21 «Господь отомстит за нашу смерть»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пока папа ехал к месту «авиньонского пленения», магистр Жак де Моле, генеральный смотритель ордена Гуго де Пейро, командор Кипра Рембо де Карон, командор Нормандии Жоффруа де Шарни и командор Пуату и Аквитании Жоффруа де Гонвиль томились в другом плену, в замке Шинон – обширной крепости, стоящей в излучине реки Вьенна, примерно в ста километрах к северу от Пуатье. Все они пребывали не в лучшем состоянии: как сообщается, Жак де Моле показывал кардиналам следы пыток, которым он подвергся, когда от него добивались первоначального признания. Даже таким высокопоставленным пленникам снисхождения не оказывали. В феврале 1308 года тамплиер Оливье де Пени, командор Ломбардии, сумел бежать из-под домашнего ареста, чем произвел немалый переполох среди преследователей ордена. После этого было сделано все, чтобы побегов больше не случилось.

Никто из высших чинов тамплиеров не давал показаний перед папой, несмотря на относительную близость Шинона к Пуатье. Официально это объяснялось тем, что физически они не могли перенести поездку – и возможно, так и было. Но кроме того, среди братьев, представших перед папой Климентом в конце июня, все были проверенными людьми, готовыми убеждать понтифика в своей виновности. Старшие офицеры ордена могли сорвать этот тщательно срежиссированный спектакль.

14 августа, за день до отъезда папы, в Шинон была направлена депутация кардиналов и королевских министров. В нее вошли два французских кардинала, Беренгар Фредоль и Этьен де Сюизи, и один итальянский, Ландольфо Бранкаччи. Они появились в замке 17-го числа, после чего один за другим перед ними предстали пять тамплиеров. Их показания записали на большом куске пергамента, который затем был отправлен Клименту, а после затерялся в папском архиве[661].

Первым был допрошен Рембо де Карон, суровый командор Кипра. Он признался, что отрекался от Христа, когда его принимали в орден, но ни о каких других преступлениях, по его словам, не знал. Что касается содомии, то за всю историю ордена он слышал лишь об одном случае на Востоке, и тогда трех братьев ордена приговорили к бессрочному заключению в Шато-де-Пелерин. Это было происшествие настолько отвратительное и из ряда вон выходящее, что о нем даже упомянули в уставе как об ужасном преступлении.

Сообщив все это, Рембо встал перед кардиналами на колени и взмолился о прощении, которое и было ему даровано. Командору отпустили грехи, и он был вновь принят в лоно Церкви.

То же произошло с четырьмя его товарищами. Жоффруа де Шарни, командор провинции Нормандия, также служивший на Кипре интендантом ордена, признался, что при посвящении отрекся от креста и поцеловал приора в губы и «в грудь, через одежду, чтобы выказать уважение», о чем он не сообщал во время первой дачи показаний. Он покаялся в грехах и получил прощение.

Жоффруа де Гонвиль, который в качестве посланника магистра Жака де Моле много путешествовал между Кипром и папским двором, сказал, что он отказался отречься от Христа, но пообещал притвориться, будто делает это, чтобы принимавшие его в орден не попали в беду. Гуго де Пейро признался, что осквернил крест, но только после угроз. Кроме того, он сказал, что заставлял других целовать его в спину и живот и потворствовал содомии, считая ее лучше совокупления с женщинами, хотя настаивал, что никогда не предавался этому греху сам. Он также повторил свой прежний рассказ о странной голове в Монпелье. Оба получили прощение.

20 августа перед кардиналами, наконец, предстал Жак де Моле. В декабре он отказался от своих показаний, но теперь вновь передумал, надеясь обеспечить себе папское прощение. Единственным обвинением, которое он признал, было отречение от Христа, но этого оказалось достаточно, чтобы удовлетворить дознавателей. Нотариус записал для потомков, что магистр «осудил в нашем присутствии вышеуказанные ереси и любые другие ереси» и что с ним поступили так же милосердно, как и с его товарищами.

Позже в тот же день всем пяти тамплиерам зачитали данные ими показания на их родных языках, и каждый поклялся, что это правда. Все пятеро после покаяния остались в тюрьме, поскольку в этом же году папская комиссия должна была приступить к работе в Париже, и ее члены также хотели бы заслушать показания высших чинов ордена. Но что касается их личных признаний, расследование было завершено. Кардиналы собрались и покинули Шинон, думая, что они спасли своих братьев.

* * *

Широкомасштабное расследование, затеянное папой римским, медленно набирало обороты. Во Франции и во всем католическом мире епископы начали создавать комиссии по изучению поведения тамплиеров в их епархиях, чтобы добиться от них признаний, вслед за чем могло последовать покаяние и отпущение грехов.

Во Франции это мало что изменило для арестованных братьев, поскольку большинство епископов, курировавших региональные расследования, имели тесные связи с короной. Непокорные тамплиеры оставались в темницах, без теплой одежды, на воде и хлебе, закованные в кандалы. Им угрожали, их подвергали допросам и пытали. Несколько братьев умерли, некоторые сошли с ума, а некоторые находились в таком состоянии, что просто не могли отвечать на вопросы[662]. Тех, кто был в состоянии говорить, заставляли отвечать на вопросы по списку, составленному, чтобы можно было отметить, столько проступков каждый из них совершил. Всего таких вопросов было восемьдесят семь или восемьдесят восемь, и каждый из братьев должен был или признаться в содеянном грехе, или ответить отрицательно. Любые интересные детали признания отмечались особо, но в остальном это была неумолимая бюрократическая процедура.

Вопросы были повторяющимися, шаблонными и ошеломляющими: отрекался ли брат от Христа при вступлении в орден? Проходило ли это в присутствии всей общины? Это повторялось потом? Говорили ли ему, что Иисус не был истинным Богом или был лжепророком? Плевал ли он на крест? Топтал ли он крест? Делал ли он это регулярно? Мочился ли он на крест? Топтал ли он крест и мочился ли на него? Делал ли он это на Пасху? Отрицал ли он таинства Церкви? Исповедовался ли он магистру, а не священнику? Он когда-нибудь целовал другого брата неподобающим образом? В какое место он его целовал? В спину? В живот? В детородный орган? Говорили ли ему, что он может совокупляться с другими братьями? Он это делал? Он проникал в другого, или проникали в него? Кто-нибудь говорил ему, что это не грех? Он поклонялся идолам? А идолы были похожи на головы? А идолы были похожи на головы с тремя лицами? Как он поклонялся им? Они называл их божеством? Он называл их Спасителем? Кто-то из братьев делал это? Большинство братьев делали это? Кто-нибудь говорил им, что идол спасет их? Сделает их богатыми? Сделает землю плодородной? Заставит зацвести деревья? И так далее и тому подобное[663].

