Начало размежевания

Начало размежевания

7 января 1988 г. на заседании Политбюро М.С. Горбачёв распорядился «не брать в повестку хозяйственные вопросы» [1143]. Тем самым Совет министров был освобождён от текущего контроля со стороны высшего органа ЦК КПСС. Так был сделан ещё один практический шаг на пути отстранения партии от власти.

Одновременно Михаил Сергеевич «выступил за сокращение числа заседаний Секретариата» ЦК КПСС [1144]. Мотивировалось это необходимостью борьбы с бюрократизмом. На самом деле сделанное предложение имело своей целью ослабить роль Секретариата как коллегиального руководящего органа партии. Перестройка вступала в свою решающую стадию, и М.С. Горбачёв стремился парализовать возможное сопротивление ей в руководстве партией.

Эта тенденция дала о себе знать при подготовке Пленума ЦК, состоявшегося 17–18 февраля 1988 г. и посвящённого реформе образования.

Пленум избрал кандидатами в члены Политбюро Ю.Д. Маслюкова и Г.П. Разумовского и секретарём ЦК О.Д. Бакланова, а Б.Н. Ельцина вывел из Политбюро [1145]. На этом пленуме Михаил Сергеевич выступил с докладом «Об идеологическом обеспечении перестройки» [1146], опубликованным под названием «Революционной перестройке - идеологию обновления» [1147].

Впервые доклад генсека был вынесен на Пленум ЦК КПСС без его предварительного рассмотрения на Политбюро [1148].

Может быть, он не имел принципиального характера? Наоборот. В своём выступлении М.С. Горбачёв заявил о «необходимости перестройки» всей «политической системы» [1149].

Объясняя это заявление, М.С. Горбачёв пишет: «Мы не подошли ещё к осознанию масштаба грядущих перемен, к пониманию того, что наступивший кризис носит не частный, а общий, системный характер. В то же время и тогда я понимал, что логика реформ требует уже не просто совершенствования системы, а вторжения в самые её основы» [1150].

«Те, - писал Г. Шахназаров, - кто полагает, что первые три года правления Михаила Сергеевича прошли даром, глубоко ошибаются. На протяжении этого периода были испробованы в более продвинутой форме практически все методы облагородить и ускорить развитие, не меняя системы. И к концу 1987 года у Горбачёва и его ближнего окружения стало крепнуть убеждение, что одна экономическая реформа не пойдёт, если не будет сопровождаться политической» [1151].

Делая такое утверждение, бывший помощник генсека явно запутался. «Первые три года правления Михаила Сергеевича» завершились в марте 1988 г., а мысль, что «одна экономическая реформа не пойдёт, если не будет сопровождаться политической» «впервые сильно прозвучала» ещё на январском 1987 г. Пленуме ЦК КПСС.

Между тем, как мы помним, команда начать подготовку январского Пленума была дана лётом 1986 г., когда экономическая реформы только - только обсуждалась.

Поэтому один из ближайших помощников М.С. Горбачёва точно так же, как и сам генсек, задним числом пытался создать видимость, будто бы они действовали под давлением обстоятельств и были выразителями самой логики перестройки.

Призывая в феврале 1988 г. к реформе политической системы, М.С. Горбачёв заявлял: «Коренной вопрос реформы политической системы касается разграничения функций партийных и государственных органов» [1152].

Многозначительно отметив при этом, что руководящая роль партии не дана раз и навсегда» [1153] , М.С. Горбачёв в то же время успокоил сомневающихся: «Направляющая и руководящая роль партии - непременное условие функционирования и развития социалистического общества» [1154].

В этом же выступлении Михаил Сергеевич указал на необходимость произвести «коренную перемену всей точки зрения на социализм» [1155]. Понимая, что это может насторожить его товарищей по партии, он затем успокоил их: «Принципами, товарищи, мы не должны поступаться ни под каким и предлогам и» [1156].

Не прошло месяца, как 13 марта 1988 г. на страницах «Советской России» появилась статья преподавателя Ленинградского технологического института Нины Андреевой. Статья называлась «Не могу поступаться принципами». В ней выражалась тревога относительно угрозы основам марксизма - ленинизма [1157].

Вокруг этой статьи разгорелись горячие страсти. Заговорили, что перестройка под угрозой, что консерваторы готовятся к реваншу.

