Глава 16

Поездка гетмана Брюховецкого в Москву и статьи, предложенные им царю для Украины и Запорожья. Выступление на сцену противников Брюховецкого Децика и Дорошенко. Истребление Дорошенко гетмана Опары и сношение с запорожским войском. Поход запорожцев за Куяльник. Возвращение Брюховецкого на Украину и единодушная ненависть к нему и ко всей Москве за введение на Украине и Запорожье воевод. Ненависть запорожцев к московским ратникам, бывшим в Сечи, и удаление из Запорожья Косагова. Андрусовское перемирие между Польшей и Россией и положение запорожцев по этому перемирию. Усиление вражды в Москве и убиение русского посла в Запорожье Лодыженского. Следствие по этому делу в Сечи и открытие виновных. Письмо по этому поводу кошевого атамана Васютенко к гетману Брюховецкому и просьба его исходатайствовать у царя прощение низовому войску. Письмо Брюховецкого к царю и мнение его о причинах бунта в Запорожье. Царская грамота запорожцам и отпущение им их вины

В конце 1665 года на Украине произошло небывалое дотоле событие – отъезд гетмана в Москву. Выехав из Батурина в начале сентября, гетман Иван Мартынович Брюховецкий прибыл в Москву 14 сентября, получил там сан боярина, женился на княжне Долгорукой и пробыл до декабря этого же года. Во время пребывания в Москве Брюховецкий предложил для Украины целый ряд реформ, выраженных им в восьми добавочных статьях и утвержденных царем. Из всех восьми статей самою важною была первая статья. По этой статье все города Левобережной Украины отдавались самим гетманом во власть московских воевод:

«Для усмирения частой в малороссийских городах шатости, которая за прошлых гетманов на Украине бывала и ныне часто за непостоянством малороссийских городов изрывается, чтоб Украина с малороссийскими городами и местами, и местечками, и со слободами, и с селами, и в них всяких чинов жители под его царского пресветлого величества и его государских людей благородных государей царевичей и их государских наследников высокодержавною и крепкою рукою в прямом и истинном подданстве стройно пребываючи и обыкновенную должность с городов и сел в государеву казну отдаючи, при крепкой и от неприятелей невредимой обороне государской вечно пребывала; понеже надлежащее и от Бога врученное дело городами и землями владети и оные заступати монархом, а не гетманом. А чтоб Богу и всему свету явно было, что он, гетман, со всем войском запорожским и со всеми малороссийскими городами и с селами, в совершенном и истинном подданстве государском ныне и впредь вечно пребыти хощет и что самою истиною монарха своего знати желает, тогда всякие денежные и неденежные поборы от мещан и от поселян, во всяком малороссийском городе и селе живущих, по милосердному государскому рассмотрению, погодно в казну государеву выбирати гетман с войском желает и челом бьет, при которых поборах денежных, гетман же с войском челом бьет, чтоб примером иных начальнейших малороссийских городов и по меньшим всем городам малороссийским кабаки на одну только горелку были, которые приходы кабацкие винные в государеву казну обретатися имеют; также всякие размеры хлебные, со всех мельниц малороссийских городов приходящие, вкупе с данью медовою, в волостях малороссийских выбиратись обвыклою и, с доходами от купцов чужеземных приходящею, не где инде, токмо в государеву же казну во всех малороссийских городех доходить имеют»[538].

В Москве давно лелеяли мысль о введении во всех главных городах Украины воевод, и потому царь, жалуя и похваляя гетмана и старшину за сделанное ими предложение, указал послать в малороссийские города государевых воевод[539]. По договору гетмана Богдана Хмельницкого в городе Переяславе, в 1654 году, московский воевода допускался только в один город Киев; по договору Юрия Хмельницкого в том же Переяславе, в 1659 году, бояре допускались в города Чернигов, Нежин, Переяслав, Умань и Брацлав. Но как при Богдане Хмельницком, так и при его сыне московские воеводы были только начальниками над московскими войсками, находившимися у них под рукой, и потому имели значение лишь военных властей. По статье же Виговского дело это существенно изменялось, и с этого времени московские воеводы забрали в свои руки административное и финансовое управление в назначенных им городах Украины. Число воеводских городов, а также и число московской рати при городах увеличено. В этом отношении гетман зашел так далеко, что даже настоял на необходимости послать воевод с московскими ратниками и в вольное Запорожье, в город Кременчуг, западной границы его владений, и в крепость Кодак, у первого порога этого имени:

«Гетман же бил челом великому государю, чтоб в Кодаке быть великого государя ратным людям, чтоб казакам в Кодак одежду послать и чтоб Кременчуг укрепить и людей поставить, потому что Кодак на первом пороге, а Кременчуг выше Кодака, и на Запороти пройтить будет никому не можно, то Запорожье будет под государевою великою рукою и крепко»… Число ратников для Кодака и Кременчуга гетман сперва определил по 300 человек в каждый, а потом 1000 человек, куда они должны посылаться из города Полтавы: «А из Полтавы изволил бы великий государь посылать в Запороти своих ратных людей по 1000 человек, а послать бы их в Запороти на весну; а в Запорогах бы быть особому воеводе и зимовать в Запорогах; тем над неприятелем и промысл учинить». Из других более мелких вопросов, касавшихся Запорожья, гетман бил челом о стоящих на реке Ворскле мельницах, идущих на низовое войско: обращать ли их и на будущее время на низовое войско и крепость Кодак или же на что другое[540].

По новому положению московские воеводы должны были управлять городами, распределять налоги, собирать подати, определять торговые пошлины, винные аренды; в своем распоряжении они имели помощников и особых переписчиков; последние должны были составлять перепись украинского населения и обозначать каждому обывателю долю его повинностей[541].

Из остальных семи статей, поданных Брюховецким царю, одна, по порядку четвертая, касалась назначения митрополита в Киев. В этой статье Брюховецкий бил челом царю на том, чтобы государь, ввиду большого влияния, которое имеет киевский митрополит на казацкое войско в Украине, и ввиду шатости самого войска, прислал в Киев святителя русского. На эту статью, впрочем, сам царь отвечал, что он снесется с цареградским патриархом, и если патриарх подаст свое благословение о Киеве, то на то будет государев указ[542].

Все статьи, поданные Брюховецким в Москве, подписаны были приехавшими с ним старшинами и полковниками, между коими было и три лица от запорожских казаков. Как пишет Ригельман: «Великого государя, его царского пресветлого величества, верного низового кошевого запорожского войска, вместо Ивана Лященко, Горбаня и Мартына Горба, письма неумеющих, по их прошению, на сих подтвержденных статьях, и их же, товарищ куренный Захарко Андреев руку свою властную приложил»[543].

В отсутствие Брюховецкого исполнявший его обязанности наказный гетман, переяславский полковник Данило Ермоленко, получил известие о затруднительном положении гетманских казаков, отправленных раньше того, в виде залога, в крепость Кодак. Ввиду предстоящего зимнего времени и ввиду того, что все войско, находящееся в крепости, и голо, и босо, полковник крепости Кодака Харько Кривой просил наказного гетмана прислать ему борошна, шуб, сапог, шапок, холста и несколько десятков бочек пороха, чтоб было достаточно на зимнее время. Ермоленко мог только выдать борошно и шубы просителю, но об остальном донес Брюховецкому и просил его сделать скорейшее распоряжение о том, чтобы войско не разбежалось из Кодака[544].

