Глава 5 Разработка судостроительной программы при адмирале А.А. Пещурове

Глава 5

Разработка судостроительной программы при адмирале А.А. Пещурове

Морское министерство возлагало большие надежды на крейсера. К началу 1880-х годов в основном была завершена разработанная в соответствии с воззрениями Константина Николаевича программа строительства полуброненосных фрегатов и клиперов, из которых должны были формироваться отряды для действий на торговых коммуникациях вероятных противников. Последний, восьмой клипер «Опричник» вступил в строй в конце 1880 года. В сентябре 1880 года на стапеле Нового Адмиралтейства началась сборка корпуса первого, а в феврале 1881 года на Балтийском заводе — второго полуброненосного фрегата усовершенствованного типа «Минин» — «Дмитрия Донского» и «Владимира Мономаха».

Теперь можно было приступить и к строительству мореходных броненосцев, однако этому мешала не утихавшая борьба сторонников и противников круглых кораблей — «поповок». Симпатии генерал-адмирала к первым обрекали вторых на поражение, но их сопротивление заставило руководство ведомством предварительно испытать предложенную адмиралом А.А. Поповым новую конструкцию корпуса на заказанной в Англии императорской яхте «Ливадия». Уникальный заказ оказался весьма дорогостоящим, и образовавшийся перерасход с согласия Государственного Совета возместили из кредита, предназначавшегося на строительство фрегатов[157].

В результате Морскому министерству не хватило средств на текущие кораблестроительные и ремонтные работы, поэтому пришлось внести дополнительные ассигнования в смету 1881 года. Когда же А.А. Пещуров передал ее государственному секретарю, а тот — контролирующим ведомствам, то они в очередной раз потребовали представить «соображения о наилучшем типе для будущих наших боевых судов, с возможно точным указанием стоимости их и предстоящих Государственному казначейству в ближайшем будущем издержек на судостроение»[158].

Клипер «Вестник» — один из последних кораблей, построенных в рамках программы 1871 года

Полуброненосный фрегат «Дмитрий Донской»

Вдобавок Министерство финансов настаивало на таком распределении работ, чтобы они не вызвали увеличения ежегодных кредитов на эти цели.

Его позиция, несомненно, объясняется кадровыми переменами, произошедшими осенью 1880 года под влиянием М.Т. Лорис-Меликова. Будучи главой Верховной распорядительной комиссии, а затем министром внутренних дел, он старался провести на министерские посты своих ставленников, представителей либеральной бюрократии. Сперва генерал способствовал увольнению в отставку непопулярного министра народного просвещения, графа Д.А. Толстого, затем министра финансов С.А. Грейга, на смену которому в октябре пришел председатель Департамента экономии Государственного Совета А.А. Абаза. Незадолго перед тем товарищем министра финансов назначили бывшего ректора Киевского университета, профессора-экономиста Н.Х. Бунге, разработавшего по поручению Александра II программу дальнейшей экономической политики, направленную на преодоление бюджетного дефицита. Среди предложенных им мер, разумеется, фигурировало и сокращение расходов по всем ведомствам[159]. В связи с этим вполне уместным становилось требование строгого их планирования.

Министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов

Министр финансов Н.Х. Бунге

Однако Морское министерство пыталось уклониться от составления долгосрочных планов, указывая, в частности, на то, что «при современном положении кораблестроения во всех государствах, определение на большое число лет вперед числа и рода судов к постройке, а тем более подробное исчисление необходимых на то сумм, не будет иметь практического значения»[160].

Такое утверждение было близко к истине. На протяжении 1870-х годов на вооружение российских боевых кораблей поступили нарезные орудия увеличенного калибра и с большим удлинением ствола, самодвижущиеся мины (торпеды) и мины заграждения, на них стали устанавливать электрическое освещение, гидравлические приводы, паровые машины двойного, а затем и тройного расширения, водотрубные котлы (испытывались на «Вице-адмирале Попове» и «Петре Великом»), всевозможные вспомогательные механизмы и другие новинки техники. Непрерывное усиление артиллерии заставляло инженеров периодически утолщать броню и менять ее расположение, минная угроза вызвала появление систем конструктивной подводной защиты и потребовала увеличения скорости хода, а значит и мощности машин.

