ЗАДАЧИ ПАРТИИ НА ТЕОРЕТИЧЕСКОМ ФРОНТЕ

ЗАДАЧИ ПАРТИИ НА ТЕОРЕТИЧЕСКОМ ФРОНТЕ

Доклад в ленинградском отделении Комакадемии в январе 1931 г.

/Печатается по сокращенной стенограмме. — Ред. /

Наше сегодняшнее собрание является, пожалуй (если подобрать громкое слово), историческим в жизни Ленинградской организации.

Комакадемия существует уже порядочно времени, но как-то все получалось так, что мы не находили времени поговорить по вопросам, которыми занимаются работники Комакадемии.

Отсюда, мне кажется, и проистекают трудности нашего первого собеседования по столь важным вопросам. Тем не менее, если учесть итог работы последнего объединенного пленума ЦК и ЦКК, если постараться сразу поставить в поле зрения те задачи, которые записаны в этих решениях, то каждому будет ясно, что осуществить, выполнить и разрешить эти задачи на протяжении ближайшего отрезка времени, скажем, на протяжении настоящего года, мы сможем только в том случае, если действительно сумеем мобилизовать весь наш актив всей нашей партии, всего рабочего класса. Мне кажется, что если говорить об отдельных группах нашей партии, нашей организации, так надо совершенно твердо сказать, что задача, роль и значение квалифицированных кадров нашей партии, разной квалификации, сейчас представляются особенно ответственными.

Если посмотреть поверхностно, если можно так выразиться, на те задачи, которые мы сейчас перед собой выдвинули, может даже показаться, что, в сущности говоря, ничего особенного в них нет, что те вопросы, те задачи, которые перед нами стоят, они, так сказать, являются продолжением вчерашнего дня, ничего тут принципиально-отличного от вчерашнего нет, и, пожалуй, дело скорей в количестве, чем в качестве. Это далеко не так.

Об этом свидетельствует то центральное место в наших решениях, которое говорит, что мы в наступившем хозяйственном и календарном (которые совпадают) году завершим строительство фундамента социализма в нашей стране. Если это так, а это так, то отсюда, конечно, вытекает то кардинальное, решающее новое, что сейчас выступает в нашей работе на ближайший отрезок времени.

Но, прежде чем об этом говорить, я хотел вам напомнить ту сложность обстановки, которая окружает нашу социалистическую стройку.

Я, к великому сожалению, не располагаю ни временем, ни возможностью, чтобы дать вам подробную картину этого положения, я напомню вам (боюсь стать очень популярным), напомню то обстоятельство, которое сейчас является основным во всей международной жизни и вокруг чего вращаются все вопросы международной политики нашей и международной политики вообще — это кризис, который сейчас переживает капиталистический мир. Я не буду возвращать вас к характеристике этого кризиса.

Надо лишь сказать, что все то, что мы по этому поводу говорили, все это целиком и полностью сейчас подтверждается. Кризис протекает на фоне общего распада мирового капитализма.

Он гораздо болезненнее, гораздо тяжелее переносится капиталистической системой, чем все прошлые кризисы, хотя бы по одному тому, что капитализм находится в монополистической стадии своего развития. Это в огромной степени осложняет дело и создает такое положение, в котором действительно и по сей день не видно просвета. Вы знаете, что теперь уже трудно найти такую капиталистическую страну, которая так или иначе не была бы охвачена этим самым кризисом. Не нужно приводить общих мест, общих данных для характеристики этого дела, так как это вы все знаете и знаете, что этот кризис является самым серьезным и самым глубоким из всех капиталистических кризисов, бывших до настоящего времени. Когда мы впервые выдвинули это положение, оно казалось для многих и многих, не только наших противников, но и даже некоторых наших сторонников, преувеличением. Теперь это ясно, справедливость этой формулировки абсолютно доказана.

Все вы понимаете, что в основе кризиса лежит перепроизводство. Интересные цифры публикует в этом отношении Варга. Они относятся к сентябрю 1930 г., но они достаточно любопытны и показательны.

