23. Риза

Это было на Пасхе.

Я по ремеслу красильщик и живу в Горностайполе давно.

Должно быть, кто-нибудь из соседей указал, что у меня в доме хранится какой-то «очень страшный предмет» потому что утром зашли ко мне несколько повстанцев, вооруженных нагайками и ружьями, и произвели строгий обыск.

Рылись в куче тряпок.

И вот нашли пестро выкрашенное полотно.

— Ось воно, тэ самэ, — с удовольствием крикнули они.

Это был кусок театрального занавеса, купленный мною недавно, чтобы перекрасить его и пошить что-нибудь для продажи.

Я стал им объяснять.

Но они не слушали меня.

Сильно взбудораженные они горячились и кричали, что евреи позволяют себе, уж слишком много.

— Оскверняют христианские святыни, выкалывают святым глаза…

А в доказательство потрясали пестрым обрывком театрального занавеса.

— Риза… риза…

Избили меня.

Потом окутали меня в ризу и вывели в таком виде на базар. День был воскресный, базар полон крестьян. Один из солдат, ведший меня, обратился к ним с зажигательной речью против евреев и кричал, что единственный способ избавления от еврейского засилья:

— Перебить всех евреев и бросить их в реку.

Тыкая пальцем в меня, завернутого в пестрое полотно, он закончил:

— Вот доказательство — до чего уже дошла еврейская наглость.

Крестьяне смотрели на меня с любопытством, со всех сторон они ощупывали полотно.

— Комендантская штука.

Солдаты употребили все свое ораторское искусство, чтобы переубедить крестьян, но все их старания и доводы были тщетны.

Крестьяне остались при своем:

— Это не риза.

Возможно, что до известной степени тут роль сыграли мои хорошие отношения с крестьянами. В качестве красильщика я всегда умел приноровиться к крестьянскому вкусу, в особенности крестьянки приходили всегда в восторг от моей работы.

Солдаты все-таки упрямились.

— Это риза.

И повели меня в штаб.

Там я был арестован и мне объявили, что будет произведено следствие, а потом будет суд с участием самого атамана.

Положение мое было тяжелое.

Я знал, чем, как у нас, так и в других еврейских поселениях, кончались обычно такие следствия: они влекли за собой смертный приговор. По производившимся приготовлениям к следствию, по отдельным словам и замечаниям солдат, я угадывал, что мое дело собираются раздуть в торжественный религиозный процесс.

Но родным удалось подкупить судью.

На следующий день меня допрашивали в присутствии самого атамана и его командиров.

Судья обратил все дело в шутку.

Меня освободили под условием, что я устрою для всех старших богатый обед с напитками в изобилии. Обед мне обошелся в 3000 рублей.