Нередко даже английские, французские, итальянские корабли устаревали прежде, чем успевали войти в строй, и нуждались в срочных переделках. В России же, с ее слаборазвитой промышленностью, все проблемы усугублялись. Возник заколдованный круг: удешевление судов было возможно при серийном, во всяком случае постоянном производстве, но ни у частных лиц, ни у правительства не было средств для сколько-нибудь значительных заказов отечественным предприятиям; не было и желания делать такие заказы, ввиду быстрого технического прогресса, а также качественного превосходства и дешевизны иностранной продукции. Финансовое и контрольное ведомства в описываемый период не заботились о субсидировании отечественного машиностроения, уделяя внимание преимущественно достижению бюджетного равновесия.

На заседании 18 декабря 1880 года Департамент государственной экономии постановил, что он, «согласно мнению Государственного контроля, признает и с своей стороны совершенно необходимым, в интересах как развития наших боевых сил на море, так и ограждения Государственного казначейства от излишних расходов, Морскому министерству в течение предстоящего 1881 г. представить на усмотрение Государственного Совета общий план предполагаемых сим министерством кораблестроительных работ, а также соображения о наилучшем типе для будущих наших боевых судов»[161].

Исполняя это постановление, в Главном Адмиралтействе приступили к разработке перспективной судостроительной программы, фатально обреченной на неоднократные изменения.

Хранящиеся в Российском государственном архиве военно-морского флота (РГАВМФ) документы не позволяют точно определить момент начала работы над нею. Не вызывает сомнений лишь то, что программа разрабатывалась по указаниям великого князя Константина Николаевича, но под контролем А.А. Пещурова, который после отъезда генерал-адмирала 7 января 1881 года на лечение за границу получил известную самостоятельность. Управляющий министерством, в начале 1860-х годов командовавший клипером «Гайдамак», а затем прикомандированный к кораблестроительному департаменту и в 1866 году ездивший в Англию для ознакомления с броненосным судостроением, был достаточно компетентным моряком. Однако продолжительное управление канцелярией выработало у него стремление абстрагироваться от некоторых экономических и внешнеполитических реалий, что отразилось в его записке, датированной 26 апреля и представленной Константину Николаевичу на следующий же день.

Сославшись на завет императора Николая I — поднять Россию на уровень первоклассной морской державы, превосходящей союз второстепенных государств, А.А. Пещуров писал: «Понимая указание это в том смысле, что мы должны быть на море сильнее союза наших ближайших соседей, задачей Морского министерства, к которой оно постоянно стремилось и стремится, должно быть создание такого флота, который равнялся бы соединенным флотам Германии, Швеции и Дании в Балтийском море, турецкому в Черном, а на Дальнем Востоке возникающим флотам Китая и Японии»[162].

Не касаясь вопроса о достижимости подобной цели, заметим, что записка учитывала в составе морских сил трех балтийских государств, включая и корабли, предусматривавшиеся действовавшими судостроительными программами, 23 броненосца со 183 орудиями крупного калибра и 25 крейсеров с 250 орудиями. Турция после войны 1877–1878 годов все еще обладала флотом из 14 мореходных броненосцев со 130 орудиями. Китай же с Японией вместе взятые имели три броненосных корабля, четыре крейсера и восемь канонерских лодок, вооруженных крупнокалиберными пушками. Но положение легко могло измениться за счет утверждения новых программ, с усовершенствованными проектами, или модернизации старых кораблей. Более того, в Европе уже строились недавно заказанные цинским правительством броненосцы, крейсера и миноносцы. Поэтому нельзя не признать, что управляющий министерством ориентировался в своих расчетах на весьма приблизительные цифры.

«Баден» — один из первых германских броненосцев, построенный в 1876–1883 годах

Японский броненосец «Фузо»

Планируя строительство и содержание флота, равного флотам нескольких крупных держав, включая Германию, и в 1880-е годы поставлявшую России оружие и технику, А.А. Пещуров, пожалуй, стремился лишь обосновать наибольший размер ассигнований. Надо думать, что он понимал эфемерность надежд на точное исполнение составленного плана. Возможно, адмирал сознательно игнорировал те противоречия, даже вражду, которые разделяли Германию и Данию, Японию и Китай и позволяли ожидать нейтралитета одних при войне с другими, а значит и ограничиваться на соответствующих морских театрах меньшими силами. Впрочем, для Тихого океана планом и предназначались только транспорты, посыльные суда, канонерские лодки и миноносцы: обосновывалось это скудостью государственного бюджета, малонаселенностью Приморской области и отсутствием «в ней всяких промышленных средств, необходимых для самостоятельного существования там какой бы то ни было морской боевой силы». Далее утверждалось, что «необходимые для военных в том крае действий морские силы могут быть отделяемы, в виде временных эскадр, от Балтийского флота, так как трудно предположить, чтобы нам возможно было вести активную морскую войну одновременно с нашими соседями на Балтийском море и с Япониею и Китаем»[163].

