45. Убийцы и защитники

Я живу у вокзала, христианка, но была за евреем замужем.

Погромное настроение у нас в Елизаветграде началось вместе с приходом григорьевских войск. Но и раньше, особенно в очередях, слышались угрозы. Приписывали евреям рост цен.

Бабы кричали:

— Все наши несчастья от жидов. Когда уничтожим их коммуну и чрезвычайку, тогда станет дешево.

И возлагали свои надежды на Григорьева.

За неделю до его прихода русская прислуга стала покидать еврейские дома.

Еще когда григорьевский полк был впервые в городе, в конце апреля, настроение его уже было определенное. Однажды русский рабочий, чтобы отделаться от своего квартиранта русского, привел солдат и указал им на него, как на коммуниста.

Тот вырвался и побежал в штаб.

— Ваш хозяин жид? — спросили там его.

— Нет, русский.

— Жаль… если бы жид, немедленно расправились бы.

Потом полк был отозван.

В городе остался небольшой отряд.

Коммунисты разоружили его.

И вот, в половине мая, после жестокой орудийной канонады, масса войск и разного люда в шинелях, с винтовками, револьверами и бомбами, ворвались в город. Тотчас же начался погром, начиная с Вокзальной улицы.

Я оделась сестрой милосердия.

С подругой, беспокоясь за участь близких, побежали в город, стараясь опередить солдат, звавших друг друга на Большую и Дворцовую. Мы забегали в дома знакомых, но там видно все спрятались, — всюду было пусто. Подбежали к дому Гомберга, на Большой, рядом с пассажем, — у этого дома сквозной вход. Там друзья евреи. Мы стали у ворот с Банной улицы, как наименее крепких, и, как сестры милосердия, отводили банды.

Всю ночь дежурили у ворот.

С нами дежурили и 2 крестьянина, не допустившие убить артистов-евреев, румынских подданных. Они жили неподалеку от гостиницы, их вытащили во двор и хотели расстрелять, но благодаря заступничеству крестьян, лишь заставили петь и плясать, потом отпустили.

Дом Гомберга от пассажа отделен высокими постройками.

Два дня подряд квартиры в пассаже грабили, и евреев убивали. Часть их через высокие постройки хлынула во двор Гомберга, свыше 100 человек, с разных сторон. Они попрятались по сараям, а мои знакомые скрылись на чердаке. Этот чердак отделялся от чердака пассажа лишь тонкой стенкой, а там шли убийства, слышались мольбы, душераздирающие крики, стоны убиваемых и недобитых людей.

У знакомых был грудной ребенок.

В страхе, что он заплачет и привлечет убийц, некоторые решили пожертвовать ребенком и, если он заплачет задушить его.

К счастью, он не заплакал.

Трое суток мы продежурили с подругой у ворот дома, принимая всевозможные меры, что бы отводить погромщиков. Потом решили отправиться в красный крест за площадкой для уборки трупов. По дороге мы видели, как всюду убивали евреев, на улицах и во дворах масса трупов, из ворот выбежала женщина с криком:

— Боже, убивают… режут…

Мы зашли во двор.

…5 трупов в лужах крови…

Следом за нами вошел матрос.

Он утирал пот, ливший с него ручьями, и вид у него, был озверелый.

— Что вам нужно? — спросил он.

Ответили, что пришли убирать трупы.

— Идите в штаб, возьмите разрешение.

Ушел.

Тут нам сообщили, что этот матрос расстрелял лежавших во дворе, а потом приканчивал их шашкой. Трупы были в ужасном виде: разрезанные животы, руки, ноги… виднелись внутренности… весь двор залит кровью.

В субботу появился приказ о прекращении погрома.

Разъезжала милиция.

Но при ней же продолжался грабеж.

Мужичок, направлявшийся в город с мешком в руках, остановлен был ими.

Он заискивающе спросил:

— Что же, нам уже нельзя… уезжать надо?

— Да, да, уезжайте. Теперь вы нам привозите уж хлеба, сала…

Идет баба с мешком и весами. Я обращаюсь к милиции.

— Почему же допускается грабеж?

— Ничего, в деревне весы пригодятся, — отвечает милиция.

Встречаю двух верховых, по виду интеллигентных. В руках у них сорванные дощечки с названием улиц — «Ул. Ленина», «Улица К. Маркса».

Поняла, что штабные.

— Вы из стражи?

— Нет, мы катаемся.

— В такое время катаетесь?..

Улыбаются.

Сказала им, что у нас крестьяне разграбили имущество.

— Это ошибка, сказал старший, — вы русские, вас не тронут… но ошибки бывают.

И добавил многозначительно:

— Лес рубят, щепки летят.

Я спросила:

— С кем имею честь говорить?

— Я командир Павловского полка.