Корень всякого зла…
Корень всякого зла…
I
Свою книгу «Майн Капмф», «Моя борьба», Гитлер начал писать в Ландсбергской тюрьме. Вообще-то поначалу он думал описать только историю своей политической карьеры, и книга должна была называться «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Но первоначальные заметки все разрастались и разрастались, и понемногу книга стала чем-то вроде смеси из автобиографии и политического манифеста.
По тому, что человек пишет, всегда можно судить о его личности.
Он сентиментален. Он дилетант, часто – вопиюще невежественный. Самоучка, убежденный в том, что «владеет научной истиной» и что «правота его неопровержима».
При чтении текст не производит впечатления даже связности, но у нас есть и другие свидетельства. На Рудольфа Гесса «Моя борьба» производила впечатление Нагорной Проповеди, произнесенной самим Христом, и это чувство разделялось многими.
На заключенного смотрели как на Спасителя – именно так, с большой буквы.
Ho при всем почтении к своему узнику тюремные службы все-таки настаивали на соблюдении каких-то внешних приличий. Доступ посетителей к Гитлеру был в принципе вполне свободным и зависел только от его желания (или нежелания) их принимать, но существовали и тюремные правила. Согласно им, при свидании заключенного – с кем бы то ни было – в камере должен был присутствовать кто-то из тюремной службы.
И это не обязательно был обычный надзиратель. Гитлер вызывал большой интерес, и обязанности «присматривающего за визитом» старшие чины Ландсбергской тюрьмы часто брали на себя.
Обставлялось это с соблюдением всех возможных форм вежливости: дежурный офицер просто садился в кресло, разворачивал газету и делал вид, что ни к чему не прислушивается. Согласно мнению одного из этих надзирателей Франца Хеммериха, не было ни одного человека, который устоял бы перед Гитлером в беседе один на один – такова была сила его личности.
Само по себе это свидетельство мало что стоит.
B конце концов, в тюрьме узника навещали в основном его восторженные поклонники, и какой поклонник устоит перед обаянием «звезды», которой он восхищается? Однако согласно тому же Хеммериху, во всей Ландсбергской тюрьме, от коменданта и до последнего истопника, не было человека, который не был бы убежден в правоте Адольфа Гитлера и в том, что он герой и мученик.
Речи Гитлера в разговорах с его посетителями, по-видимому, близко соответствовали записям, которые легли в основу его книги. Записи делались, как правило, не им самим. Рудольф Гесс не был арестован после путча, но добровольно сдался властям, получил уменьшенный приговор и был помещен в ту же Ландсбергскую тюрьму, в камере неподалеку от той, в которой был заключен Гитлер. Он имел право свободного доступа к своему кумиру, и правила ночного отбоя на них не распространялись – они могли беседовать хоть за полночь. Вот Гесс-то и вел почти всю секретарскую работу – он записывал слова Гитлера, сводил сказанное воедино, редактировал рукопись, обсуждал текст с автором, уточняя его, – и так далее. Кое-что делал в этом смысле и Путци Ханфштенгль – ордер на его арест был отменен, он смог вернуться в Германию и, конечно же, немедленно навестил своего «великого друга». Путци смог посмотреть собранные записки и даже внести пару предложений по тексту, которые были полностью проигнорированы. В тюрьме Ландсберга уже начал осуществляться «принцип фюрера».
Слово Адольфа Гитлера должно было быть последним словом.
II
В «Майн Кампф» нет никакой ясно изложенной политической программы. Собственно, это признавал даже сам Гитлер – он говорил потом, что книга состоит из отдельных материалов, каждый из которых – набросок статьи для «Фёлькишер Беобахтер». Но какое-то представление о ходе мысли автора книга все-таки дает.
Он видит мировую историю как нескончаемую борьбу, в которой высшая раса, арийцы, не может занять своего законного места в мире из-за непрерывной подрывной работы евреев, низшей расы, все усилия которой идут на разрушение расы-хозяина, на которой евреи паразитируют.
«Расовый вопрос, – пишет Гитлер, – дает ключ не только к мировой истории, но и ко всей человеческой культуре».
Кульминацию процесса подрывной деятельности евреев он видел в Октябрьской революции в России. Согласно ему, жидобольшевизм нечеловеческими пытками и голодом убил там 30 миллионов человек в своем желании установить власть еврейских так называемых интеллектуалов над великим народом. Попутно там еще говорится о махинациях биржевиков, хотя связь между биржевиками и большевиками вроде бы не просматривается.
Но для Адольфа Гитлера это, конечно, не так – для него это два щупальца одного и того же чудовищного спрута – мирового еврейства.
И вообще – миссией национал-социалистического движения является «разрушение еврейского большевизма». Это разрушение, кстати, послужит и еще одной цели – даст германскому народу жизненное пространство на Востоке. Насчет «жизненного пространства на Востоке» он ничего нового не придумал – это была идея пангерманистов, выдвинутая задолго до Первой мировой войны, когда никакого «жидобольшевизма» не было и в помине.
