле. Источником всех бедствий гетман Виговский считал царскую грамоту, данную запорожским посланцам Михайлу Стрындже с товарищами: обращая смысл этой грамоты в свою пользу и распуская молву о царской милости сделать вольное избрание на Запорожье гетмана, запорожцы той грамотой так взбунтовали украинцев, что они, побросав жен, детей и дома, ушли из городов в Запорожье для избрания в гетманы человека, который им будет люб[371].

Видя надвигавшиеся отовсюду тучи и желая обезопасить собственную личность, гетман Иван Виговский отправил в Москву посланцев, полковников Григория Лесницкого, Прокофия Бережецкого и Ивана Богуна, с извещениями о делах Запорожья и Украины и различными мероприятиями для усмирения бунтовщиков и гультяев, заводящих смуты. Посланцы прибыли в Москву 20 апреля с инструкциями от гетмана и подверглись в Посольском приказе троекратному допросу, в первый раз от дьяка Ефима Юрьева, во второй раз от боярина Василия Борисовича Шереметева, окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, дьяков Алмаза Иванова и Ефима Юрьева и в третий раз от боярина Василия Борисовича Шереметева с товарищами.

Посланцы прежде всего высказали желание гетмана послать в шесть малороссийских городов – Белую Церковь, Корсунь, Нежин, Полтаву, Чернигов и Миргород – царских воевод; для Малороссии после Богдана Хмельницкого, который допустил воеводу лишь в один город Киев, воеводы в шести новых городах были новым явлением. Затем посланцы предложили оставить на Украине только 60 000 человек казаков, а остальных вынести за реестр и через то с течением времени привести в спокойное настроение всю Украину.

– Вы бьете челом, чтоб великий государь изволил послать в войско запорожское комиссаров и учинить бы списковое число войска в 60 000 человек; но в инструкции, какую вы подали, о том не пишут ни гетман, ни полковники, а потому можно ли верить, что вы бьете челом от всего войска?

– Царскому величеству бьем челом о том по приказанию гетмана и всего войска запорожского.

– Коли о том деле приказали вам бить челом царскому величеству гетман и все войско запорожское, то вам бы для верности подписаться к челобитью своими руками.

По этому слову Лесницкий приказал писарю своему подписаться вместо полковника и его товарищей на челобитном листе, и допрос продолжался снова.

– Прежде сего сказывали вы дьяку Ефиму Юрьеву, что когда Иван Донец шел на Чигиринский полк, то многих людей посек, порезал и пограбил, а вчера, будучи у боярина царского величества, вы про то не сказывали?

– Как окольничий Богдан Матвеевич Хитрово с товарищами пошел из Лубен, то после него пошел из Лубен к себе и полковник Мартын Пушкарь, а Иван Донец стал собирать гультяев в Лохвице и, собравшись с ними, пошел на Чигиринский полк; дорогою гультяи побили много людей и пограбили; в то же время, слыша об этом походе, взбунтовались своевольники в Миргороде и Лохвице и убили двух сотников и трех челядников Лесницкого. Однако Ивана Донца с его гультяями удержал Мартын Пушкарь.

– Вчера вы говорили, что полковник Пушкарь уже усмирился, живет дома и войско свое распустил, а бунты чинит новоизбранный миргородский полковник Степан Довгаль.

– Все бунты сперва начались от Пушкаря; а ныне он и сам тем бунтам не рад, и рад бы усмириться, да не может от того отстать, потому что его сбивают с пути Стрынджа и Донец; теперь своевольников еще больше умножилось, и нужно думать, что Пушкарю быть убитым от них.

– Писал к царскому величеству гетман Иван Виговский, что своевольники отставили в Запорожье прежнего кошевого атамана Пашка и выбрали иного кошевого Шкурку и собираются идти на Чигирин и другие черкасские царского величества города, а главные бунтовщики Стрынджа и Донец пошли в Запорожье; они стали рассылать свои листы о том, будто царское величество позволил им собрать раду на Солонице, по траве, и будто к ним от царского величества идет 40 000 ратных людей на помощь; поэтому гетман просил великого государя послать на Запорожье свою грамоту и доброго дворянина усмирить тех бунтовщиков и своевольников. И великий государь свою грамоту послал, и в той грамоте написано, какова именно дана была прежняя с Михайлом Стрынджею грамота, и тем словам, что вмещает Стрынджа, казаки не верили бы и от бунтов отстали. По приезде же в Запороти велено было тому дворянину собрать раду, на ней прочесть всем людям царскую грамоту и на раде же объявить вслух, что те, кто вмещал в мир смутные речи, должны быть, по войсковому праву, наказаны для того, чтобы другим поднимать смятение и начинать бунты неповадно было.

