Долг перед Отечеством, в различных истолкованиях…

Долг перед Отечеством, в различных истолкованиях…

I

Жил когда-то в Германии человек, и официально он звался Якоб Людвиг Феликс Мендельсон-Бартольди (нем. Jakob Ludwig Felix Mendelssohn Bartholdy). Ну а если не столь официально – то звали его Феликсом Мендельсоном, и был он очень одаренным композитором. Впрочем, он был еще и пианист, и дирижер, и педагог – и вообще считался главой целого направления, которое получило название «Лейпцигская школа».

Мендельсон был ослепительно талантлив, выступал с раннего возраста, а потом взял да и написал посвященный Гёте фортепианный концерт. B 1825 году концерт был исполнен в присутствии самого Гёте, этого воплощения немецкого гения, в его доме…

Мендельсону тогда было всего 16 лет.

Он и дальше работал столь же плодотворно, и написал множество замечательных вещей, и объездил с концертами всю Европу – а потом обосновался в Лейпциге и предложил открыть там консерваторию.

В 1843 году ее там и открыли.

Современники его ценили очень высоко. Роберт Шуман называл его «Моцартом девятнадцатого столетия», а молодой тогда Гектор Берлиоз, не мудрствуя лукаво, называл Мендельсона гением. Но как развивалась бы жизнь и карьера Феликса Мендельсона в дальнейшем, сказать невозможно, потому что он рано умер, не дожив до сорока, и был оплакан и похоронен.

В Лейпциге ему поставили памятник – а музыка композитора продолжала свою жизнь уже отдельно от ее умершего творца и живет и сейчас. Под «Марш Мендельсона» новобрачные идут к алтарю и по сей день.

Были, однако, с его памятью и накладки. Скажем, Рихард Вагнер в статье «Еврейство и музыка» взял да и написал:

«…творческие усилия Мендельсона, направленные к тому, чтобы неясные, ничтожные идеи нашли не только интересное, но умопоражающее выражение, немало содействовали распущенности и произволу в нашем музыкальном стиле».

Для особо непонятливых прибавлялось, что все дело с завиральными идеями Мендельсона в том, что он как еврей ну никак не мог проникнуться истинно германским духом – отсюда-то и распущенность, и произвол.

Вообще-то, для убежденных антисемитов Феликс Мендельсон, внук раввина и сын банкира, и впрямь мог считаться архетипом еврея, но его семья перешла в лютеранство еще тогда, когда он был ребенком, религией он интересовался разве что только в смысле источника вдохновения [1], в доме его отца бывали такие люди, как Фридрих Гегель, так что даже многие верные поклонники Вагнера решили, что в данном случае он хватил через край.

Композиторы, как и вообще люди творческих профессий, бывают ревнивы по отношению друг к другу; русский композитор П. Чайковский, в свою очередь, воткнул шпильку уже Вагнеру, иронически с ним согласившись:

«Не стыдно ли было высокодаровитому еврею с таким коварным ехидством услаждать человечество своими инструментальными сочинениями вместо того, чтобы с немецкой честностью усыплять его подобно Вагнеру в длинных, трудных, шумных и подчас невыносимо скучных операх!»

Ну что сказать?

Вагнер умер в 1883 году, Чайковский пережил его на десять лет и скончался в 1893-м – и кто бы про их «мендельсоновские разногласия» и вспомнил?

Но в 1933 году к власти в Германии пришли национал-социалисты, которые вопросами «еврейства, заражающего своим тлетворным влиянием истинно германский дух», интересовались очень даже пристально.

И в 1937 году памятник Мендельсону в Лейпциге снесли, а обер-бургомистр Лейпцига Карл Фридрих Гёрделер (нем. Carl Friedrich Goerdeler) в знак протеста против этого выражения «истинно германского духа» подал в отставку.

Можно уйти в отставку от отвращения?

II

Гёрделер был человеком с большими способностями. Они недолго оставались без применения – его взяли на службу в крупный концерн в Штутгарте – не на штатный пост, а в качестве консультанта. Деятельность его была плодотворной. Гёрделер много ездил по Европе и результаты своих наблюдений и размышлений суммировал в виде аналитических записок, которые расходились среди влиятельных людей Германии: предпринимателей, военных, дипломатов.

И выходило у него, что политика Рейха опасна, и что опора на Италию ненадежна, и что японцы ничем осязаемым не помогут, и что Германии нужен мир – и как можно скорей.

Совершенно то же самое думали и Ульрих фон Хассель, и Йоханнес Попиц, и многие другие люди, в основном из числа политиков консервативного направления – те, кого фон Хассель полушутя называл на английский манер – «лояльной оппозицией».