Есть один из показателей, на основании которого можно судить безошибочно, что будет с кризисом в данной стране или во всем капиталистическом мире завтра. Хорошим барометром этого дела являются запасы, во-первых, сырьевые запасы, готовые быть двинутыми на фабрику, и, во-вторых, продукция капиталистической промышленности. Количество того и другого определяет, что будет завтра: можно ли надеяться на то, что снова создастся соответствующее равновесие и производительные силы найдут новые звенья, за которые зацепятся, и вся эта капиталистическая машина завертится вновь, вовлекая, возбуждая новые и новые звенья производительных сил.

Так вот что получается:

Если взять запасы предыдущего года за 100, то каков будет коэффициент за 1930 г.?

Каменный уголь в Германии и Бельгии 481

Медь (электролитная) (тут имеется в виду главным образом

Америка). 381

Цинк (США) 257

Шелк-сырец (Япония) 364

Каучук (США и Великобритания) 158

Кофе 137

Олово 165

Хлопок 153

О чем это говорит? Это говорит о том, что несмотря на стремительнейшее сокращение производства во всех странах, несмотря на то, что в капиталистических странах десятки миллионов безработных, когда промышленность сплошь и рядом используется только на 50 % своей мощности и таким образом выпуск товара сокращается в невероятных размерах, — запасы все еще такие, которые превосходят предыдущие годы.

Вы можете задать вопрос: может быть, с готовыми товарами дело обстоит иначе?

Вот данные, относящиеся к 1929/30 г.: Если в 1923–1925 гг. соответствующую продукцию взять за 100, то получается следующее:

По разного рода товарам в 1929 г. общий индекс получается 122, в 1930 г. — 150 (в 11/2 раза больше, чем был в 1923 и в 1925 г.). Промышленные изделия в 1929 г. — 121, в 1930 г. — 127. Железные и стальные изделия в 1929 г. — 132, в 1930 г. — 134.

Вот эта небольшая справка, она должна дать яркую иллюстрацию того, насколько можно надеяться, что кризис в ближайшие месяцы, в ближайшие даже годы может, так сказать, рассосаться. Ведь если взять с обратной стороны, прежде всего вы должны будете получить показатели того, что эти запасы товаров начинают рассасываться, т. е. перепроизводство каким-то образом ликвидируется, и таким образом является новая возможность дальнейшего развертывания производства. До середины прошлого года мы не видели не только сокращения этих запасов, но видели их увеличение.

То, что мы говорили относительно судьбы капиталистической стабилизации, развертывания революционного движения среди рабочих масс, все это на ближайший период времени обеспечено целиком и полностью.

К чему я это веду, товарищи? Я веду это к тому, что все эти вопросы сейчас, в работе нашей большевистской теоретической мысли, должны найти совершенно определенное, совершенно отчетливое отражение. Очевидно, этим вопросом нам нужно, не переставая, заниматься и развертывать эти самые вопросы все глубже и больше изучать их во всех деталях, потому что кризис действительно носит исключительный характер, и если говорить с точки зрения пророчества на завтрашний день, надо сказать, что очень трудно быть уверенным в том, что, вообще говоря, капиталистическая система из этого тупика, в котором она оказалась, сумеет выбраться, чтобы, так сказать, безболезненно, но чтобы вообще можно было выйти на те рубежи, на которых эта капиталистическая система находилась накануне мирового кризиса, — скорей можно утверждать как раз обратное. Я говорил вначале, что кризис, который развернулся теперь, это кризис не обычного порядка, это не тот кризис, который, как бывало раньше, затронет капиталистическую систему, а после этого с новой силой, с еще большей жадностью разворачиваются в капиталистических рамках производительные силы капиталистической системы со всеми проистекающими последствиями. В отношении этого кризиса мы говорили, как вы помните, о том, что этот кризис, если не везде, то, во всяком случае, в ряде капиталистических стран, неизбежно перерастает в кризис политический. И вот это обстоятельство, имеющее огромное значение для дальнейшего развертывания революционного движения рабочих масс Западной Европы и Америки, играет, как вы знаете, решающее значение. Так вот сейчас подтверждений тому, что этот кризис местами перерастает в кризис политический, подтверждений этому много искать не приходится, в этом нет никаких сомнений.