О самих запорожцах Ермоленко сообщил, что они в составе всего войска с табором, пехотой и народом, под начальством Серко, Косагова и Хитрово, ходили в поля, на Куяльники, за реку Буг, и оттуда возвратились в целости, собираясь снова идти под турецкие городки. О подвигах запорожцев было доложено царю, и в конце октября 1665 года в Запорожье послан был стряпчий Иван Образцов с запасами[545].

Но вместе с добрыми вестями Данило Ермоленко доносил Брюховецкому и вести, весьма неприятные гетману. Так, в это время объявился на Украине бывший запорожский казак, потом овручский полковник Демьян Децик, или Дацко; сперва он действовал за Брюховецкого, сражаясь против Дорошенко, татар и поляков под Белой Церковью и Мотовиловкой, а потом бросил свой полк под Киевом, ушел к наказному гетману Данилу Ермоленко в Переяслав; после этого он объявил себя гетманом Малороссии в противность Брюховецкому и был признан в этом звании некоторым числом малороссийских и запорожских казаков[546].

Но этого было мало: в то же время получена была от Ермоленко и другая весть – о появлении в Заднепровской Украине Петра Дорошенко, бывшего черкасского полковника, занявшего место Павла Тетери. Последний, убедившись в том, что он не сможет отстоять ни собственного гетманства, ни Правобережной Украины, добровольно удалился в Польшу, захватив с собой свое имущество. Дорошенко выбран был на гетманство на самый Покров Пресвятой Богородицы и немедленно сообщил о том через письмо запорожским казакам. В письме запорожцам Дорошенко просил низовых рыцарей об утверждении его на гетманстве, о снисхождении и приязни к нему, какую они оказывали «славно покойному» Богдану Хмельницкому. На то письмо запорожцы с атаманом Иваном Величко-Босовским отвечали Дорошенко, что они готовы оказывать ему дружбу и признать его гетманом, но только тогда, когда он будет избегать «душевредной лиги», к которой стремились три «умомрачные» предшественника Дорошенко[547].

Предъявляя свои требования Дорошенко, запорожские казаки вовсе не знали ни его характера, ни его политических идеалов, ни его истинных чувств к родине. Дорошенко был, бесспорно, человек выдающихся способностей и горячий патриот, чуждый самолюбия и партийных интересов. Это единственный, кроме Павла Тетери, из всех гетманов, который стоял выше личных и сословных интересов и желал служить с пользой родине, спасти ее от внутренних раздоров и поставить на путь политической автономии. Но он искал для этого совершенно других средств, нежели запорожские казаки, и выступил с совершенно новыми мыслями, нежели все его предшественники: объявив себя гетманом обеих сторон Днепра, Дорошенко решил отдать всю Украину под власть турецкого султана и заключил с ним по этому поводу формальный договор[548]. Он видел, что Польша не дала счастья Украине, но в то же время он предвидел, что и от Москвы Украине не ждать поблажки: он полагал, что в конце концов малороссы, имеющие одну веру и почти один и тот же язык с русскими, потеряют и тень своей политической независимости и сольются безраздельно с великороссами. Поэтому если отдаться вместо московского царя турецкому султану, то, при разности языка и веры, можно рассчитывать, что Украина навсегда сохранит свою самостоятельность. В этом-то Дорошенко и разошелся с запорожцами, не меньше его любившими свою родину, но видевшими залог для своей свободы, как и вся украинская масса, в русском царе.

В отсутствие Брюховецкого Дорошенко успел одолеть своего противника, назвавшегося гетманом правой стороны Днепра, Степана Опару. Опара, собрав около себя партию людей и войско, стал действовать против Дорошенко и его союзников, татар. Сторонники Опары пытались призвать к себе на помощь реестровых казаков, но те отказали им и сообщили о том крымскому султану, стоявшему в то время с ордой под Черным лесом. Султан, кроме того, перехватил письма, которые писал Опара со своими сторонниками Ивану Серко и брацлавскому полковнику Василию Дрозду, враждебно настроенным против Дорошенко и татар и державшимся стороны московского царя. В этих письмах Опара и его сторонники приглашали Серко и Дрозда соединиться вместе и ударить на татар, а после боя идти к Белой Церкви и другим замкам, где у поляков оставлены были одни только залоги с немцами и жолнерами, и снести и разрушить их. Но крымский султан, перехватив письма и не подавая вида о том, что он узнал из них, написал Опаре и его сторонникам письмо и просил их приехать к нему для совета, обороны и целости войсковой. Когда же Опара приехал со своими сторонниками, то султан, показав их «измену» (полякам и татарам), велел их взять под стражу. Дорошенко выкупил Опару у татар и отправил его, скованного за шею и за ноги железными цепями, сперва в Белую Церковь, а оттуда, 28 сентября, через Дубно в Варшаву к королю, где он и был казнен[549]. После этого-то вместо казненного Опары и выбран был гетманом правой стороны Днепра Петро Дорошенко.

Расходясь в одном, запорожцы и Дорошенко сходились чувствами в другом, а именно – в искренней ненависти к Брюховецкому, манившему русского царя и жадно простиравшему свои взоры к польскому королю. Заменявший Брюховецкого наказный гетман Данило Ермоленко, узнавши о сношениях запорожцев с Дорошенко, сообщил о том Брюховецкому и, получив от него по этому поводу лист, отправил его вместе с собственным запорожцем в Сечь. В собственном листе он убеждал низовых казаков не верить еретикам и не поддаваться на их прелести[550].

Возвратившись на Украину, гетман Брюховецкий был встречен здесь единодушной ненавистью со стороны простых казаков, украинской массы, всего духовенства, в частности бывшего друга, но теперь злейшего врага его, епископа Мефодия, и в особенности запорожских казаков. Заодно с Брюховецким объявлена была вражда и русским.

6 февраля Григорий Косагов извещал царя, что в Запорожье жить ратным людям небезопасно и что в самой Сечи оттого осталось всего лишь 500 человек за разъездом всех остальных. Известие Косагова подтверждал киевский воевода Петр Васильевич Шереметев. Он писал царю, что запорожцы ратных московских людей не любят, говоря, будто по их милости войску не стало добычи, и хотят мириться с татарами и с Дорошенко; что всему злу заводчик Кирилло Кодацкий и его товарищи, казаки западной стороны Днепра, и что кошевой атаман Леско Шкура, видя замешательство в Запорожье, хотел было сложить с себя атаманство, но казаки упросили его остаться на кошевстве, хотя своих замыслов не покинули: под конец они скинули с кошевства Шкуру за то, что он знался с московскими воеводами Хитрово и Косаговым и не позволил казакам громить калмыков, и выбрали в кошевые Ивана Ждана, или Рога.

Рог, выбранный в кошевые и считая виновником всех бед в Запорожье и на Украине гетмана Брюховецкого, написал ему укоризненное и нравоучительное письмо:

«Послышали мы, что Москва будет на Кодаке; но ее там ненадобно. Дурно делаешь, что начинаешь с нами ссориться; оружие не поможет в поле, если дома не будет совета. Хотя ты от царского величества честию пожалован, но достоинство получил от войска запорожского, войско же не знает, что такое боярин, знает только гетмана. Изволь, вельможность твоя, поступать с нами по-настоящему, как прежде бывало, потому что не всегда солнце в сером зипуне ходит, и не знаешь, что кому злой жребий принес; помни древнюю философскую притчу, что счастье на скором колесе очень быстро обращается; в мире все привыкло ходить как тень за солнцем; пока солнце светит, до тех пор и тень, и как найдет мрачное облако, так и места не узнаешь, где тень ходила: таке вельможность твоя умей счастье почитать»[551].