Как мы знаем, эта «оппозиция» привлекла к себе внимание Шелленберга, а потом и Гиммлера. Они искали «каналы, ведущие на Запад», и в этом смысле и Гёрделер, и Попиц, и фон Хассель представляли для них ценность.

Хотя бы как солидные визитные карточки.

Но как оказалось, к этому же кружку приглядывались и другие люди. Военные в свое время, в 1938 году, считая политику Гитлера опаснейшей для Германии авантюрой, были готовы применить и другие средства, довольно далекие от лояльности по отношению к главе государства. Однако он раз за разом побеждал – и военная оппозиция, в общем, сошла на нет.

С фюрером сотрудничал даже Франц Гальдер.

К осени 1942-го, однако, ситуация поменялась. После крупных неудач целый ряд крупных военных, вроде Гальдера или Федора фон Бока, оказался не у дел. Переход прямого командования вермахтом в руки фюрера ситуации не улучшил – скорее наоборот, дела пошли уж и вовсе нерадостно.

Германии совершенно явно грозила катастрофа, но отправленные в отставку генерал-полковники и генерал-фельдмаршалы не могли ни на что решиться. На их плечах лежал тяжкий груз сомнений. С одной стороны, согласно взглядам старой прусской школы времен Бисмарка, «верность Отечеству» подразумевала безоговорочное повиновение военных политическому руководству страны. С другой стороны, политическое руководство вызывало чувство брезгливого недоумения и явно вело страну к краю пропасти.

И наконец, одно дело – ставить свою жизнь на карту в бою, сражаясь за Германию, и совершенно другое – делать это, пытаясь устранить главу государства во время жестокой войны и рискуя позорной казнью.

Мнения были разделены, единства в среде генералитета не наблюдалось, гестапо уже успело установить себе репутацию всеведения и полной безжалостности, и сомнения и колебания продолжались. Но у военных следующего поколения, помоложе, сомнений было меньше.

Как сказал один из них:

«…если генералы так ничего и не придумали, вперед должны выступить полковники».

Он как раз в чине полковника и состоял. Звали его Клаус фон Штауффенберг.

III

Он был родом из аристократической швабской семьи и еще молод – всего на три года старше Шелленберга. И национал-социализм поначалу ему очень нравился – не в такой вульгарной форме, которая предлагалась массам, а в более очищенной, рафинированной: глубокий патриотизм, жертвенность, мужество.

Штауффенберг был профессиональным военным – с 1926 года служил вольноопределяющимся в кавалерийском полку, в 1927–1928 годах окончил военное училище и национал-социализму симпатизировал в такой степени, что в 1932-м, во время разногласий между кругом людей вокруг Гинденбурга и Гитлером, был готов поддержать Гитлера. Во всяком случае, уже будучи в чине лейтенанта рейхсвера, принимал участие в военном обучении штурмовиков СА.

Клаус фон Штауффенберг был прекрасным офицером.

Его взяли в Военную академию при Генштабе, а потом он в чине обер-лейтенанта стал вторым офицером Генерального штаба при генерал-лейтенанте Эрихе Гепнере. С ним фон Штауффенберг осенью 1939 года попал в Польшу и писал оттуда жене письма в стиле, достойном истинного национал-социалиста:

«…население – невероятный сброд. Много евреев и полукровок. Этим людям хорошо, когда ими управляешь кнутом. Тысячи заключенных пригодятся для сельского хозяйства Германии. Они трудолюбивы, послушны и нетребовательны».

Он и дальше вел себя самым похвальным образом – в 1940 году участвовал во Французской кампании, а в декабре 1941 года поддержал передачу командования армией непосредственно в руки Гитлера.

К концу 1942-го он, однако, заколебался. Дела шли все хуже, война на два фронта становилась реальностью – пусть пока только в небе над Германией да еще в Северной Африке. Кстати, Штауффенберга туда и назначили. В составе 10-й танковой дивизии он отправился в Тунис, выручать войска фельдмаршала Эрвина Роммеля.

Роммель, конечно, творил чудеса. От Эль-Аламейна ему пришлось отступить только под давлением совершенно подавляющего превосходства противника решительно во всем – и в численности, и в снабжении, и в танках, и в авиации. Англичане и американцы непрерывно бомбили немецкие позиции, их самолеты обстреливали на дорогах все, что двигалось, и под один из таких налетов попал и Клаус фон Штауффенберг.

Он был тяжело ранен, потерял левый глаз, правую руку и два пальца на левой руке. В числе прочих раненых его успели воздухом вывезти в Италию, а оттуда эвакуировали в военный госпиталь в Германии. Несмотря на тяжкие ранения, фон Штауффенберг вернулся в строй.

Вот только у него поменялось представление о его долге перед Отечеством.