Все вы, конечно, знаете, что самой удобоваримой для капитализма государственной формой является буржуазно-демократическая республика. Она всеми своими гранями прилажена именно к тому, чтобы капитализм чувствовал себя «как у Христа за пазухой». Это высшая форма, высшая государственная оболочка для максимального развертывания всех возможностей в системе капитализма.

Что получается сейчас?

В самой классической, так сказать, стране парламентаризма и буржуазного демократизма — в Англии — не только со стороны консерваторов, но даже и со стороны отдельных представителей английской меньшевистской партии сейчас выдвигается вопрос о необходимости образования такого правительства, которое бы гарантировало английскую промышленность и английскую государственность от дальнейших неизбежных потрясений. Там уже говорят: довольно иметь дело с отдельными партиями, все это чепуха, а надо просто-напросто доверить руль государственного управления пяти наиболее изысканным, наиболее опытным и прожженным политическим, финансовым, экономическим и прочим деятелям; им передать всю полноту власти, пусть они расправляются с верхней и нижней палатой, «как бог на душу положит», но чтоб была настоящая твердая власть.

Может быть, это звучит некоторым анекдотом в английской обстановке; может быть, это еще недостаточно серьезно. Но, товарищи, если события будут развертываться дальше так, как они развертываются сегодня, — завтра эти разговоры встанут самым серьезным образом, это, я говорю, пока-что звучит анекдотично, но что звучит совершенно не анекдотично, это то, что происходит сейчас в Германии.

Ведь там, в сущности говоря, от всего парламентаризма в самое ближайшее время может ничего не остаться. Кризис этой самой политической системы абсолютно налицо.

Не стоит и говорить о том, что происходит в Польше, которая одна из первых вступила в экономический кризис, на которую особенно тяжко этот кризис давит, и где переход в полосу политического кризиса абсолютно налицо. Там нет сейчас никакого сейма, никаких парламентов, и для того, чтобы поддерживать эту самую расшатавшуюся капиталистическую экономику, пану Пилсудскому приходится прямым насилием проводить целый ряд мероприятий.

Короче говоря, самая покладистая для капиталистической системы форма государственного существования — буржуазно-демократический уклад — сходит на-нет, и от него в ряде стран остается все меньше следов.

Почему это происходит? Да потому и происходит, что дело зашло настолько далеко, что сейчас уже нужны какие-то сверхординарные формы для того, чтобы так или иначе еще удержать эту расшатывающуюся капиталистическую систему, расшатывающуюся не по дням, а по часам.

Отсюда совершенно не случайно появление фашистской партии, которую мы сейчас имеем налицо почти во всех странах. На данном отрезке времени это особенно резко выступает в той же самой Германии. Приход фашистов там уже, в ряде каналов теперешней германской политики, становится фактом. Конечно, никакие парламенты там уже не действуют, а действует эта самая гитлеровская банда, которая все больше и больше идет к диктатуре. Нужны уже сверхординарные меры для того, чтобы как-то еще удерживаться в той обстановке, в которую сейчас ввержена сама капиталистическая система.

Таким образом и то положение, которое многими и многими оспаривалось (считалось необоснованным то, что в ряде стран современный капиталистический кризис неизбежно будет перерастать в кризис политический), мы теперь уже видим совершенно реально, совершенно объективно подтверждающимся. Повторяю, это второе обстоятельство играет тоже очень большую роль не только для общей мировой политики, но и для нашей советской политики на данный отрезок времени. Ведь тут осложнение теперь получилось еще и потому, что просвета нигде не вырисовывается, и потому, что уже нет ни одной страны, которая не была бы охвачена этим самым кризисом, и потому, что для ликвидации этого кризиса отрезаны уже самим историческим ходом развития современной экономики те возможности, которые практиковались обычно раньше. И вам теперь станет ясным то положение, которое там создалось. Ведь если раньше было перепроизводство, можно было искать для него выход где-то на другом материке, где-то в колониях, и проч. Теперь положение другое. Сейчас вышло так, что делить уже нечего, все разделено, особенно, в последнюю империалистическую войну. Теперь все разделено настолько, что сейчас нет живого места, которое стало бы поглощать с большого капиталистического стола его продукты.