В конце концов, большинство братьев признавались, сломленные физическими страданиями и неумолимостью происходящего – хотя иногда проходило много месяцев, прежде чем они сдавались. Вьеннский собор был назначен на октябрь 1310 года, но затем его отложили на год. Время было на стороне дознавателей, и они пользовались этим в полной мере. После года заточения и голодания большинство тамплиеров либо признались во всех грехах, либо умерли. В одной епархии в течение пяти лет не стало трети братьев из числа тех, кто был арестован в 1307 году[664].

* * *

К весне 1310 года дознаватели по всему христианскому миру от Ирландии до Кипра закончили свою работу, опросив тамплиеров, а также свидетелей, не являвшихся братьями ордена. В большинстве случаев обвинения, выдвинутые подручными Филиппа IV и распространенные папой римским, были признаны бездоказательными и в значительной степени вымышленными. Однако во Франции, где позиции тамплиеров традиционно были особенно сильны, расследование, проведенное инквизицией, нарисовало картину дьявольской порочности ордена. С Пасхи 1309 года французская корона начала сдавать в аренду конфискованные земли тамплиеров, вероятно исходя из того, что их никогда не придется возвращать, и тем самым предвосхищая результаты не только следственных действий в отношении отдельных лиц, но и расследования по ордену в целом. Неправосудие было очевидно.

Высшие чины тамплиеров находились не в том состоянии, чтобы оказывать сопротивление. Жак де Моле получил в Шиноне папское прощение, но долгое пребывание в заточении взяло свое. После изнурительных допросов его вновь привезли в столицу, чтобы он предстал перед папской комиссией, проводившей расследование в отношении ордена в целом.

Сломленного магистра тамплиеров дважды, в среду 26 ноября и пятницу 28 ноября 1309 года, приводили в древнее аббатство Св. Женевьевы, чтобы его допросила группа судей, состоявшая в основном из французских епископов и кардиналов. Возглавлявший комиссию Жиль Эслен, архиепископ Нарбоннский, был членом королевского совета. Жак дал запутанные и невнятные показания. Сначала он посетовал, что не был ни достаточно мудр, ни грамотен, чтобы защищать орден, и назвал «очень удивительным» то, что Церковь хотела уничтожить тамплиеров, в то время как они на протяжении тридцати двух лет угрожали свергнуть Фридриха II Гогенштауфена, но так и не сделали этого[665]. Когда ему зачитали его предыдущие, самооговаривающие признания, он разгневался, перекрестился и сказал, что «во имя Всевышнего следует поступать с такими грешниками по обычаю татар и сарацин, которые безжалостно отрубают им головы либо рассекают их надвое». В этот момент Гийом де Плезиан, слушавший его за пределами зала, вошел, обнял магистра и сказал, что ему не надо «унижать себя и уничтожать без необходимости». Магистр попросил время подумать над своими словами, и допрос отложили до конца недели.

В пятницу 28-го, когда Жак вновь предстал перед комиссией, состояние его было не лучше, чем в прошлый раз. На вопрос, хочет ли он защищать орден, магистр заявил, что он «бедный рыцарь, не знающий латыни», уяснивший, однако, что право судить его понтифик оставил за собой. Когда ему пояснили, что его собственное дело парижская комиссия не рассматривает – она занимается орденом в целом, Жак сказал, что имеет сообщить в защиту ордена следующее: во-первых, что церкви тамплиеров всегда были краше, чем храмы других орденов; во-вторых, что орден раздавал щедрые пожертвования; и в-третьих, что никто не пролил столько крови в защиту Христа, сколько пролили ее тамплиеры. Затем он, в который уж раз, заговорил о войне за Святую землю, не к месту вспомнив о брате Людовика IX Роберте д’Артуа, который повел тамплиеров на смерть в Дамьетте в 1250 году.

На этот раз, пока магистр говорил, в зал вошел Гийом де Ногаре. Там, где Гийом де Плезиан проявил мягкосердие, Ногаре повел себя совершенно иначе. Выслушав рассказ магистра, он объявил, что читал хроники в королевском аббатстве Сен-Дени, где было написано, будто тамплиеры предательски платили дань Саладину, однако султан презирал их, полагая, что они проиграли битву при Хаттине в 1187 году, потому что были привержены содомскому греху[666].

Назвать это серьезным дознанием сложно. Ясно было лишь то, что Жак де Моле превратился в бессвязно говорящего старика, очевидно не способного спасти орден от уничтожения, и что расследование, хотя и переданное епископам, по-прежнему направлялось королевскими чиновниками, пусть и из-за кулис. Когда 2 марта 1310 года Жака де Моле в третий раз привезли на допрос, он даже не стал ничего говорить, а просто попросил передать его правосудию папы.

В то время как великий магистр давал свои невнятные показания, рядовые члены ордена демонстрировали открытое неповиновение. Сотни братьев со всей Франции свозили в Париж для дачи показаний папской комиссии. Их держали под надзором по всему городу, начиная с парижского Тампля и заканчивая домами епископов, где имелись надежно охраняемые помещения. Однако некоторым предоставили пусть и ограниченную, но свободу передвижения и возможность общаться друг с другом, и все вместе братья начали организовывать сопротивление. В течение февраля более пятисот тамплиеров вызвались дать показания в аббатстве в защиту ордена. Часть их заслушали члены комиссии, однако вскоре в столицу привезли так много братьев, что пришлось искать другие способы. В конце марта на территории аббатства состоялась встреча под открытым небом, на которой сотни собравшихся тамплиеров гневно объявили выдвинутые против них обвинения безосновательными. Члены комиссии попросили их назначить «прокуроров», которые могли бы выступать в защиту братьев от имени всех остальных. Были выбраны четыре человека: два капеллана и два рыцаря. Этими капелланами были Пьер Булонский, сорока четырех лет, поверенный ордена при папской курии, и Рено де Провен, командор Орлеанского дома; рыцарями были Гийом де Шанбонне и Бертран де Сартиж, ветераны ордена. Во время слушаний они жаловались на условия содержания братьев, ставили под сомнение законность оснований для суда и оспаривали деятельность королевских чиновников, которые вмешивались в то, что должно было быть исключительно делом Церкви.

Седьмого апреля делегация тамплиеров во главе с Пьером Булонским явилась в зал заседаний. Его выступление по кирпичику разрушило все то, что было сделано королем и его людьми с 13 октября 1307 года.