Гетман Брюховецкий с его проектом введения бояр на Запорожье сделал прежде всего то, что поставил в двусмысленное и весьма опасное положение московских ратников, находившихся в Сечи. Когда в Сечи разнеслась весть о назначении московских воевод в Кодак и Кременчуг, то запорожцы открыли свободный доступ к себе сторонникам Дорошенко и стали, как пишет о том Грабянка, заводить с Москвой всякие заводы[552]. Начальник московской рати Григорий Косагов, не чая для себя ничего хорошего от казаков, ушел из Запорожья, оставив даже там 350 бочек хлеба по две и больше того чети в каждой бочке[553]. Сам царь, извещенный об этом Косаговым, ничего ему другого не велел делать, как только оставить Сечь.

Узнав об отходе Косагова из Запорожья, гетман Брюховецкий послал спросить о причине этого у кошевого Рога. Рог отвечал на этот вопрос уклончиво: «Мы и сами надивиться не можем, зачем он ушел; мы его не выгоняли; мы не изменники, как он нас описывает; не знаем, не потому ли пошел, что у нас кукол ночных нет, с которыми, думаю, на Руси уже натешился; войско запорожское государевых людей колоть не думывало, как он писал: а если когда и случалось, что казак, напившись, промолвил что-нибудь дурное, то быку не загородить рта; пьяный подобен воску: что захочет, то и слепит»[554].

Сам гетман отнюдь не считал себя виновником поднявшихся на Запорожье смут и объяснял это непостоянством и склонностью к измене со стороны низовых казаков.

Отправляя с поручиком Огаревым в Москву нескольких колодников, и в числе их Деркача, Ярошенко и Щербака, Брюховецкий писал царю, что запорожские низовые казаки, по подлинной вести, дошедшей на Украину, думают что-то недоброе, а потому он, гетман, старается хватать и отсылать в Москву всех подозрительных на Украине лиц, могущих сделать смуту между казаками. Взятые, однако, на допрос в Москве, казаки Деркач и Ярошенко оказались жителями белоцерковскими, посланными еще в 1664 году Павлом Тетерей в Умань к наказному кошевому Сашку Туровцу с листами; не принятые Туровцом, они отправлены были в Киев к гетману Брюховецкому. В таком же роде было дело и Щербака: он послан был в том же году с Дона с письмом и калмыками в Запорожье к Серко, но, не будучи принят Серко, направился в Канев к гетману[555].

Не довольствуясь этим, Брюховецкий, отправляя в Москву своего посланца, лубенского полковника Гамалию, снова повторил царю, что запорожцы ненадежны; по известию, присланному гетману стольником Григорием Косаговым, они хотят изменить великому государю и приклониться к изменникам черкасам и бусурманам; что по той вести он, гетман, наскоро отправил своих посланцев в Сечь, чтобы собрать там подлинные данные о намерениях запорожцев и уговорить их от своего злого умысла отступить и великому государю верно служить. Сообщая эти вести в Москву, Брюховецкий с тем вместе спрашивал царя, как ему поступить с хлебными запасами, что должны весной идти на Запорожье.

Царь, похваляя гетмана за его усердие и рекомендуя ему и впредь уговаривать запорожцев от их замыслов отстать и великому государю верно служить, вместе с этим дал такой ответ, что хлебные запасы по весне следует послать в Запорожье[556].

Одновременно с листом, отправленным царю, гетман отправил письмо и воеводе Петру Васильевичу Шереметеву в Киев. Воевода Шереметев, получив весть о намерениях запорожцев изменить Москве, написал длинное воззвание к низовому войску и малороссийскому народу о сохранении верности московскому державному государю. После обращения к украинскому населению воевода обращается и к запорожским казакам. Последним он говорит о том, что к нему дошла весть, как они, забыв Бога, православную веру и крестное целование великому государю, хотят отторгнуться от православной веры, соединиться с басурманами, не желают совещаться со стольником Григорием Косаговым, не пускают к нему ни с какими вестями выходцев и настаивают на выведении из Кодака ратных государевых людей. Дивясь полученной вести и не веря ни во что это, воевода Шереметев говорит, что он привык видеть запорожцев на службе у великого государя и на страже против врагов царя и православной веры. А что касается Кодака и находящихся в нем московских ратных людей, то вывести их из Кодака никак нельзя, потому что Кодак – крепость и защита всему Запорожью, и если вывести из него рать, то неприятелям путь будет чист, а запорожцам – трудность великая. Послание оканчивалось обращением к старшему и меньшему товариществу верно и беспеременно служить царскому величеству и всех подозрительных лиц, вносящих шатость в войско, хватать и казнить по своим правам, чтобы от таких своевольников не произошло какого-либо зла[557].

Лист воеводы послан был в Сечь с капитаном Иваном Хвощинским, и в то время, когда Хвощинский был в Сечи, при нем находились там же посланцы крымского хана и гетмана Дорошенко[558].

Таким образом, на Украине и Запорожье поднимались великие смуты, и через это готовился ряд бедствий для жителей, и причиной этих смут были не запорожцы и не украинцы, а сам гетман Брюховецкий с его статьей о введении в главных и второстепенных городах Украины, а также в Запорожье московских воевод с правами административно-экономических управителей страны. В этом винил Брюховецкого и сам епископ Мстиславский Мефодий, бывший друг гетмана, но теперь жестокий враг его за статью о просьбе назначения в Киев на митрополичью кафедру лица из московского духовенства. Так высказался Мефодий в тайной беседе его с киевским воеводой Петром Васильевичем Шереметевым. Когда Шереметев заговорил о необходимости послать в Запорожье к кошевому и казакам лист и особого посланца с целью разведки о причине их волнения, то епископ Мефодий на это заметил, что это дело самое надобное, но только надо в листе к запорожцам спросить, отчего у них чинится шатость и не от «бояр-ли-де от кого»[559]. Очевидно, под словом «бояре» Мефодий разумел никого иного, как самого Брюховецкого, добывшего себе сан боярина в бытность в Москве.

Крайнее недовольство гетманом обнаружилось не в одном Запорожье: вместе с этим оно обнаружилось и в городах Украины, прежде всего в Полтаве, потом Переяславе, Миргороде и других: «В Запорогах и в Полтаве начала быть шатость великая, потому что запорожцы и полтавцы и всех малороссийских городов полковники, старшина, казаки и духовенство боярина-гетмана не любят за то, что он начал делать своенравством»… Больше всех волновались полтавцы: «Запорожцы с полтавцами живут советно, что муж с женой»[560]. Так заявлял об этом тот же епископ Мефодий киевскому воеводе Шереметеву. Сам же гетман передавал московскому дьяку Фролову, что виновники всему – запорожцы. Как передают его слова «Акты Южной и Западной России»: через запорожцев на Украине объявилось много своевольников, охотных к бунтам и шарпанине, ленивых до черных работ: по замыслам запорожцев своевольники поднимают смуты и объявляют вражду к гетману-боярину; от запорожцев все зло происходит; ими же руководит одна страсть – как бы побольше людей разорить и, нашарпавшись чужого добра, всякому бы старшинства настичь; в Запорожье из-за Днепра понашло много казаков от голода, и там теперь бунты всякие затеваются; бунтуются и переяславцы, которые хотят идти на Запорожье и оттуда на гетмана ударить, и государевых людей, которые в Переяславе живут, злодеями и жидами зовут[561].

