Квадратура круга Петра Великого

Квадратура круга Петра Великого

Сегодня петровские реформы прикрыты уже толстым слоем книжной пыли и мифологии, всегда стремившейся в воспитательных и патриотических целях просеять исторические факты через цензурное сито. Отчасти грешила этим даже дореволюционная патриотическая история, но особая заслуга здесь принадлежит, конечно, советской эпохе.

Во времена большевиков Петр I считался единственным «хорошим» царем. И потому, что по-пролетарски сам любил поработать у токарного станка, и потому, что был близок коммунистам своим революционным духом, и потому, что в своей решительной ломке старого, точно так же, как и большевики, не очень задумывался о цене преобразований. Слова «мы за ценой не постоим», сказанные в советские времена и по другому поводу, тем не менее вполне вписываются и в петровскую эпоху. Петр был человеком бесконечно щедрым и легко распоряжался и своей собственной, и чужими жизнями.

Многие десятилетия, если не века произведения для детей и юношества о Петре I удивительно напоминали нравоучительные церковные пособия. Может быть, поэтому портреты Петра Великого одинаково популярны в кабинетах и либералов, и коммунистов. И те, и другие учились в одной школе и читали одно и то же житие. А потому реформ без ломки костей через колено они просто не представляют.

О том, что Петр есть государь великий, знает каждый, а вот о том, что первого российского императора современники называли еще и Антихристом, помнят немногие.

Между тем перечитать петровскую историю без цензурных купюр полезно. Правду знать вообще не грех, а здесь она еще и позволяет понять, почему российское государство, как бы его ни перелицовывали, все так же напоминает петровский «парадиз».

Ниспровергать своего тезку — Петра Романова — с пьедестала не собираюсь. И реформы той поры были России крайне необходимы, и сами результаты реформ во многом оказались, бесспорно, выдающимися.

Однако и повторять избитые клише не хочется. Слишком сильно успех Петра I замешан на крови, да и не столь он однозначен, как это подается в наших патриотических фильмах. На мой взгляд, лучшая форма патриотизма — не повторять старых ошибок. А в этом лубочное «житие» Петра помогает мало.

Даже смерть великого реформатора — уже урок. Император ушел из жизни, не сумев выбрать преемника. Не оставил Петр после себя и государственного института, способного продолжить его дело. А потому на смену петровской эпохе пришло смутное время дворцовых переворотов, а импульс, данный Петром России, начал неуклонно угасать. Реформатор не смог сделать самого главного — гарантировать продолжение своего курса.

Родившийся 30 мая 1672 года Петр был четырнадцатым отпрыском Алексея Михайловича и при этом первым ребенком от второго брака царя с Натальей Нарышкиной. При нормальном ходе событий шансы Петра взойти на русский престол равнялись бы нулю. Согласно традиции, трон наследовал старший сын правящей династии, а Алексей Михайлович от первого брака с Марией Милославской имел уже двух сыновей — Федора и Ивана.

Таким образом, формально все преимущества в борьбе между двумя враждебными кланами (родня первой жены и родня второй) оставались до поры на стороне Милославских. Проблема, однако, заключалась в том, что оба наследника со стороны Милославских тяжело болели, причем если Федор был немощен, но здрав рассудком, то слабоумный Иван к какой-либо государственной деятельности оказался непригоден, хотя, как старший брат, и имел право раньше Петра вступить на престол.

Когда в январе 1676 года скончался Алексей Михайлович, Федор был уже настолько болен, что во время его провозглашения царем боярам пришлось вынести нового государя в кресле. Сразу же после смерти Федора Боярская дума из-за слабоумия Ивана решила посадить на трон Петра, но вскоре бунт, организованный Милославскими, ситуацию резко изменил.

