Глава 4 Реформы в Морском ведомстве

Глава 4

Реформы в Морском ведомстве

Выше отмечалось, что адмирал И.А. Шестаков оказался в кресле управляющего министерством благодаря репутации оппозиционера, приобретенной при Константине Николаевиче, и связанным с нею надеждам Александра III на его готовность реформировать ведомство. Немалую роль сыграло и желание Алексея Александровича переложить на плечи своего ближайшего помощника большую часть забот, связанных с руководством и тяготивших генерал-адмирала. Ни царь, ни великий князь не ошиблись в своих ожиданиях. Широко образованный, честолюбивый и волевой, прошедший все ступени морской службы И.А. Шестаков, несмотря на свои 62 года и начинавшиеся болезни, сохранил еще достаточно энергии, чтобы совершить существенную реорганизацию центрального аппарата, портовых управлений и всего строя службы.

Его отношение к прежним порядкам видно из дневниковых записей 1882–1884 годов, в которых адмирал выражал чувства, возникавшие у него, например, после смотра единственного мореходного броненосца «Петр Великий». «Никто ни за чем не наблюдает. Механизмы не являют должной силы, пушки действуют только на показ…», или после посещения Кронштадтского порта: «…разрушение гавани и весьма медленная (распределенная на 8 лет) починка ее. Взглянул на суда, готовящиеся к кампании и остающиеся в запасе. Не утешительно»[312].

Конечно, находил он и достижения, в частности, прогресс минного и артиллерийского офицерских классов, специальных школ для нижних чинов, но чувствуется, что обстановка в портах и учреждениях производила на И.А. Шестакова неблагоприятное впечатление.

Адмирал видел корень зла в нерациональной организации. По его словам: «У нас самые способные, увлекаясь выгодами содержания и удобствами береговой жизни, силятся попасть в администрацию, крепко держатся за свою несменяемость и в конце концов совершенно отвыкают от жестких условий жизни на море, теряют навык мгновенной находчивости и командования. Флот иссушается, и администрация переполняется залежавшимися способностями»[313]. Он был уверен, что положение не изменится «если останется Наказ 1867 года, очевидно составленный людьми, никогда флот не знавшими и с целью, чтобы знающие никогда не пытались управлять им»[314].

Капитан 2 ранга А.Г. фон Витте, основательно изучивший устройство морской администрации, привел в своей, посмертно опубликованной в 1907 году работе объяснительную записку И.А.Шестакова к направленному в Государственный Совет «Положению об управлении Морским ведомством». В ней указывается, что Положение 1867 года было введено после сокращения в 1866 году министерского бюджета с 24 до 16,5 млн руб., причем в связи с этим сокращением предусматривалась возможность перемещения кредитов из одного параграфа сметы в другой, минуя Государственный Совет, всеподданнейшими докладами, а также замены одних работ другими, в пределах тех же ассигнований.

Прежнее подразделение расходов на главные и второстепенные, при котором основное внимание уделялось кораблестроению и плаванию судов, уступило место понятиям об обязательных и необязательных расходах. Под первыми понималось преимущественно содержание администрации, береговых учреждении, денежное и вещевое довольствие всех чинов, а на судостроение и плавание употреблялись лишь остатки средств[315].

Ради экономии штатные должности чиновников центрального и портовых управлений понижались с IX до Х класса, от них перестали требовать высшего образования, для временного же усиления штатов разрешили начальникам учреждений ходатайствовать о прикомандировании строевых офицеров, которым помимо окладов выплачивалось добавочное жалование. К началу 1880-х годов такая практика получила довольно широкое распространение. Так, если в списках английского флота числилось 1658 строевых офицеров, французского 1347, то в российском флоте их было 2335, причем только 1856 распределялись по экипажам, а остальные являлись прикомандированными[316].

Немало неудобств вызывало отсутствие центрального хозяйственного учреждения, а также совмещение в портовых управлениях технических и хозяйственных функций, на что обращали внимание управляющего министерством руководители различных ведомственных подразделений[317].