Наконец, если прибавить к этому, чего не было раньше, существование нашего Советского Союза, который также выключается из системы возможного использования для капиталистов, — то станет ясным, как тяжело, безвыходно положение капитализма.

Вся обстановка мирового капитализма и гигантские успехи социализма в СССР усиливают опасность войны против Советского Союза. Когда мы говорим о том, что интервенция никогда не была так близка, как сейчас, между прочим, мы имеем в виду именно положение капитализма, потому что ход капиталистического развития сейчас таков, что вольно или невольно, хочешь или не хочешь, для любого буржуазного правительства создается такая перспектива (мы-то понимаем, что это ложная перспектива возможности плодотворного выхода из положения, но для них это может показаться и не ложным) — попробовать одну из возможностей, найти отдушину из той очень густой атмосферы, которая там создалась, путем похода против СССР.

У нас есть очень много данных, помимо того, что мы обнаружили на процессе той же самой «Промпартии», помимо всего этого, по разным каналам мы уже имеем всякого рода сведения, говорящие о том, что опасность интервенции в СССР, именно в силу положения, в котором оказался сейчас капитализм в Европе и Америке, сейчас гораздо ближе, неизмеримо ближе, чем когда бы то ни было.

Ведь надо прямо сказать, что капиталисты всегда были не прочь предпринять поход против СССР. Вы это прекрасно понимаете. Но ведь надо же сказать и то, что никогда II Интернационал не был так увязан в этих интервенционистских замыслах, как сейчас. Если меньшевики, будут отрицать то, что они замышляют интервенцию в 1930 г. и сейчас в 1931 г., то разрешите усомниться.

Я веду это к тому, что эта самая политика интервенции сейчас находит сторонников не только у самых непосредственных классовых врагов наших, но даже и у таких людей, как предатели II Интернационала, которых некоторая часть рабочих до сих пор рассматривала как друзей. Они никогда нашими друзьями не были, они всегда были нашими врагами, а в последнее время они стали активными сторонниками интервенции.

Вспомните философию того же Вандервельде, который побывал в нашем Советском Союзе. Возвращаясь к себе домой, он распространял против нас всякого рода слухи, но, как только вопрос доходил до того, что СССР угрожает война, он говорил, что этого допустить нельзя. Он говорил: «Сами сгниют, сгниют на корне».

А сейчас и более пацифистски (если можно так выразиться) настроенные из них другого выхода не видят.

Ставка на наше перерождение окончательно бита.

Нет выхода, хочешь или. не хочешь, будь ты двадцать тысяч раз пацифист, если сегодня ты не поставил в порядок дня вооруженную борьбу против Советского Союза, завтра ты это обязательно поставишь и запишешь потому, что надо сказать, что тут действительно столкновение капитализма и коммунизма.

Столкновение между этими двумя мирами неизбежно в ближайший исторический этап. И вот сейчас мы видим совершенно резкий, совершенно твердый и решительный поворот, поворот даже, повторяю, II Интернационала, у которого на знамени сегодня написано: «Интервенция в Советский Союз». Вчера этого не было. Вчера они думали, что все-таки все наши фантастические планы столкнутся со всяческими препятствиями и пр. и пр. Но вот жизнь шла и шла все успешней и успешней, развивалась социалистическая стройка из года в год, сейчас они видят, что на этом месте ожидать реального перерождения нашей революции, ожидать, что практика нас победит, что революция обанкротится — не приходится, и поэтому твердо и прямо ставится вопрос об интервенции в Советскую страну. Это обстоятельство имеет огромное значение, и если мы отдаем себе ясный отчет в том, в какой стадии развала и разложения находится сейчас капиталистическая система, если до конца продумать все те установки, которые мы дали, — ничего неожиданного не будет в том, как себя, скажем, ведет тот же самый Абрамович. Иначе и быть не может.