Видимым результатом мятежа явилось двоевластие юных Ивана и Петра (причем слабоумный брат считался первым царем, а здоровый — вторым), а фактически на время правительницей страны стала Софья. Пока наконец новое противостояние между двумя кланами не закончилось полной победой Нарышкиных. Смерть тихого и смирного Ивана в 1696 году страна просто не заметила, хотя юридически именно она и сделала единственным и полновластным правителем России Петра I. Тем не менее свой след в истории оставил и слабоумный Иван: будущая императрица Анна Иоанновна — его дочь. Впрочем, об этом, естественно, позже.

Формально Петр занимал престол около 43 лет, с 1682 по 1725 год. Сам он считал, что начал служить отечеству с 1695 года, когда предпринял свой первый военный поход на Азов, принадлежавший тогда туркам. Если следовать этой логике, то есть исключить годы детства и «потех», то получается, что в действительности Петр правил 29 лет, причем 25 из них воевал.

Практически никто не ставит Петру в упрек, что он несколько затянул свои «потехи» и приступил к государственным делам в весьма зрелом по тем временам возрасте — 24 лет от роду. Можно привести десятки примеров, когда государи брали в свои руки управление страной, будучи гораздо моложе, и достаточно успешно справлялись со своими обязанностями. Тем не менее в нашей официальной истории принято полагать, что плод должен был созреть, «потехи» сыграли свою благотворную учебную роль и постепенно переросли в дела для России наиважнейшие.

Не оспаривая подобной логики, хочется, однако, заметить, что, пока молодой царь перемежал серьезную учебу с веселыми кутежами в Немецкой слободе, страна (за пять лет руководства его матери царицы Натальи и ее окружения) серьезно деградировала по сравнению со временем правления Софьи.

Кстати, несколько слов о Софье. Реформаторский образ Петра Великого со временем автоматически превратил его противников в ретроградов, хотя зачастую речь шла не об идеологии, а об элементарной борьбе за власть. Так случилось с сестрой Петра Софьей, на семь лет ставшей правительницей Российского государства, и с ее ближайшим сподвижником и фаворитом князем Василием Голицыным. Даже дореволюционный «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» вынужден объясняться по этому поводу:

Видя Голицына в числе врагов Петра, большинство привыкло смотреть на него как на противника преобразовательного движения и ретрограда. На самом деле Голицын был западник и сторонник реформ в европейском духе.

Как заметил один из историков, сравнивая Голицына с Ординым-Нащокиным, первый проигрывал второму в уме, зато был более образован; Голицын работал меньше Нащокина, зато больше и смелее размышлял, глубже проникая в суть существующего порядка, добираясь до самых его основ. Один из иностранцев, некто Невилль, восхищаясь Голицыным и одновременно иронизируя, пишет:

Если бы я захотел написать все, что узнал об этом князе, я никогда бы не кончил; достаточно сказать, что он хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты.

Неплохая характеристика для «ретрограда»!

Иначе говоря, Софья и Василий Голицын по всем направлениям очень последовательно продолжали реформы Алексея Михайловича и немало в этом преуспели.

А вот за пять лет правления царицы Натальи (при вполне, повторяю, дееспособном молодом государе, занятом, однако, «потехами») страна действительно сделала серьезный шаг назад. Скажем, за эти годы власть почти развалила русскую армию: не устаревшие стрелецкие, а самые современные по тем временам регулярные войска иноземного строя. Эти войска с огромным трудом создавали сначала Алексей Михайлович, а затем, в годы правления Софьи, князь Василий Голицын. В реальных баталиях князь был неудачлив, но именно поэтому изо всех сил старался модернизировать армию.

Для наглядности можно привести следующие цифры. Князь Василий Голицын во время своего второго крымского похода 1689 года имел 63 полка иноземного строя общей численностью 80 тысяч человек. Конечно, какая-то их часть осталась в крымских степях, но затем войска, как и полагается, должны были пополниться. И тем не менее в 1695 году во время первого похода Петра на Азов в его 30-тысячном корпусе насчитывалось только 14 тысяч солдат иноземного строя. Больше не наскребли.

