Глава 6 Реакция Морского министерства на германские планы войны с Россией. Корректировка судостроительной программы

Глава 6

Реакция Морского министерства на германские планы войны с Россией. Корректировка судостроительной программы

В значительной мере выбор И.А. Шестакова обуславливался спецификой российско-германских отношений того периода и взглядами управляющего Морским министерством на тактику. Несмотря на, казалось бы, достигнутое правительствами двух стран в 1881 году взаимопонимание, их военные ведомства продолжали готовиться к войне друг с другом. Поступившие от Н.А. Неваховича в феврале 1883 года планы высадки германского десанта на берега прибалтийских губерний России, как и разразившийся в связи с арестом его информаторов дипломатический скандал, отнюдь не способствовали укреплению взаимного доверия. Недаром газета «Голос» 19 сентября того же года интересовалась, зачем в германском флоте отрабатывают десанты? Тревожным сигналом послужил доставленный в Петербург военным агентом во Франции, полковником бароном П.А. Фредериксом план предполагаемой войны Германии с Россией, якобы разработанный трудившейся с 27 мая по 16 октября 1882 года под руководством фельдмаршала графа Х.К. Мольтке комиссией, с участием А. Штоша, Л. Каприви, графа А. Вальдерзее и других генералов[418].

Раздобытая П.А. Фредериксом копия журнала Комиссии по государственной обороне, утвердившей этот план, свидетельствовала, что германский Генеральный штаб предполагает тремя армиями нанести одновременный удар в направлении Пскова, Варшавы и Ивангорода. Вместе с сухопутными силами в наступление должен был перейти и флот, из состава которого выделялись три эскадры: береговая, главная и резервная. Зачисленным в главную эскадру 10 броненосным кораблям ставилась задача при поддержке крейсеров, канонерских лодок и миноносцев блокировать и затем захватить сначала Ревель, а по завершении оккупации Прибалтики — Кронштадт[419].

7 июля 1883 года, вскоре после того, как о приобретении П.А. Фредерикса сообщили Александру III, П.С. Ванновский адресовал его копию И.А. Шестакову.

Адмирал, выехавший за границу и получивший этот документ уже в Киле отметил: «Согласно моим расчетам, они хотят высадить десант в Ревеле и навстречу армии, направляющейся в Петербург. Тоже устройство для скорого вооружения флота. В нынешнем году практическая эскадра вышла без рангоута как будто в военное время. Нужно нам спешить (записку Государю)»[420].

Похожую реакцию вызвала и негласная корреспонденция из Берлина от 30 сентября 1883 года о том, что «в кружках общества офицеров» уверены в неизбежности войны с Россией весной 1884 года, то есть по окончании срока действия австро-русско-германского договора, якобы подтверждаемой и перебазированием в Киль двух броненосных фрегатов. Хотя читавший ее вице-адмирал Н.Н. Андреев и заметил скептически, что «и наши газеты и многие офицеры гвардии да рьяные славянофилы болтают о близости войны с Германией», однако полагал, что «победа над Россиею на море или с моря будет довольно легка при нашей беспечности о защите наших берегов и при обращении наших денежных средств на постройку судов, предназначаемых для плаваний в океане, для войны с Англиею, для корсарских действий. Противу же мощного, естественного ближайшего врага России мы принимаем очень мало оборонительных мер»[421].

Мнение Н.Н. Андреева об отсутствии предпосылок к разрыву отношений между двумя империями в 1884 году было, конечно, справедливым, как и его сетования по поводу неподготовленности страны к возможной войне. Антироссийские настроения берлинского офицерства продержались до декабря 1883 года, сменившись вниманием к назревавшему столкновению Франции с Китаем, обещавшему отвлечь французов от Эльзас-Лотарингского вопроса[422].

Разговоры об операциях на востоке вернулись из офицерских собраний в стены Генерального штаба. 27 марта 1884 года в Берлине был подписан протокол о продлении «Союза трех императоров» еще на три года. Но множившиеся сведения о воинственных намерениях западных соседей произвели в Петербурге должное впечатление и заставили принять ответные меры.

Письмом от 4 ноября 1884 года П.С. Ванновский, ссылаясь на постановления секретных совещаний 1873 года, под председательством Александра II, предписывавшие Военному и Морскому ведомствам договориться о содействии флота сухопутным войскам, предложил И.А. Шестакову расширить вопрос и обсудить участие флота «в общей обороне государства», направив представителей в формируемую под руководством Н.Н. Обручева комиссию[423].