Если раньше могли быть такие мнения у отдельных лиц, то только потому, что они недооценивали глубины кризиса, который сейчас разъедает капиталистическую систему. А поскольку мы это себе представляем, следует логически, что не только Пуанкарэ, не только Бриан и прочие жрецы капитализма хотят интервенции в СССР, но им на помощь идет, конечно, и II Интернационал.

Вот почему, между прочим, изучение современного мирового кризиса приобретает первостепенное мировое значение для нашей непосредственной социалистической работы внутри нашей страны.

Всяческий кризис интересен, а теперешний, мировой, со всеми его особенностями, представляет сугубый интерес. Можно сидеть на любой полочке Комакадемии и этим вопросом заниматься, но это интересное просто само по себе, а интересно для того, что мы сегодня делаем внутри нашей страны, для нашей социалистической стройки. Потому что, когда мы говорим: надо быть на-чеку — это совершенно правильно, но надо определенно знать, кто и как должен быть на-чеку. Для этого надо очень внимательно изучать те процессы, которые сейчас в капиталистической системе происходят.

Это обстоятельство должно лечь в основу теоретической работы для того, чтобы мы действительно по-настоящему вооружились.

Для того, чтобы вооружиться по-настоящему в той обстановке, которая нас сейчас окружает, для этого необходимо внимательнейшее изучение через соответствующие органы нашей партии мирового кризиса. Это крупнейший вопрос сегодняшнего дня. Он не просто сам по себе интересен, а он диктуется необходимостью, это диктуется нашим сегодняшним существованием. В современной обстановке надо следить, каким образом развивается, зреет, организуется то необходимое большинство в среде рабочего класса Европы и Америки, которое в конечном счете решит судьбу капитализма.

Вы знаете, что бросаться в бой за революцию ни одна из стран не сможет, пока необходимое большинство рабочего класса не встанет на новые позиции.

Надо вам сказать, что никогда действительно ожесточение против нас не росло в такой степени, как в настоящий период. В иностранных газетах читаешь, что никакой интервенции не предполагается, что большевики все это придумывают. Но все это — одна видимость. А по существу надо прямо сказать, что более энергичного наступления на нас, чем то, которое ведется в настоящее время, мы давно не видали.

Я не буду повторять тех решений, которые у нас вынесены последним пленумом Центрального Комитета партии, эти решения иначе как историческими назвать нельзя. Но тут нам надо условиться только об одном, — что теперь речь идет не только о том, чтобы еще раз подтвердить правильность тех решений, которые мы приняли, сейчас идет речь о том, чтобы действительно в максимальной степени мобилизоваться вокруг всех этих вопросов. В них выражена программа нашей дальнейшей социалистической стройки и в городе и в деревне. Я хотел только сказать, что с завтрашнего же дня, с сегодняшнего дня, с настоящей минуты еще раз и еще раз требуется огромнейшая мобилизация вокруг всех этих вопросов, причем должен сказать то, что мы на всех собраниях повторяем, по-моему правильно, что сейчас, на данный 1931 год, речь идет не только о количественных показателях, о количестве нашей работы, вообще о всех количествах, — речь идет о качестве более, чем когда бы тони было. И не так надо понимать это качество, чтобы всякая пепельница была лучше, чем делалась до сих пор.

Она должна быть лучше. Но надо сказать, что качество нашей стройки решительно меняется и дальше будет изменяться, как никогда.

Мы с вами живем в таком периоде, когда мы в СССР с капитализмом в основном рассчитались, но коммунизма еще не достигли. Мы вступили в период социализма, хотя до построения социалистического общества еще далеко.

Нет никакого сомнения в том, что и в период социализма наше движение вперед не будет совершаться гладенько из года в год.

Когда мы говорим о качестве, когда записано в наших решениях, что мы в 1931 году завершим фундамент социалистической стройки, надо все громадное значение этого факта понять. Тут речь идет не только о том, что наши доходы будут достигать 49 миллиардов.