Куда делись остальные десятки тысяч хорошо обученных людей, историки объяснить не берутся. Солдаты как будто растворились на необъятных русских просторах. Итак, пока Петр создавал из своих «потешных» пару боеспособных полков, уже сформированные его предшественниками регулярные войска приходили в упадок.

В течение пяти лет уже после того, как Софью отстранили от власти, Петр не считал необходимым вмешиваться в государственные дела, не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы. Вообще, пяти лет фактического регентства царицы Натальи как бы и нет в русской истории: сначала правила Софья, затем реформатор.

Кем остался бы в истории и народной памяти Петр I, если бы погиб в одном из первых боевых столкновений со шведами? Скорее всего, царем-курьезом, царем-плотником, царем-брадобреем. Если бы ему на смену вдруг снова пришла Софья и лично занялась имиджем брата, то наверняка Петр запомнился бы лишь как палач и антихрист.

Наконец, в любом случае Петра признали бы не очень удачливым полководцем, со второй попытки взявшим лишь одну не самую мощную крепость. Если бы военные потехи Петра в Преображенском так и остались только игрой, их вспоминали бы не с умилением, как сегодня, а с иронией. При этом историки обязательно пеняли бы Петру за то, что, играя в живых солдатиков, он одновременно развалил созданную отцом армию. Единственными материальными памятниками петровских времен служили бы недостроенный, занесенный песком канал Волга — Дон и сгнивший около Азова, оказавшийся никому не нужным флот.

Дальнейшая история слишком хорошо известна, чтобы даже в общих чертах ее повторять. Упорная работа над ошибками, мозолистые руки Петра, Полтава, Санкт-Петербург.

А вот о критиках Петра забыли. Вернее, предпочли забыть, хотя их хватает и они весьма авторитетны. Князь Щербатов в своей известной записке «О повреждении нравов в России» признает петровскую реформу нужной, но чрезмерно радикальной. Резкий и насильственный отрыв от старых обычаев привел, с его точки зрения, к распущенности, а многие национальные ценности в ходе ускоренной европеизации были утеряны безвозвратно.

Еще жестче оценивала петровские реформы княгиня Екатерина Дашкова, директор Петербургской академии наук. Княгиня была убеждена, что Петр зря насаждал в стране «чуждые обычаи»:

Великая империя, имеющая столь неиссякаемые источники богатства и могущества, как Россия, не нуждается в сближении с кем бы то ни было. Столь грозная масса, как Россия, правильно управляемая, притягивает к себе кого хочет. Если Россия оставалась неизвестной… это доказывает… только невежество и легкомыслие европейских стран, игнорировавших столь могущественное государство. Он [Петр] был гениален, деятелен и стремился к совершенству, но он был совершенно невоспитан, и его бурные страсти возобладали над его разумом… Его невежество не позволяло ему видеть, что некоторые реформы, насильственно введенные им, со временем привились бы мирным путем в силу примера и общения с другими нациями. Если бы он не ставил так высоко иностранцев над русскими, он не уничтожил бы бесценный, самобытный характер наших предков.

Николай Карамзин, в свою очередь, сетовал:

Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России — виною Петр!

Многие бесспорные достижения реформатора в военном деле, в создании современной промышленности и образования, в государственном строительстве шли параллельно с очевидными провалами во многих других областях. Примером тому финансы. Это при Петре на Руси появились совершенно невообразимые налоги, например от клеймения шапок, сапог и хомутов. Был введен так называемый трубный налог — с каждой трубы в доме; налог с плавательных средств — лодок и баркасов, когда те причаливают или отчаливают от пристани; налоги банный, погребной, водопойный, ледокольный и прочие чудеса. Выбивали эти налоги жестоко — палками, но и это не помогало наполнить казну.