Пьер заявил, что все доказательства, собранные комиссарами, никуда не годятся, поскольку тамплиеры, оговорившие себя, сделали это «под принуждением, поддавшись силе или увещеваниям, или подкупу, или от страха». В будущем, продолжал он, ни один мирянин – и тут имена Гийома де Ногаре и Гийома де Плезиана повисли, невысказанные, в воздухе – не должен присутствовать при допросах тамплиеров, равно как и «ни один человек, которого они могут справедливо опасаться… так как всех братьев настолько поразили страх и ужас, что не удивительно, как некоторые лгут». Нигде, кроме Франции, сказал Пьер, не нашлось брата-тамплиера, «который говорит или говорил эту ложь». Те, кто пытался рассказать правду, «страдали и страдают ежедневно в тюрьмах, перенося множество мучений, наказаний, несчастий, невзгод, обид, бедствий и страданий, и только их совесть помогает им держаться»[667].

Затем Пьер рассказал историю основания ордена, «созданного в милосердии и любви истинного братства… без мерзости и грязи какого-либо порока. В нем существует и всегда была сильная монашеская дисциплина [и] строгое следование уставу для нашего спасения». Прием в орден никогда не был извращенным богохульным обрядом:

Тот, кто вступает в этот орден, дает четыре основных обета, а именно: послушания, целомудрия, бедности и того, что все свои силы он будет отдавать служению Святой земле… Он принимается с чистым поцелуем мира, принимает обет с крестом, который постоянно носит на груди… и учится соблюдать правила и древние обычаи, завещанные Римской церковью и святыми отцами.

Обвинения против тамплиеров были «столь же невозможными, сколь и непристойными… и лживыми». Те, кто выдвигал их, были «движимы истовой алчностью и завистью». Придуманные лжецами, они подтверждались только свидетельствами братьев, а те «были принуждены угрозою смерти сделать признания, которые шли против их совести».

Пьер назвал комиссию противозаконной и сообщил, что братья по-прежнему опасаются за свои жизни и не могут отказаться от ложных показаний, поскольку им ежедневно напоминают, что тогда они будут признаны повторно впавшими в ересь и их сожгут на костре. «Отказаться, говорят они, значит пойти в огонь». В начале своего выступления Пьер сказал, что тамплиеры намерены предстать перед Вьеннским собором (он был запланирован на октябрь 1310 года, и Климент V должен был огласить там окончательное решение по делу), чтобы выступить перед самим папой римским. Учитывая результаты расследования в других королевствах, если бы они сделали это, шансы ордена на то, чтобы быть признанным невиновным, были бы очень высоки.

Прибытие столь многих тамплиеров в Париж и их выступление перед комиссией не могли не озаботить Филиппа IV. Еще больше его обеспокоило то, что 4 апреля папа Климент отложил Вьеннский собор на год, до октября 1311 года, чтобы было время на полный сбор доказательств. Дело тамплиеров началось с молниеносного нападения на орден на рассвете; с годами их хождение по мукам превратилось в бесконечные сумерки. Требовалось решительное вмешательство.

Королевские власти начали выбирать, кому будет позволено давать показания в Париже. Теперь перед комиссией представали свидетели, готовые повторять все ту же клевету, даже еще более неправдоподобную: непристойные поцелуи спустились от пупка к анусу. Король также запросил второе юридическое заключение от Парижского университета, чтобы подтвердить свое право искоренять ересь в королевстве[668]. А затем перешел к своей излюбленной тактике: к запугиванию.

Многие из братьев, прибывших свидетельствовать в защиту ордена перед папской комиссией, все еще находились под следствием по обвинениям в ереси и богохульстве. В связи с этим король обратил свое внимание на расследование, проводившееся в епархии Санса под надзором архиепископа Филиппа де Мариньи, брата одного из ближайших королевских советников.

Во вторую неделю мая архиепископ внезапно приступил к вынесению окончательного приговора в отношении пятидесяти четырех тамплиеров, которые в настоящее время находились в Париже, поддерживая защиту ордена. Он решил сыграть на расхождениях между признаниями, которые эти братья сделали во время епископского расследования, и показаниями, которые они дали папской комиссии, чтобы продемонстрировать, что эти свидетели упорствуют в ереси.

Жиль Эслен, архиепископ Нарбоннский, председатель комиссии, предпочел немедленно покинуть слушания. Комиссия продолжила заседать без него, но утром во вторник, 12 мая 1310 года, ее работа была прервана прибытием посланника, который сообщил, что пятьдесят четыре тамплиера, давшие папским дознавателям показания, были признаны упорствующими еретиками и должны быть без промедления преданы казни через сожжение. Несмотря на отчаянные усилия со стороны Пьера Булонского и других прокуроров предотвратить эту казнь, обратившись с официальным воззванием к епархии Санса, королевские власти пренебрегли правовыми процедурами. Тамплиеров Санса усадили связанными на повозки, провезли по улицам Парижа и сожгли заживо в поле на окраине города.

Этим король сломил сопротивление тамплиеров. Один из прокуроров, Рено де Провен, был из Санса, и хотя он не стал одним из пятидесяти четырех казненных 12 мая, их участь могла постичь и его. Продолжение сопротивления означало для него смертный приговор.

Пьер Булонский вновь обратился к комиссии с жалобой на запугивание свидетелей, но на этот раз король показал, как на самом деле выглядит запугивание: несгибаемый тамплиер просто исчез. Комиссии сообщили, что ночью Пьер Булонский бежал из заточения. Больше его никто никогда не видел. Таким образом рядовых членов ордена заставили замолчать. Поток добровольцев, желавших выступить в его защиту, быстро иссяк, остались лишь свидетели, подтверждавшие все те обвинения, с которых началось дело. Слушания продолжались еще несколько месяцев: члены комиссии искали доказательств разложения ордена. Правда, они не услышали ничего, кроме диких фантазий напуганных людей, пытавшихся избежать смерти на костре. Но количество признаний очень скоро склонило чашу весов не в пользу тамплиеров. 5 июля 1311 года члены комиссии были вызваны в Понтуаз на аудиенцию к Филиппу IV. Он велел им прекратить работу: материала было достаточно. Документы по делу направили Клименту V, чтобы в октябре он огласил свое решение на Вьеннском соборе.

* * *

За пределами Франции степень жестокости преследования тамплиеров зависела от заинтересованности и характера конкретного правителя. Особенно это заметно на примере Англии, где король Эдуард II вступил на престол в июле 1307 года, всего за три месяца до массовых арестов во Франции. Его первой реакцией на обвинения в адрес ордена были насмешки. Это вполне соответствовало его характеру: временами он был проницательным, но чаще довольно недальновидным политиком. Эдуарду на тот момент было двадцать три года, и он был обручен с дочерью Филиппа IV Изабеллой. Возможно, ему и советовали быть осмотрительнее, но, получив известие об арестах тамплиеров, Эдуард незамедлительно написал королям Арагона, Наварры, Кастилии, Португалии и Неаполя, что эти обвинения абсурдны и что не стоит принимать их на веру. Предписания Pastoralis praeeminentiae он выполнил скрепя сердце, и когда в январе 1308 года сто сорок четыре английских тамплиера (из которых только пятнадцать были рыцарями) арестовали, шерифам было велено не помещать братьев в «суровые и нечистые» места заключения[669]. Английскому магистру Уильяму де Ла Мору предоставили удобные комнаты в Кентербери, суточные и несколько слуг, и он мог ходить по городу куда вздумается. В том же месяце Эдуард отправился во Францию, чтобы жениться на дочери Филиппа, но даже по возвращении он по-прежнему не стремился активно преследовать орден, чего желал бы его тесть.