Объявляя обо всем этом в Москве, дьяк Фролов не скрыл и того, что гетман-боярин, недовольный на киевского полковника Василия Дворецкого за согласие его с духовенством, протестовавшим против назначения в Киев митрополита из московских владык, хотел послать Дворецкого в Запорожье с видимой целью, чтобы он уговорил казаков прекратить шатости, но с тайной, чтобы казаки убили его в Сечи[562].

Возникшая вражда между низовым войском и гетманом-боярином была как раз в руку врагам последнего. Пользуясь всеобщим недовольством на Брюховецкого, гетман правой стороны Днепра Петро Дорошенко и поляки употребляли все силы на то, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев и с ними ударить на Брюховецкого. Так, 15 июля польский комендант Жебровский писал из Чигирина в Белую Церковь коменданту Яну Стахорскому, что гетман Петро Дорошенко «уже начал гораздо к доброму с запорожцами»[563]. Письмо это попало в руки Брюховецкого, и он немедленно сообщил об этом царю, прося государя поторопить присылку воеводы Сафонова с ратными людьми в Запорожье, чего он раньше так настойчиво добивался, чтобы воевода своим скорым приходом «мог зайти тем запорожских казаков злым замыслам».

Питая искреннюю вражду к Брюховецкому, запорожцы, однако, на этот раз настолько владели собой, что пока не выказывали открыто своих чувств к нему. Так, когда гетман узнал о смутах в Запорожье и отправил туда своих посланцев с подарками для войска и с тайным наказом разузнать настроение войска, то казаки послали гетману письмо с уверением своей дружбы к нему и с приложением «прелестных» листов Дорошенко к низовому войску. Письма отправлены были гетману особыми посланцами войска, при которых находился и пойманный татарский язык. Гетман, получив письмо запорожского войска, «прелестные» листы Дорошенко и татарского языка, послал их в Москву. Посылая же листы Дорошенко и запорожское письмо, Брюховецкий добавил от себя, что, несмотря на дружелюбный тон запорожцев, он все же мало верит в их мирное настроение, потому что между ними немало живет казаков западной стороны Днепра. И это тем более, что посланцев Дорошенко запорожцы вовсе не прислали к гетману, а отпустили с листами и с честью в Чигирин и вслед за ними послали и собственных послов туда же. Сами посланцы Брюховецкого, бывши в Запорожье, наслышались там, что казаки нарекают на дворян и на полковников, и на самого гетмана похвалки делают; что они послали в Полтавщину 200 человек товарищей, чтобы изловить гетмана и причинить ему зло; что эти 200 человек находятся в городе Беликах Полтавского полка и что гетман через то никуда не выходит из Гадяча, но с запорожцами старается ладить, почему, согласно царскому указу, отослал им хлебные запасы, пшено и крупу, но все же просит царское величество поскорее отправить в Запорожье воеводу Петра Сафонова с ратными людьми для того, чтобы в Запорогах дурна какого не учинилось.

Помимо этой просьбы, Брюховецкий также просил царя прислать на Украину для обороны от наступающих неприятелей ратных государевых людей и уведомлял его о том, что он держит при себе два полка, не распуская их по домам, – пехотный полк Ивана Щербины и конный полк Дмитрашки Райча, потому что казаки этих полков на левом берегу Днепра не имеют своих домов и потому что через это можно предупредить всякие бунты на Запорожье[564].

Царь, получив все эти вести от гетмана, отправил, 9 августа, из Москвы в Киев жильца Иону Леонтьева для объявления приговора над бунтовщиками города Переяслава и для разузнания положения дел в Запорожье. Относительно Запорожья царь дал послу такую инструкцию: боярину-гетману писать от себя в Запороти к кошевому атаману Ждану-Рогу с казаками и укреплять их всеми мерами, чтобы они ничего дурного не затевали, а чинили бы промысел над неприятелями[565].

Приехав, в самом конце августа, на Украину, Иона Леонтьев свиделся с гетманом Брюховецким и между другими статьями данной ему инструкции коснулся и запорожцев. Но, к удивлению Леонтьева, Брюховецкий ответил, что запорожцы верно служат великому государю и шатости от них он никакой не чает: в недавних числах они ходили из Запорожья на крымские улусы и, помощью Божией и счастием великого государя, крымские улусы удачно повоевали и полона много набрали. Потом, из других сведений, оказалось, что запорожцы ходили к Очакову и крымским татарам к Отрелице, среди самого лета, в июле; они отбили много коней, рогатого скота, взяли 1150 человек мусульман в плен и освободили 150 человек христианских невольников. Но Иона Леонтьев заметил, что государю стало известно, будто запорожские казаки очень «крамолятся» за вновь наложенные на малороссийских жителей подати и будто бы они посылали послов к полякам бить челом и просить у них прежних вольностей, и поляки приняли запорожских послов и одарили их великими подарками. На это гетман Брюховецкий отвечал, что запорожским казакам «крамолиться» за малороссийские подати нет никакого основания, так как это дело вовсе их не касается; да к тому же новых податей совсем не наложено на украинцев; а посылали ли запорожцы своих послов к полякам, того гетман не знает, хотя примет немедленно меры к тому, чтобы дознать и сообщить о том великому государю[566]. Отписывая царю через Иону Леонтьева, гетман Брюховецкий о причине шатости в Запорожье говорил, что вся беда произошла в то время, когда он, гетман, находился в Москве, и вызвана она была воеводой Федором Протасьевым и другими начальниками над московскими ратными людьми: они допускали неправды, обиды, утеснения, насилия и невыносимые бедствия жителям, и жители, покидая свои дома, жен и детей, уходили в Запорожье и там поднимали смятение и бунты. Кроме того, причиной бунта в Запорожье был и епископ Мстиславский Мефодий, который, возвращаясь из Москвы, где был у великого государя (по делу Никона), и едучи через Белгород, бросал мятежные слова между людьми. Но теперь, однако, милостью Божией и счастьем государя, в Запорожье обстоит все тихо и спокойно[567].

Было ли это в самом деле так, или в таком ответе со стороны Брюховецкого крылась какая-нибудь политика в отношении Запорожья, это неизвестно. Но известно то, что гетман, чувствуя себя небезопасно по приезде из Москвы на Украину, окружил свою особу телохранителями из сотни московских людей и отряда запорожских казаков.

Несмотря на это, тучи, нависшие над головой Брюховецкого, все более и более сгущались, и народное негодование против гетмана за московских бояр уже начало выходить из пределов; тем более что и сами бояре вели себя слишком предосудительно на Украине. Так, полтавский воевода Яков Хитрово отнимал у казаков лошадей, выгонял их в шею из своего дома, выбивал им глаза тростью и плевал в них, отнимал луга и сеножати, обременял заслуженных казаков квартирами для своих людей, себя величал «набольшим человеком», а всех казаков ругал «подчортами». У самих запорожцев воевода Петр Васильевич Шереметев велел отнять мельницы в разных местах Полтавского полка, несмотря на давно установившийся обычай, по которому взимаемые хлебные сборы со всех казацких и мещанских мельниц в Полтаве и ее уезде «во все годы» отправлялись на запорожское войско[568]. Такие же жалобы раздавались со стороны украинского населения и на других московских воевод[569]. И в это самое время росла популярность противника Брюховецкого, заднепровского гетмана Петра Дорошенко.