Как уже отмечалось, первые серьёзные разногласия в руководстве КПСС проявились в конце 1986 г. при обсуждении экономической реформы и подготовке к пленуму по кадрам. Разногласия оказались настолько острыми, что оба пленума пришлось переносить на более позднее время. Более острый характер разногласия приобрели к лету 1987 г., когда подготовка экономической реформы вступила в завершающую стадию. Дело дошло до того, что Н.И. Рыжков вынужден был пригрозить отставкой.

Осенью 1987 г. споры внутри руководства партии выплеснулись наружу. 12 сентября Б.Н. Ельцин направил М.С. Горбачёву письмо, в котором поставил вопрос об отставке с поста кандидата в члены Политбюро и заявил о необходимости удалить из Политбюро «мастодонтов» и «динозавров» старого режима, под которыми прежде всего имел в виду Е.К. Лигачёва и его сторонников [1158].

Сейчас, когда мы достаточно хорошо знаем, что такое Б.Н. Ельцин, можно с полным основанием утверждать: на подобный «самоотверженный шаг» он был не способен. Кто же внутри руководства партии мог подвигнуть его на это? Только один человек - М.С. Горбачёв. А поскольку в тот момент Михаил Сергеевич находился в отпуске, получается, что данная акция была обговорена ими ещё лётом.

Чтобы отвести от себя подозрения в причастности к ней, М.С. Горбачёв предложил Б.Н. Ельцину подождать с решением по его заявлению [1159].

Лётом 1987 г., вспоминает Е.К. Лигачёв, «во время отпуска Горбачёв, как всегда, продумал ряд предложений по дальнейшему развитию политических процессов в стране». «Сразу по его возвращении в Москву состоялось заседание Политбюро», посвящённое вопросу о «масштабах и темпах перестройки» [1160].

По итогам обсуждения было принято постановление, а его текст поручено отредактировать рабочей группе, в состав которой вошли Е.К. Лигачёв и А.Н. Яковлев. Егор Кузьмич подготовил проект и передал его по кругу, от Александра Николаевича он вернулся в неузнаваемом виде. Обращение к М.С. Горбачёву не помогло. Постановление, получившее название «Об узловых вопросах перестройки в стране и задачах партийных организаций по её активизации», было обнародовано в яковлевской редакции [1161].

В связи с этим 6 октября Е.К. Лигачёв направил М.С. Горбачёву возмущённое письмо [1162]. Так Егор Кузьмич оказался в состоянии войны не только в Б.Н. Ельциным, но и А.Н. Яковлевым [1163].

21 октября 1987 г. состоялся Пленум ЦК, посвящённый 70 - летию Октябрьской революции [1164].

После доклада М.С. Горбачёва, - пишет В.И. Воротников, «как - то неуверенно поднял руку Б.Н. Ельцин, потом опустил». Е.К. Лигачёв, который вёл заседание, никак не отреагировал на этот факт. А когда докладчик обратил на него внимание, Егор Кузьмич не придал его словам никакого значения и поставил перед членами ЦК вопрос: «Будем ли открывать прения?». Из зала раздались голоса: «Нет». Тогда вмешался М.С. Горбачёв: «У товарища Ельцина есть какое - то заявление». Характеризуя позднее этот эпизод, В.И. Воротников отметил: «Вышло всё так, будто один раздумывает: говорить или нет, а второй - его подталкивает выступить» [1165].

Зная о письме Б.Н. Ельцина, М.С. Горбачёв понимал, зачем он просил слова. Говорил Борис Николаевич недолго: минут пять - семь. Высказав критические замечания в адрес Е.К. Лигачёва и заявив о невозможности с ним работать, поставил вопрос о своей отставке и сообщил: «Заявление я передал» [1166].

После бурного обсуждения, в ходе которого все выступающие ополчились против Б.Н. Ельцина [1167], он извинился за своё поведение, но повторил заявление об отставке [1168].

Как вспоминает А.Н. Яковлев, в перерыве раздавались голоса о необходимости не только вывести Б.Н. Ельцина из Политбюро, но и исключить из ЦК [1169].

Последним выступал М.С. Горбачёв; генсек сообщил, что Борис Николаевич обратился к нему с просьбой об отставке ещё лётом, но он попросил его отложить решение этого вопроса на после праздников и сейчас обращается с такой же просьбой к членам ЦК. Предложение было поддержано [1170].