Отношение Эдуарда к тамплиерам изменилось, только когда оказались задеты его собственные интересы. Хотя Изабелла Французская стала его женой, он мало заботился о ней. Гораздо больше его интересовал его старший друг с юных лет Пирс Гавестон. В глазах английского высшего класса эти двое выглядели очень непривлекательной парой, и в мае коалиция английских епископов и дворян заставила короля изгнать фаворита в Ирландию. Самому Гавестону пригрозили отлучением от Церкви, если он вернется. С этого момента все в жизни Эдуарда было подчинено возвращению Гавестона домой. Ему стала важна поддержка Климента V, который имел право отменить временное отлучение Гавестона, – и соответственно изменилась политика Эдуарда в отношении тамплиеров. В ноябре он приказал повторно арестовать всех храмовников, которым до тех пор было дозволено пользоваться относительной свободой. Это возымело желаемый эффект: к весне 1309 года с Гавестона было снято отлучение, в июне он был дома, к большому неудовольствию баронов Эдуарда, а в сентябре король позволил двум папским инквизиторам начать расследование преступлений тамплиеров.

Но орден в Англии не был разгромлен так, как это произошло во Франции. Отчасти причина была в том, что сама концепция инквизиции оказалась чужда англичанам, чья правовая система строилась на вердиктах присяжных, а не на полученных под пытками признаниях подозреваемых. Широкого распространения пытки не получили, и в тех немногих случаях, когда их все-таки применили к тамплиерам, результата они не дали. Следствие проводилось в Лондоне, Линкольне и Йорке, и почти все братья, представшие перед папскими дознавателями, отрицали обвинения, предъявленные им длинным списком. Самое большее, чего удалось от них добиться, – это признание распространенного среди тамплиеров заблуждения, будто магистр имеет право отпускать грехи. Но это было мелочью.

Разбирательство против тамплиеров продолжалось до лета 1311 года, и все это время французские инквизиторы писали письма, выражая свое разочарование и выясняя, нельзя ли вывезти всех заключенных во французское графство Понтье (находившееся под управлением Эдуарда II, но во владениях Филиппа IV), где они будут допрошены должным образом. Но все это ни к чему не привело. Был момент, когда двое пойманных беглецов попытались купить себе помилование, признав, что они отрекались от Христа, когда их принимали в орден, но этого было явно недостаточно. Расследование завершилось тем, что большинство братьев отправили в другие монастыри. Некоторые из них покаялись в незначительных грехах, некоторых приняли в другие ордены и без этого. Только два самых высокопоставленных подозреваемых подверглись серьезному наказанию, но и то, скорее, из-за их статуса. Уильям де Ла Мор, магистр Англии, был заключен в лондонский Тауэр и умер в 1312 году, так и не дождавшись отпущения грехов от папы римского. Командор Оверни Умбер Блан, которому удалось бежать из-под ареста во Франции в 1307 году и пересечь Ла-Манш, также был брошен в тюрьму. Вероятно, там он и умер после 1314 года. Ни тот ни другой свою вину не признали. Эдуард II больше десяти лет пользовался доходами от поместий тамплиеров, которые когда-то так усердно описывал магистр Джеффри Фиц-Стефан, пока в 1324 году они не перешли к госпитальерам. Орден постигла тихая и незаметная смерть.

В других королевствах ситуация развивалась по-разному в зависимости от местных условий. В Ирландии инквизиторы ограничились тем, что провели довольно поверхностное дознание и в 1312 году распустили братьев, даже не потребовав от них вступить в другие ордены. На Апеннинском полуострове тамплиеры, в отличие от Франции и Англии, представляли собой серьезную военную силу, что в конечном итоге и послужило причиной их уничтожения. Король Хайме II был полон тех же сомнений, что и Эдуард, и поначалу не хотел действовать против ордена. Больше того, в течение пяти лет до начала событий во Франции он помогал ордену закрепить присутствие в другом своем королевстве – в Валенсии, предоставляя там тамплиерам земельные владения[670]. Однако, как только во Франции начались аресты, арагонские тамплиеры стали готовиться к обороне: пополнять запасы, укреплять свои многочисленные крепости и обращать богатства в золото, которое проще увезти с собой. Хайме не питал враждебности к ордену, но допустить его противостояния с короной не мог. В новом, 1308 году он арестовал местного магистра и осадил крепости тамплиеров, построенные когда-то ради священной войны против мавров, в Миравете, Монсоне, Аско и других местах. Один разгневанный брат проклял Хайме II за неблагодарность, напомнив, как часто тамплиеры отдавали жизни, служа Арагонскому королевству. Хайме оставил это без внимания. Прошли месяцы, прежде чем защитники крепостей сдались: огромная крепость в Монсоне (где дед Хайме рос под опекой тамплиеров) и Чаламера пали только в июле 1309 года.

Тамплиеров взяли в плен, некоторых подвергли пыткам, хотя эта практика была признана неэффективной, как и в Англии. Ни один арагонский тамплиер не признался в каких-либо серьезных проступках, и в 1312 году разбирательство против ордена было прекращено[671]. Братьям предоставили пенсии и отправили их в другие монастыри, а собственность ордена разделили между собой король, госпитальеры и новый военный орден Монтесы, созданный в Валенсии по образцу ордена Калатравы. Орден Храма вскоре стал не более чем воспоминанием.

В Кастилии и Леоне в 1310 году было проведено следствие, и тамплиеров признали невиновными. На Майорке за ними тоже не выявили серьезных прегрешений. В итальянских государствах интерес к разбирательству против тамплиеров быстро угас. Некоторые братья признались в уже стандартном наборе греховных деяний, от топтания креста до содомии и идолопоклонства, но это мало кого взволновало, а в таких регионах, как северо-запад Италии, дознаватели запрещали пытки и активно пытались доказать невиновность заключенных[672]. На Сицилии власти были вовсе не заинтересованы в преследовании братьев, и хотя аресты и судебные процессы были, но они затронули не так уж много братьев, и дело обошлось без жертв[673].