Но все же народное негодование сдерживалось в известных границах до тех пор, пока не произошло обстоятельство, которое подняло все казацкое население как на Украине, так и на Запорожье на ноги. Это – заключение в январе 1667 года так называемого Андрусовского перемирия между Россией и Польшей. По этому перемирию Левобережная Украина оставалась под властью Москвы, Правобережная доставалась Польше, за исключением города Киева, который переходил к Москве только на два года, а потом снова должен был отойти к Польше. По соглашению между русским царем и польским королем решено было известить турецкого султана и крымского хана о состоявшемся польско-русском перемирии и пригласить их примкнуть к мирному союзу. В пактах этого договора было два пункта, которые касались и запорожских казаков: в одном из них было сказано, что «тамошние казаки, живущие по островам и седлищам и остающиеся в оборонах, должны оставаться в послушенстве под обороною и под высокою рукою обоих великих государей для услуги против наступающих бусурманских войск». В другом пункте было сказано, что запорожцы должны помогать русскому и польскому государям в том случае, когда крымский хан откажется соблюдать приязнь к России и Польше после объявления ему через особых послов о состоявшемся Андрусовском перемирии[570]. Казацкие послы не были приглашены в Андрусово, и только после заключения перемирия Украина и Запорожье узнали об этом через стольника Ивана Телепнева, посланного 12 февраля к гетману Брюховецкому.

Весть об этом как громом поразила всех на Украине. И в самом деле, без воли и без объявления народу Украина разделялась на две части, и в одной вводились польские порядки, в другой – воеводское управление. Без согласия и без извещения казаков Запорожье объявлялось сразу и в зависимости от Польши, и в подчинении России. Конечно, и от украинцев, и от запорожцев нельзя было ожидать ничего хорошего после объявления об Андрусовском перемирии, и уже сам гетман Брюховецкий заявил стольнику Телепневу, что в Кременчуг и в Кодак нужно ввести ратных московских людей, лишить запорожцев хлебных подвозов и избавить Запорожье от многолюдства, потому что от запорожцев нужно ожидать большого возмущения[571].

Не довольствуясь этим, Брюховецкий отправил в Москву особого посланца, Александра Селецкого, и через него сообщал, что он всячески уговаривал запорожцев, посылая им всякие подарки, к доброму делу, а главное, к тому, чтобы жили в добром совете и братской любви с московскими ратными людьми, но только в этом помехой служит ему епископ Мефодий, через которого и проливается вся невинная кровь христианская на Украине, и лучше было бы, если бы он жил где-нибудь подальше от Украины, в особенности же от Запорожья. Епископ Мефодий еще в прошлом году, когда ехал из Москвы на Украину, наговаривал генерального войскового судью Петра Забелу, чтобы он послал в Запорожье своего сына, конечно, не на добро какое-нибудь, а на то, чтоб тот поднял бунты и своеволие. Но он, гетман, поняв все коварство епископа, запретил идти в Запорожье сыну Забелы, говоря, что его отец и состарился, а в Запорожье не бывал, и все свои привилегии добыл у польского короля. Не слушаясь этого, Забела-отец все-таки хочет послать своего сына в Запорожье, и «на то Забелино лукавство гетман молит скорого великого государя указа», а в конце просьбы, для лучшей верности, прилагает лист, какой писал Забеле сын, и снова молит не дозволять епископу видеться с запорожцами в Москве, потому что он наговаривает их на всякое зло и жалуется им, будто бы боярин-гетман лишает его по-прежнему «всяких кормов»[572].

Но несмотря на все меры, принятые гетманом, несмотря на все заискивания его перед запорожцами, народное движение не было остановлено. Оно началось с запорожцев. По условию между московским царем и польским королем нужно было о состоявшемся польско-русском договоре известить турецкого султана и крымского хана. Для этого из Москвы был отправлен стольник Ефим Лодыженский; его сопровождали подьячий Скворцов с товарищами и солдатами и крымский гонец Магомет-ага с 20 татарами. Послы выехали из Москвы в конце марта 1667 года, везя с собой в Крым большую казну, подарки и разные вещи. Пройдя благополучно города Средней и Южной России, послы 3 апреля прибыли к Переволочной и переправились с левого берега Днепра на правый, а 4-го числа того же месяца стали на речке Омельнике, в 15 верстах от Днепра. Тут к ним пристали около 150 человек запорожских казаков, зимовавших в малороссийских городах, со старшиною Гайчуком и есаулом Хвесиком, и, переночевав, пошли на другой день вместе. Пройдя несколько времени степью, запорожские казаки вдруг отделились от послов, заехали вперед и остановились в урочище Первой Пришиби, у речки Базавлука; скоро в это же урочище прибыли и послы. Было около шести часов дня. Тут казаки внезапно бросились на Магомет-агу, убили его самого и 13 человек его товарищей-татар, забрали их имущество, лошадей и служилую рухлядь. Спаслись от смерти только 7 человек служилых Магомет-аги с двумя лошадьми, бежав к Лодыженскому. После этого, 8 апреля, московский посол прибыл в Сечь и объявил кошевому Ивану Рогу обо всем случившемся в пути; посол требовал отыскать виновных в убийстве Магомет-аги, а для себя лично просил дать провожатых доехать до первого крымского городка Шекерменя. Кошевой отвечал, что все это случилось без его ведома и что хотя тридцать человек из тех пятисот казаков и прибыли в Сечь с атаманом Иваном Сохой, но они объявили о своей непричастности к делу. После этого 10 апреля запорожцы собрали раду и на раде отобрали у русского посла все грамоты, наказ, казну, подарки и жалованье боярину Василию Борисовичу Шереметеву и посланнику Якову Якушкину, задержав все это у себя под тем предлогом, что послы не имеют при себе ни царского указа, ни грамоты малороссийского гетмана. Тогда Лодыженский отправил от себя в Москву рейтара Некрасова с запросом, куда ему идти дальше, то есть вернуться ли назад или продолжать путь, а сам остался в Сечи до царского указа.

Царь, получив известие о всем происшедшем с Лодыженским, немедленно отправил к Брюховецкому стольника Василия Кикина и через него приказал гетману отправить самых верных и досужих казаков в Сечь и крепко-накрепко велеть кошевому Ждану-Рогу и всему войску, не мешкая, сделать подлинный розыск прежде всего о том, съезжались ли запорожцы с Дорошенко, присягавшим на верность хану, и если съезжались, то для каких именно дел; а затем разузнать, не эти ли самые воровские казаки, что съезжались с Дорошенко, или не присланные ли самим Дорошенко казаки и убили крымского гонца Магомет-агу с товарищами. Из убийц и заводчиков, если они будут пойманы, царь приказывал более виновных казнить смертью, по своему указу и по стародавним войсковым правам, а других, менее виновных, наказать, кто чего стоит, в присутствии посла Ефима Лодыженского и оставшихся в живых крымских людей; имущество же татар отыскать и возвратить им по принадлежности, чтоб у царя через то с крымским ханом Адиль-Гиреем не было ссоры и никакого нелюбья. Самого же посла Ефима Лодыженского и подьячего, отдав им царскую казну, письма и рухлядь, отпустить с крымскими людьми и с провожатыми до первого крымского города Шекерменя, чтоб дойти им в целости до Крыма[573].