Кроме того, представлялось целесообразным свести воедино все отделения МТК, учредив по каждой специальности должности особых инспекторов. Такие соображения и высказал И.А. Шестаков, открывая 24 апреля 1882 года первое заседание созданной для пересмотра Положения 1867 года, Наказа 1869 года и штатов флота комиссии под председательством сенатора, вице-адмирала А.П. Жандра, из вице-адмиралов С.П. Шварца и Н.Н. Андреева, контр-адмиралов К.П. Пилкина, Н.И. Казнакова, барона В.М. Гейкинга, действительных статских советников Н.Н. Мамантова, А.Т. Серебрякова и других лиц.

Разъяснив, что целью комиссии должно быть развитие начал, заложенных в Положение 1860 года, управляющий указал на ограниченность «материальных сил», подразумевая главным образом корабельный состав, и на необходимость «привести в соответствие с ними и проектируемое устройство морского управления», но так, чтобы с последующим ростом флота оно менялось, не требуя принципиальных корректив. Начала же Положения 1860 года, согласно составленной по приказанию Алексея Александровича записке, заключались в сокращении административных учреждений, устранении излишней централизации, упрощении делопроизводства и восстановлении прав местного начальства.

По указанию И.А. Шестакова, пересматривая прежние Положение, Наказ и штаты, комиссия должна была воспользоваться проектами комиссии под председательством С.С. Лесовского, проделавшей такую работу в 1872–1875 годах. Однако, судя по всему, А.П. Жандр предпринял более глубокое преобразование, основанное преимущественно на анализе обязанностей каждого чиновника, а также на мнениях компетентных специалистов[318].

На первом же заседании последовали предопределенные управляющим решения: о передаче заведования личным и корабельным составом флота морскому штабу, призванному заменить Инспекторский департамент, об объединении отделений МТК и о создании «центрального учреждения по кораблестроению и снабжениям» (будущего Главного управления кораблестроения и снабжений — ГУКиС), в работоспособности которого, правда, усомнился заведующий эмеритальной кассой, тайный советник М.А. Пещуров[319].

В дальнейшем, распределив обязанности, члены комиссии составили проекты штатов отдельных учреждений, уточнили их компетенцию, и к концу июня 1882 года подготовили проект Положения об управлении Морским ведомством. Проект 12 июля передали И.А. Шестакову, и по его приказанию размножили и разослали на отзыв начальникам структурных подразделений министерства, главным командирам и командирам портов[320].

Разумеется, встречен он был неоднозначно, особенно пожилыми и в силу этого довольно консервативными моряками. Так, главный командир Кронштадтского порта, адмирал П.В. Козакевич порицал централизаторские тенденции проекта, ссылаясь на противоположный пример начала прошлого царствования, а позднее усомнился в целесообразности создания отдела заготовлений Главного управления кораблестроения и снабжений. И.А. Шестаков отозвался на его записку: «Что за пафос, когда дело идет о рублях и копейках», — тем самым подтверждая значение экономического аспекта реформ[321]. Критический отзыв на проект прислал из Николаева и А.А. Пещуров[322]. Но в упомянутых записках, как и в отзывах других лиц, содержались во множестве и конструктивные замечания, часть которых комиссия учла при редактировании документа.

Разработка Положения и штатов продолжалась до весны 1884 года. 22 февраля А.П. Жандр направил И.А. Шестакову окончательный вариант проектов этих документов, а 15 марта дополнительные расчеты и сводный список, пояснявший их взаимосвязь. Затем они были отпечатаны и 29 марта препровождены для ознакомления членам Адмиралтейств-совета. Через месяц, 26 апреля 1884 года юрисконсульт министерства А.Т. Серебряков доложил управляющему проект представления в Государственный Совет, и тот его одобрил[323].

Одновременно в министерской канцелярии подготовили всеподданнейший доклад от 30 апреля, с обоснованием необходимости предстоящей реформы. Оба документа получили высочайшее утверждение 3 июня 1885 года.