Точно так же и в Германии отдельные правители приняли некоторые меры против членов ордена, но без большого энтузиазма. На северо-востоке христианского мира тамплиеров было немного, в германских княжествах приоритет отдавался Тевтонскому ордену. Кого в Германии преследование ордена Храма затронуло явно, так это монахинь дома в Мюлене. С 1272 года их монастырь официально принадлежал ордену и управлялся им при посредничестве епископа Вормсского, который, вероятно, руководствовался тем, что Тевтонский орден вдали от зон боевых действий признавал женщин полноправными сестрами. Когда начались гонения на тамплиеров, монахинь Мюлена насильно перевели в орден госпитальеров, хотя они остались недовольны этим и жаловались на то, как с ними обошлись[674].

На Кипре, как и в Арагоне, тамплиеры были реальной военной силой. С лета 1307 года они находились в разных местах заключения по всему острову. Но прошло почти три года, прежде чем 5 мая 1310 года начались слушания по их делу[675]. К тому времени из ста восемнадцати арестантов в живых и в состоянии отвечать на вопросы остались только семьдесят шесть. Более половины из них были рыцарями – в отличие от Западной Европы, где только один из десяти тамплиеров имел рыцарское звание. Все как один они категорически отрицали любые обвинения и заявили, что каждый новый брат приветствовался исключительно пристойным мирным поцелуем. Также они подтвердили, что согласно традиции капитулы были закрыты для посторонних.

Для более полного расследования были также заслушаны показания пятидесяти шести свидетелей, не являвшихся тамплиерами, включая некоторых весьма высокопоставленных особ: Филиппа Ибелина, королевского сенешаля; Рубена де Монфора, сеньора Бейрута; епископа Бейрутского и двух настоятелей. Эти люди прошли через острое политическое противостояние между Генрихом II и его братом Амори, свергнувшим короля и сославшим его в Армению. Все они поклялись в честности и порядочности тамплиеров. Многие отмечали, что видели, как братья причащаются и раздают бедным милостыню: «хлеб, мясо, а иногда и деньги, и это (происходило) каждую неделю»[676]. Более похвальных отзывов нельзя было и придумать. В этих показаниях сквозили почитание и гордость за орден, который, несмотря на все его недостатки, пользовался среди тех, кто находился на переднем крае борьбы с исламом, большим уважением. Один из свидетелей, Джон Норрис, казначей Лимассола и каноник Пафоса, упомянул, что у киприотов существовало такое выражение: «Я буду защищать вас, как тамплиеры – правы вы или нет»[677].

* * *

Собор во Вьенне открылся в октябре 1311 года, а решение по делу тамплиеров было вынесено 22 марта 1312 года. Многие из видных деятелей Церкви, прибывших со всех концов христианского мира, в их числе четыре патриарха, двадцать кардиналов и десятки архиепископов и епископов, скептически отнеслись к обвинениям, выдвинутым против ордена, и пожелали услышать свидетельства защиты. Это было вполне обоснованно, но для понтифика на другой чаше весов лежало близкое присутствие короля Франции, войско которого стояло в тридцати километрах от Вьенна, в Лионе, а сам он слал папе письма, настаивая на том, чтобы тот покончил с тамплиерами и создал новый орден, который мог бы возобновить борьбу с мусульманами. Климент V должен был сделать свой выбор: либо разделить судьбу Бонифация VIII, либо принять то, что было ясно с тех самых пор, как на его голову возложили папскую тиару, – он был французским папой и в конце концов должен был следовать воле французского короля.

Решение в отношении тамплиеров было оглашено папской буллой Vox in excelso («Глас в вышних»). Перемежая свои слова цитатами из Ветхого Завета, Климент кратко изложил дело тамплиеров с самого начала. Он описал, как Церковь почитала и уважала орден Храма, но «против самого Господа Иисуса Христа… они впали в грех нечестивого отступничества, отвратительный порок идолопоклонства, смертельное преступление содомии и различных ересей». Затем папа римский сделал реверанс в сторону Филиппа IV, «нашего дорогого сына во Христе», который «не имел намерения требовать или захватывать что-либо из имущества тамплиеров… Он был охвачен огнем ревностности в вере, следуя по стопам своих предков». После этого список злодеяний и богохульств повторялся и утверждалось, что «магистр, прецепторы и другие братья ордена, а также весь орден в целом были причастны к этим и другим преступлениям», что доказывается многими признаниями, добытыми инквизиторами. Особо Климент отметил признания, сделанные в Шиноне Жаком де Моле, Гуго де Пейро, Рембо де Кароном и их товарищами, и сообщил, что им было даровано отпущение грехов. Затем он объявил свое окончательное решение:

Эти признания делают орден очень сомнительным… и покрывают его позором в глазах святой Церкви Божьей, ее прелатов, королей и всех католиков. По всей вероятности, отныне не будет хорошего человека, желающего вступить в орден, и потому он будет бесполезен для Церкви Божьей и продолжения начинаний на Святой земле.

Тамплиерам не дали возможности выступить во Вьенне, и хотя ходили слухи, будто две тысячи братьев собрались на окраине города, готовые ворваться в зал, где проходили слушания, ничего подобного не произошло. Там, где решалась их судьба, тамплиеров не было, и некому было сказать слово в их защиту. В своей булле папа ловко обошел эту вопиющую несправедливость, заявив, что отсрочка решения на время, достаточное, чтобы выслушать контраргументы, привела бы к полному разложению и упадку ордена. Медлить было нельзя.

Поэтому с печалью в сердце… с одобрения Святейшего собора мы распускаем орден тамплиеров и отменяем его устав, облачение и название нашим бессрочным предписанием, и запрещаем впредь кому-либо вступать в указанный орден, получать и носить его облачение или осмеливаться называть себя тамплиером. Нарушивший этот указ самим этим деянием отлучается от церкви[678].

Росчерком пера и наложением папской печати орден Храма, просуществовавший сто девяносто два года, был упразднен. Единственной маленькой победой, если это можно так назвать, стало то, что собственность тамплиеров не попала в руки Филиппа IV, а была оставлена папой в распоряжении Святого престола «во благо христианской веры». О слиянии военных орденов не было сказано ни слова. В мае 1312 года последовало решение о передаче собственности тамплиеров госпитальерам, дабы поддержать их деятельность на Востоке. Теоретически они получили в свое распоряжение колоссальные владения, но юридические споры, связанные с их востребованием, продлились больше десяти лет.

На Апеннинском полуострове земли тамплиеров разделили между светскими правителями, госпитальерами и новым арагонским военным орденом, основанным в Монтесе. По всей видимости, серебро из сокровищницы тамплиеров в Париже исчезло в королевском монетном дворе, но Филипп не смог ни присвоить их земли, ни примерить на себя или на одного из своих сыновей роль короля-крестоносца, командующего единым военным орденом. Он добился лишь того, что одержал победу над организацией, которая, по его убеждению, была пронизана ересью, грязью, похотью, богохульством и злом.

