3. На Жилянке

Наш дом, — рассказывает одна из пострадавших, — хорошо выкрашенный, с изящно оштукатуренным фасадом, не избег участи и всех прочих домов с густым еврейским населением этого района.

…Плач, рыдания, вопли…

Стоголосый вой отчаяния и жути смерти перемешивался с треском разбиваемых дверей, мебели, циничными выкриками, отдельными выстрелами. Партия громил и разбойников сменялась другой, все в военной форме, все с одинаковой программой действий с теми же зазубренными фразами о кипятке, бомбах, приказе резать жидов, с неминуемыми грабежами, насилиями, угрозами, избиениями.

В среду 2-го октября многие квартиры были уже основательно разгромлены, много мебели превращено в щепки, многие вчерашние богачи оголели до нижнего белья. Но все это мне кажется ничтожной мелочью в сравнении с тем, что предстояло пережить нам впоследствии.

Было часов 8 вечера.

Тьма.

К дому подкатил автомобиль.

В нем помещалось человек 15 военных.

Ворота и двери парадных подъездов уже давно были выломаны и разбиты, так что автомобиль беспрепятственно въехал во двор. Военные, среди которых, судя по погонам, было несколько офицеров, рассеялись по еврейским квартирам.

Начался обычный грабеж.

Угрозы… выстрелы.

Недолго пришлось этой группе работать в нашем доме, уже не над чем было.

Собрались уходить

Один из солдат обратился к офицеру, руководившему всей этой операцией.

— Убивать нужно?

Последовал лаконический ответ:

— Обойдемся без того.

Но, о чем-то подумав, офицер прибавил:

— Подождите, сейчас двинем.

Он указал солдатам на двух молодых девушек.

— Посадить их в автомобиль.

Бросились матери на помощь.

Но не помогали их слезы.

Не тронули мольбы бившихся у ног разбойников девушек. Приказ офицера в русской военной форме царских времен был приведен в исполнение.

Девушек увезли.

На следующий день в конце Жилянской улицы был найден изуродованный до неузнаваемости труп одной из девушек.

Нос был совершенно отрезан.

На всем теле масса рубцов от шашек, на некоторых мускулах — следы человеческих зубов.

…Вернулась вторая…

Со страшно изменившимся, побледневшим, исцарапанным лицом… состарившаяся, сутулая… угрюмо молчаливая, с опущенным мутным взглядом поблекших очей. О том, что с нею произошло, каким образом она вырвалась, правда полуживой, из когтей зверей, — она не рассказывает, да и не хватает ни у кого жестокости ее о том расспрашивать.

…Лишь изредка выдают ее мрачную тайну нервные припадки…