По просьбе П.С. Ванновского, делегатом от Морского министерства И.А. Шестаков назначил Н.М. Чихачева, который выбрал помощниками Н.В. Копытова и С.О. Макарова, а также председателя МТК вице-адмирала К.П. Пилкина. Военное министерство представляли товарищ генерал-инспектора по инженерной части, генерал-лейтенант К.Я. Зверев, инспектор местных арсеналов, генерал-лейтенант А.П.Горлов, помощник начальника Главного штаба, генерал-майор М.Ф. Миркович, генерал-майоры М.М. Боресков, А.Н. Куропаткин, полковники А.А. Боголюбов, В.У. Соллогуб и другие.

Заседания комиссии открылись 21 декабря 1884 года обсуждением совместных действий двух ведомств при обороне от нападения Германии. В принятом по их окончании 14 марта 1885 года постановлении указывалось, что «Германия, располагая первостепенной армиею и достаточно сильным флотом… усугубляет еще свое могущество тесным военным союзом с Австриею. В случае войны с Германией следует заранее предвидеть, что вся наша западная граница от Балтийского моря до Черного подвергнется одновременному нападению, что нам придется бороться с двумя сильнейшими в Европе армиями, поддержанными, по всей вероятности, еще и румынскими войсками, и что натиск их будет иметь самый решительный характер, прямо ставящий вопрос: быть или не быть нам первостепенной европейской и славянской державой. Решение этого рокового вопроса будет непосредственно зависеть от исхода столкновений сухопутных армий»[424].

Такая, в целом справедливая постановка вопроса приводила к необходимости сосредоточения на западной границе большей части войск, приморские фланги которых следовало обезопасить. Труднее всего было решить эту задачу на Балтике. Насчитывая в составе германского флота 13 «судов эскадренного боя» со 182 орудиями против девяти российских с 96 орудиями, и учитывая перевес противника в «судах для крейсерства», а также возможность использования им для наступательных операций кораблей береговой обороны, комиссия пришла к выводу, что эти силы могут обеспечить высадку на курляндское побережье 35-тысячного десанта. Для его перевозки Германия располагала 303 паровыми и 1428 парусными коммерческими судами, приписанными к ее балтийским портам. Используя же все свои торговые суда, неприятель в состоянии был перевезти десант численностью 50–85 тысяч человек[425].

Опиравшийся на Кронштадт российский флот не мог помешать его высадке, особенно зимой. Да и после начала навигации кораблям требовалось некоторое время для вооружения. Поэтому комиссия признала необходимым создание на правом фланге расположения войск передового, незамерзающего порта, способного вместить не только существующие боевые корабли, но и те, которые предстояло построить в обозримом будущем — всего до 12 броненосцев, 20 крейсеров и 36–40 мореходных миноносцев[426].

Таким портом по ее мнению могла быть только Либава — пятый по значению торговый порт Российской империи и узел железных дорог, ведущих к Риге, Динабургу (Даугавпилсу), Вильно (Вильнюсу) и в тыл Ковенской крепости, что имело особое значение, так как удар в этом направлении угрожал прочности всей обороны на границе с Германией. Правда, постановление комиссии не согласовывалось с принятым Морским ведомством в 1881 году решением держать корабли в Балтийском порте. Судя по более позднему замечанию И.А. Шестакова, мысль укрепить Либаву принадлежала А.А. Боголюбову[427].

Из моряков ее первым усвоил Н.М. Чихачев, а К.П. Пилкин с Н.В. Копытовым, ссылаясь на малые глубины моря в том районе, узость входов и легкость блокады порта, изолированное его положение, высказали особое мнение: первый 12 ноября 1885 года предложил вместо Либавы «Гангеуд или Тверминэ», второй 3 декабря — Моонзунд[428].

Однако выбор того или иного пункта зависел от представлений руководства министерством о характере будущей войны. При пассивности Алексея Александровича, решающее слово в этом вопросе принадлежало управляющему. И.А. Шестаков же, еще четыре года назад сомневавшийся в способности России владеть Балтикой, равно как и в реальности германского десанта, утверждал, что на этом театре «нам возможна и требуется обстоятельствами только защита», достигаемая даже устаревшими мониторами, канонерками и миноносцами при поддержке шести таранов и одного из трех отрядов, предназначаемых для дальних морей[429].