После того как собственность тамплиеров передали в другие руки, нужно было реабилитировать или найти другое пристанище сотням все еще находившихся в тюрьмах тамплиеров. Нераскаявшихся присудили к пожизненному заключению, но многие признались во вменявшихся им преступлениях и получили отпущение грехов. Этих людей отправили жить в другие монастыри, назначив им пенсии, которые выплачивались папским двором в Авиньоне. По большей части новая жизнь братьев не отличалась от той, что они вели в домах тамплиеров. Там, где они несли военную службу, им иногда удавалось сохранить тот же род деятельности, но под другим флагом. Так, в Португалии в 1319 году был основан новый орден: орден Христа, который получил собственность ордена Храма и в некоторых случаях принимал в свои ряды воинов-тамплиеров, позволял им оставаться в гарнизонах бывших замков Храма и участвовать в священной войне против мавров.

Те немногие тамплиеры, которые по разным причинам давно покинули ряды ордена, не пострадали от его роспуска. В 1340 году немецкий хронист Людольф Садхеймский встретил в Палестине двоих стариков, которые называли себя тамплиерами и рассказывали, что попали в плен к мамлюкам после падения Акры в 1291 году[679].

В мусульманском мире исчезновение ордена не стало поводом для ликования, каким оно могло бы быть, если бы Саладину удалось полностью уничтожить тамплиеров после битвы при Хаттине. Но их не видели на Святой земле уже целое поколение – фактически они исчезли давно.

Прославленные воины, тамплиеры оказали на удивление мало сопротивления. Но некоторых из них не могли просто отправить в другой орден и предать забвению. В 1310 году Жак де Моле, Гуго де Пейро, Жоффруа де Шарни и Жоффруа де Гонвиль были перевезены из Шинона на север страны, в Жизорский замок, находившийся на полдороге между Парижем и Руаном. (Рембо де Карон, видимо, умер в темнице Шинона.) Во время своего последнего допроса, проводившегося папской комиссией, Жак отдал себя на суд папе, но эта тактика не дала ему ничего – ни тогда же, ни после роспуска ордена.

В декабре 1313 года Климент, наконец, занялся судьбой магистра и троих его оставшихся в живых товарищей. Они надеялись на личную встречу с папой, но Климент, очевидно, уже насмотрелся на тамплиеров. Вместо себя он отправил к ним группу кардиналов. Арно Нувелю, Арно д’Ошу и Николя де Фревилю предстояло в последний раз выслушать доказательства по делу и вынести приговор.

18 марта 1314 года у эшафота, возведенного близ парижского собора Нотр-Дам, собралась толпа желающих увидеть троих стариков, которые когда-то возглавляли самый прославленный военный орден, а теперь были осуждены за его разложение. В этой толпе находился и Филипп де Мариньи, архиепископ Санский, пославший на смерть пятьдесят четыре тамплиера. Трое кардиналов в широкополых шляпах допросили обвиняемых и объявили, какое наказание им грозит.

Этот краткий допрос описал продолжатель хроники аббатства Сен-Дени, монах Гийом из Нанжи. Все четверо подтвердили свои признания. Им отпустили грехи, но они должны были понести суровое наказание. «Их приговорили к пожизненному строгому заключению», – записал хронист[680].

Для Жака де Моле, который провел в тюрьме уже шесть с половиной лет, это оказалось слишком. На одном из допросов, проводившихся папскими посланниками, он вспоминал, как в молодости прибыл на Святую землю сражаться с сарацинами и как его раздражал тогда магистр Гийом де Боже, желавший единственно сохранения мира. Жак был тогда разочарован, но на этом разочарования не закончились. Все его служение стало чередой разочарований, а затем на его долю выпало это испытание, когда он вынужден был признаться в деяниях, опозоривших его имя, лишивших его надежды на спасение души и разрушивших орден, которому он посвятил свою жизнь. Теперь же ему сообщили, что свои дни он будет доживать в одиночестве в каменном мешке и умрет лжесвидетелем.

К изумлению всех присутствовавших он решил высказаться. Когда один из кардиналов объявлял о решении толпе, Жак прервал его и заявил о своей невиновности. Жоффруа де Шарни сделал то же и сказал, что они осуждены несправедливо. Оба они обрушились с обвинениями на кардинала и архиепископа Санского и «с упорством отказывались от всего, в чем исповедались»[681].

При этом Гуго де Пейро и Жоффруа де Гонвиль хранили молчание. Каждый человек, находившийся там, понимал, что происходит. Молчание означало тюремное заключение. А отказ от прежних признаний – сожжение на костре. Толпа стояла ошеломленная. Тщательно срежиссированный спектакль принял неожиданный и нежелательный оборот. Жак де Моле продолжал твердить о своей невиновности, но, наконец, сержант, стоявший рядом, шагнул вперед, «и ударил [магистра] по губам, чтобы тот не мог говорить дальше, после чего его оттащили за волосы в часовню»[682].

Жоффруа де Шарни увели следом за Жаком де Моле. Разбирательство хотели отложить до следующего дня, но весть о произошедшем близ Нотр-Дама быстро распространялась по городу и через несколько часов достигла Филиппа IV. Его терпение истощилось. «Он поговорил со своими советниками, – написал хронист, – и, не сообщая об этом духовенству, принял благоразумное решение отправить двух тамплиеров в огонь»[683].

Вечером 18 марта великого магистра и командора Нормандии перевезли на лодке на маленький остров, называвшийся Еврейским и находившийся близ сада королевского дворца. Там уже были сложены два костра.

«Тамплиер из Тира» слышал рассказ очевидца-торговца, который был в то время в Париже и видел, что произошло на острове. «Магистр попросил позволить ему помолиться и вознес свои молитвы к Богу, – писал он. – Затем его привязали к столбу»[684].

Другой французский хронист описал в стихотворной форме последние минуты двух тамплиеров и ту сцену, когда Жак де Моле, не дрожа и не выказывая ни малейших признаков страха, разделся до рубашки. Когда его привязали к столбу, он попросил разрешить ему помолиться. После молитвы магистр произнес: «Бог знает, кто не прав и согрешил. Несчастье скоро постигнет тех, кто несправедливо осудил нас: Господь отомстит за нашу смерть». И затем он сказал, что готов. Огонь вспыхнул, дерево затрещало, и вскоре Жак де Моле был мертв. «Смерть так спокойно забрала его, – писал поэт, – что все удивились»[685]. Все, что осталось от последнего магистра Ордена бедных рыцарей Храма, – это проклятье, которое он произнес перед гибелью.