9 ноября Б.Н. Ельцина неожиданно госпитализировали [1171]. Появились самые разные слухи. По одной версии, на него было совершено покушение [1172], по другой - имела место попытка самоубийства [1173], по третьей - сидя в кабинете, Борис Николаевич «потерял сознание», «упал» и «случайно порезался ножницами, которые держал в руке» [1174]. Ближе к истине, по всей видимости, последняя версия, тем более, что нетрудно предположить, от чего Борис Николаевич мог «потерять сознание».

10 ноября Политбюро постановило заменить Б.Н. Ельцина на посту первого секретаря МГК Л.Н. Зайковым [1175].

«Вся эта история, - пишет А.Н. Яковлев, - практически отражала переход от скрытых расхождений в партии к открытым, публичным... Мне лично казалось, что этап нового крутого поворота ещё не наступил, что ещё не исчерпан потенциал «постепенности» [1176].

Но тогда получается, что, готовясь поставить перед партией вопрос о политической реформе и считая необходимым в связи с этим произвести перегруппировку в руководстве партии, М.С. Горбачёв сознательно провоцировал этот конфликт.

В таких условиях история с Б.Н. Ельциным должна была показать большинству советского общества, что в руководстве партии есть горячие головы, но Центральный Комитет стоит на твёрдых позициях, и можно не бояться необдуманных радикальных перемен.

Ещё не успели затихнуть страсти, вызванные отставкой Б.Н. Ельцина, как произошёл новый конфликт. 13 ноября А.С. Черняев направил М.С. Горбачёву докладную записку, в которой говорилось: «После вчерашнего Политбюро не спал всю ночь» [1177].

К сожалению, протокол заседания Политбюро 12 ноября 1987 г. нам неизвестен. А те материалы, которые опубликованы [1178], не дают представления о том, что так взволновало А.С. Черняева. Из его докладной записки явствует, что это было столкновение Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачёва: «Не успел закончиться эпизод с Ельциным и вот Рыжков. А источник один (если не говорить об объективных причинах - противоречиях и трудностях перестройки) - товарищ Лигачёв» [1179].

И далее: «Ситуация напоминает 1922 г.: Вы - в положении Ленина, он - в положении Генсека, практически с теми же функциями, что тогда у Сталина. И не выходят из головы строки ленинского письма к съезду: слишком груб, нетерпим, нелоялен, невежлив и невнимателен к товарищам». «Е.К. олицетворяет собой вал, погоняловку, разносы, накачки, дави - дави. Вчера его выступление продемонстрировало это ярчайшим образом (и, кстати, как это ни парадоксально - совпало с оценкой ситуации Ельциным!)» [1180].

Что же взорвало Е.К. Лигачёва? Судя по всему, выступление Н.И. Рыжкова, в котором он затронул вопрос об экономической политике партии.

«Лигачёв, - читаем мы в записке А.С. Черняева, - олицетворяет старые [престарые] подходы. Отсюда и паника, отсюда и запугивание провалом, крахом пятилетки» [1181].

Последующие события показали: тревога Е.К. Лигачёва была неслучайной. «Твёрдый план, - пишет он, - трансформировался в государственный заказ, полностью обеспеченный материальными и финансовыми ресурсами», «причём госзаказ на 1988 год был снижен до 90–95 процентов от общего объёма производства, а в некоторых отраслях - ещё ниже». «Вне пределов госзаказа» предприятия получили право производить «всё, что считают нужным, исходя только из спроса» [1182].

Как явствует из воспоминаний Е.К. Лигачёва, представленный Н.И. Рыжковым план развития народного хозяйства на 1988 г. вызвал острые споры: одни (В.А. Медведев, А.Н. Яковлев) считали его слишком умеренным, другие (В.И. Воротников, Л. Зайков, Е.К. Лигачёв, В.П. Никонов, Н.Н. Слюньков) призвали к «осмотрительности» и «постепенности». В результате произошло то, чего никогда ещё не было - представленный правительством проект плана не получил поддержки Политбюро [1183].

М.С. Горбачёв был на стороне первых. Поэтому он добился того, чтобы через некоторое время проект плана был всё - таки утверждён, причём в более радикальном виде: «госзаказ по многим министерствам был снижен сразу на одну треть, а в некоторых отраслях - наполовину и более» [1184].

Это свидетельствовало о том, что Е.К. Лигачёв не только как второй секретарь ЦК КПСС, но и как человек, курировавший с 1983 г. кадровую политику партии, становился одним из важнейших препятствий на пути дальнейших задуманных генсеком перемен.