– За ту премногую милость государя гетман и все войско челом бьют и просят, чтобы великий государь приказал своему дворянину, который будет послан на Запорожье, прежнюю свою грамоту, посланную со Стрынджею, отобрать назад, потому что чрез ту грамоту запорожцы вносят везде смуту и рассказывают, будто им велено противников своих избивать; дворянина же того надо направить в Путивль и из Путивля в Чигирин, откуда гетман направит его прямее, даст ему провожатых и подводы; на Полтаву же ему ехать будет небезопасно от бунтовщиков… А Пушкарь послал в Запороти своего старшего сына возбуждать бунтовщиков и своевольников на гетмана и на черкасские города; в том же бунтовстве с ним миргородский полковник Довгаль; все своевольники собираются ныне на Запорогах[372].

В заключение гетманские посланцы подали царю в Москве одиннадцать просительных статей, в которых повторили то, о чем говорили в Посольском приказе с боярами и дьяками[373].

Москва спешила воспользоваться предложением гетмана Виговского и послала в Киев воеводой боярина Василия Борисовича Шереметева для приведения в реестр малороссийских казаков.

Выезжая из Москвы, полковник Лесницкий просил царя, чтобы он укротил «своим высоким рассмотрением» давних крамольников, Мартына Пушкаря и Якова Барабаша[374].

Вслед за отъездом гетманских посланцев отправлены были на Украину три царских, один за другим, посла: стольники Иван Данилович Опухтин с дворянином Никифором Волковым, Иван Алфимов и Петр Скуратов. Стольник Опухтин, выехав из Москвы, свиделся с Виговским 1 мая 1658 года, и прежде всего должен был выслушать от гетмана жалобу на Пушкаря и Барабаша, разорявших, по его словам, вместе с разными гультяями и запорожскими казаками города и села и убивавших людей и грабивших их имущества. Пушкарь, забыв свое крестное целование, призвал к себе Барабаша с запорожцами и вновь стал проливать кровь христианскую; он рассылает письма по городам, в них гетмана называет ляхом, объявляет, что царское величество пожаловал ему для войны пушки, знамена и 40 000 ратных людей[375]. Гетман жаловался на него и царю, посылал к нему и собственных посланцев с приказанием прекратить ссоры, но Пушкарь не послушал гетмана, а его послов стал бить и сажать в воду. По всему этому, а не по чему другому, гетман призвал к себе татарскую орду с мурзою Карач-беем во главе, заключил с нею договор и договор скрепил шертью на том, чтобы стоять против Пушкаря и Барабаша и против всех, кто будет идти на гетмана войной. Стольник Опухтин начал было отговаривать гетмана, чтобы он татар за Днепр не пускал и сам войной против Пушкаря не ходил, обо всем бы государю через гонцов сообщил, а самому ему, Опухтину, позволил бы поехать к Пушкарю и уговорить его всякие бунты прекратить. Но гетман ничего этого в резон не принял и 4 мая, собравшись с казаками, вышел из Чигирина против своих врагов, покинув в Чигирине самого стольника Опухтина и дворянина Волкова. Дойдя до Днепра, гетман послал Опухтину письмо и в нем снова повторил свою жалобу на Пушкаря и Барабаша. По его словам, Барабаш, выйдя из Запорожья, прошел Поток, Омельник и остановился в Кременчуге, откуда имеет намерение идти до Максимовки и потом соединиться с Пушкарем и идти опустошать украинские города[376].

Для того чтобы усмирить Пушкаря и Барабаша, отправлен был другой посол, стольник Иван Алфимов, лично к Мартыну Пушкарю с грамотой от царя. Выехав из Москвы, он прибыл 9 мая в первый черкасский город Константинов. В Константинове посол узнал, что Пушкарь вышел из Полтавы и расположился станом в нескольких верстах от Миргорода. Тогда Алфимов взял провожатых у полковника Степана Довгаля и направился в обоз Пушкаря. Не доезжая обоза, Алфимов был встречен полковником Мартыном Пушкарем и кошевым атаманом Яковом Барабашем; при Пушкаре было около 2000 человек казаков, при Барабаше несколько запорожцев да три небольшие, вывезенные из Коша, пушки; обоз находился на реке Голтве, под Красным лугом. В лагере стольник Алфимов вручил Пушкарю государеву грамоту и, кроме того, на словах сказал ему, чтобы он бунты все прекратил; новой рады для выбора гетмана отнюдь не заводил; с гетманом в совете, любви и послушании жил; Ивану Донцу, распускающему слух о присылке на Украину 40 000 ратных людей, не верил; всех своевольников унимал и никакого кровопролития не допускал, а через то, что он полковника Богуна с 500 человек побил, государь, для обережения самого же Пушкаря, приказал послать воеводу в город Полтаву. Пушкарь, не признавая себя виновным, отвечал, что Иван Донец действовал сам по своей воле, а полковника Богуна и его 500 человек хотя он и разбил, то в этом сам гетман виноват: он прислал Богуна с 1500 человек сербов, и те сербы начали православных христиан в полтавском уезде разорять и в полон их хватать; оттого и побил он их 500 человек, обороняя себя[377].