Гетман по царскому указу отправил в Сечь полкового есаула Федора Донца с товарищем и приказал ему сделать розыск об убийстве крымского гонца и сообщить московскому послу волю царя.

Между тем в Сечи перед этим временем, а именно 12 мая, на раде лишили кошевства атамана Ждана-Рога и вместо него выбрали атаманом Остапа Васютенко, называемого иначе Чемерисом, то есть польским татарином. Во время рады Ждан-Рог объявил казакам, что надо отыскать убийц крымских гонцов. Но на это казаки возразили ему, что искать их не для чего, потому что рухлядь мурзы и теперь у него, Ждана-Рога, в курене, в доказательство чего тот же час вынули из его куреня мурзиный лук, сагайдачное лубье и шапку-мисюрку. Ждан-Рог на это отвечал, что лук и мисюрку ему принесли в подарок казаки, не сказав того, где они взяли их[574].

Получив от царя указ о продолжении дальнейшего пути, Лодыженский истребовал у запорожцев казну и документы и 15 мая, часу в пятом вечера, выехал из Чертомлыцкой Сечи на липах, в сопровождении сорока человек казаков[575] и нового кошевого атамана, Остапа Васютенко. Посол направился от Сечи вверх Днепром, предполагая, проплыв 5 верст, высадиться на левый берег Днепра и идти берегом реки в крымские городки, а лошадей своих отправил с прапорщиком Пилкиным, тридцатью рейтарами да с семью казаками особо до Каменского перевоза, отстоявшего на 7 верст выше Чертомлыцкой Сечи. Спустя полчаса после того, как посол вышел в открытый Днепр, 500 человек казаков разных куреней, сев в лодки и забрав с собой ружья, также вышли вслед за ним под начальством казака Страха; они заехали вперед Днепром и стали в Скарбном; когда же посол отошел версты две от Сечи, то казаки внезапно напали на него и принудили пристать со всеми государевыми людьми и татарами к берегу реки. Вытащив из судов на берег самого посла, его товарища подьячего Скворцова, государевых людей, переводчиков, толмачей и семь человек татар, казаки поснимали с них платье и сорочки и, став против них с пищалями, заставили их побросаться нагими с кручи в Днепр. Когда же посол и все люди его бросились в Днепр, то казаки начали по ним стрелять из пищалей, самого посла застрелили на воде, так что он там же, в Днепре, и пошел ко дну, а подьячий Скворцов, переводчик Светин, прапорщик Переверзев, солдаты, люди боярские и посольские татары поплыли вверх за Днепр; но казаки, бросившись за ними в лодках, стали стрелять по ним и убили переводчика Светина, пять человек солдат, четырех татар и двух посольских людей, а у Сидора Скворцова разбили голову, рассекши веслом кожу во многих местах ее, и, считая его неживым, бросили замертво на берегу реки, после чего, забрав казну и имущество посла, скрылись. Придя в себя, Скворцов с уцелевшими прапорщиком Переверзевым, солдатами, боярскими детьми и одним татарином, которые выплыли на берег Днепра, пришли наги к казакам в Сечь и отсюда отпущены были с рейтарами, стоявшими в таборе, в Полтаву. Из татар, кроме одного, вернувшегося в Сечь, двое успели сесть на коней и ускакать к крымским городкам. Посланные же к Каменскому перевозу рейтары и казаки с прапорщиком Пилкиным были ограблены и лишились всех лошадей, но остались в живых. В тот же день, часа за три до вечера, к рейтарам, стоявшим в таборе возле Сечи, пришли войсковой судья и войсковой есаул, объявили им с плачем об убийстве Лодыженского и высказали опасение, чтобы и рейтарам не было того же. После этого, за час перед вечером, вернулись назад и те казаки, разных куреней, которые ходили вслед за Лодыженским на Днепр. Выслушав страшную весть, государевы рейтары снялись с табора и ночью бежали в степь.

Об убийстве Лодыженского прислано было известие от нового кошевого атамана Остапа Васютенко в Гадяч к гетману Брюховецкому, а оттуда через стольника Кикина стало известно и царю.

Царь послал новый указ гетману и приказал ему сделать розыск о всех заводчиках кровавого дела. Кикин, свидевшись с гетманом, узнал от него, что виновниками убийства крымских гонцов были атаман Гайчук из Лысянки и есаул Хвесик из Чигирина, но по наказу Дорошенко ли они действовали, гетману не было известно, виновником же убийства самого посла гетман считал бывшего кошевого Ждана-Рога, который сделал это «для бездельной корысти своей и грабежа». Вместе с этим Кикин узнал от гетмана и то, что Дорошенко постоянно сношается с запорожцами и с кошевым атаманом и склоняет их к союзу с собой, и гетман опасается, как бы Дорошенко в своих происках действительно не имел успеха. Но на самом деле на предложение Дорошенко только некоторые из запорожских казаков изъявляли свое согласие; другие же отвечали тем, что отложиться им от московского царя нельзя, хотя все вместе говорили, что они пойдут выгонять всех государевых русских людей из малороссийских городов[576].

Весть об убийстве царского посла скоро разнеслась по всем окраинам Запорожья и отразилась главным образом в пограничных орельских городках, какова была в особенности Кишенка: в Кишенку очень много понаехало запорожских казаков для приема хлебных запасов, и к ним бежала масса украинских людей; в Полтаве также ожидали запорожцев, и потому там происходила большая шатость. В Кишенке ходили слухи о том, что в Сечи постановлено было не пропускать никого из русских людей, чтобы про Лодыженского и про других государевых людей не было никаких известий; говорили, что приказано было без «памяти» атамана, приехавшего с гонцами в Кишенку для борошна, никого у Переволочны, с левого берега Днепра на правый, не пропускать; тех из русских людей, которые были с Косаговым в полку, стращали, что если они пойдут в Сечь, то будут потоплены в Днепре, – на то есть приказ запорожского кошевого атамана[577].

Для подлинного расследования дела об убийстве гетман отправил на Запорожье войскового есаула Федора Донца да челядника Ясенецкого.