Несомненно, у А.А. Пещурова не было достаточных оснований даже для столь уклончивого утверждения, ведь не далее как в 1878 году само Морское министерство готовилось к нападению англичан на Владивосток. Признавалось им и влияние последних на китайцев. К тому же в Главном Адмиралтействе не располагали сведениями, позволявшими судить о характере широкомасштабных боевых действий на Тихом океане. Неоднозначный опыт экспедиций капитана 1 ранга И.Ф. Лихачева в 1860 и вице-адмирала С.С. Лесовского в 1880 году скорее указывал на многочисленные трудности, которые могли возникнуть при войне с одним только Китаем, особенно если учесть, что подобная война и возможное усиление позиций России на Дальнем Востоке затрагивали интересы Англии, способной, по меньшей мере, оказать давление на Японию, чтобы ужесточить условия ее нейтралитета. Однако условием продолжительной и успешной борьбы с Китаем была опора на хорошо оборудованные базы в близлежащих водах, отсутствие которых, по представлениям адмирала С.С. Лесовского, возмещалось как раз использованием японских портов и содействием иностранных торговых фирм. Не говоря о гадательности таких расчетов, они не учитывали возможности разрыва с самой Японией.

Контр-адмирал А.А. Пещуров

Нельзя сказать, что А.А. Пещуров не придавал значения обстоятельствам базирования. В другом месте своей записки, касаясь планов крейсерской войны с Францией, Англией и Германией, он заметил, что «содержание в океане большого числа крейсеров, при отсутствии у нас обеспеченных убежищ, или пунктов для пополнения запасов и необходимых исправлений, представит огромные затруднения», однако и в этом случае, видимо, учитывая мнение генерал-адмирала, признал такую войну возможной и даже указал на 12 районов океана, в каждый из которых с ее началом следовало отправить по два-три крейсера[164].

По расчетам управляющего министерством, России нужен был флот, доведенный до следующего состава:

на Балтике: 12 броненосцев 1-го класса типа «Петр Великий» и 14 броненосцев 2-го класса, в число которых попали броненосные башенные фрегаты, батареи и броненосные лодки «Чародейка» и «Русалка». Береговая оборона возлагалась на 11 мониторов, 20 канонерских лодок типа «Ерш» и 100 миноносцев. Снабжение возлагалось на шесть транспортов;

на Черном море: восемь броненосцев 1-го класса, два броненосца 2-го класса, под которыми понимались «поповки», шесть посыльных судов и 20 миноносцев типа «Батум»;

для крейсерской службы: пять фрегатов типа «Минин», 10 быстроходных крейсеров типа английского «Айрис» и 15 клиперов;

для Сибирской флотилии: четыре канонерские лодки, одно посыльное судно, 10 миноносцев и два транспорта;

в Каспийском и Белом морях при знавались необходимыми лишь небольшие суда для гидрографических работ, буксиры, портовые баркасы и несколько пароходов[165].

«Батум» — первый мореходный миноносец российского флота, ставший образцом при проектировании первых миноносцев программы А.А. Пещурова

Вице-адмирал Г.И. Бутаков

Очевидно, что разработанный А.А. Пещуровым штат закреплял первенствующую роль за Балтийским флотом, на который возлагалась как оборона собственного побережья, так и вскользь упомянутые действия в Средиземном море, и крейсерские операции в океанах. Черноморскому флоту, судя по всему, ставилась расплывчатая задача борьбы с турецким флотом. Определенных указаний на подготовку Босфорской десантной операции в записке нет, равно как и озабоченности ростом военно-морских сил тихоокеанских соседей России. Сравнение записок А.А. Пещурова и С.С. Лесовского позволяет предположить, что нового управляющего проблемы Дальнего Востока интересовали меньше, нежели прежнего.