Надо поднять качество всей работы вообще и качество нашей теоретической работы. Вот мне сдается, что вся теперешняя наша обстановка и вот этот ответственнейший перевал, который мы переживаем, требуют и от нашей теоретической мысли гораздо большей остроты, гораздо большей мобилизованности, чем, например, несколько лет тому назад.

Мне кажется, вы должны со мной согласиться, что если верно, что мы сейчас проходим огромный исторический этап, то как раз на этом ответственном этапе наша теоретическая мысль и ее развитие приобретают колоссальную важность.

Поэтому вопрос об этом самом качестве я хочу поставить гораздо шире, чем мы иной раз привыкли думать. Может быть тут нужно подобрать другое слово. Требование повышения качества распространить решительно на все области нашей работы и в том числе, далеко не в последнюю очередь, распространить и на нашу теоретическую мысль.

О качестве, скажем, промышленной и сельскохозяйственной продукции очень часто говорилось. Это — уже общее место. Но я напираю особенно на необходимость повысить качество работы именно тех наших организаций, которые призваны, в первую очередь, воспитывать и двигать вперед нашу теоретическую мысль.

Тут я вам комплиментов говорить не собираюсь, но один из вопросов, обращенных ко мне, гласил: «Какое место Комакадемия должна занимать в вашей Ленинградской организации?»

Если коротенько ответить, то надо сказать, что Комакадемия должна стать идеологическим и организационным штабом развертывания теоретической работы в нашей организации.

Это налагает весьма и весьма большие обязанности на Комакадемию, и в частности — на нас, руководителей нашей Ленинградской организации. Если кто-нибудь думает, что Комакадемия может занять какое-нибудь другое, более скромное положение, тогда может стать вопрос: нужно ли вообще такое учреждение?

Так дело обстоит сейчас. Оно так просто и коротко сформулировано, а ставит очень большие задачи перед вами и перед нами и перед всеми нами, вместе взятыми.

Я приведу один-два примера. Мы очень часто говорим о перестройке работы. У нас, ведь, нет ни одной организации, которая бы не ставила первым пунктом своей резолюции: «Недостаточно перестроились, недостаточно настроились..» Так начинается каждая резолюция.

Так, по-моему, пора перестать с этого дела начинать, а надо действительно перестраиваться буквально по всем звеньям нашей работы.

Я скажу по собственному опыту — огромные затруднения даже в этой перестройке мы претерпеваем потому, что как следует не можем обмозговать, как это перестроить, что перестроить, чтобы дело пошло более форсированным темпом, чем до сих пор.

Колоссальные задачи стоят перед нами. Возьмем для примера перестройку профсоюзов. Как она вырисовывается в данный момент?

Возьмем Союз металлистов. Я не знаю, сколько членов он насчитывает, но это настолько грандиозная — армия, управлять которой из одного штаба — ЦК Союза металлистов, при том огромном многообразии отраслей, которое называется металлопромышленностью, — надо быть сверх-Архимедом, чтобы с этим делом справиться.

Возьмем Союз горнорабочих. Все вы знаете роль топлива. Туда входят, как две главные ветви наших пролетариев, горняки и нефтяные рабочие.

Скажите, что общего между той и другой отраслью промышленности? Я сегодня говорил: общее то, что и тот и другой продукт — черный, но и это не всегда. Тот и другой вынимается из земли, но мало ли что вынимается из земли! Общее найти трудно, а разницу найти легко. Иная техника, иные методы — разное все. Никакой нефтяной рабочий не может быть хорошим углекопом, хорошим забойщиком и т. д. Почему же эти обе отрасли должны быть в одном союзе?

Любое из этих дел возьмите, и вы придете к следующему заключению: если мы действительно хотим стать лицом к производству, то слишком мало будет притти в фабзавкомы и говорить по поводу зарплаты, соцстраха и проч. Теперь, если ты хочешь помогать и повернуться лицом к этому производству, то, если у тебя тут турбостроение, — ты должен знать, что это такое, как, из чего, иначе — грош цена твоему руководству. А если это так, надо это все диференцировать, ограничить отдельной отраслью.