Есаул Федор Донец прибыл к запорожцам в Сечь на самый день Троицы, 26 мая, и подал им гетманский лист. Для выслушивания этого листа собрана была рада, и когда на раде прочли лист до конца, то кошевой атаман Остап Васютенко и казаки, пришедшие в Сечь из городов левой стороны Днепра и прожившие в ней по пяти, по десяти и больше того лет, стали говорить казакам, недавно пришедшим в Сечь из городов правой стороны Днепра, что все то зло произошло от них и что когда их не было в Запорожье, то и такого зла не было в Сечи. На той же раде казаки западной стороны Днепра показали Донцу письма, захваченные будто бы у Ефима Лодыженского, в которых будто бы написано, что московский царь, польский король, турецкий султан и крымский хан помирились между собой для того, чтобы снести Запорожье, оттого казаки и потопили стольника Лодыженского с татарами. Когда же между казаками правой и левой стороны Днепра после слов кошевого поднялся ожесточенный спор, то кошевой, опасаясь за жизнь Донца, велел ему уйти незаметно в атаманский курень и оттуда никуда не выходить. В атаманском же курене кошевой, старшина и казаки, бывшие на ту пору у кошевого, объявили Донцу, что главным виновником убийства Лодыженского был казак заднепровского города Калниболота Страх, который потом был пойман и прикован к пушке, но успел бежать: напоив караульщика и чуть не убив его, он сломал с цепи замок и неизвестно куда скрылся из Сечи. Случившиеся же тут выходцы из крымского Аслам-городка объявили кошевому и старшине в присутствии Донца, что при них пришел какой-то, неизвестный по имени, запорожский казак в Аслам-городок, и когда турки спросили его, зачем он ушел из Запорожья, то он ответил, что ушел к ним потому, чтобы избежать смерти от войска за убийство московского посла Лодыженского. Тогда турки объявили ему, что если он потопил Лодыженского, то с ним вместе потопил и татар, и потому приказали повесить его, взяв у него два «испода» белых да полторы пары соболей. Кошевой и старшина при этом известии объявили, что то наверно был Страх, бежавший из Сечи. Старые же казаки говорили между собой, что они и сами не знают, что им делать со своевольниками, которые понашли в Запорожье и ни в чем не слушают старшин. Со слезами на глазах они передавали Донцу, что если бы они предвидели такое зло, как убийство Лодыженского, то вовсе не отпустили бы его из Сечи или же проводили бы его под охраной двухсот и больше того человек. При нем же, есауле Донце, прибыли в Сечь 300 человек запорожских казаков, которые ходили под Аслам-городок, громили там татарские улусы, побили около 50 человек мусульман, взяли десять человек языков и захватили много стад коров, овец, лошадей. Тут же Донец узнал, что после Светлого праздника запорожцы посылали 60 человек с каким-то Костей во главе к гетману Дорошенко и 30 человек из посланных вернулись назад, а 30 остались при гетмане. Вернувшиеся в Запорожье посланцы хвалились, что Дорошенко подарил им кармазиновые кафтаны и потчевал их романеей и рейнским; с какой же целью они были посланы, Донец о том не мог узнать. Кошевой, продержав у себя Донца два дня, отпустил его на третий день и через него отправил лист к гетману Брюховецкому[578].

Гетманский посол Федор Донец выехал на четвертый день после Троицы, а перед праздником Троицы, 21 мая, кошевой атаман Остап Васютенко послал гетману Брюховецкому письмо, в котором, упоминая о смерти стольника Лодыженского, выставлял и самые причины кровавой расправы казаков с царским послом. Васютенко начал с упрека самому гетману, который, по евангельскому выражению, вместо хлеба стал подавать запорожцам камень и ожидал за то благодарности от них. Затем он коснулся того, как московский государь, его царское пресветлое величество, долго тешил казаков бумажными листами, точно детей яблоком, всякими обещаниями и приглашал их, не склоняясь ни на какие прелести, верно служить ему, а сам между тем, заключив союз с польским королем, с тем же самым обращается и к крымскому хану и, в случае согласия на мир со стороны хана, обещает стеснить во всем запорожских казаков и в этом роде уже начал свои действия. Царь хочет лишить запорожцев того, за что предки их омывались кровавыми слезами, над чем трудились они кровавыми трудами и что считается у них наидрагоценнейшей вещью, милой всем созданиям – рыбам, птицам и зверям, – войсковых прав и вольностей. Но царское величество не в одном Запорожье хочет искоренить права и вольности, о том же стараются московские воеводы и на Украине, дорогой отчизне казацкой, приведенной в полное разорение и могущей вызвать сожаление даже у самого злого зверя, если бы только тот зверь имел человеческий разум. Не от чего иного, как от великих обид, наносимых в городах на Украине московскими людьми, погиб и стольник царский, и теперь, если гетман не удержит ратных людей от насилия, то оттого может восстать еще больший огонь. Сами запорожцы всегда, пока они живы, будут стоять за свои права и вольности, а что касается тех, которые хотят лишить казаков этого, то как слепому не убить никого по прицелу, так и тем напрасно трудиться и промышлять над запорожцами: все монархи пусть помнят о том, что за запорожцами право начинать, а за Богом воля кончать. Заканчивая свое письмо, кошевой атаман Васютенко просил гетмана жить по-прежнему с запорожцами в любви и согласии и вновь напоминал ему через казака Киктя о просьбе войска прислать в Сечь обшив, железа, смолы, пеньки, полотна и колод для сооружения лодок на реке Днепре[579].

По этому письму гетман Брюховецкий послал отписку царю о подлинном убийстве стольника Лодыженского возле Сечи, а самого кошевого известил, что железо, смола, пенька и полотно уже закуплены и посланы будут в Запорожье, когда получится на то царский указ; вместе с этим гетман просил кошевого и все войско «быть постоянно в дружбе своей к великому государю»[580].

Отправив такое резкое и решительное письмо Брюховецкому, кошевой Остап Васютенко как бы одумался и уже через семь дней после первого письма отправил гетману другое. Вспоминая о погроме крымского гонца Магомет-аги, о разграблении его имущества казаками, о приказании гетмана через есаула Федора Донца выдать виновных в убийстве и грабеже своевольников, кошевой Богом свидетельствовал, что те убийцы, совершив свое кровавое дело, совсем скрылись из глаз и, боясь наказания, где-то блуждают, вовсе не являясь в Сечь. Впрочем, кошевой уверял гетмана, что самое убийство крымского гонца произошло по собственной же вине Магомет-аги: гонец имел неосторожность сказать казакам, что царское величество вошел в сношение с крымским ханом по тому поводу, чтоб искоренить всех запорожцев, проживающих по обеим сторонам Днепра, и самое место до основания разрушить. Раздраженные и запаленные такими словами крымского гонца, запорожцы убили гонца с его товарищами на месте, а сами неизвестно куда улетучились. Припоминая одну пословицу, казаки вместе с ней выражали свое огорчение по поводу случившегося печального обстоятельства: когда орел был подстрелен стрелой, то, глядя на нее, сказал: «Не жаль мне ни дерева, ни железа, а жаль только моих собственных перьев». Так и у запорожцев не болит сердце оттого, когда они несут ущерб на своем здоровье от басурман и других враждебных им неприятелей, как от того, который, будучи сыном одинаковой с ними восточной церкви и оставаясь другом по несчастью, теперь умыслил, как прекрасный цветок вырвавши из огорода, нанести им пятно позора. Что до убийства стольника Лодыженского, то кошевой и тут свидетельствовал Богом, что оно совершилось без его ведома, и ссылался на оставшихся в Запорожье московских ратных людей, могущих засвидетельствовать непричастность кошевого к «богомерзкому делу». Кошевой и казаки уразумели, что они опутаны со всех сторон сетями своих недоброжелателей и, подобно кораблю, обуреваемому морскими волнами, окружены своими врагами; оттого теперь они дают обещание, в случае возвращения к ним царской милости, служить государю, не щадя своей жизни; в противном случае, когда на них не последует царской милости, они будут, подобно саламандре, оставаться в огне: «паук сети из внутренностей своих расставляет, но в них только муха попадает, а шершень не боится того». Заканчивая свое письмо, кошевой Остап Васютенко просил гетмана донести «горячее» прошение великому, милосердому и ласковому государю, чтобы он, забыв свой гнев на запорожских казаков за убийство татарского гонца и царского стольника, снова явил бы свою милость казакам, за что казаки обещаются как самому государю, так и наследникам его служить мужественно против каждого неприятеля, а самих преступников, наделавших столько бед всему войску, если только они покажутся в Кош, немедленно казнить[581].