Вводившееся с 1 января 1886 года Положение предусматривало заметные изменения в структуре центрального аппарата. Если до этого момента его основу составляли Адмиралтейств-совет, Главный военно-морской суд, Канцелярия, Инспекторский и гидрографический департаменты, Морской технический комитет, Кодификационное управление, Управление генерал-штаб-доктора, комитет морских учебных заведений, то по их завершении — Адмиралтейств-совет, Главный военно-морской суд, Главный морской штаб, Главные управления — кораблестроения и снабжений, гидрографическое, военно-морское судное, Морские комитеты — технический, строительный, ученый, Канцелярия, Управление главного медицинского инспектора флота[324].

Вице-адмирал П.А. Перелешин

Контр-адмирал М.П. Шварц

Параллельно с пересмотром Положения и штатов шла работа по подготовке закона о морском цензе. Толчок ей дала направленная управляющему министерством в начале 1882 года директором инспекторского департамента, вице-адмиралом П.А. Перелешиным записка о мерах по улучшению военно-морского образования, содержавшая мысль о введении поочередных заграничных плаваний балтийских экипажей[325].

И.А. Шестаков отозвался о ней положительно, и в мае месяце приказал образовать под председательством П.А. Перелешина комиссию, чтобы рассмотреть записку, выдвинув на первый план вопрос о морском цензе как критерии познаний офицеров, определяющем прохождение ими службы.

В состав комиссии вошли контр-адмиралы Л.П. Свешников, М.П. Шварц, М.Н. Кумани, капитаны 1 ранга П.П. Тыртов, Н.А. Невахович, полковники Л.А. Любимов и И.К. Клементьев. Она заседала до февраля 1883 года и пришла к выводу, что продолжительное огульное производство офицеров целыми выпусками привело, как бывало и прежде, к чрезмерному накоплению штаб-офицерских чинов, а значит и нерациональным расходам на их содержание. Комиссия предложила установить штат личного состава флота и производить в чины только на открывающиеся вакансии, с учетом опытности претендентов, приобретаемой плаваниями. Определившийся в соответствии с табелями комплектации судов и иными потребностями ведомства, проект штата предусматривал шесть вице-адмиральских, 22 контр-адмиральских, 300 штаб— и 825 обер-офицерских должностей. Ежегодный выпуск из морского училища был определен в размере 51 человека[326].

Комиссия выработала условия ценза: для производства мичманов в лейтенанты — 1,5 года плавания, лейтенантов в капитаны 2 ранга — 4,5 года. Чтобы получить чин капитана 1 ранга следовало некоторое время, не определявшееся точно, прокомандовать кораблем II ранга, причем назначение командиров ставилось в зависимость от «видов начальства». А чтобы надеть контр-адмиральские эполеты, требовалось совершить не менее двух плаваний командиром корабля I ранга. Комиссия предусмотрела чередование командиров, позволяющее «дать возможно большему числу штаб-офицеров выполнить этот ценз», тогда как при существовавшем порядке самые продолжительные, поучительные и, добавим, хорошо оплачиваемые заграничные кампании доставались лишь «некоторым избранным»[327].

Структурная схема организации центрального аппарата Морского министерства

Вместе с тем, обратив внимание на принятый во Франции закон о повышении в чинах вплоть до капитана 2 ранга отчасти, а далее — исключительно по выбору начальства, комиссия отметила, что «и у нас будет встречаться надобность к производству за отличие в мирное время и такому производству будут подлежать лица, заявившие себя особенно выдающимися по познаниям и способностям, которых начальство признает нужным быстро выдвигать вперед для предоставления им высших назначений»[328].

Чтобы упростить выполнение ценза остальными офицерами, предполагалось зачислить все боевые корабли флота в состав первых шести кронштадтских экипажей и отправлять их в заграничное плавание поочередно.

Устанавливался также предельный возраст: для лейтенантов — 47 лет, капитанов 2 ранга — 54 года, капитанов 1 ранга — 57 лет, строевых контр-адмиралов — 63 года, вице-адмиралов — 65 лет, а на административных должностях соответственно 65 и 68 лет. Полные пенсии, как и прежде, предполагалось выплачивать после 35 лет службы. Излишних обер-офицеров комиссия сочла нужным оставить на службе сверх штата, на случай пополнения флота в военное время. Обо всех принятых решениях П.А. Перелешин доложил управляющему 1 февраля 1883 года.