Коснемся другого вопроса, поставленного ликвидацией безработицы. Когда у нас была порядочная армия безработных, то трудно было найти рабочего, который бы не пожелал быть членом профсоюза, и вы понимаете, почему. Не только потому, что он совершенно сознателен, зрел и проч., не только поэтому. А каждый приезжающий от сохи, из деревни, у которого насчет сознания слабовато, как только приезжает в город, он знает, в какой союз обратиться, как туда можно вклиниться, потому что, не будучи членом профсоюза, найти работу было трудно.

А что сейчас получается? Мы сейчас переживаем огромный недостаток рабочей силы в ряде отраслей. На одном из очень крупных заводов под самой Москвой, в нескольких десятках километров от Москвы, 60 % рабочих не состоят членами профсоюзов.

Мы только теперь начинаем в это вглядываться, и не подлежит никакому сомнению, что если мы соответствующим образом не перестроим свою работу, то это и дальше так пойдет, потому что прямая заинтересованность отпала, так как сейчас не рабочий ищет работу, а работа ищет рабочего. Так что в этом отношении надо создавать какие-то новые стимулы для вовлечения в профсоюзы.

С одной стороны, мы сейчас видим на фабриках и заводах совершенно исключительные, новые, социалистические формы труда, мы видим такие явления, как у нас в последние дни хозяйственного года для стопроцентного выполнения промфинплана люди работали сверх урока на заводах, вопреки нашему запрещению сверхурочно работать, и отказывались от какой бы то ни было сверхурочной оплаты. Значит, мы подходим к тому положению, когда труд для организованного звена рабочего класса не становится предметом существования, когда работают не потому, что иначе не проживешь, если не станешь работать, но как раз наоборот — появляются проблески того, чем должен быть труд в коммунистическом обществе.

С другой стороны, на этом же самом этапе 60 % рабочего слоя по отдельным предприятиям не состоят членами профсоюза. Тут нечему удивляться, это противоречие, обусловленное характером той эпохи, которую мы с вами переживаем. С одной стороны — полнейший расчет, все более и более усиливающийся расчет с остатками капиталистической системы, но эти остатки еще сохраняются, и, с другой стороны, — нарастающие элементы нового коммунистического отношения к работе. Здесь громадный участок теоретической деятельности наших организаций, как, скажем, Комакадемия.

Наши задачи в деревне, в частности в Ленинградской области, огромны. Если мы их не осветим настоящим прожектором теории, все уголки нашей деревенской работы, — уверяю вас, что наша задача в деревне очень и очень усложнится. Деревня нашей Ленинградской области очень своеобразна. Она во многом отличается от деревни чисто сельскохозяйственной области.

Тут много разных условий, перечислять которые нет никакой надобности. Но вот кардинальный, решающий вопрос социалистического строительства в деревне — это наше колхозное строительство.

Все мы понимаем, что укрупненные хозяйства, обобществление — это все замечательно. Мы это понимаем и во всех резолюциях пишем. Но как это делать? И тут, оказывается, это гораздо сложнее. Что крупное лучше, чем мелкое, — это ясно, но как это крупное организовать — это не совсем ясно и сплошь и рядом очень и очень неясно.

Организация крупного общественного хозяйства в земледелии требует самого предельного внимания теоретической мысли. В заключение должен сказать одно: что, если мы будем по-настоящему думать о повышении качества всей нашей работы, то нам надо, в отношении нашей Комакадемии, те решения, которые вынесены Областным комитетом партии, возможно сильнее развернуть по линии практического осуществления. Я знаю, что там много трудностей, все это абсолютно верно. Но так же верно и то, что надо извлечь максимум того, что можно извлечь из Комакадемии для успеха работы нашей партии.

Надо сделать так, чтобы работа Комакадемии была увязана теснейшим образом с проведением основных задач, которые стоят как в частности перед Ленинградской организацией, так и перед всей нашей партией в целом.