Петр безжалостно подстегивал кнутом страну, больше всего напоминавшую изможденную клячу. Прибегнуть к более эффективным способам пополнения казны царь не пожелал, хотя на Западе они уже давно использовались.

Известный кадет Павел Милюков, оказавшийся в 1917 году не самым удачливым политиком, был, однако, очень толковым и дотошным историком. Его вывод: Россия во времена Петра была возведена в ранг европейской державы ценой разорения страны. Милюков подчеркивал:

Утроение податных тягостей и одновременная убыль населения по крайней мере на 20 % — это такие факты, которые… красноречивее всяких деталей.

Добрый по природе человек. Петр, как замечали многие историки, был грубым царем, не привыкшим уважать личность ни в себе, ни в других. Рассказы о насильственном бритье бород и переодевании русских людей в иностранный костюм — а все это началось сразу же после возвращения Петра из-за границы — изобилуют сценами поистине безобразными, унижающими человеческое достоинство, даже если царь серчал не всерьез, а как бы в шутку.

В феврале 1699 года на пиру у Лефорта, куда прибыли наиболее знатные из русских придворных, Петр сам ходил среди гостей с ножницами, выстригая куски бород и кромсая одежду. Обрезая длинные и широкие рукава русских кафтанов, действительно мало приспособленных для труда, царь весело приговаривал: «Это помеха, везде надо ждать какого-нибудь приключения — то разобьешь стекло, то попадешь в похлебку». Это, пожалуй, самая невинная забава тех времен.

Еще менее украшают Петра его безвкусные и злые подшучивания над Церковью. Причем если в остальных его поступках, порой даже жестоких, можно найти пусть и не оправдание, но хотя бы логику, то здесь ее искать, кажется, бессмысленно. Начатая им еще в юности игра в «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», который долго возглавлялся его первым учителем Никитой Зотовым, носившим звание князя-папы, продолжалась и в зрелые годы. Князь-папа руководил конклавом из 12 кардиналов, самых отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других «духовных» чинов. Сам Петр носил в этом соборе сан протодьякона и лично сочинил для собора устав и регламент, продуманный до мельчайших деталей.

Слово «папа», взятое из арсенала Католической церкви, вовсе не означало, что Петр решил поиздеваться над католиками; это было издевательством над Церковью вообще, в том числе и над родной, православной.

Первейшей заповедью веселой компании было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым. Целью собора являлось прославление Бахуса, а новому члену собора, точно так же, как спрашивают «веруешь ли?» в церкви, задавали вопрос «пьешь ли?». Нередко случалось, что вся эта нетрезвая шутовская толпа человек в двести с Петром во главе всю ночь громко гуляла по Москве, а позже по Петербургу, врывалась в чужие дома во время священного для православных Великого поста с требованием кормить и поить незваную хулиганскую ватагу.

Никто из историков даже не пытается найти такому странному поведению Петра какое-либо удовлетворительное объяснение. Ясно, что Церковь не одобряла многое из того, что делал Петр, но по-настоящему никогда не вступала с ним в борьбу. Современники чаще упрекали официальную Церковь как раз за малодушие, а не за сопротивление реформам; утверждали, что патриарх «живет из куска, спать бы ему да есть».

В отличие от стрельцов, иерархи Русской православной церкви сыграли в жизни Петра скорее позитивную, чем негативную роль. В свое время после смерти царя Федора именно патриарх высказался против Ивана в пользу Петра, чем способствовал возведению последнего на престол. Во время расправы с Нарышкиными духовные лица сделали немало, чтобы спасти царицу Наталью и малолетнего Петра. Когда Нарышкины оказались в опале, духовенство тайно помогало им деньгами. Наконец, патриарх в момент решающего противостояния Петра и Софьи уехал к юному царю в Преображенское и встал на его сторону.