Спустя полтора месяца, 16 марта, Алексей Александрович приказал обсудить выработанный комиссией проект, после чего, избрав на собраниях флагманов и офицеров по семь лиц, свести мнения и представить результаты к 20 мая. Содержание проекта появилось на страницах газеты «Кронштадтский Вестник» вместе с заметками на данную тему. Наконец, 30 марта в здании штаба главного командира Кронштадтского порта состоялось первое общее собрание, под председательством П.В. Козакевича, на котором зачитали предписание генерал-адмирала. Спустя три недели, 22 апреля, флагманы и офицеры Балтийского флота собрались вторично и голосованием избрали редакционную комиссию, в составе контр-адмирала П.П. Пилкина, капитанов 1 ранга С.С. Валицкого, А.П. Мессера, С.П. Тыртова, В.П. Верховского, П.Н. Назимова, С.А. Конаржевского и капитана 2 ранга П.С. Бурачека. Возглавил ее контр-адмирал Ф.К. Крузенштерн. На заседаниях, начавшихся 26 апреля, комиссия рассмотрела 60 записок и 26 мая представила свои замечания по проекту Инспекторского департамента. На следующий день их обсудило очередное общее собрание, постановление которого П.В. Козакевич препроводил управляющему министерством 31 мая. Несколько ранее, 2 мая, А.А. Пещуров прислал из Николаева непосредственно Алексею Александровичу единогласное мнение собрания флагманов и офицеров Черноморского флота[329].

Скорее всего, при обсуждении проекта на собраниях тон задавали старшие офицеры, большинство из которых не блистало особыми дарованиями и не пользовалось сильной протекцией. Показательно, что редакционная комиссия Ф.К. Крузенштерна, ссылаясь на изречения «некоторых весьма замечательных адмиралов прежнего времени», высказалась против производства в чины за отличие как в мирное, так и в военное время, с чем согласился и И.А. Шестаков[330].

При этом она имела в виду постепенное продвижение по иерархической лестнице, регулируемое общим собранием флагманов и офицеров, за которым сохранялось бы практиковавшееся тогда выдвижение кандидатур на должности командиров и старших офицеров судов первых трех рангов, при соблюдении старшинства и с учетом академического образования (последнее встретило возражения И.А. Шестакова, стремившегося устранить всякие привилегии)[331].

Комиссия признала лишь ценз на производство в контр-адмиралы, зато назначение на должности, по ее мнению, требовало цензового плавания, правда, не избавлявшего от аттестации офицеров их начальством. Значение таких аттестаций, особенно при выборе командиров кораблей, подчеркивалось и во мнении черноморцев, подобно балтийцам, предоставлявших этот выбор общему собранию. Сходных взглядов они придерживались и на производство за отличие, решительно отрицая его в мирное время, расходились же в оценке роли ценза при производстве в чины, не вызывавшей у них принципиальных возражений[332].

Весной 1883 года в канцелярию поступил также ряд отдельных мнений, содержавших, помимо прочих замечаний, и вполне обоснованную озабоченность тем, что частая смена командиров ухудшит их отношение к своим кораблям.

Обильный материал по вопросу о цензе требовал систематизации и анализа, но судя по всему, работа над окончательной редакцией проекта Положения шла в канцелярии не очень споро. Видимо, И.А. Шестаков считал более уместным передать ее в то учреждение, которому предстояло ведать личным составом флота, то есть в Главный морской штаб (ГМШ), и вскоре после его создания, в конце февраля 1884 года, заботы о подготовке Положения возложили на чиновников бывшего Инспекторского департамента. Тогда же проект этого документа, а затем и свод мнений послали Н.М. Чихачеву, вместе с табелью комплектации за 1883 год.

Конечно, адмирал занимался пересмотром Положения не в одиночку. Однако предположение Е.И. Аренса, что помощником его в этом деле был В.А. Обручев, якобы загадочная личность, «сыгравшая в судьбах нашего флота роковую роль», едва ли справедливо[333].