IV

В штабе группы армий «Центр» еще с 1941 года существовала группа офицеров, считавших, что Гитлер ведет Германию к катастрофе. Возглавлял ее Хеннинг фон Тресков, такой же выпускник Академии Генштаба, как и Штауффенберг, только фон Тресков закончил ее первым в своем выпуске. У него точкой перелома стал приказ 1941 года о расстрелах выявленных политруков Красной Армии – возникла примерно та же реакция, что и у Гёрделера после сноса памятника Мендельсону.

Отвращение – все-таки сильное чувство, с ним трудно совладать.

Но подать в отставку – то, что мог сделать в мирное время обер-бургомистр Лейпцига, человек как-никак штатский, – никак не мог сделать военный и во время войны.

Фон Тресков остался в армии.

Человек он был очень умный, розовых надежд на изменение режима не питал, корень зла видел в личности Адольфа Гитлера и вместе со своими единомышленниками предпринял несколько попыток к его устранению.

Одна из них действительно была близка к успеху – 13 марта 1943 года в самолет фюрера, вылетавший из Смоленска в его Ставку в Восточной Пруссии, под видом «дружеской посылки приятелю» была подсунута бомба.

Интересно, конечно, поразмышлять о том, как могла бы пойти история в случае успеха покушения, но бомба не взорвалась. В силу каких-то причин отказал взрыватель, и заговорщикам пришлось очень постараться для того, чтобы изъять свою посылку обратно.

Связи у фон Трескова были широкие – он знал и Гёрделера, и людей из окружения графа фон Мольтке [2], потомка великого полководца, соратника Бисмарка, и пытался привлечь к своему делу даже фельдмаршала Манштейна – тот считался лучшим умом германского генералитета.

Но Манштейн отказался его и слушать:

«…прусские фельдмаршалы в заговорах не участвуют».

Клаус фон Штауффенберг с точки зрения фон Трескова представлял значительный интерес – он регулярно посещал Вольфшанце, и это давало возможность добраться до фюрера – чисто физически.

Адольфа Гитлера – если мерить по стандартам И. Сталина – охраняли очень небрежно. Про историю с «посылкой, переданной приятелю», мы уже упоминали, но был и другой случай, когда Гитлер наведался в штаб группы армий «Центр». Офицеры-заговорщики оказались близко к нему, и при этом личное оружие никто у них не отбирал. У них была полная возможность застрелить фюрера, но они не решились.

Говорили, что опасались задеть своего командующего фон Клюге.

Была еще одна возможность для покушения, в Берлине. Гитлер приехал на выставку трофейного советского оружия, и один из заговорщиков собирался подобраться к фюреру поближе и взорваться вместе с ним. Он уже активировал таймер-взрыватель бомбы, но Гитлер неожиданно уехал с выставки, и неудачливому офицеру пришлось срочно избавляться от взрывателя.

Так что Клаус фон Штауффенберг, бывавший на совещаниях с участием Гитлера, был для заговорщиков истинной находкой. Но была и еще одна причина, почему он мог стать очень полезен.

Штауффенберг имел отношение к операции «Валькирия».

V

В Германии еще с зимы 1941/42 года существовал план на случай каких-то чрезвычайных событий в тылу вроде «массовых актов саботажа», «восстания враждебных элементов» и так далее. План назывался «Валькирия» и должен был проводиться в жизнь так называемой Резервной армией.

Это было военное командование, в распоряжении которого находились части, проходящие процесс переформирования, – старая идея, еще времен Первой мировой войны, которая позволяла вливать пополнения новичков в полки, находящиеся на отдыхе.

Там ветераны-фронтовики принимали молодежь под свое крыло, обучали премудростям выживания, которых не найдешь в воинских уставах, и тем ускоряли процесс сколачивания своей части в единую боевую единицу [3].

Этой армией командовал генерал-полковник Фридрих Фромм, а генерал Фридрих Ольбрихт, начальник Общевойскового управления Верховного командования сухопутных войск (ОКХ), который ведал снабжением войск и армии резерва, служил у него заместителем.

Ольбрихт входил в заговор, и он модифицировал план «Валькирия» так, что им можно было воспользоваться для захвата контроля над средствами связи. A Штауффенберг служил в штабе резерва сухопутных войск и занимался подготовкой «Валькирии».

Так что все складывалось удачно.

20 июля 1944 года полковник Клаус фон Штауффенберг прилетел для доклада в Вольфшанце. У него в портфеле были две килограммовые бомбы с химическим взрывателем, рассчитанным на полчаса. Он приводился в действие так: надо было плоскогубцами раздавить ампулу с кислотой, которая и начинала разъедать проволоку. В тот момент, когда процесс этот доходил до конца, следовал взрыв. По прибытии в Ставку Штауффенберг зашел, раздавил ампулу – все шло по плану.