После объяснения с царским стольником собрана была рада, и на ней читана была царская грамота, в которой сказано было, чтобы полковник Пушкарь раз навсегда оставил всякие ссоры и жил бы с гетманом в совете, любви и послушании, а Якова Барабаша, Михайла Стрынджу и Ивана Донца ни в чем бы не слушал, потому что они делают бунты, говоря, будто бы весной имеет быть рада для избрания гетмана. Выслушав царскую грамоту, полковник Пушкарь отвечал, что государева повеления он слушаться рад, но только зачем же гетман Виговский, перейдя Днепр с казаками и татарами, расположился в 20 верстах от табора Пушкаря и разоряет церкви Божии, проливает кровь христианскую и хватает людей в полон? На это царский стольник возражал, что все эти бедствия происходят от самого же Пушкаря и могут прекратиться по его же воле, если он согласится быть в послушании у гетмана.

Когда стольник Иван Алфимов вел разговоры с полковником Пушкарем, в это время к нему подошел Яков Барабаш и стал спрашивать, нет ли у стольника какого-нибудь царского приказа и для кошевого. На это стольник отвечал, что, по указу великого государя, к нему, Барабашу, послан особо дворянин Никифор Волков. Но на это Барабаш возразил, что ни Волкова, ни другого кого он еще не видал. Тогда царский стольник спросил Барабаша, зачем он вышел из Коша с войском на Украину. На этот вопрос Барабаш отвечал, что вышел для того, чтобы учинить раду и на ней выбрать гетмана, для чего и царская грамота запорожцам дана. Алфимов сказал Барабашу, что хотя такая грамота и дана запорожским казакам, но это сделано было тогда, когда еще не был выбран в гетманы Иван Виговский; для избрания же гетмана послан был боярин Богдан Матвеевич Хитрово; при нем собрана была в Переяславе рада, и на этой раде полковники, сотники, есаулы, казаки и чернь выбрали гетманом Ивана Виговского. Теперь же, несмотря на то, он, Барабаш, соединившись с разными бунтовщиками, думает нового гетмана, по своей воле, избрать и с теми же своевольниками вновь христианскую кровь хочет проливать. В это время к разговаривавшим Алфимову и Барабашу стали подходить другие бунтари – миргородский писарь Сенча, миргородский казак Яков Черниговец и запорожский казак Михайло Стрынджа с товарищами; собрав возле себя множество людей, они подняли большой крик, начали бунтовать и сделали войсковую раду своим полком[378].

Это объяснение стольника Алфимова с Пушкарем происходило 14 мая; в тот же самый день гетман отправил универсал к запорожцам и Полтавскому полку о том, чтобы они не верили своей старшине и покорились ему, как настоящему их вождю, истинно преданному его царскому величеству.

«Иван Виговский гетман с войском его царского величества запорожским, старшине и черни, из Запорожья вышедшей, также сотникам, атаманам и всему товариществу войска его царского величества запорожского, особенно находящимся в полку Полтавском, желаем доброго здравия от Господа Бога. Не знаем и до настоящего времени, чьим научением и по какому поводу, вышедши из Запорожья, вы чините на нас, все войско его царского величества, безвинные похвалки, обещая отобрать у нас пожитки наши и жизнь. Хотя нам даже уже наскучило слышать о безвинных убийствах, однако мы были терпеливы до тех пор, пока вы, пришедши к Кременчугу и ближним к нему городам, также к Чигирину, не стали грозить нам совершенным истреблением. Побуждаемые этим, мы пошли защищать нашу жизнь, а не проливать христианскую кровь, как уверяет вас в том ваша старшина, возбуждая против нас, и усмирить и отвратить людей своевольных и распущенных от человеческой крови. Мы имели от его царского величества изящный указ, чтобы нам жить без всякой мести, прекратив ссоры и неприятности. И так мы воздержались вследствие указа его царского величества, надеясь, что и вы будете послушны воле его. Однако ваша старшина и теперь, добыв себе какие-то особые грамоты, производит злою ложью возбуждение в среде своих же братий, обходя обманами вашу простоту. В этом вы можете убедиться из той грамоты, которая ныне вновь прислана к нам и ко всей старшине и к черни запорожской через Никифора Хрисанфовича Волкова, дворянина его царского величества; если послать вам список с этой грамоты, вы бы меньше верили; но лучше было бы, если бы вы сами прислали двух рассудительных товарищей, чтоб им прочесть грамоту и чрез них прислать список вам. В той грамоте ясно и основательно пишет его царское величество, что он не дает позволения ни на какие своеволия, но приказывает жить всему товариществу в любви и единении, под нашим послушанием. Можете из того узнать о нашей правоте и истинности, что его царское величество, приняв милостиво и ласково наших послов, Прокопа Бережецкого и Ивана Богуна, отпустил их с милостью, отправив после них с почестью и Григория Лесницкого, миргородского полковника; а Искру [посланца полковника Мартына Пушкаря] с другими, за их плутни и неправду, приказал удержать в столице. А если бы вы этому не поверили, то можете узнать из самого дела, не видя их возврата; его царское величество и к нам писал, что они не будут выпущены до тех пор, покуда не будет челобитья от нас его царскому величеству. А что некоторые из вашей старшины болтают, якобы мы наняли орду для пролития крови христианской, то того они не в состоянии доказать… Сам Барабаш может быть свидетелем нашей ласки и рассудительности к нему, – Барабаш, который хотя перед тем и много дурного сделал нам, однако ничем из своей маетности не был ограблен нами, как он лжет на нас; напротив того, и хлебом и деньгами был вспомоществуем от нас, как и теперь, если бы он оставил тот злой умысел и возвратился к нам, никакого мщения и вражды от нас не увидел бы. Пусть ни он, ни другие не прельщают вас деньгами, присланными его царским величеством в уплату вам за четыре года, которых мы у себя не имеем, да и вы не можете надеяться получить, – спрашивайте их у ваших старшин, которые за все те годы и по настоящее время держат у себя и винные и табачные аренды Полтавского полка, а мы в тех пожитках никакой корысти не имеем и возвратить их не можем. Думайте же да скорее присылайте к нам товарищество, а если этого теперь не захотите сделать, то после не будет времени, потому что война уже начинается»[379].