Известный преимущественно как отставной поручик лейб-гвардии Измайловского полка, арестованный и осужденный в 1861 году за распространение народнических прокламаций, В.А. Обручев на деле не был революционером. Поплатившись за ошибку молодости пятнадцатью годами каторги и ссылки, он все же окончил свои дни генерал-лейтенантом, и реабилитация бывшего государственного преступника является делом не столько его двоюродного брата, Н.Н. Обручева, сколько Н.М. Чихачева, оценившего бывшего выпускника Академии генерального штаба и приблизившего его к себе.

Поступивший в начале Русско-турецкой войны 1877–1878 годов волонтером во флот, В.А. Обручев сопровождал адмирала в походах на «поповках», а после войны — в поездках в Петербург и Лондон[334].

Но решительная перемена в жизни В.А. Обручева наступила с назначением Н.М. Чихачева начальником ГМШ: новоиспеченного моряка приняли на службу младшим помощником делопроизводителя, затем в течение года присвоили чины капитана, майора и подполковника по адмиралтейству, перевели в чиновники особых поручений. Скорее всего, новый сотрудник штаба, как лицо доверенное, участвовал в подготовке Положения о цензе, но творцом его не был. В делах Инспекторского департамента сохранилась записка делопроизводителя, капитан-лейтенанта А.Н. Долгова, свидетельствующая о том, что над окончательным вариантом текста этого документа трудился именно он, впрочем, следуя указаниям И.А. Шестакова и Н.М. Чихачева[335]. Видимо все изменения первоначальных предложений комиссии П.А. Перелешина им и принадлежат.

Е.И. Аренс, критикой В.А. Обручева, быть может, метивший в еще живого тогда Н.М. Чихачева, ссылаясь на материалы редактировавшегося Н.Н. Беклемишевым журнала «Море» за 1906 год, указывал на некие коренные расхождения между исходным и высочайше утвержденным проектами, не конкретизируя, в чем именно они заключаются. Однако подобные утверждения вызывают некоторое сомнение не столько потому, что многие публикации тех лет необъективны, так как грешат сведением личных счетов или рассчитаны на завоевание популярности в либеральных общественных кругах, сколько потому, что сравнение материалов комиссии П.А. Перелешина, переработанного в ГМШ проекта и утвержденного Положения, с формальной точки зрения, не выявляет принципиальных расхождений.

Так, комиссия предлагала производить в чины на открывающиеся вакансии исполнивших ценз офицеров. То же правило закреплено в проекте ГМШ и в самом Положении[336]. Лишь деталями отличаются во всех трех документах правила зачета в ценз плавания на разных категориях судов[337]. Правда, требования к его продолжительности в проекте и Положении существенно повышены — например, для производства в чин капитана 2 ранга необходимо было проплавать не 72, а 98 месяцев[338].

Но ведь новый закон и создавался, чтобы воспрепятствовать накоплению избытка штаб-офицеров. Вместе с тем, неизменным оставалось требование очередности в назначениях, чтобы каждый офицер имел возможность выполнить ценз[339]. При недостатке в 1880-е годы кораблей, пригодных для заграничного плавания, очередность означала частую смену офицеров и командиров на каждом корабле, которая, при их качественном разнообразии, приводила к поверхностному знанию материальной части. А учитывая, что в континентальной России трудно было найти людей, искренне любивших море и морскую службу, можно понять, почему естественное стремление офицеров к карьерному росту вырождалось в «цензование» на якоре, описанное В.И. Семеновым[340].

Трудно сказать, могло ли помешать ему предлагавшееся строевыми моряками обсуждение кандидатур на должности общим собранием, во всяком случае, в закон о цензе оно не вошло.

20 мая генерал-адмирал доложил Александру III о необходимости провести реформу личного состава флота и получил согласие императора, но проект Положения редактировался еще несколько месяцев, возможно, из-за критического отношения Н.Х. Бунге к новым штатам, посланным ему на отзыв в одном пакете с проектом. Лишь 11 февраля 1885 года он поступил в Комитет министров, а 25 февраля был высочайше утвержден, о чем моряки узнали из приказа по флоту от 9 марта[341].