Он считал, что «паровая война в тесном пространстве должна вестись внезапными ударами, кораблями, выбегающими из портов, связанных телеграфами, семафорами и железными дорогами»[430].

Такой взгляд, не учитывавший наступательного потенциала крупных, сбалансированных соединений противника, до известной степени уравнивал разные порты и повышал значение быстроходных кораблей, в первую очередь миноносцев. И без того высокая оценка их адмиралом поддерживалась пропагандой энтузиастов нового оружия, призывавших не жалеть на него средств. В частности, подобное пожелание прозвучало в опубликованных 17 января 1882 года статьях «Кронштадтского Вестника». А 25 февраля 1882 года Ф.В. Дубасов в письме И.А. Шестакову из Парижа обосновал целесообразность заказа не одного образцового миноносца, а четырех-пяти, чтобы в короткое время иметь отряды по три корабля на Балтийском и Черном морях, либо один большой отряд там, где он будет нужнее[431].

Германский миноносец S3. Массовое строительство подобных кораблей стало одним из факторов, заставивших Морское министерство России принять ответные меры

На протяжении 1883 года в Главное Адмиралтейство поступали из Министерства иностранных дел сообщения о строительстве в Германии миноносцев для Китая[432].

В следующем году поток подобной информации заметно усилился. 12/24 августа 1884 года Е.И. Алексеев прислал в ГМШ из Парижа брошюру бывшего морского министра, адмирала Гужара «Военный флот», с призывом строить быстроходные минные суда со 100-мм артиллерией[433]. 11/23 сентября лейтенант А.М. Доможиров, назначенный морским агентом в Берлин, донес о заказе германским правительством заводам «Вулкан» в Штеттине, «Ф. Шихау» в Эльбинге и «Везер» в Бремене свыше 100 миноносцев, состоявшемся после того, как во время летних маневров выяснилась возможность атаковать ими броненосцы даже днем[434].

Рапортом от 30 сентября Е.И. Алексеев уведомил И.А. Шестакова, что французское правительство заключило контракты на строительство шести подобных кораблей с фирмой «Форж э Шантье» и семи — с Норманом, а в ноябре он вновь писал о подобных заказах и о временном отказе от закладки броненосцев[435].

Незадолго перед тем возвращавшийся из-за границы через Вену управляющий узнал об одновременной постройке австрийцами десяти миноносцев[436].

Видимо, той же осенью руководство Морским министерством решило последовать общему примеру, сократив ради создания аналогичных сил план строительства крупных кораблей. Определенную роль должно было сыграть и хорошее впечатление, оставшееся у И.А. Шестакова от посещения в Севастополе черноморского минного отряда, с которым он 26 сентября выходил на эволюции[437].

Неделей раньше, 19 сентября, Н.М. Чихачев предписал всем заграничным агентам собрать и представить в ГМШ сведениях о подготовке специалистов минного дела в Германии, Франции и Италии. Однако при попытке выяснить этот вопрос легальным путем А.М. Доможиров встретил отказ начальника германского Адмиралтейства, генерала Л. Каприви, и ему пришлось действовать негласно. Иначе отнеслись к просьбе Е.И. Алексеева французы, не только допустившие его к необходимым документам, но и позволившие посетить минную школу в Боярдвиле, близ Рошфора, программу которой морской агент выслал Н.М. Чихачеву с донесением от 28 октября[438].

Миноносец «Выборг» — один из кораблей, построенных в ответ на миноносные программы европейских стран

Все сведения ГМШ пересылал в Кронштадт, где они могли быть использованы при совершенствовании преподавания в Минном офицерском классе и школах нижних чинов, а также организации минной части[439].

5/17 марта 1885 года, по окончании всеподданнейшего доклада, И.А. Шестаков «высказал Государю, что везде миноносная горячка, что нам нужны миноносцы, контрминоносцы и быстрые крейсеры, что отставать нельзя — и просил позволения рассмотреть немедленно вопрос в особом совещании, чтобы ускорить дело. Позволено подать записку. Великий князь равнодушен»[440].

12 марта записка была представлена и утверждена Александром III, повелевшим созвать совещание из М.Н. Островского, Н.Х. Бунге, П.С. Ванновского, Д.М. Сольского и И.А. Шестакова, под руководством председателя Департамента экономии А.А. Абаза; последний 14 марта попросил управляющего разослать всем участникам совещания необходимые материалы что и было сделано 17 и 21 марта[441]. Заседание назначили на четверг, 28 марта, в квартире И.А. Шестакова.