Просто было тогда в Германии некое ощущение, что для истинной Империи нужно пространство целого континента, а не узкие границы страны в центре Европы.
Но Гитлер смотрел на вещи шире.
Для него вопрос сводился к борьбе не на жизнь, а на смерть, и шла она между «германизмом» и «мировым еврейством». И полумеры тут не годились. «Расовый туберкулез» должен быть устранен. В «Майн Камф» Гитлер говорит, что если бы в начале Первой мировой войны 12–15 тысяч еврейских разрушителей нации были бы сунуты под отравляющие газы, то жертвы, принесенные миллионами германских солдат на фронте, не остались бы напрасными.
Поэтому миссией немецкого народа должно быть уничтожение большевизма, и на этом не следует останавливаться, потому что настоящий смертельный враг – это мировое еврейство, породившее большевизм.
Это битва даже не германского, а мирового значения:
«Большевизация Германии означает полное уничтожение всей христианской европейской культуры».
Надо сказать, что большевизм всплыл в «Майн Кампф» не случайно.
В окружении Гитлера было несколько человек из числа «немцев, рожденных вне Рейха». Например, шедший с ним рука об руку Макс фон Шойбнер-Рихтер, убитый полицейской пулей, родился и вырос в Риге. Для него русская революция 1917 года была воплощением чудовищного зла, несчетных бед и разрушений, – и винил он в ней Троцкого и прочую «еврейскую шваль, прикрывшуюся именем Ленина».
Россия с ее большевизмом очень занимала воображение Адольфа Гитлера.
Он думал, что настало время прекратить все попытки найти жизненное пространство для Германии в колониях – это только ссорит немцев с англичанами – и обратить взор на необозримые просторы за пределами восточных границ Рейха. В конце концов, именно Германия питала своими соками старую российскую элиту, создавая «германское ядро» верхнего слоя российского общества. Теперь это ядро заменили собой евреи. Но абстрактный «мировой еврей» есть паразит. Он может только разрушать сделанное другими, а сам на созидание не способен. И это означает, что гигантская Империя, лежащая на восток от Германии, созрела для крушения, ибо крушение ее новой еврейской элиты будет означать и крах России как государства.
Гитлер выражал надежду, что современники станут еще свидетелями катастрофы, которая станет полным неопровержимым доказательством верности теории высшей расы. Надо только подготовить немецкий народ к этой титанической борьбе.
Сделать это может только лидер, осененный гением.
III
На самых первых страницах «Майн Кампф» Гитлер пишет о том, что само провидение помогло тому, что он родился именно в городке Браунау, что стоит на реке Инн в Австрии. Потому что городок расположен как раз на границе между Австрией и Рейхом, на границе, разделяющей два германских государства – границы этой не должно быть вне зависимости ни от каких экономических соображений. Даже если бы их слияние в чисто материальном смысле было бы вредным, оно должно быть осуществлено. Потому что «единая кровь нуждается в едином Рейхе». Осуществить такое великое деяние, конечно же, нелегко.
Но надежда все-таки есть:
«Если искусство политика на самом деле есть искусство возможного, то теоретик – человек, о котором можно сказать, что он говорит то, что внушено ему свыше, и требует и желает невозможного. Очень редко в истории встречаются случаи, когда теоретик и политик слиты в одном и том же лице» [1].
Кто это лицо, читателю уже понятно, не правда ли? Ну, a дальше автор переходит к вопросам более конкретным и чисто практическим. Он обсуждает средства и методы достижения поставленных целей и, в частности, заявляет следующее:
«Искусство пропаганды лежит в понимании эмоциональных нужд широких масс… Надо иметь в виду, что их способность к пониманию очень ограничена, что их способность к суждению крайне мала, но способность забывать – огромна».
Из вышесказанного вытекает, что эффективная пропаганда должна быть простой и касаться только очень немногих пунктов, которые, естественно, следует тщательно выбирать.
Дальше в «Майн Кампф» следует такой пассаж:
«…искусство всех подлинных национальных лидеров всех времен состоит в том, что они не распыляют внимание народа, а концентрируются на одном враге».
Гитлер добавляет, что большое число самых разнообразных противников должно быть представлено как щупальца одного и того же главного врага и что последователи лидера должны верить в то, что с ним-то, с этим главным врагом, они и ведут битву.
Он даже приводит практический пример того, как это должно делаться:
«…это евреи приводят негров на Рейн, как всегда, с тайным замыслом и с ясной целью – разрушить ненавистную им белую расу путем ее заражения чуждой кровью».
Эта фраза, конечно, нуждается в некоторых комментариях.