Слыша о приготовлении гетмана к войне и о призвании им для того татар, московский царь не мог уже оставить без внимания этих действий его и послал на Украину стольника Петра Скуратова для наблюдения за ним. Стольник Скуратов, явившись к Виговскому, привез с собой царскую грамоту на имя Пушкаря и вручил ее гетману, объявив, что подобные грамоты посланы и к запорожским казакам с приказанием им «всякое возмущение прекратить и против гетмана рокоша не заводить»[380].

«Ты, гетман войска запорожского, хочешь, чтобы мы, великий государь, изволили послать на Запорожье на прежнюю нашего царского величества грамоту, которая послана была к Якову Барабашу с его посланцами, Михайлом Стрынджею с товарищами, и которою грамотою они наделали много беспокойств, обращая ее смысл пред простыми людьми в свою сторону, будто бы ею велено было избрать гетмана вольными голосами на Запорожье, а тебя ни в чем не слушать… Ты просишь, чтобы мы новою грамотою посрамили их ложь, и мы, великий государь, по твоему гетманскому челобитью, для успокоения между вами, нашего царского величества подданными православными христианами, послали на Запорожье к кошевому и ко всему находящемуся при нем войску на прежнюю грамоту, какая была послана с их посланцами, Стрынджею с товарищами, новую нашего царского величества грамоту, с описанием их проступков и с воспрещением самовольничать, бунтовать, заводить рокошь и с приказанием быть у тебя, гетмана, в послушании»[381].

Когда Виговский дочитал до конца эту грамоту, то в раздражении заметил: «Этой грамотой Пушкаря не унять, а взять бы его да голову ему снять или в войско прислать. Богдан Матвеевич Хитрово обещал взять Пушкаря и привести его ко мне, да не только не привел, а пуще того ободрил, – подарил ему соболей и на свободу отпустил, а к Барабашу письмо написал, и Барабаш теперь с Пушкарем. Вы понадавали Пушкарю и Барабашу грамот, и от таких грамот и бунты пошли… Не впервые к нему такие грамоты посылают, да он, Пушкарь, не слушает того. Ныне иду на Пушкаря и смирю его огнем и мечом, и куда бы он ни ушел, хотя бы в государевы города, то я и там буду доставать его; кто за него станет, тому и самому будет от меня»[382].