Ввиду грозящей внезапным началом войны неопределенности политического положения в Европе, под которой он, видимо, понимал напряженность франко-германских отношений и перманентную нестабильность на Балканах, А.А. Пещуров предложил строить корпуса кораблей на отечественных верфях, но часть механизмов и материалов, по причине высокого их качества и сравнительной дешевизны, считал целесообразным закупить за границей, где думал заказать и образцы новых миноносцев. Учитывая же наличие у судостроительных предприятий России на Балтике и в Черном море всего семи стапелей для крупных судов, продолжительность и стоимость работ на которых министерству была известна, управляющий установил двадцатилетний срок выполнения кораблестроительной программы. Всего, включая мелкие суда для Каспия и Белого моря, предстояло построить 95 кораблей общей стоимостью свыше 215 млн руб. При нормальном годовом бюджете около 29,5 млн руб. Морское министерство могло выделить на эти цели в 1882–1902 годах до 102 млн руб. и нуждалось в сверхсметном ассигновании еще 114 млн руб[166].

Записка А.А. Пещурова стала по сути дела сводом идей, высказанных в разное время А.А. Поповым, И.А. Шестаковым, Н.М. Чихачевым, С.С. Лесовским, Г.И. Бутаковым, Н.В. Копытовым и другими адмиралами и офицерами. Видимо, ее можно считать выражением сформировавшегося к началу 80-х годов XIX века коллективного мнения большей части командного состава флота по некоторым вопросам стратегии и судостроения. Впрочем, полного единодушия среди этого большинства, конечно, не было.

Опыт Гражданской войны в США 1861–1865 годов и Русско-турецкой войны 1877–1878 годов показал перспективность минного оружия, энтузиасты которого поторопились объявить о скором конце господства броненосцев на морях. В печати появились статьи с призывами отказаться от их строительства в пользу миноносцев и крейсеров. Видимо, сомнения в целесообразности расходов на броненосцы испытывала и флотская верхушка: еще в декабре 1879 года А.А. Пещурову и С.С. Лесовскому пришлось доказывать беспочвенность таких сомнений великому князю Алексею Александровичу[167].

А в марте — начале апреля 1881 года, когда работа над судостроительной программой близилась к окончанию, по приказанию А.А. Пещурова адмиралам и офицерам были разосланы специально отпечатанные брошюры: «Вопрос о постройке новых броненосцев в Италии», написанную адмиралом И.А. Шестаковым, а также «О значении броненосных судов для германского флота» и «О северном германском союзном флоте», вышедшие без подписи, но принадлежавшие, скорее всего, перу Н.А. Неваховича[168]. Последние брошюры должны были не только обосновать значение броненосцев, но и обратить внимание моряков на быстрое усиление германского флота. Вслед за ними по тем же адресам отправились литографированные копии записки А.А. Пещурова от 26 апреля.

Не все еще адмиралы успели получить их, как в Петербурге произошли события, предвещавшие близость кадровых перемен в Морском министерстве. Начались они вскоре после убийства 1 марта 1881 года народовольцами императора Александра II. Для моряков не было секретом, что взошедший на престол под именем Александра III наследник цесаревич весьма критически относился к сложившимся «под шпицем» порядкам. Разумеется, этим не замедлили воспользоваться заинтересованные в переменах лица. Едва 2 марта высшие военные и гражданские чины империи принесли в Зимнем Дворце присягу на верность государю, как 3 и 4 марта главный командир Санкт-Петербургского порта, вице-адмирал Г.И. Бутаков препроводил в канцелярию министерства доклады руководимой капитаном 1 ранга Н.В. Копытовым конторы над портом, от 12 и 25 февраля, с обоснованием необходимости снижения цен на корпус фрегата типа «Минин» и паровые машины, строившиеся на Балтийском заводе[169].

Завод, одно время принадлежавший английскому акционерному обществу, в 1876 году преобразованному в русское, контрольный пакет акций которого выкупило Морское министерство, пользовался значительной свободой и покровительством великого князя Константина Николаевича. Его директор, М.И. Кази, сумел сохранить не только многих инженеров-англичан, но и налаженные связи с британскими поставщиками, у которых, по сути дела в нарушение законов об употреблении в судостроении исключительно отечественных материалов, закупал сравнительно дешевые железо, сталь и готовые механизмы. Балтийский завод постоянно получал заказы, и хотя качество, как и сроки исполнения оставляли желать лучшего, к началу 1880-х годов оказался единственным предприятием министерства, способным строить наряду с корпусами кораблей машины большой мощности. В его оборудование, судя по всему, через посредство князя Э.А. Ухтомского было вложено до четверти миллиона рублей из личных средств генерал-адмирала[170].

Данное обстоятельство и непрерывная практика позволили настолько наладить производство, что конкуренция с заводом стала весьма трудной не только для казенных, но и для частных российских предприятий.