Спустя несколько лет вполне выяснились изъяны закона о цензе, практическое применение которого бюрократическим аппаратом ГМШ действительно привело к механической ротации офицеров, включая и тех, кто не имел ни желания, ни способностей к корабельной службе. Конечно, это вызывало недовольство остальных.

Отрицательное влияние ценза на качество офицерского состава впоследствии было названо одной из важнейших причин поражений флота в Русско-японской войне[342].

Разумеется, доля истины в таких утверждениях есть. Однако нельзя забывать, что большинство адмиралов и штаб-офицеров, командовавших тогда кораблями и соединениями, составляли воспитанники «школ» Г.И. Бутакова, А.А. Попова и других флотоводцев 1860-1870-х годов или их учеников[343].

Конечно, ценз мешал им создавать собственные «школы», но вот в какой мере он препятствовал руководству ими обычной боевой подготовкой, исследователям еще предстоит выяснить путем тщательного анализа послужных списков и иных документов, освещающих прохождение службы офицерами в конце XIX — начале ХХ веков.

***

Столь же трудно оценить значение самого ГМШ, созданного путем слияния Инспекторского департамента с военно-морским ученым отделением, действовавшим прежде при канцелярии министерства. Надо полагать, что И.А. Шестаков придавал ему большое значение. С началом работы комиссии А.П. Жандра в числе прочих вопросов обсуждалась компетенция и штаты этого учреждения[344].

Во время всеподданнейшего доклада 6 сентября 1882 года управляющий Морским министерством испросил разрешение на переименование Инспекторского департамента в ГМШ с назначением Н.И. Казнакова исполняющим должность его начальника. Правда, адмиралом двигало преимущественно желание «показатьпри предстоящих подрядах на кораблестроение ничтожество канцелярии и будущую скорую судьбу ее»[345]. Собственно же реформа тогда еще не созрела.

Условия для ее проведения сложились лишь после того, как осенью 1883 года комиссия А.П. Жандра составила свод замечаний по проектам Положения об управлении ведомством и штатов, а 17 октября заслушала записку Н.И. Казнакова о штате ГМШ[346].

Впрочем, средства на введение нового учреждения появились, скорее всего, только в следующем сметном году. 3 февраля 1884 года И.А. Шестаков упомянул в дневниковой записи о разговоре с Н.М. Чихачевым, которого он прочил на пост начальника штаба. Тогда адмирал еще не был уверен в согласии императора на это назначение — надо полагать, он опасался критического отношения Александра III к тем, отнюдь не выгодным для правительства условиям, на которых РОПиТ в годы Русско-турецкой войны 1877–1878 годов сдал ему в аренду свои пароходы.

Сомнения управляющего рассеял всеподданнейший доклад 6 февраля. По словам И.А. Шестакова: «Прежде еще я говорил Алексею, что нужно смотреть вперед и избрать мне преемника. Я вовсе не отказываюсь, но готовлюсь по неимению деловых помощников. Чихачев один может заменить меня. Это будет удар Константину Николаевичу, да что же делать»[347].

Конечно, стремление управляющего окружить себя фигурами, не связанными с прежним руководством, каковы были А.П. Жандр, Н.М. Чихачев, как и его попытки избавиться от сотрудников бывшего генерал-адмирала, вроде П.В. Козакевича, А.П. Епанчина, М.И. Кази, Э.Е. Гуляева и других, объяснялись и желанием устранить влияние великого князя, и необходимостью изменить сложившиеся в центральном управлении порядки[348].

Но при всей сложности мотивов, которыми руководствовался адмирал, выбирая ближайшего помощника, решающую роль все же сыграл выдвинутый Н.М. Чихачевым в 1878 году проект реформ, отчасти использованный И.А. Шестаковым, а также его отзыв на кораблестроительную программу А.А. Пещурова. Зарекомендовавший себя крупным организатором коммерческого пароходства на Черном море, Н.М. Чихачев отнюдь не утратил связи с военным флотом. Он внимательно следил за развитием техники и вооружения и был в числе тех, кто в октябре 1876 года предложил выстроить для защиты черноморских портов несколько миноносок, причем с максимально возможной 18-узловой скоростью[349].