В таких условиях 13 марта 1988 г. в воскресном номере «Советской России» появилась огромная (во всю газетную страницу) статья никому до этого неизвестной Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». В статье едва ли не впервые с начала перестройки открыто прозвучала тревога по поводу того, что происходящие в стране перемены находятся в противоречиями с идеями марксизма - ленинизма.

Если верить М.С. Горбачёву, он узнал об этой публикации только в самолёте на пути в Югославию. «13 марта я отправился с государственным визитом в Югославию. В самолёте, как всегда, мне положили прессу за этот день. И Шахназаров, уже успевший просмотреть газеты, сказал, что есть статья, которую мне стоило бы прочесть. Он имел в виду статью Нины Андреевой» [1185].

На самом деле Михаил Сергеевич отправился в Югославию не в воскресенье 13 - го, а в понедельник 14 марта [1186]. Следовательно, он имел возможность познакомиться с упомянутой статьёй сразу же по её выходе в свет и сразу же отреагировать на неё. Но почему - то предпочёл сделать это только после своего возвращения из Югославии 18 марта [1187]. В те же самые дни отсутствовал в Москве и А.Н. Яковлев. С 14 по 19 марта он находился в Монголии [1188].

После того, как они вернулись в Москву, 24–25 марта, вопрос о статье Н.А. Андреевой был вынесен на рассмотрение Политбюро [1189]. Особенно резко выступил А.Н. Яковлев [1190]. Вина за её публикацию была возложена на Е.К. Лигачёва. И хотя Егор Кузьмич отверг эти обвинения и предложил «учинить проверку», Михаил Сергеевич отклонил это предложение [1191].

«Как потом выяснилось, - пишет Александр Николаевич, - статья родилась из письма, которое Андреева и её муж Клюшин направили в ЦК. В Ленинград поехал заведующий отделом науки газеты «Советская Россия» с тем, чтобы вместе с авторами превратить письмо в статью. Никого не смутило, что Андреева и её супруг исключались ранее из партии за анонимку и клевету. КПК при ЦК восстановил их в партии под нажимом КГБ. Статья вернулась в секретариат Лигачёва, а затем, после доработки, была напечатана» [1192].

Сделав такое заявление, Александр Николаевич, с одной стороны, продемонстрировал, что он не ограничился прочтением статьи Н.А. Андреевой, но и навёл о ней достаточно детальную справку, с другой стороны, воспользовавшись добытой им информацией, дал понять, что Н.А. Андреева и её муж были связаны с КГБ. Но неужели КГБ стал бы их покрывать, если бы они занимались распространением клеветы? Этот вопрос А.Н. Яковлев оставил открытым.

Между тем, поскольку он занимался «исследованием» данного вопроса, ему должно было быть известно, что анонимка Н.А. Андреевой и её мужа касалась злоупотреблений ректора Технологического института, который и добился исключения «клеветников» из партии. А.Н. Яковлеву должно было быть известно и то, что проверка подтвердила выдвинутые против ректора обвинения и тем самым сняла обвинения в «клевете» с анонимщиков [1193].

Как потом объясняла сама Н. Андреева, «где - то в июле 1987 г.» в «Ленинградском рабочем» появилась статья писателя А. Проханова, которая заставила её взяться за перо, и она направила в газету пространное письмо. Через некоторое время оно было опубликовано и вызвало ответную статью А. Проханова. Когда Н. Андреева послала в газету новое письмо с возражениями писателю, его не напечатали. Воодушевлённая выступлением Е.К. Лигачёва на февральском Пленуме ЦК КПСС, она направила оба свои письма в «Правду», «Известия», «Комсомольскую правду» и «Советскую Россию». Из трёх первых газет ей не ответили, а из последней позвонили 23 февраля и предложили сократить материал до одной статьи, что она и сделала [1194].