Однако привилегированное положение Балтийского завода, который в Морском министерстве называли «великокняжеским», намекая на участие в прибылях Константина Николаевича, устраивало не всех моряков. Правда, открыто выступить против такой льготы долго не решались. Это стало возможным лишь с воцарением Александра III. Новый монарх откровенно недолюбливал своего дядю за разорительные эксперименты в судостроении, псевдолиберализм, скверный характер и безнравственность (открытое сожительство с А.В. Кузнецовой). 17 марта государственный секретарь Е.А. Перетц отметил в дневнике, что император сказал о Константине Николаевиче своему брату, великому князю Владимиру Александровичу: «Я не могу его видеть; пусть уедет он, куда хочет»[171].

М.И. Кази, управляющий Балтийским заводом в 1877–1893 годах

Г.И. Бутаков, разделявший чувства царя к генерал-адмиралу и его окружению, включая М.И. Кази, игнорировал едва ли не прямые приказания А.А. Пещурова заключить контракт с Балтийским заводом, что раздражало великого князя к удовольствию недоброжелателей последнего, среди которых были такие влиятельные фигуры, как К.П. Победоносцев и Н.М. Баранов. Наконец, 11 мая 1881 года, по окончании сессии Государственного Совета, Константин Николаевич отправился в свое крымское имение Орианду. А утром 19 мая А.А. Пещуров получил высочайшее повеление безотлагательно представить проект указа о временном замещении должности генерал-адмирала великим князем Алексеем Александровичем, принявшим это назначение без энтузиазма[172].

На следующий день Александр III в Гатчине подписал подготовленный указ, затем 23 мая вызвал к себе близкого Константину Николаевичу А.В. Головнина и приказал ему передать великому князю, чтобы он просил об отставке с постов генерал-адмирала и председателя Государственного Совета[173].

В понедельник, 25 мая, во время очередного доклада управляющего министерством, Александр III, по словам А.А. Пещурова заметил, что прежние планы создания морских сил, превосходящих соединенные флоты соседей России, неосуществимы, так как «Германия не допустит нас не только превзойти ее морские силы, но даже сравняться с ними, не говоря уже о других балтийских наших соседях, и что нам остается некоторая свобода действия лишь на Черном море, где нам и следует сосредоточить свою морскую деятельность»[174].

Передав разговор с императором великому князю Алексею Александровичу в записке от 3 июня 1881 года, управляющий министерством высказал и свое убеждение в том, что западные державы никогда не позволят, чтобы Россия впредь воевала с Турцией один на один, тогда как подобная война с Германией вполне вероятна. Он писал, что существующий Балтийский флот в состоянии обезопасить Кронштадт и столицу от нападения с моря, но нужно усилить его настолько, чтобы предотвратить высадку неприятельского десанта на российской территории.

Кроме того, ему представлялось необходимым обеспечить флоту способность проводить активные операции против германских и шведских портов и даже «сразиться с германским флотом по крайней мере при равных шансах на успех. Если мы достигнем этого условия, то этим самым достигнем возможности действовать с моря наступательно против Германии, Кроме этих трех целей Балтийский флот, как флот имеющий свободный выход на просторы океана, должен выделять из себя и те отряды, которые при различных политических случайностях представляется необходимым посылать нам в Средиземное море или Восточный океан»[175].

Заметив, что сильный флот на Черном море нужен России только для завоевания Константинополя и проливов, которое неизбежно вызовет вмешательство других держав, адмирал, решительно расходясь со мнением императора, отдавал предпочтение развитию морских сил на Балтике. Вместе с тем, сообщив великому князю о повелении Александра III тщательно обсудить его мысли, А.А. Пещуров указал на необходимость испросить высочайшее разрешение на созыв совещания с участием военного министра и министра иностранных дел. Непонятно, почему он не включил в число участников министра финансов, позиция которого, учитывая известные проблемы с бюджетом, имела существенное значение и могла повлиять на итоги будущего совещания. В подготовленной тогда же программе управляющий предложил рассмотреть вопросы о том, какие действия флота имеет в виду военное ведомство при столкновениях с Германией и Турцией. Причем, не касаясь высадки на берега Босфора, А.А. Пещуров интересовался, планируют ли армейцы «какие-либо десантные операции к германским берегам». От дипломатов требовался перечень тех пунктов Тихого океана, где следовало держать станционеров[176].