Целью Виговского было сломить Барабаша и Пушкаря не как личных ему врагов, а как лиц, преданных московскому царю и стоящих на пути к осуществлению заветных планов его, искусно обойти московского царя и перейти на сторону польского короля. Но враги Виговского ясно понимали планы гетмана и вновь поднялись против него. По-прежнему об измене гетмана первый заговорил Мартын Пушкарь; к нему присоединился вновь назначенный миргородский полковник Степан Довгаль. 21 мая от имени Мартына Пушкаря, Степана Довгаля и «подданных войска запорожского, которые из Коша и всей черни днепровой» отправлено было царю письмо с жалобой на гетмана за его злые намерения. В своем листе писавшие просили царя «уволить» их от гетмана и его помощников, потому что, в противном случае, гетман и его помощники всех подданных царского величества погубят и все животы их пограбят, а Малую Россию ни во что обратят: «Грамот вашего царского величества, данных войску через Михайла Стрынджу, гетман Виговский и полковник Лесницкий ни во что не вменяют и не почитают, говоря, что из грамот они признают только те, которые даны для усмирения дел в Переяславе и приняты всем советом и всею старшиною и чернью войска запорожского. Войско запорожское, которое зимовало на кошах в последнее время, он, Иван Виговский, голодом морит, из городов кошей в Запорожье не пускает. И делает то все он для крымского хана, чтоб войско запорожское в Коше истребить, – то самое войско, которого в течение нескольких сот лет не может ни один неверный царь из Запорожья искоренить. Сам гетман Виговский, уговорив кошевого атамана гетмана Якова Барабаша и заставив присягнуть несколько десятков кременчугских людей, выманил его из Коша, уверив через своих людей и через свои письма, будто бы ваше царское величество повелели запорожских послов сослать в Сибирь и будто бы в другой раз (если не теперь) кошевому вовсе не придется увидеть их. Кроме того, гетман расставил и по городам и от поля и от Запорожья полки, Нежинский, Черниговский и Ирклевский, не говоря черни, для чего именно он это делает, и называя их караулами; в действительности же он приказал старшинам полков хватать запорожских казаков, и которые поймаются из них, тех рубить и расстреливать. Когда же вызвал из Коша обманом Барабаша, то полки распустил, оставив только добрую сторожу для того, чтобы не пустить в Сечь запорожских послов с данными им от вашего пресветлого царского величества грамотами. А ныне, как скоро те послы счастливо, по милости вашего пресветлого царского величества, возвратясь назад, раньше себя из Путивля списки с грамот на Кош, в Запороти, послали, то тотчас войско запорожское, согласно грамотам вашего царского величества, данным до суполной рады, из Коша вышло под начальством холопа вашего царского величества, старшого от войска, Афонаса Дядька, и имело идти, согласно указу, в Переяслав на раду, но до того войско не допустил окольничий и наместник Богдан Матвеевич Хитрово, возвратил его из-под Лубен, одних велел по домам распустить, а других на подлинные места поставить»[383].

Но донос противников гетмана не имел успеха и на этот раз. Напротив того, царь, веря в правоту Виговского, приказал идти на Украину белгородскому воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и усмирить Пушкаря и Барабаша. Но сам гетман не дождался Ромодановского и решил действовать без него.

Таким образом, ни грамоты царя, ни убеждения его послов не примирили Пушкаря и Барабаша с Виговским, и если гетман решился действовать против своих врагов оружием, то и его враги думали о том же.

1 июня 1658 года два татарина из города Ислам-Керменя показали в городе Ярославле следующее: отправились они рекою Днепром в лодке для дров, но тут были пойманы запорожскими казаками, сидевшими в числе около 60 человек в шести стругах, и отправлены сперва в курени казацкие, из куреней – в черкасский город Буткалы, а из города Буткал – к полковнику Барабашу в поле. Полковник Барабаш собрался с полком своим в поход в помощь полковнику Пушкарю – оберегать его от гетмана Виговского и от союзников его татар. Сам Пушкарь стоял неподалеку от Барабаша и ожидал на себя гетмана Виговского и Карач-бея с татарами, которых было тысяч с пятнадцать, а казаков при гетмане тысяч с десять. Перешедши Днепр, татары пошли сперва к Чигирину, а оттуда к городу Полтаве и остановились версты за две или за три от города[384].

Но в то время, когда пойманные татары давали свои показания в Ярославле о замыслах гетмана Виговского с татарами и о приготовлениях Барабаша с Пушкарем против него, в это время между противниками произошло решительное столкновение. Виговский, имея с собой казаков, татар и затяжных немцев, подойдя к Полтаве, разделил свое войско на три части: татар оставил в Сокольем Байраке, немцев – в долине Полуозера, а с казаками подступил к городу Полтаве и расположился на полугоре, между селениями Жуками и Рябцами.

Предварительный бой произошел 18 мая, на Полуозере, вблизи Полтавы, между передовыми людьми гетмана, татарами и Пушкарем. Пушкарь потерял два знамени и литавры, зато татары понесли большой урон от Пушкаря. После этого боя Пушкарь[385], однако, стал просить прощения у гетмана, и гетман тому было обрадовался. Но затем Пушкарь ворвался в полк гетмана и побил там много христиан[386]. Тогда гетман решил дать Пушкарю генеральный бой. Этот бой произошел 1 июня, во вторник, на Троицу. Пушкарь, уже давно поджидавший приближения Виговского, внезапно выскочил из города Полтавы и ударил с такой силой на гетмана, что выгнал из обоза все его войско. Однако Виговский скоро оправился от погрома и в свою очередь выгнал из обоза Пушкаря и уже готовился было идти на Полтаву, но тут выскочил на помощь Пушкарю[387] полковник Барабаш с запорожцами, и тогда победа осталась на стороне Пушкаря. После этого победители стали неумеренно торжествовать свою победу, и одни из них, взобравшись на «горильчатые» бочки, не чаяли, по выражению летописца, конца там своему счастью; другие, набросившись на оставленную в обозе добычу, предались дувану. Между тем Виговский, выгнанный из своего обоза, бросился к Сокольему Байраку, захватил там орду, усилился казацким и немецкими полками и вновь ударил на Пушкаря. Пушкарь выставил против немцев своих «дейнеков» с киями, и они с такой силой ударили на них, что заставили бежать в свою землю. Зато Виговский не только устоял против Пушкаря, а даже вновь выбил его из обоза и разогнал войско в разные стороны. В этом бою Яков Барабаш, «мало попрацовавши и проигранную свою битву увидевши», поспешил отстать от Пушкаря и уйти с некоторой частью своих запорожцев в Сечь[388], не имея за собой никакой погони[389]. Покинутый же товарищем Пушкарь 7 июня был убит, и голова его была доставлена на копье Виговскому[390].