* * *

Гуго де Пейро и Жоффруа де Гонвиль умерли в заточении много лет спустя. Жоффруа де Шарни был также сожжен 18 марта, и по разным свидетельствам, кости его и Жака де Моле либо собрали и сохранили как реликвию, либо сожгли, а пепел развеяли. Надежда магистра тамплиеров на то, что Господь отомстит за его смерть, оказалась не напрасной: два человека, которые сделали больше других для уничтожения тамплиеров, – король Франции Филипп IV и папа римский Климент V – не пережили Жака де Моле и на год. Климент никогда не отличался крепким здоровьем и в апреле скончался от хронической болезни пищеварительного тракта. Филиппа, которому было всего сорок шесть лет, хватил удар во время охоты. Он был похоронен рядом со своим святым предком Людовиком IX в Сен-Дени.

Выиграл ли кто-либо из них от уничтожения ордена Храма? Вероятно, к 1306 году тамплиеры и госпитальеры действительно созрели для реформ и объединения. Оставшись после падения Акры без цели, они в течение двух десятилетий поддерживали себя надеждами на новый крестовый поход, отказываясь, как и многие вокруг, признать, что после прихода монголов и завоеваний мамлюков ситуация на Востоке изменилась необратимо. В этом смысле Климент внес свой вклад в переориентацию сил христиан, хотя действия его были неоправданно разрушительными. Кроме этого, мало что можно сказать в его пользу. Данте Алигьери в своей «Божественной комедии», завершенной в 1320 году, поместил Климента в ад: святой отец висел там вниз головой, а ступни его жег огонь. Кроме того Данте описал Климента как «пастыря без закона», к которому «щедра» была французская корона и который купил свой высокий сан[686].

Филипп на протяжении своего правления не раз выказывал себя холодным, жестоким человеком, готовым стереть с лица земли любого, кто проявлял недостаточно почтения к его королевскому величию или к создаваемому им образу «самого христианского короля». Незадолго до смерти он обрушил свой гнев на членов собственной семьи. Узнав из слухов, что жены его сыновей изменяют мужьям, встречаясь с двумя нормандскими рыцарями в Нельской сторожевой башне, стоящей у реки, он приказал схватить и этих четверых, и жену младшего сына, которая, как полагали, была в курсе дела. Рыцарей допросили, пытали и подвергли публичной казни, а невесток до конца дней отправили в заключение.

Дело Нельской башни не принесло Филиппу ничего, кроме напастей. По методам оно было похоже на преследования папы Бонифация, французских евреев и тамплиеров. Эти три дела объединяло желание короля получить новые источники дохода и власть над новыми землями, а также его удивительная способность убеждать самого себя в крайней низости и подлости тех, кто оказался на его пути. Даже по меркам своего времени он был воинствующим ханжой, и тамплиеры стали лишь одними из многих его жертв.

В период с 13 октября 1307-го по 18 марта 1314 года орден был полностью разгромлен. Его собственность конфисковали, его богатства отобрали, а доброе имя уничтожили. Братья были изгнаны из своих домов и брошены в тюрьмы, их унижали, пытали, убивали. Тех, кто не был казнен и не умер в заточении, отправили в другие монастыри либо, в редких случаях, перевели в новые военные ордены. Несмотря на миф о том, что тамплиеры выжили и создали тайное общество, к третьему десятилетию XIV века их орден прекратил существование. Архив тамплиеров, главное их богатство на Востоке после сокровищ, сохранился на Кипре и достался госпитальерам, но впоследствии был утрачен, скорее всего, в XVI веке, когда остров завоевали османы. Таким образом, самих тамплиеров погубила французская монархия, которая так много сделала для создания ордена, а память о них уничтожил мусульманский враг, ради противостояния которому когда-то объединились рыцари Храма. «В битве они яростнее всех франков», – писал мосульский хронист Ибн аль-Асир, который знавал орден во времена его расцвета. В конце концов, они просто больше не могли сражаться.

* * *

Крестовые походы, в которых тамплиеры играли ведущую роль, c исчезновением ордена не закончились. Идея священной войны глубоко укоренилась в сознании верующих Европы, и даже когда стало невозможно собирать огромные армии, как те, что отправлялись завоевывать Иерусалим, Дамаск и Дамьетту в 1096–1250 годах, мечта о возвращении Святой земли продолжала жить. Сохранялась и готовность Римской церкви добиваться благосклонности светских правителей, наделяя статусом крестового похода их пограничные войны и нападения на разного рода «язычников» на окраинах Европы.

В Испании Реконкиста продолжалась в XIV и XV веках, пока мусульманское присутствие сохранялось в эмирате Гранада. Он считался вассальным государством Кастилии, но на деле был независимым мусульманским королевством. Стоило Кастилии ослабеть или вступить в конфликт с соседними Арагоном и Португалией, и мусульмане Гранады переходили в наступление. Поэтому военные ордены Калатравы и Сантьяго сохраняли свое значение: их братья составляли гарнизоны крепостей и занимались охраной горных перевалов на границе христианской и мусульманской территорий. Гранадский эмират был уничтожен только после того, как в 1479 году король Арагона Фердинанд V женился на королеве Кастилии Изабелле, объединив таким образом два великих королевства. Это позволило выступить единым фронтом против правителя Гранады из династии Насридов Мухаммеда ХІІ. Два католических монарха начали постепенно захватывать территорию эмирата, и, наконец, в январе 1492 года Мухаммед был навсегда изгнан из своего дворца в Альгамбре в городе Гранада.

За пределами Испании многие мечтали о восстановления христианского присутствия на Святой земле, но все ограничилось в основном проектами, полными воодушевления и написанными людьми, которые имели идеи, но не имели опыта и никогда в жизни не видели мамлюков. В 1318 году сын и преемник Филиппа IV Филипп V планировал поход в заморские земли под водительством своего двоюродного брата Людовика Клермонского, которого он назначил «капитаном, главой и командующим всеми войсками, которые мы посылаем по суше или по морю для помощи Святой земле»[687]. Несколько лет спустя венецианский географ Марино Санудо Торчелло подарил папе Иоанну XXII огромную книгу с подробными картами и планами сирийского и египетского побережья, иллюстрирующими его проект массовой блокады, морского вторжения и сухопутного похода по дельте Нила с участием войск из Генуи, Венеции, с Крита, Родоса и Кипра, а также из Армении. Только для организации морской блокады во время первого военного этапа операции требовалось пять тысяч рыцарей[688]. Надо ли говорить, что этот крестовый поход так и не состоялся.