Тем временем, в канцелярию Морского министерства стали поступать первые отзывы адмиралов на составленный Пещуровым проект усиления флота. Всего в делах РГАВМФ сохранилось 19 записок по этому предмету. Авторы 13 из них в основном согласились с проектом управляющего и внесли в него более-менее существенные, но не принципиальные коррективы. В записках же адмирала Г.И. Бутакова, вице-адмиралов П.А. Перелешина, И.А. Шестакова, Н.М. Чихачева, контр-адмиралов В.П. Шмидта и Н.Н. Андреева содержались самостоятельные рассуждения о путях дальнейшего развития российских военно-морских сил. Наиболее разработанными оказались проекты Н.М. Чихачева и И.А. Шестакова, имевшие как общие черты, так и заметные различия.

Сходство было в том, что оба адмирала отмечали, с одной стороны, изменение политической ситуации в Европе, подразумевая, видимо, образование Германской империи, а с другой — промышленный и технический прогресс, не позволявший более придерживаться принципов императора Николая I. И Н.М. Чихачев, и И.А. Шестаков считали соревнование с Германией в судостроении бесперспективным и предлагали, при разрыве, бороться с нею крейсерскими операциями, дополняемыми береговой обороной на Балтике. Оба подчеркивали важность усиления Черноморского флота. Оба указывали, что лучше закупать дешевые материалы и готовые корабли за границей, чем переплачивать отечественным заводам за изделия низкого качества, поставляемые не в срок.

Разными были подходы к организации морских сил и их задачам. И.А. Шестаков обратился к своей старой идее и предложил сформировать из кораблей Балтийского флота три отряда для Тихого океана, каждый в составе четырех броненосцев 2-ro класса, четырех крейсеров 1-го класса и шести — 2-го, с тем, чтобы один отряд постоянно находился на Дальнем Востоке, другой — на пути туда, а третий — на ремонте в Кронштадте. Еще три отряда, каждый из двух броненосцев 2-го класса, двух крейсеров 1-го и двух — 2-го класса, предназначались для Средиземного моря. Те из отрядов, которые оставались в Кронштадте, вместе с шестью новыми таранами и существующими броненосными батареями, мониторами, канонерскими лодками и миноносцами, должны были обеспечить оборону балтийского побережья, а остальные — вести крейсерскую войну.

На Черном море адмирал считал нужным «иметь все в готовности для действия в удобный час», так как «исторические, экономические и естественные условия направляют в ту сторону наше развитие». Судя по всему, под «удобным часом» он понимал возможность войны с Турцией в момент «разъединения» Европы, то есть политического кризиса или вооруженного столкновения, подчеркивая необходимость в этом случае «кончать дело скорее», что, с его точки зрения, обеспечивалось наличием девяти, «для полноты тактических единиц», сильных броненосцев[177].

Однако особое внимание И.А. Шестаков обращал на Дальний Восток. «По мнению моему, там всего удобнее развиваться избытку наших народных сил», — писал он. «Там же, в соседстве нашем, возникает государство, обещающее стать восточною Англиею, и мы не должны допустить Японию к подобному значению. Нам указана между нею и Китаем (непосредственным соседом нашим на две с лишком тысячи верст) завидная роль посредника, которому всегда будет возможно употребить посредничество в свою пользу. На Тихом же океане, или оттуда (в особенности после прорытия Панамского перешейка, за истинную нейтральность которого ручается политический догмат Штатов), мы можем нанести существенный вред нашим европейским противникам, не исключая ближайших соседей (Германии. — Авт.), явно заботящихся о приобретении колоний. Но мечтать быть грозным без собственной базы действий — утопия. Нужно развить наши военные средства в Уссурийском крае, и постоянно содержать там силы, достаточные даже для нападения на колонии противников, не только на торговлю их. Только этим способом мы отвлечем их от наших внутренних морей, запертых трактатами и могуществом природы»[178].

Надо сказать, что интерес адмирала к Дальнему Востоку вполне соответствовал духу времени. Он был характерен для политиков и предпринимателей последней четверти XIX века и во многом определялся, с одной стороны, теми качественными изменениями в международной торговле, которые произошли после открытия в 1869 году Суэцкого канала, значительно сократившего путь на Восток, а также с началом массового применения в 1870-х годах более экономичных судовых паровых машин двойного расширения. Возросшая рентабельность морских перевозок сделала дальневосточные рынки более привлекательными для европейской промышленности, особенно после кризиса 1873 года. К тому же рынки эти шире открылись европейским товарам после окончания Опиумных войн с Китаем и революции Мэйдзи в Японии. В тот же период завершалось освоение Соединенными Штатами своих западных территорий и началось их продвижение в сторону Азиатского материка покупкой у России в 1867 году Аляски и подписанием в 1875–1878 годах договоров с вождями островов Самоа и Гавайских. Европейские и американские изделия направлялись в порты Китая и Японии, нарастал и обратный поток китайских и японских товаров в Америку и Европу, стимулировавший интерес к тихоокеанским странам.