Между тем в этот самый день, 7 июня, царские «холопи Гришка Долгоруков да Тимошка Бессонов» отписывали в Москву царю, что, согласно царскому приказанию, они учинили крепкий заказ в Путивле и во всех дальних и ближних местах ловить и к ним вести Мартына Пушкаря, Якова Барабаша, Степана Довгаля, Ивана Донца, Михайла Стрынджу, Афанасия Дядько и других черкас, поименованных в царском наказе[391]. Очевидно, в Москве в измену Виговского не хотели верить даже и тогда, когда он поднялся на Полтаву и истребил полковника Пушкаря.

Покончив с Пушкарем и расставшись с татарами, Виговский страшно опустошил и выжег Полтаву и вернулся в Чигирин. В это время прибыл на Украину и Ромодановский с великороссийским войском, по приказу царя, в помощь гетману. Узнав об этом и опасаясь быть открытым в своей измене царю, Виговский написал письмо в Москву о том, что ему в великороссийских войсках надобности больше нет, и просил отозвать их с Украины. В Москве все еще не были убеждены в измене Виговского, а потому просьба его была исполнена, и Ромодановский вернулся в Белгород.

Покончив с одним из своих противников, Пушкарем, Виговский должен был ведаться с другим из своих заклятых врагов, Барабашем. Яков Барабаш, ушедший из-под Полтавы в Сечь, недолго оставался в Запорожье: собрав там много людей, он в конце июля отправился к воеводе, князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, в Белгород; князь велел ему распустить людей, а самому быть у него в полку[392]. Вместе с Барабашем остались только полковник Довгаль и какой-то Лукаш, оба заклятые враги Виговского. Барабаш написал несколько универсалов к украинскому населению, в которых предостерегал его от измены Виговского русскому царю, приглашал держаться стороны воеводы Ромодановского и подписался гетманом войска запорожских казаков. Виговский, узнав обо всем этом, потребовал от воеводы, чтобы он прислал к нему Барабаша, Лукаша и Довгаля, но князь отказал в том гетману, ссылаясь на то, что без воли государя он сделать этого не может. Тогда гетман воспользовался этим отказом для продолжения враждебных действий своих против русских в Малороссии. Теперь он, победив своих врагов, совершенно изменил в отношении русских свой тон. Как говорится о том в «Актах Южной и Западной России»: «Видя то, что неприятелей его ему не выдают, гетман Виговский положил себе, будто то делается по указу великого государя. Кроме того, гетману Виговскому стало известно, что князь Григорий Григорьевич Ромодановский, придя под черкасский город Лубны, провел в своем полку и Барабаша. И гетман подумал, что князь хочет учинить Барабаша гетманом над войском запорожским. Тогда гетман, взяв с собою полковников Чигиринского, корсунского и ирклеевского, пошел за Днепр, и за Днепром, собравшись со всеми заднепровскими полковниками, пошел на воеводу князя Григория Григорьевича Ромодановского для того, чтобы он выдал гетману Барабаша и чтоб воеводам великого государя в черкасских городах не быть; а если Барабаша не выдаст и в городах воеводы будут, то он, гетман, в города воевод не велит пускать и начнет биться»[393].