IV
Как ни странно, тезис о «неграх на Рейне» имел некие реальные основания: огромные потери во время Первой мировой войны вынудили Францию использовать в Европе и свои колониальные войска, набранные в Марокко и в Сенегале. Поскольку они к тому же, как правило, не подлежали демобилизации, то их часто использовали для оккупации германских территорий – и на Рейне, и в Сааре. С дисциплиной что у сенегальцев, что у марокканцев дело обстояло так: своих офицеров-французов они слушались беспрекословно, всех остальных игнорировали, а на побежденных смотрели как на законную добычу.
В итоге в оккупированных районах прокатилась волна грабежей и изнасилований. Французские власти пытались бороться с этим злом, преступления против гражданских лиц расследовались и, как правило, наказывались, но тем не менее они случались с периодичностью два-три каждый месяц.
Националистическая пресса, разумеется, изображала их как дикое изнасилование всех германских девушек по Рейну, так что мысль о «заражении чистой германской крови неграми и арабами» была довольно обычным мотивом.
Новостью было приписывание «оккупационных изнасилований» евреям, которые вроде бы не имели никакого отношения ни к французской оккупации, ни тем более к сенегальским стрелкам, но Гитлер следовал своим принципам, столь ясно изложенным в «Майн Кампф»:
1. Враг должен быть один.
2. Все зло должно идти от него, даже если это не так.
3. Широкие массы имеют слабую способность понимать.
4. Широкие массы имеют неограниченную способность забывать.
Но пожалуй, стремление свести все беды Германии к еврейскому заговору было у Адольфа Гитлера не только рациональным расчетом, но и совершенно искренней манией. Он видел их повсюду.
В его воспоминаниях о голодной венской молодости вдруг, как бы из ниоткуда, появляется «еврей в грязном кафтане». Кстати, еврей в грязном кафтане и в самом деле вполне мог встретиться Гитлеру в Вене – в столице Австро-Венгерской империи случались и более неожиданные посетители, чем какой-нибудь приезжий из Галиции, откуда-нибудь из тамошнего захолустья.
Но он видел тут не одного непривычно одетого человека, а целое явление:
«…была ли когда-нибудь какая-то форма грязи или гнусного распада – особенно в культурной жизни, в которой не был бы замешан по крайней мере один еврей?»
Более того, продолжает Адольф Гитлер:
«…если вы вскроете этот абсцесс, вы непременно найдете в нем, как вы нашли бы личинку в гниющем трупе, какого-нибудь еврейчика, моргающего при неожиданно упавшем на него свете. Это зараза, духовная зараза, хуже, чем чума старых времен – и люди ею непрерывно отравляются».
Дальше автор «Майн Кампф» говорит, что эта беда не только духовная или интеллектуальная проблема – о нет, отнюдь нет. Суть дела заключается куда глубже:
«Связь евреев с проституцией, и даже еще хуже – с торговлей женщинами – может быть изучена в Вене так, как, может быть, нигде больше… там на темных улицах и в закоулках вы увидите то, что скрывается от германского народа…»
И Гитлер говорит дальше, что проблема заключается в продажности любви, в превращении ее в объект торговой сделки. И что это ведет к моральному опустошению, к дегенерации, разрушающей германский народ медленно, но верно. И вообще:
«…евреизация нашей духовной жизни и монетизация нашего инстинкта к продолжению рода рано или поздно разрушат все наши подрастающие поколения».
Дальше там идет долгий поток обвинений евреев в темных грехах заражения народа, смысл которых не ясен, важно только то, что Адольф Гитлер видит свою миссию в очищении мира от этого зла.
Гитлер был странным человеком.
В числе прочего в нем удивляло не только наличие огромных способностей к внушению толпе своих мыслей, эмоций и переживаний, но и то обстоятельство, что с ним было что-то не так в смысле пола.
Жена Путци Ханфштенгля сказала мужу, что Гитлер – кастрат. И удивилась тому, что сам Путци этого не видит. Кастрат он или нет, было неясно, но тот факт, что вроде бы здоровый 35-летний человек не только не был женат, но даже и не обзавелся никакой подругой, выглядел действительно странно.
Под этот факт подводились самые разнообразные объяснения.
Говорили, например, что «все силы и помыслы Адольфа Гитлера отданы его борьбе» и на прочее у него нет времени. Другие люди, настроенные не столь благожелательно, говорили, что чувства, которые Гитлер испытывает, говоря с толпой, заменяют ему нормальные половые отношения. Но было и такое мнение: в годы венского бродяжничества Адольф Гитлер подхватил сифилис и потом плохо лечился.
В итоге зараза ударила ему в мозг.
Примечания
1. Все цитаты из «Майн Кампф» даны в обратном переводе с английского и приведены в книге Charles B. Flood. Hitler, The Path to Power. Boston: Houghton Mifflin Company, 1989.