Что касается России, то она ближе узнала Дальний Восток благодаря начавшимся в конце 1850-х годов походам туда учебных отрядов Балтийского флота. Постепенно в российских городах и деревнях стали появляться всевозможные безделушки, преимущественно японского изготовления, привозимые офицерами и матросами. По их же рассказам с заморскими странами знакомились и обывательские массы. В апреле 1876 года было открыто так называемое «русское адмиралтейство» в деревне Иноса близ Нагасаки, а с 1880 года установились регулярные рейсы пароходов Добровольного флота из Одессы во Владивосток, с заходом в Шанхай и Нагасаки. Но российские коммерческие предприятия на Дальнем Востоке развивались крайне медленно. Освоение этого региона требовало огромных капиталовложений, длительного времени, а главное — труда и инициативы, сопоставимых с европейским и американским натиском, что не учитывалось в теоретических построениях таких энтузиастов, как И.А. Шестаков.

Адмирал Н.М. Чихачев, в отличие от И.А. Шестакова несколько лет прослуживший на Дальнем Востоке и получивший о нем более отчетливое представление, вовсе не стал затрагивать эту тему. В своем отзыве на записку А.А. Пещурова основное внимание он уделил возможной войне с Германией, относившейся, по его мнению, к числу первоклассных морских держав, против которых следовало «в Балтике вести войну оборонительную и, напротив того, в океанах вести войну наступательную. Для оборонительной войны требуется укрепить те из наших портов, которым правительство придает значение. В этих укрепленных портах иметь от Морского министерства для содействия их обороне такие средства, которые потребует Военное министерство, для выполнения тех задач, которые оно возложит на флот»[179].

На случай войны с державами второстепенными, он считал необходимым создать эскадру из девяти сильных броненосцев, разделенных на два типа: четыре «глубокосидящих» и пять «мелкосидящих», более приспособленных к условиям Балтийского моря. Такая эскадра превзошла бы соединенные силы датского и шведского броненосных флотов, что позволило бы ей при разрыве блокировать порты этих стран. А в случае столкновения с первоклассной морской державой она могла «быть сосредоточена в укрепленном порте на Балтийском море. Если эскадра эта и не удержит от блокады наших портов, то во всяком случае весьма затруднит неприятельскую блокаду портов Финского залива, а также и всякие серьезные попытки против Кронштадта или Свеаборга, так как неприятелю для своего обеспечения и снабжения своего флота пришлось бы отделить сильную эскадру для блокады нашей эскадры из 9 броненосцев, а потому значительная часть его флота была бы отвлечена от главных целей и этим самым ослабив (так! — Авт.) себя»[180].

Анализируя положение на юге России, Н.М. Чихачев заметил: «Неприведение в исполнение Сан-Стефанского договора и не свободный для нас Босфор дают чувствовать, что наша дипломатическая и военная задачи на Востоке еще не разрешились, а потому на Черном море более, чем где-либо мы нуждаемся в сильном флоте и, главным образом, в скорой его постройке»[181].

Он предлагал создать флот, состоящий из восьми броненосцев, разделенных, подобно балтийским, на два типа, отличающихся осадкой, и способных «прорваться в укрепленных узкостях», то есть в Босфоре. Учел адмирал и необходимость строительства в Севастополе сухого дока для ремонта боевых кораблей.

Очень подробно Н.М. Чихачев разработал вопрос о крейсерской войне. Он считал, что такая война, «направленная на нанесение расстройства торговле, положим, хоть против Англии, косвенно отзовется весьма сильно на все морские государства, а потому весьма понятно, что мы не можем ожидать сочувствия ни в одной из морских держав, а напротив того, должны ждать не только строгого нейтралитета, но даже косвенного противодействия. При таких обстоятельствах содержание крейсеров во время войны будет весьма затруднительно, и тем затруднительнее, чем крейсеры будут мельче, малосильнее и не внушающие к себе уважения как к силе. Устройство же различных складов или rendes-vous в отдаленных пунктах океанов, для снабжения крейсеров, легко могут быть открыты неприятелем, и во всяком случае отвлекут наших крейсеров на большую часть времени от их прямого назначения, а потому при таких обстоятельствах идеалом крейсеров должна быть полная независимость от портов, чтобы они могли вмещатьщать в себе военные и другие припасы, а равно провизию по крайней мере на годовое плавание, а топлива minimum на 10 000 миль»[182].