Но князь Ромодановский и после этого не выдал гетману Барабаша. Тогда гетман обратился с тем же к царю Алексею Михайловичу, и царь велел отправить Барабаша в Киев к боярину Василию Борисовичу Шереметеву для отдачи виновного на войсковой суд. Чтобы доставить Барабаша в целости в Киев, велено было отправить его в сопровождении 210 человек боярских детей, драгун и казаков под начальством Якова Левшина, Юрия Полта и Михайла Картавцова, которым отдан был приказ зорко следить за арестантом, чтобы он как-нибудь не убежал с пути. 14 августа Левшин с товарищами благополучно выехал из Белгорода и через десять дней был у местечка Гоголева, маетности гетманского отца, Остапа Виговского. Тут на Левшина и его охрану выскочили 1000 человек казаков под начальством гетманского брата Яна Виговского-Кривого, схватили Барабаша вместе с его охранителями и доставили его гетману. Тогда гетман, судья, полковники и вся старшина подвергли Барабаша тяжким пыткам и расспросам, по чьему приказанию он называл себя и писался гетманом и не было ли ему о том повеления от московского царя. Барабаш отвечал, что повеления такого ему не было, а назывался он гетманом «сам собою, желая отведать счастья своего». Под пытками Барабаш показал, будто в Киев его посылали не затем, чтобы отдать на войсковой суд, а затем, чтобы вызвать в Киев самого Виговского, «приманить к своим рукам и там ухватить его». Это показание бывший тут царский посол Василий Кикин, однако, отверг, говоря, что Барабаш своими словами затевал лишь одну ссору и хотел только от милости царского величества гетмана отлучить. Впрочем, и сам Барабаш отказался потом от такого показания, так как оно было вынужденно. В присутствии Кикина Барабаш был прикован к пушке «у шатровых пол», и тут гетман Виговский стал спрашивать его, что делается в Белгороде, много ли там при князе ратных людей и всех царских воевод, на что Барабаш отвечал, что ратных людей при князе много, а в Белгороде приготовлено 130 воевод, которым быть в городах Малой России. На это царский посол Василий Кикин снова возразил, что в Белгороде ста тридцати воевод нет и не бывало, а прислано всего лишь десять человек. Допрос происходил 4 сентября, all октября Барабаш был привезен скованным в Чигирин и сидел там «за приставом у капитана»[394]. Дальнейшая судьба его неизвестна, и в 1659 году, 4 июня, он уже называется «небощиком», то есть покойным кошевым[395].

После этого гетман Виговский вошел в сношение с польским королем Яном Казимиром и 6 сентября того же 1658 года заключил с ним договор в Гадяче, сделавшийся надолго известным во всей Украине между ее населением. Условия этого договора состояли из следующих шести пунктов: 1) Всему происшедшему с обеих сторон Днепра положить конец забвения. 2) Войску запорожскому состоять из 80 000 казаков и 80 000 наемников. 3) Гетману именоваться русским и первым сенатором воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского, по смерти же его избирать преемника вольными голосами из четырех человек каждого названного воеводства. 4) Киевскому митрополиту заседать в сенате вместе с польско-литовским духовенством. 5) Гетману предоставить право возводить по сто человек из каждого полка в шляхетское достоинство. 6) Казакам быть свободными от всех податей и получать вознаграждение наравне с коронными и литовскими войсками[396].

Гадячские постановления приобрели известность именно потому, что ими польский король хотел отторгнуть Малую Россию от Москвы и вновь присоединить ее к Речи Посполитой; говоря другими словами, Гадячским договором король хотел разрушить то, что сделал гетман Богдан Хмельницкий для Украины.

Царь, узнав о Гадячском договоре гетмана с поляками, больше не сомневался в неверности Виговского и 24 сентября послал свою грамоту, в которой гетман объявлялся клятвопреступником и изменником и в которой весь малороссийский народ призывался к восстанию против него. Князю Ромодановскому велено было двинуться из Белгорода на Украину против Виговского и его сторонников. Ромодановский не замедлил явиться на Украину, и все, что было враждебного Виговскому, теперь ожило. Теперь поднялись и запорожцы; они принимали участие в общем восстании против гетмана, преследовали сторонника Виговского, нежинского полковника Гуляницкого, были при сожжении Ромен, взятии Пирятина, Чернухи, Горошина и других городов[397]. Но гетман мало обращал внимания на грамоты царя и, собравши возле себя несколько тысяч собственного и татарского войска, решил вырвать из рук русского царя город Киев и снова, как пишет Величко, «отобрать его под свою и лядскую державу»[398]. 29 октября он подступил к Киеву, но был отбит от него воеводой Василием Шереметевым и притворно повинился перед царем; однако русские не верили ему и в последних числах ноября выбрали на время гетманом Ивана Беспалого[399].

Такую же неудачу потерпели в это время и союзники Виговского, татары: против них действовал запорожский полковник Серко (по другому написанию – Серко). Как говорится в «Актах Южной и Западной России»: «Полковник Серко, собрався с запорожаны, ходил воевать около Белого города, и ногайские улусы, которые кочевали близко Самарника, многих повоевал и двух мурз со всеми людьми и с имуществом взял, литовский ясырь побил, оставив при себе только знатных людей и, повоевав улусы, пошел было к Киеву на помощь к боярину Василию Борисовичу Шереметеву и воеводам. Виговский же, услыша о том, послал было для перейма, чтоб Серка не допустить к Киеву, своего полковника Тимоша с войском, а как тот Тимош прозывается, неизвестно, только не Цыцура. Серко того Тимоша побил и ушел он к Виговскому сам-треть; разгромив же Тимоша, Серко пошел на Запорожье, и слышно было, что гетман с войском и с татарами пошел за Серком на Запорожье, но подлинно ли гетман и татары пошли за Серком, неизвестно»[400].