Получив тогда же назначение начальником морской обороны Одессы, адмирал пополнил приобретенный в 1855 году боевой опыт уроками вполне современной войны: ему довелось не только координировать работы по созданию плавучих батарей, минных заграждений, распоряжаться действиями импровизированных крейсеров, выводить в море отряды «поповок» и пароходов, но и побывать под огнем турецких броненосцев при обстреле ими береговых укреплений[350]. Заместителем Н.М. Чихачева стал Н.А. Невахович.

Согласно статье 29 Положения 1885 года, начальник ГМШ являлся помощником управляющего министерством «во всем, что касается охранения дисциплины во флоте и боевой его готовности». За этой емкой формулировкой скрывалось множество обязанностей, часть которых прежде числилась за должностью генерал-адмирала, после реформы же они фактически были возложены на два отдела штаба: военно-морской (позднее вновь ВМУО) и личного состава. Второй, унаследовавший функции Инспекторского департамента, по сути дела наблюдал за Выполнением офицерами ценза. Первый отвечал за обучение личного состава, контролировал хозяйственную деятельность команд, собирал сведения об иностранных военных и коммерческих флотах, торговых коммуникациях, разрабатывал программу плавания собственных кораблей и следил за ее исполнением, вед списки судов и «делопроизводство по приготовлению их к военным действиям»[351].

Последнее, весьма широкое определение уточняется более поздней запиской составленной во ВМУО весной 1894 года и пояснявшей «распределение занятий» его офицеров. Конечно, записка отражала итог продолжительного становления отдела, фактически состоявшего к тому времени из трех частей: стратегической, распорядительной и учебной, но становление шло преимущественно путем дифференциации тех задач, решение которых предусматривалось Положением 1885 года. Согласно записке, конечно, во многом упрощавшей действительность, на одного из пяти штатных офицеров ВМУО возлагалась обязанность собирать сведения, касавшиеся портов, крейсерской войны и вообще компетенции стратегической части.

Был составлен, судя по всему, заведующим отделом, капитаном 2 ранга А.Р. Родионовым, и проект дальнейшего ее развития, с организационным оформлением и разделением на два стола. Детальное расписание обязанностей части включало составление ведомостей о степени боевой готовности кораблей, состоянии пароходов Добровольного флота и коммерческих обществ, планов их мобилизации, флотских маневров; ей предписывалось изучение новинок тактики, техники и вооружения за границей, зарубежных портов, статистики морской торговли, а также ведение дел «по приготовлению к военным действиям нашего флота в случае разрыва с какой-либо из иностранных держав»[352].

Впрочем, на практике чины ВМУО почти все служебное время посвящали поиску соответствующих сведений в иностранной, прежде всего английской периодике, реферированию наиболее интересных публикаций и текущему делопроизводству. При этом анализ и обобщение информации серьезно страдали.

Несомненно, за рутиной повседневной деятельности терялись перспективы, но относительная слабость российских сил предполагала на ближайшее будущее, при столкновении с морскими державами, то же сочетание непосредственной обороны отдельных пунктов побережья с крейсерскими операциями в океанах, к которому готовились и прежде. Поэтому настоятельной необходимости в преобразовании стратегической части ГМШ в особый генеральный штаб Морское министерство не испытывало, довольствуясь прежними планами, хотя сколько-нибудь определенными они были лишь применительно к Балтике и Черному морю. Составлялись эти планы еще в годы Крымской войны, уточнялись во время обострения отношений с Англией и Францией в дни Польского восстания 1863–1864 годов, а затем, под руководством генерала Д.А. Милютина, адмиралов Н.А. Аркаса, Г.И. Бутакова, Н.М. Чихачева в 1876–1878 годах.