С течением Средневековья менялись и цели крестоносцев. В 1330-х и 1340-х годах венецианцы, киприоты и госпитальеры заключали морские союзы для нападения на турецкие средиземноморские порты. В 1362–1369 годах король Кипра Петр I собрал в Европе крестоносное войско, посадил его на корабли и грабил, а иногда и ненадолго захватывал мусульманские города, в том числе Адалию и Корикос на турецком побережье, Александрию и Розетту в дельте Нила и Сидон, Бейрут, Триполи, Тортосу и Латакию в империи мамлюков. Когда в 1378 году в Западной церкви начался раскол – в Авиньоне и Риме были избраны соперничающие папы, – каждая сторона нашла сторонников среди королей и знати и объявила войну с противником крестовым походом. В 1420–1431 годах в Богемии военные кампании против последователей чешского духовного лидера Яна Гуса также получили статус крестового похода.

Еще одним театром христианской войны стала Северо-Восточная Европа, и главной силой там был Тевтонский орден. В 1309 году он основал свою официальную штаб-квартиру в Мариенбурге, который стал столицей огромного, почти автономного прусского государства: его земли простирались на сотни километров через северную Польшу в Ливонию. Своей целью тевтонцы провозгласили обращение язычников, и хроника их официального историка, рыцаря Виганда Марбургского, изобилует рассказами о «рейзах» – локальных крестовых походах. Так, в записи от 1344 года рассказывается, как великий магистр ордена Людольф Кёниг вступил в союз с Вильгельмом, графом Голландии, и вместе они «двинулись на Литву, которую опустошали два дня и во многих местах вред творили, ибо земля была урожайная. И все же из-за разливов, произошедших от таяния снега и льдов, вынужден был [магистр] выйти [из оного края]»[689][690]. Так продолжалось большую часть XIV века, после чего влияние ордена стало ослабевать. Тевтонцы оказались слишком успешны в завоеваниях и обращении, и им стало не хватать языческих врагов. Вместо этого они начали конфликтовать с христианскими соседями. В конце концов Пруссия превратилась в одно из великих государств Европы, но к этому моменту она выпала из рук тевтонцев: к началу XVI века им принадлежала лишь малая часть территорий Священной Римской империи. Как военный орден тевтонцы были официально распущены Наполеоном Бонапартом в 1809 году, и сегодня существует лишь небольшой религиозный орден католических священников и монахинь, которые предлагают в разных странах помощь немцам-экспатриантам. Таким образом, Тевтонский орден вернулся почти к тому же, с чего начинался во время первой осады Акры в 1191 году.

Получившие владения ордена Храма госпитальеры сумели выжить. Решающую роль в этом сыграло завоевание ими острова Родос, расположенного на юге архипелага Додеканес, на морских путях, ведущих в Константинополь, на Кипр, в Бейрут и Александрию. Госпитальеры правили островом из укрепленного портового города и завладели также цепью близлежащих островов, включая Кос и Лерос. Орден оставался на Родосе больше двух столетий, занимаясь оживленной торговлей в Эгейском море и периодически присоединяясь к итальянским авантюристам в военных рейдах по турецким портам. Но к XV веку Родос превратился в слишком ценный приз, и госпитальеры вынуждены были отбивать нападения – сначала, в 1140-х годах, мамлюков, а затем новой исламской сверхдержавы, Османской империи. Она образовалась, как и многие империи до нее, на землях, заселенных племенами турок, к югу от Черного моря. Османы смели мамлюков и покорили Константинополь, Малую Азию, Грецию, Сербию, Македонию, Боснию, Венгрию, Сирию, Палестину и Египет. Время госпитальеров на Родосе подошло к концу в 1522 году, когда османский султан Сулейман Великолепный привел к острову армаду, состоявшую из более чем четырехсот кораблей со ста тысячами солдат на борту, и изгнал рыцарей.

Однако госпитальеры все еще не были уничтожены, и в 1530 году Карл II Испанский отдал им остров Мальта, откуда они также были изгнаны Наполеоном в 1798–1799 годах. Госпитальеры существуют и сегодня: католический Иерусалимский, Родосский и Мальтийский суверенный военный странноприимный орден Святого Иоанна (или просто Мальтийский орден) базируется в Риме, признан международным правом и имеет собственные гимн, флаг, паспорта и армию. Другие версии ордена сохранились в таких странах, как Финляндия, Франция, Германия, Венгрия, Нидерланды, Швеция и Швейцария. Движение госпитальеров в Великобритании было реорганизовано в XIX веке: в 1888 году Славнейший Орден Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского получил королевскую хартию от королевы Виктории. Сегодня это христианский орден, преимущественно протестантский, подчиненный власти короны. Принимают в него за заслуги, и каждый новый его член приносит клятву поддерживать благотворительную деятельность, которой занимается орден. Одна из созданных им организаций – Скорая помощь святого Иоанна (добровольная организация медицинских работников).

В 1530 году голландский ученый Эразм Роттердамский написал на латыни трактат под названием «Полезнейшее рассуждение о войне с турками» (Consultatio de bello Turcis inferendo). Пока он работал над своим трудом, войска Сулеймана Великолепного победоносно шли по Балканам, Венгрии, Болгарии и Румынии. За год до этого они осадили Вену: казалось, новая исламская империя неуклонно продвигается на Запад.

Все это заставило Эразма, просвещенного гуманистического мыслителя, задуматься над рядом вопросов. Он был чужд популистской нетерпимости и предупреждал, что:

…когда невежественные массы слышат упоминания турок, они тут же становятся возмущенными и кровожадными, называя их собаками и врагами христианского имени… они не задумываются о том, справедливо ли дело войны и целесообразно ли брать в руки оружие, которое будет раздражать врага и еще более озлоблять его[691].

Также Эразм отмечал жестокость ранней Реформации: «то, что христиане делают с христианами, более безжалостно», по его мнению, чем многие из худших зол, совершаемых мусульманами.

Тем не менее Эразм ни в коем случае не был пацифистом и относился с презрением к «людям, [которые] считают, что христианам должно быть запрещено воевать… это мнение настолько абсурдно, что его даже не нужно опровергать… то, чему я учу, – это что война никогда не должна вестись, кроме как в крайнем случае, когда все остальное потерпело неудачу». Конечно, османы, по его мнению, были угрозой, и далее он подробно рассматривал философские оправдания войны, писал об упадке движения крестоносцев в прошедшие века и о том, что лучшим путем к миру между исламом и Западом было бы обращение иноверцев на путь Христа.

В середине своего трактата Эразм упомянул, почти между прочим, утраченный идеал христианского воина, которого очень не хватало в те трудные времена. Это был настоящий крестоносец, и люди XVI века могли только мечтать о том, чтобы походить на него. Эразм написал о «тех воинах, которых описывает святой Бернард и которых он не знает, как называть – монахами или рыцарями, таковы были их чистота и воинское мужество»[692].

Тамплиеров давно уже не было на свете. Но пока существовали крестовые походы, память о них не могла стереться совсем.