Гетман за Серко действительно не пошел, и запорожцы 8 декабря того же 1658 года написали Виговскому, от имени кошевого атамана Павла Гомона и всего низового товарищества, письмо, в котором укоряли его в измене российскому монарху, в преклонении, подобно псу, возвращающемуся на свою блевотину, на римские заблуждения, в убийстве правдомовцы, полтавского полковника Пушкаря, и в разорении огнем и мечом цветущего города Полтавы, а в заключение письма, напоминая гетману о праведном суде Божием, советовали ему отстать от своего злого дела и идти по пути правды и спасения[401].

Быть может, запорожцы, кроме различия в политических воззрениях с гетманом, чувствовали к нему особенную ненависть еще и потому, что гетман, вошедши в дружбу с татарами, по их настоянию, запрещал запорожцам походы в татарские аулы и на Черное море[402].

Конечно, эти увещания запорожцев не могли оказать никакого действия на Ивана Виговского.

Московский царь Алексей Михайлович, доподлинно убедившись в измене ему Виговского, все еще хотел покончить это дело миром и снова привлечь на свою сторону гетмана. С этой целью, в начале января 1659 года, отправлен был в Малороссию князь Алексей Трубецкой с тайным наказом, в случае если гетман и все войско вновь пожелают остаться в подданстве московского государя, созвать новую раду в городе Переяславе, вычитать на ней вины гетмана, между коими назвать и ту, что он самовольно захватил «гетмана кошевого» Якова Барабаша, ходил войной на полковника Пушкаря, и объявить его, если того пожелают казаки, вновь гетманом на известных условиях, после принесения присяги царю, а к запорожцам послать указ прекратить бунты и повиноваться гетману[403].

Несмотря на это, Виговский по-прежнему был против царя! 18 января 1659 года он собрал раду в Чигирине и решил противиться московским войскам и запорожским казакам. Запорожцы отправили отряд казаков на Украину в помощь князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, и этот отряд расположился в городе Зенькове. С гетманом были казаки, татары и поляки. Отрядив часть своих войск к Лохвице, под начальством Немирича, Виговский сам двинулся на Миргород, и Миргород сдался ему. Отсюда Виговский пошел к Зенькову, где засели запорожцы, но, несмотря на численное превосходство своих войск и на авторитет своей власти, гетман не мог взять города: запорожцы упорно защищались. В течение шести недель стоял Виговский под Зеньковом и ничего не мог сделать со своими противниками. Отражаемый от всех концов города, он, под конец, принужден был отступить от Зенькова с большим уроном и с нескрываемой ненавистью к запорожцам[404]. Оставив Зеньков, он сжег несколько городов на Украине и повернул к Чигирину. Однако, уходя к Чигирину, он оставил для действия против запорожцев Чигиринского полковника Скоробогатко с казаками и небольшой частью орды и приказал ему строго следить за тем, чтобы запорожцы не пробрались в Лохвицу на соединение с московскими войсками, стоявшими там и осаждаемыми Немиричем. Скоробогатко, однако, удержать запорожцев не сумел, и запорожцы, как прогнали от Зенькова Виговского, так же точно расправились и со Скоробогатко: они внезапно вышли из города, с силой напали на него, разгромили все его войско и самого его ранили, после чего благополучно добрались до Лохвицы и соединились с князем Ромодановским и гетманом Беспалым[405].

Не успев одолеть запорожцев на поле брани, Виговский стал после этого писать письма в самую Сечь к казакам, склоняя их на свою сторону. «Но из Запорог к нему казаки не идут, потому что к ним пишет Юрий Хмельницкий, что-де отец его, гетман Богдан Хмельницкий, был у великого государя в вечном подданстве и потому казаки к нему, Виговскому, не ходили бы»[406].

Тогда против Виговского составилось сильное ополчение из великороссиян и украинцев, под начальством князей Григория Ромодановского, Алексея Трубецкого, Семена Пожарского и гетмана Ивана Беспалого. Ополчение это в половине апреля 1659 года сосредоточено было возле Конотопа, но одна часть его потерпела здесь большой урон от Виговского и его союзников татар и ушла в город Путивль[407]. Во время этой войны союзники Виговского, крымские татары, побрали многих русских и казаков в плен и поотсылали их для порабощения в Крым, а иных православных христиан и сам изменник гетман поотдавал[408] в плен крымским татарам. После конотопского дела Виговский уже готовился было неумеренно торжествовать свою победу, но в это время из Запорожья вторично вышел против него знаменитый вождь казаков Иван Серко.