Я думаю, что до настоящего времени этого у нас не было в необходимой степени в какой надо. Я просматривал кое-какие материалы до сегодняшнего заседания. Вот, скажем, если взять работу нашего Института истории в 1930 г.: у вас там 43 темы были, там есть много интересного, много любопытного, история прошлого занимает немало места (смех), но иногда бывает, что чем дальше в историю заглянешь, тем менее глубоко занимаешься историей (смех). Я думаю, что в том смысле, в каком нам нужна история, известная нам — ленинцам, большевикам, непосредственным строителям социализма, — я думаю, для того, чтобы углубить работу исторического института, надо заняться более близкими историческими темами.

Например там есть IV век — Греции, это очень далеко, да и с практикой нашей работы мало связано. Где там вспоминать Александра Македонского, не глубже ли будет, если поближе возьмем.

Это не значит, что запретно читать Канта и проч. — это все нужно. Но надо читать то, что действительно сегодня помогло бы нашему социалистическому строительству, чтобы это было прожектором, который освещал бы пути нашего соцстроительства.

Под этим углом зрения и вынесено решение Обкома партии, которое, наверное, известно работникам Комакадемии. Может быть там чего-нибудь не хватает, но одно для нас ясно, что жизнь и деятельность такого высоко-необходимого учреждения, как Комакадемия, должны быть увязаны с практикой нашей работы, должны явиться не просто лабораторией теоретической мысли: где-то, что-то, откуда-то. Отнюдь нет, нужно, чтобы все это было самым непосредственным образом увязано с тем генеральным планом, генеральной линией, которая у нас есть. В этом отношении Комакадемия может нам оказать громадную помощь.

Я вам приведу два примера, совершенно прозаических, которые потерпели некоторый ущерб именно потому, что мы не посмотрели на проведение этих вопросов достаточно основательно теоретически.

Я хочу сказать о нашей финансовой реформе. В основе реформа, безусловно, правильная. Но то, что мы, с самого появления, не осветили эту финансовую реформу со всех сторон острым теоретическим прожектором, — привело к тому, что в ряде сторон эта самая финансовая реформа ударила очень и очень отрицательно по всему нашему народному хозяйству.

Второй пример. Мы совсем недавно провели громадную работу по реорганизации нашего транспорта. Все мы, конечно, Знаем, и еще Маркс говорил, что без транспорта. . и т. д. социализма не построишь. Мы и решили, что раз так — транспорт необходимо реорганизовать. Эта реорганизация началась без достаточно всестороннего освещения всех перемен, вносимых перестройкой. Теперь мы должны вновь заниматься транспортом.

Тут, может быть, скажут: вот тебе на, Комакадемия, ленинизм, марксизм! Транспорт затормозился — теоретическая мысль во-время не подоспела. Но, товарищи, это именно так. И вот, если мы сумеем это взаимодействие между практикой нашей работы и теорией установить, не подлежит никакому сомнению, что через некоторый промежуток времени, когда мы встретимся с вами снова, мы тогда с несколько иными итогами придем в нашей общей работе и в частности — в работе Комакадемии. Еще раз и еще раз повторяю, глубокую ошибку сделаем мы, если будем думать, что чем ближе к победе, тем меньше мы нуждаемся в марксистско-ленинской теории. Никогда ни в одну эпоху эта теория не играла такого колоссального значения, какое она играет сейчас.

А к великому сожалению, если говорить в порядке самокритики, когда мы подбираем кадры для наших научных учреждений, у нас до сих пор даже ни сил, ни средств не оказывается, мы даже, шутя, бросаем такие фразы: «Подумаешь, нашел чем заниматься — доцентурой», если у нас пятилетка в программе дня! Надо здесь произвести перелом, надо добиться этого, это нужно во что бы то ни стало!

Каждое теоретическое положение освещает нашу социалистическую стройку, оно в буквальном смысле слова становится достоянием миллионов и миллионов трудящихся, и чем ближе будем подвигаться к социализму, тем более почетное, более достойное положение будет занимать и теоретическая мысль, хотя не будет того разрыва между, скажем, трудом интеллигентным и трудом рабочего, человека, именно потому, что теория и теоретическая мысль все больше и больше должны становиться уделом не только избранных. (Аплодисменты.)