Согласно планам, на Черном море флоту предстояло взаимодействовать с армией при обороне Одессы, Очакова, Севастополя, Керченского пролива, несколько позднее — Батума. На Балтике объектом первостепенной важности являлся Кронштадт, предусматривалась также оборона Свеаборга, Выборга, Ревеля и Риги. С появлением миноносок, их стали распределять отрядами по портам, а также пунктам, расположенным в финляндских шхерах[353]. Весной 1878 года капитан-лейтенант Л.П. Семечкин составил первый достаточно глубоко проработанный план крейсерской войны, предполагавший операции на важнейших торговых коммуникациях Британии в Атлантике, Индийском и Тихом океанах, причем снабжение крейсеров автор предлагал осуществлять из США[354].

Отсутствие вплоть до конца 1880-х годов заметных изменений в корабельном составе флота отчасти объясняет равнодушное отношение министерства к высказанной адмиралом И.Ф. Лихачевым при обсуждении проекта Положения об управлении Морским ведомством мысли о создании Морского генерального штаба по образцу сухопутного. Заметим, что в английском флоте генеральный штаб появился лишь в 1912 году, а попытка его организации в германском флоте, предпринятая в 1870-х годах A. Штошем, окончилась неудачей, и до 1890 года немцы обходились без подобного учреждения[355].

И.А. Шестаков, видимо, считавший первоначальное расширение функций ВМУО вполне достаточным для российского флота, скептически относился не столько к идее И.Ф. Лихачева, сколько к его претензии на пост начальника нового штаба[356].

Адмирал И.Ф. Лихачев

Нельзя также забывать об организационных сложностях и расходах, единовременных и постоянных, грозивших министерскому бюджету в случае появления нового структурного подразделения. Ведь именно минимизацией расходов и занимались все ведомства в начале царствования императора Александра III. Отсюда и отрицательная реакция И.А. Шестакова на перспективу увеличения штатов центральных учреждений министерства. Позднее, отзываясь на опубликованную в 1888 году журналом «Русское Судоходство» статью вышедшего к тому времени в отставку И.Ф. Лихачева «Служба генерального штаба во флоте», управляющий писал: «Существенно дельно только введение военно-морской науки в академию, о чем мы давно думаем, но нельзя преподавать латынь не имея латинистов, а выработать новую науку не имея чем поверить выводы, т. е. судов, бесполезная канцелярщина, о которой Лихачев так печалится»[357].

И.А. Шестаков также отвергал прозвучавшие в статье упреки в необоснованном выборе типов строящихся кораблей. И у него были для этого достаточно веские основания: действительно, И.Ф. Лихачев сам относил себя к сторонникам «молодой школы», сложившейся во Франции в конце 1870-х годов и пропагандировавшей пером публициста Г. Шарма отказ от броненосцев в пользу миноносцев и быстроходных крейсеров[358]. Будучи сторонником теории «двух флотов», адмирал вполне соглашался с этими идеями — он считал главным противником России Англию и призывал, обезопасив свои берега миноносками и канонерскими лодками, готовиться к крейсерской войне с нею, а стало быть и строить только такие корабли[359].

Именно этот подтекст имели выпады И.Ф. Лихачева в адрес Морского министерства. Как и всякая крайность, теория «молодой школы» слишком обедняла и искажала действительность, впадая в ошибки, что и показало время, поэтому ни одна из держав не пошла по начертанному ею пути. Даже Франция, сделав по нему несколько шагов, вернулась к постройке броненосцев.

Впрочем, адмиралу нельзя было отказать в логике, когда он настаивал на большей обоснованности требований, предъявляемых к строящимся кораблям. Составляя замечания на проект нового Положения, датированные 18 июля 1882 года, но так и не отосланные А.П. Жандру, И.Ф. Лихачев справедливо критиковал существовавший при Константине Николаевиче порядок выбора типов по произволу отдельных лиц, подразумевая А.А. Попова, или стараниями наскоро созванных комиссий из неспециалистов. Он предлагал предварительно собирать в генеральном штабе сведения о флотах вероятных противников, их береговой обороне и морской торговле, затем вырабатывать планы войны с ними и уже на основе этих планов определять необходимые типы, конкретные проекты которых составляло бы техническое управление, то есть МТК[360].

Следует признать, что столь строгий порядок в 1880 — 1890-х годах достигнут так и не был, хотя министерство старалось приблизиться к нему: сказывалось желание управляющих влиять на все, происходящее в ведомстве.