Трудно объяснить поведение императора и недостатками воспитания. Если и было у Петра какое-то упорядоченное воспитание, то именно церковное; он и в зрелом возрасте помнил наизусть Евангелие. Не был Петр и атеистом, периодически молился в храме и стоял службу, искренне сожалел о безграмотности русского духовенства, считал, что здесь многое нужно сделать. Таким образом, если он и мог испытывать какое-то негативное отношение к религиозным воззрениям, то разве что к староверам, популярным в стрелецкой среде, но никак не к официальной Русской церкви.

Как бы то ни было, можно легко представить, какие чувства испытывали подданные царя, искренне верующие русские люди, при виде пьяного Петра, возглавляющего эту злую пародию на собор и церковных иерархов. И сама реформа с ее тяготами, и наплыв иностранцев, и вызывающее поведение монарха — все это в целом и породило в народе смущение и массу слухов. В том числе и легенду о царе-антихристе.

Вариаций этой легенды много, причем самых сказочных. По одной версии, во время заграничной поездки иноземцы царя пленили, посадили в бочку и пустили в море, а вместо настоящего государя подослали злодея, басурманина или антихриста, который хочет извести все русское и весь русский народ. По другой версии, царь из плена чудом все-таки сумел спастись, потому что вместо него в бочку залез какой-то смелый стрелец. Настоящий царь скоро вернется и наведет порядок: иностранцев прогонит, и все заживут как раньше, по дедовским законам.

Так реально воспринимало действия царя-реформатора большинство его подданных. И эту правду, чтобы не повторять ошибок, забывать не стоит.

Есть, однако, еще один вывод, который, на мой взгляд, необходимо сделать после анализа петровских реформ. Можно, конечно, восхищаться тем, как стремительно Петр преодолел отставание и нагнал прочие европейские страны, но сам он, кажется, так и не заметил, что бежал в мешке. Ни он, ни его преемники очень долго, слишком долго, не решались даже задуматься о создании полноценного гражданского общества. Многие последующие реформы в России повторяют ошибку Петра. В результате русские неоднократно в своей истории, с огромным трудом догоняя другие европейские страны, а то и вырываясь вперед, затем неизбежно снова отставали: бег в мешке — не лучший способ передвижения.

Между тем еще предшественник Петра князь Василий Голицын считал, что преобразование государства должно начаться с освобождения крестьян с предоставлением им обрабатываемой земли в обмен на ежегодную подать, что, по его расчетам, увеличило бы доход казны более чем наполовину. Из этой казны, как планировал Голицын, выплачивалась бы компенсация помещикам за утраченную землю и освобождение крепостных. Идея заменить крепостную эксплуатацию поземельным государственным налогом после Голицына вновь стала всерьез обсуждаться в русском обществе лишь спустя полтора века.

Петр к подданным относился скептически. Если Иван Грозный называл русский народ «скотом», то Петр считал, что русские подобны детям, не способным без розги сесть за азбуку. В 1723 году, подводя итоги своей деятельности, он ничуть не раскаивался в том, что оставил народ в неволе:

Не все ль неволею сделано, а уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел.

Именно здесь Петр категорически не хотел использовать западный опыт. Характерно, что во время своих европейских поездок царь и его спутники только раз заглянули в английский парламент. Петр сделал из этого посещения следующий вывод:

Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан.

Фраза многозначительная, но и только. Никаких последствий для общественных реформ в России эти случайные визиты в парламент не имели. Если на верфь Петр шел за знаниями, то в английский законодательный орган — из простого любопытства, как турист, не более того. Впечатление от посещения парламента стояло в том же ряду, что и знакомство с женщиной-великаном: высокий Петр, как отмечает журнал его заграничной поездки, прошел под ее горизонтально вытянутой рукой. И парламент, и женщина-великан были, видимо, одинаково курьезны и бесполезны, с точки зрения царя.

Точнее всех на это главное противоречие реформ Петра Великого указал Василий Ключевский:

Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра… и доселе не разрешенная.

Потеряли ли эти слова актуальность, пусть решает читатель.