Образец такого крейсера адмирал видел в итальянском броненосце «Италия», способном совершать дальние походы и действовать вблизи коммерческих портов не опасаясь встречи со сторожевыми судами. Насчитывая «всего шесть мест в океанах, где может быть принесен крейсерами чувствительный ущерб неприятельской морской торговле, а именно: в Атлантическом океане на параллели 50° 30? N шир[оты] — 8° S шир[оты], Индийский океан, Австралия и Китайское море», К.М. Чихачев полагал нужным иметь шесть крейсеров типа «Италия» в дополнение к пяти кораблям типа «Минин», «Князю Пожарскому», пяти клиперам и одному крейсеру типа «Ярославль», заказанному Добровольным флотом, чтобы держать по три корабля в каждом районе»[183].

Броненосец «Италия», имевший мощное вооружение, большую скорость хода — 18 уз, но не имевший поясной брони; ориентируясь на этот корабль Н.М. Чихачев предлагал построить шесть крейсеров для действий на океанских коммуникациях

Крейсер «Память Меркурия» (бывший «Ярославль»)

Число построенных малых миноносок казалось ему чрезмерным, и он предлагал оставить для Кронштадта шесть, для таких балтийских портов, как Либава, Виндава, Свеаборг, Выборг, Рига и Ревель по два, а для Черного моря и Владивостока по 10 штук.

В заключение Н.М. Чихачев отметил, что «без фундаментальной переорганизации русского флота все стремления Морского министерства будут тщетными и проекты, а равно и расчеты, выведенные на 20 лет, при существующей организации флота и его управлений будут невыполнимыми. Не флоты иностранных держав главным образом страшны для нас, но они пока непобедимы для нас организациею своих флотов, умением дешево строить, дешево их ремонтировать, дешево содержать свои флоты, ограничиваясь умеренным личным составом и имея в запасе прекрасно организованный резерв как судов, так и экипажей. Все, что им стоит рубль, нам обходится три»[184].

Очередной призыв к реформированию флота Н.М. Чихачев сопроводил подробными финансовыми выкладками, свидетельствовавшими, что стоимость кораблей, запланированных А.А. Пещуровым к постройке, с учетом закупки материалов и механизмов за рубежом, завышена управляющим на 28 %. Ссылаясь на свою брошюру «Относительная производительность морских бюджетов в Европе», распространение которой было запрещено министерством, адмирал доказывал, что за те же деньги Англия, Франция, Германия строят судов гораздо больше и гораздо быстрее, а стало быть проект А.А. Пещурова «не достигает цели»[185].

В целом записки адмиралов продемонстрировали довольно широкий спектр мнений по отдельным вопросам. Так, Н.М. Чихачев, И.А. Шестаков, П.А. Перелешин, вице-адмирал И.Г. Руднев, главный командир Черноморского флота и портов адмирал М.П. Манганари указывали на необходимость скорейшего усиления Черноморского флота, в то время как главный командир Петербургского порта адмирал Г.И. Бутаков и Н.Н. Андреев поддержали А.А. Пещурова в намерении предпочесть ему Балтийский флот. Н.М. Чихачев, И.A. Шестаков, П.А. Перелешин, В.П. Шмидт, председатель кораблестроительного отделения МТК вице-адмирал А.А. Попов и контр-адмирал О.П. Пузино выступали за крейсерскую войну, а вице-адмирал Ф.Я. Брюммер и Н.Н. Андреев отрицали ее эффективность. Г.И. Бутаков и О.П. Пузино соглашались с необходимостью провести предложенную Н.М. Чихачевым реформу, в целесообразности которой сомневался Ф.Я. Брюммер (прибавим, вместе с ненавидевшим Н.М. Чихачева великим князем Константином Николаевичем, определенное влияние коего на руководящий состав флота и после удаления от дел нельзя сбрасывать со счетов, и С.С. Лесовским). Вице-адмиралы В.А. Стеценко, А.А. Попов, Н.М. Чихачев предлагали укрепить один из незамерзающих балтийских портов, вместе с тем А.А. Попов и И.А. Шестаков настаивали на укреплении Владивостока.