Но вот дальше пошла череда случайностей.

Времени у полковника было мало, и действуя одной искалеченной рукой, он сумел раздавить взрыватель только одной бомбы. По идее, этого было достаточно для того, чтобы сдетонировала и вторая, но он ее почему-то из портфеля убрал.

Дальше оказалось, что совещание перенесли в легкий дощатый домик на территории Ставки. Обычно-то оно проходило в бункере, но в тот момент там что-то срочно укрепляли.

В комнате, где должно было проходить совещание, Штауффенберг попросил посадить его поближе к фюреру – и ему действительно отвели место буквально в паре метров от вождя Рейха. Но когда за 5 минут до взрыва Штауффенберг под каким-то предлогом вышел из комнаты, оставив портфель с бомбой у себя под столом, полковник Хайнц Брандт портфель этот передвинул – он у него под ногами мешался.

Брандт был лихим кавалеристом, чемпионом берлинской Олимпиады 1936 года в командном зачете по выездке, но след в истории оставил не спортивными подвигами, а передвижением портфеля под столом.

Он спас этим жизнь Адольфу Гитлеру.

VI

Уезжая, Штауффенберг сам увидел взрыв, но уже со значительного расстояния. Он был совершенно уверен в успехе покушения и еще из Растенбурга позвонил генералу Ольбрихту в Берлин. Тот попытался дать команду на начало операции «Валькирия», но его начальник генерал Фромм вдруг начал испытывать колебания. Вообще-то он был полностью в курсе дела, но тут вдруг решил лично проверить, жив ли Гитлер?

Он позвонил в Вольфшанце.

Там, конечно, царила полная паника, но Фромм узнал, что Гитлер не только жив, но даже и не сильно пострадал. У него было контузия, с него пришлось срезать обгоревшие брюки, в ноге фюрера застряло множество заноз из разбитой дубовой планки, но он был жив. Взрыв был вдвое слабее запланированного, взрывная волна в легком бараке разлетелась в стороны, Адольф Гитлер оказался закрыт от бомбы в результате того, что Брандт передвинул портфель, и в итоге фюрер Германского рейха в очередной раз убедился в том, что он храним провидением для каких-то неведомых целей.

С этого момента заговор начал разваливаться.

Геббельс объявил по радио, что Гитлер жив. Генералы, которые вроде бы все уже знали, и все как бы понимали, и даже и одобряли, вдруг переменили свое мнение. Дело было даже не в том, что они струсили или испугались за семьи, – то, что жизнь каждого из них, скорее всего, уже кончена и им вроде бы нечего терять, они понимали. Но их, по-видимому, страшил суд и позор «измены и неповиновения».

Они предпочитали покончить с собой или имитировать гибель в бою, как сделал фон Тресков. У него, впрочем, был и дополнительный мотив – он был центральной фигурой заговора, знал чуть ли не всех его участников и понимал, что при допросе в гестапо он всех их выдаст.

Клауса фон Штауффенберга, спасая себя, срочно расстрелял Фромм.

Но это его не спасло – генерал был арестован уже на следующий день и отправлен Гиммлером на допросы. Из него, конечно же, выбили все, что он знал. Аресты пошли волной, и первыми брали тех, кто контактировал с Шелленбергом и его шефом. Генрих Гиммлер «процесс тщательного расследования» хотел контролировать лично – ему было что скрывать.

Томас Манн в июле 1943 года, узнав о падении Муссолини, сказал, что вот итальянцам и удалось избавиться от своего великого человека. И добавил:

«…мы, немцы, неспособны на это – ни в хорошем, ни в дурном смысле».

Похоже, что великий немецкий писатель хорошо знал свой народ.

Примечания

1. B Дюссельдорфе Мендельсон задумал написать трилогию ораторий на библейские темы «Илия – Павел – Христос», однако постоянная концертная деятельность не давала ему возможности взяться за эту работу. В Лейпциге композитору удалось начать воплощать свой замысел: оратория «Павел» была окончена весной 1836 года и вскоре исполнена под управлением автора на Рейнском музыкальном фестивале.

2. В Кресау, поместье фон Мольтке в Силезии, собирались люди – все больше аристократы, носившие имена с множеством приставок «фон», «дер», «цу» и прочего – весьма критически относившиеся к Адольфу Гитлеру. Одним из них был Адам фон Тротт цу Зольц, сотрудник германского МИДа. Он в свое время учился в Оксфорде, и его предполагали использовать как канал для переговоров с англичанами.

3. Уже в ходе Второй мировой войны система была скопирована в американской армии, поскольку было замечено, что потери новичков из свежих пополнений непропорционально высоки.