Но еще до того, как оно состоялось, И.А. Шестаков получил записку Н.М. Чихачева от 20 марта, в которой начальник ГМШ, отмечая бурное развитие перспективных «средств активной минной войны», вместе с тем отверг теорию, провозглашавшую, что «из военных действий будущего устранится все относящееся к открытому бою больших морских сил и все военно-морские действия, вся военно-морская наука будут сведены к корсарству». Ссылаясь на судостроительную практику таких держав, как Англия и Италия, где «не замечается ни малейшего ослабления в броненосном судостроении», адмирал высказался в пользу достаточно сбалансированного флота, включающего корабли разных классов. Он утверждал, что такой флот особенно нужен на Балтийском море, где возможна война с Германией, причем главная его задача «должна заключаться в том, чтобы отстоять за собою господство в Балтике и не позволить неприятелю произвести усиленный десант в тылу наших армий и оборонительных линий. Германских флот имеет, однакож, перед нашим такой перевес в силе, его портовая организация так превосходна, состав и типы судов так соображены, что подобный десант представляется вполне возможным, в особенности при цветущем состоянии немецкого коммерческого флота, в котором числится свыше 600 пароходов, не говоря уже о множестве парусных судов». Далее Н.М. Чихачев подчеркивал: «Меры принятые недавно по предмету реквизиции коммерческих судов в случае войны и заготовление приспособлений для перевозки десанта являются в этом отношении прямым предостережением…»[442].

Правда, начальник ГМШ, четыре года назад уделивший в отзыве на судостроительную программу А.А. Пещурова куда больше внимания крейсерам, чем миноносцам, на этот раз предположил, что если Германия к 1888 году доведет количество таких кораблей до 150, то российский флот не сможет держаться даже под защитой крепостей, и счел необходимым изыскать средства на постройку 56 миноносцев и 10 «контрминоносцев» для Балтики, а для Черного моря соответственно 12 и 2, однако «никак не насчет броненосного судостроения в Балтийском море». Источником средств, по его мнению, могла быть экономия от продления срока сдачи первых черноморских броненосцев и уменьшения размеров следующих, исключения из программы канонерок для Тихого океана, прекращения строительства крейсеров. На высвободившиеся деньги адмирал предлагал «теперь же приступить со всею энергиею к постройке в Петербурге, согласно программе, четырех сильных броненосцев для эскадренного боя, способных к плаванию в отдаленных морях»[443].

Всего же Балтийский флот должен был бы пополниться восемью броненосцами общим водоизмещением 58 000 т, то есть близкими к первоначальному проекту «Императора Николая I», водоизмещением около 7300 т.

Казалось, все аргументы Н.М.Чихачева вполне разумны. Тем не менее, на заседании 28 марта И.А. Шестаков использовал лишь некоторые его предложения, заявив о намерении министерства выстроить сверх программы 1882 года 56 миноносцев и 10 «контрминоносцев», а также быстроходный крейсер, общей стоимостью 22 млн руб., с заказом части из них иностранным фирмам. Вместе с тем, управляющий нашел возможным отказаться от шести балтийских и двух черноморских броненосцев, стоивших 60 млн, что давало в конечном счете экономию 38 млн руб. Столь значительное сбережение вполне удовлетворило участников совещания, согласившихся взамен немедленно выделить на новые корабли 2 млн руб., а в течение последующих пяти лет еще по 4 млн дополнительно к 36-миллионному бюджету Морского министерства. Более того, они постановили продлить этот 40-миллионный бюджет на 10 лет, начиная с 1886 года[444].

Возможно, решение И.А. Шестакова, помимо неоднозначных отношений с Германией, объясняется и нараставшей напряженностью в российско-английских отношениях, из-за стремления британцев помешать продвижению России в глубь туркменских земель. Такая ситуация, чем-то напоминавшая события 1863–1864 и 1876–1878 годов, неизбежно оживляла теорию крейсерской войны с Владычицей морей, дополняемой обороной берегов, для которой и предназначались миноносцы. Управляющий Морским министерством, сам приложивший руку к разработке этой теории, видимо, именно ее требованиям подчинял расчеты начальника ГМШ. Не забывал он и о другой стороне дела.