Тем человеком, который позвонил Н.А. Андреевой, был главный редактор «Советской России» В. Чикин. «Я, - вспоминал он позднее, - разыскал автора и спросил, не будет ли она возражать, чтобы мы помогли ей это всё переделать. Она ответила, что возражать будет, она сама всё это переделает. После мартовских праздников мы получили её новый материал, уже вполне готовый. Тогда мы послали в Ленинград одного из членов редколлегии, чтобы он лично познакомился с Ниной Андреевой, узнал о ней побольше в вузе, где она работает, показал ей нашу редакционную правку. С правкой Андреева согласилась, в парткоме её охарактеризовали положительно, как человека особенно активного в общественной жизни. К слову, муж Нины Андреевой был известным историком, заведовал кафедрой в ЛГУ. Я так полагаю, она имела возможность консультироваться с ним, обсуждать определённые вопросы. Так что в каком - то смысле это плод «семейного творчества». И, право, ничего плохого или предосудительного я в этом не вижу» [1195].

По свидетельству Н.А. Андреевой, 9 марта из Москвы к ней был прислан сотрудник «Советской России» Владимир Денисов [1196].

По версии В. Денисова, 29 января на страницах «Советской России» появилась статья В. Горбунова и В. Журавлёва по поводу пьесы М. Шатрова «Дальше... дальше... дальше...» [1197]. 1 февраля Н.А. Андреева отправила в несколько газет письмо солидарности с этой статьёй и к нему приложила два своих отклика на интервью А. Проханова в «Ленинградском рабочем» от 27 июля 1987 г. и 1 января 1988 г. [1198]. Текст письма Н.А. Андреевой приведён в воспоминаниях В. Денисова с указанием не только его даты, но и того номера, под которым оно было зарегистрировано в редакции «Советской России» - № 127605/37 [1199].

Далее, по свидетельству В. Денисова, события развивались следующим образом. Собрав подборку откликов на статью В. Горбунова и В. Журавлёва, В. Чикин направил их Е.К. Лигачёву, помощники которого выловили из неё статью Н.А. Андреевой и положили её на стол Егора Кузьмича. Ему статья понравилась, и он предложил её напечатать, после чего В. Чикин, видимо, связался с Н.А. Андреевой, а затем направил В. Денисова в Ленинград. Там он был 9 и 10 марта, 11 - го вернулся в Москву, 12 - го сдал материал в печать. 13 - го в воскресенье статья увидела свет [1200].

«В некоторых публикациях, - пишет Егор Кузьмич, - утверждалось, будто бы письмо Нины Андреевой поступило непосредственно на моё имя, а я, мол, направил его главному редактору «Советской России» В.В. Чикину с предложением напечатать. Это совершенно не соответствует истине» [1201].

Если выступление Б.Н. Ельцина позволяло М.С. Горбачёву казаться умеренным, то выступление Н. Андреевой - давало ему карт - бланш на радикальные действия.

Вспоминая те события, А.С. Грачёв пишет: «Весной 1988 года на монолитном фасаде реактора Перестройки - Горбачёвского Политбюро - появились первые трещины... Ещё совсем недавно он (М.С. Горбачёв - А.О.) позволил себе высмеивать «потуги» западной прессы, которая «провоцирует нас, хочет перессорить, расколоть перестройку. Запад нас уже разделил: Горбачёв, дескать, за вестернизацию, Лигачёв - за русификацию, Яковлев - вообще представитель масонских групп и космополитических интересов, а Рыжков - технократ» [1202].

Во время обсуждения статьи Н.И. Андреевой М.С. Горбачёв заявил: «Раскол неизбежен. Вопрос лишь - когда?» [1203].

Статья Н.А. Андреевой открывала возможность нанести по консерваторам превентивный удар, который был необходим, так как именно в это время шла подготовка к XIX партийной конференции.

К тому времени никаких серьёзных покушений на основы марксизма - ленинизма ещё не было, что позволяло без особого труда отвергнуть обвинения Н.А. Андреевой как беспочвенные и в связи с этим дискредитировать любую критику перестройки. Статья Н.А. Андреевой позволяла также поставить вопрос о необходимости сломить сопротивление консерваторов, для чего реформировать всю политическую систему. В то же время она должна была показать Западу, какое сопротивление приходится преодолевать реформаторам внутри партии.

В своих воспоминаниях А.Н. Яковлев характеризует статью Н. Андреевой как «малый мятеж» против Перестройки» [1204]. С этой оценкой можно согласиться при одном уточнении: как корниловский мятеж, который был спровоцирован теми, кто его потом подавил.

«Не было бы Нины Андреевой, - пишет А.С. Черняев, - её надо было бы выдумать. Пошёл такой шквал антисталинизма в газетах и журналах, такая раскованность, что «до того» Лигачёв и его команда не потерпели бы и дня» [1205].