Возвратившийся 2 июня из Запорожья к гетману, его посланец Федор Донец о настроении запорожцев передавал так: словесно кошевой, судья и другие казаки в разговорах с ним, Донцом, объявляли, что если государь отпустит им вину за смерть гонца и стольника, то они впредь рады будут ему служить и всякого добра желать; если же он не отпустит им их вины, то у них положено на том, чтобы, соединясь с Дорошенко и татарами, идти воевать государеву вотчину, украинские города. От себя же Донец прибавил, что в Запорожье собралось очень много народу, гораздо больше против прежних годов, и большую часть его составляют пришельцы с полковником Константием правой стороны Днепра[582].

Гетман Брюховецкий, получив и оба письма от запорожских казаков, и подлинные сведения от есаула Федора Донца, известил обо всем происшедшем в Сечи московского царя в пространном к нему листе. В этом листе он выставил три причины, вызвавшие, по его мнению, волнения в Запорожье. Первая причина та, что гетман предварил злое намерение полковника Константия западной стороны Днепра, приходившего с бунтовщиками прошлой зимой (1666 года) на малороссийские царского пресветлого величества города. Вторая причина – налог на мужиков разных городов, пригородов и сел левой стороны Днепра установкой дани на государеву казну, – тяглые мужики, недовольные этим, бежали на Запорожье и подняли там бунт. Третья причина – насилия и обиды со стороны воеводы Федора Протасьева на Украине в то время, когда гетман находился в Москве, – обиженные воеводой сошли в Запорожье и, конечно, там не молчат, а других к бунтам возбуждают. Опасаясь, чтобы искра бунта не залетела из Запорожья на Украину и не разгорелась бы в последней огромным пожаром, гетман просил царское величество прислать ему ратных людей для безопасности, потому что собственным полкам он не доверяет, так как многие люди этих полков могут «починиться запорожцам»[583].

Через два дня после того, как написано было письмо Брюховецкого к царю, в Москве получено было известие о том, что из Запорожья в Чигирин выехал на 30 конях Чигиринский казак Ушул до гетмана Дорошенко и, объявив ему о сдаче всего Запорожья, принес на том присягу в Чигирине. В то же время от Дорошенко пошли в Запорожье для принятия присяги корсунский полковник Семен Бут да переяславский полковник Василий Сучкаренко с двумя татарами[584].

Между тем Брюховецкий, опасаясь и за собственное положение и боясь за то, чтобы запорожцы не пристали к Дорошенко, отпуская от себя в Москву стольника Василия Кикина, просил царя, чтобы он пожаловал запорожцев, убивших Ефима Лодыженского, и велел бы «отдать» их вины[585].

В Москве, конечно, понимали, если не более Брюховецкого, то не менее его, к чему могло привести брожение в Запорожье, и потому поспешили «отпустить» вины запорожцев, чем думали вполне успокоить их. 26 июня царь послал указ на имя гетмана Брюховецкого и, изъясняя в нем все поступки запорожцев «ослеплением и неискустностью ума», отпускал им их вину, а для успокоения самого гетмана велел белгородскому воеводе князю Юрию Борятинскому послать на Украину ратных людей[586].

Итак, царь Алексей Михайлович, вынужденный положением дел, должен был «пробачить» вины запорожцев. Как говорит Самовидец: «А с того наибольше бунты начали восставати»… «Казаки считали, что им, по воле своей, все позволяется и что, будто бы, от них все зависело»[587].

Отпустив вину запорожских казаков и тем на время расположив их к себе, царь нашел нужным привлечь на свою сторону и гетмана левой стороны Днепра, Петра Дорошенко. С этою целью к Дорошенко, в город Чигирин, отправлены были дворянин Василий Дубенский и стряпчий Василий Тяпкин. Посланцам велено было оторвать гетмана от союза с крымцами и поляками и склонить его на сторону царского величества. Посланцы отправились в путь спустя некоторое время после посылки в Сечь царской грамоты и скоро прибыли в Чигирин. Но в Чигирине они не имели никакого успеха, и гетман Дорошенко дал им такого рода ответ, что с поляками ему дела нарушать нельзя, потому что он живет под властью польского короля, а с татарами союза разрывать невозможно, потому что с ними побратался и всей палатой на совершенную дружбу присягал сам польский король, – «и так несть раб болий господина своего». А что до того, чтобы удерживать татар от набегов на украинские города левого берега, то в том виновен не он, Дорошенко, а запорожские казаки и московские ратные люди, живущие в Сечи: именуясь подданными московского царя, они причинили большие убытки в Крымском государстве, и татары хотят на заднепровских городах искать своих убытков[588].

Говоря о причиненных запорожскими казаками убытках крымским татарам, гетман Дорошенко, очевидно, разумел поход их в октябре месяце на крымские улусы под начальством кошевого атамана Ивана Рога и полковника Ивана Серко. Кошевой Рог с 2000 человек казаков, ворвавшись в крымские владения, выжег много сел и деревень, посек много людей, а местечко Арбаутук взял изгоном и всех без остатка людей в нем истребил. Серко вышел также с 2000 человек и ударился от Кафы на Ширимбеевские улусы, много сел и деревень разорил, сына Ширимбеева, Атыша, семи лет, и мамку его взял в плен, а дядьку его иссек в то время, когда уходил от хана отводом. Всех пленных, женщин, девиц и недоростков мужского пола, запорожцы захватили до 1500 человек, а пленных освободили на волю больше 2000 человек[589].

Кажется, этот же самый поход Серко на крымские владения разумеют и польско-малороссийские летописцы, относящие его также к октябрю 1667 года. Дело происходило, по их словам, так. Польский воевода Маховский, собравшись охранять Заднепровскую Украину от татар и турок, вышел туда со всеми своими войсками и расставил их по квартирам местного населения. Заднепровскому населению такое действие Маховского очень не понравилось, и оно призвало против поляков Дорошенко. Дорошенко не замедлил выйти против Маховского и нанести ему два поражения. Гетману помогали в этом и татары. Польный гетман Ян Собеский, узнав о поражении Маховского, вышел лично против Дорошенко и татар. Противники сошлись у Подгайцев, и тут орда с Дорошенко облегла поляков со всех сторон, но как раз в это время пришла весть, что Серко, выбравшись в октябре из Сечи, напал на Крым[590]. Тогда татары, по выражению летописца, точно собаки, съевшие объедки, поспешно заключили перемирие с Яном Собеским и бросились в Крым. Хан напал на Серко под Перекопом и вступил с ним в бой. Сначала успех был на стороне татар, но под конец запорожцы разбили хана и заставили его бежать от Перекопа; вместе с ним бежали в горы и татары с женами и детьми. Запорожцы больше недели опустошали Крым, сожгли в нем много сел и, взяв большую добычу, благополучно возвратились в Сечь[591].

После этого запорожцы написали царю письмо о своем удачном походе на крымские юрты и просили государя прислать им жалованье. Царь послал запорожцам и Ивану Серко через поручика Василия Сухорукого обнадеживательную грамоту с просьбой сходиться с калмыками и московскими войсками для отражения крымцев от набегов на Украину[592].