Конец января и начало февраля
Конец января и начало февраля
В середине января генерал Корнилов со штабом переехал в Ростов, теперь центр Добровольческой армии. Здесь он концентрировал все ее части. 23 января приехал 1–й Офицерский батальон, через несколько дней — 4–я офицерская рота. Не было лишь взвода юнкеров, батареи с подполковником Миончинским и нескольких групп батальона и батареи, находившихся в экспедициях.
Было совершенно очевидно, что Добровольческой армии и донцам не удержать Ростова и Новочеркасска. Да и был ли в этом
смысл, когда уже совершенно потеряны надежды на пробуждение казаков? Генерал Корнилов решил оставить Ростов, чтобы сохранить свою армию путем и способом ему только известным, и к этому вел подготовку. Но приступить к выполнению своего решения он мог лишь тогда, когда положение окажется безнадежным совершенно.
И вот несмотря на то, что красные подходили к Ростову с запада, несмотря на то, что назревала опасность образования у Ростова нового фронта в сторону Кубани, генерал Корнилов не уводил свою армию. Более того, числа 27–го он по просьбе атамана Каледина отправил на фронт у Новочеркасска партизанский отряд своего имени и Юнкерский батальон, которым придал 1–ю юнкерскую батарею, сформировавшуюся в Новочеркасске.
29 января раздался выстрел Каледина. Казалось, наступил конец сопротивлению донцов, и 30 января эти добровольческие части возвращаются обратно: юнкерские батареи в Ростов, Партизанский отряд задерживается на станции Аксайской.
Новый атаман, генерал Назаров, не терял надежд спасти положение благодаря начавшемуся пробуждению казаков, вызванному выстрелом Каледина. Но это было коротким пробуждением.
«Помогите партизанам! Спасите честь Родины и старого Дона! Пушки гремят уже под Сулином!» — взывали обращения к казакам и к населению городов, но никто на них уже не отзывался.
И все же генерал Корнилов не оставлял Ростова без согласия атамана Дона. Он лишь готовил армию к походу, доставая все необходимое для сохранения боеспособности, для ухода за ранеными. Многого недоставало, но провести реквизицию он не считал возможным: Ростов — территория Дона. Приходилось только взывать к доброму чувству людей. Отзывались слабо: дали 2 миллиона рублей, а для материальной поддержки ставили условие — отдачи письменного приказа, который мог бы служить оправданием перед большевиками: нас принудили!
* * *
1–й Офицерский батальон прибыл в Ростов 23 января, разгрузился и перешел в Темерник, где разместился в здании Технического училища. Здесь в его состав была влита 4–я основная Офицерская рота, бывшая в отряде Чернецова, пополнив 2–ю его роту, понесшую большие потери у станции Гуково. Полковник Морозов, [260] командоравший 4–й основной ротой, отказался стать командиром 2–й роты, но остался при батальоне рядовым бойцом, каковым и проделал с ним дальнейшие походы.
Немедленно в батальоне было приступлено к дальнейшему формированию команд, и прежде всего команды связи, знающей телефонное и телеграфное дело, отсутствие которой имело следствием гибель целой роты. Поступивший в батальон прапорщик Зоннерштрам, как знающий это дело, был назначен начальником команды. В кадр команды было взято, между прочим, несколько гимназистов из города Орла, бывших «потешных» (юношеская организация). В Ростове были найдены: кабель, индукторские и фонетические телефоны, необходимые инструменты и пр. Не было никаких пособий, что весьма тормозило дело. Но как бы то ни было, в ближайшие дни команда установила телефонную связь между рядом пунктов. Работа была нелегкая, главное, опасная. Провода часто перерезались местными большевиками. Приходилось их чинить по ночам, подвергаясь обстрелу врага и отстреливаясь от него. Хуже была работа на крыше вокзала, где провода связи проходили под проводами с током большого напряжения. Так люди команды учились, работали и боролись. «Это не люди, а сумасшедшие», — сказал о них один из управляющих железной дорогой. В результате опасной работы команды было несколько убитых и раненых.
Не менее важна была подрывная команда. Ее начальником назначен старший портупей–юнкер Козлов, знаток дела. Найденные на станции Зверево блестящие пластинки, принятые за прессованный чай, а оказавшиеся взрывчатым веществом, и переданные из рот ручные гранаты были первым материалом для подрывников. Доброволец, инженер поручик Лысенко, [261] формировал железнодорожные бригады и обучал машинистов. Офицеры этих бригад получили в свое распоряжение паровозы, на которых держали связь Ростова с Новочеркасском и Батайском. На Таганрогском направлении этим делом по–прежнему ведал прапорщик Шмидт.
Батальон нес караульную службу и службу охранения. Караулы выставлялись на вокзале, на железнодорожном мосту через Дон, в Государственном банке, на электрической станции, в Задонье. Кроме того, от него назначались патрули, связь со Студенческим батальоном и другими частями и наряды для обысков и арестов среди местных большевиков. В эшелоне на вокзале заседала назначенная от батальона следственная комиссия для первоначального разбора дел всех арестованных на территории, контролируемой батальоном. В тех случаях, когда не было никаких сомнений в виновности (стрельба по патрулям, разбрасывание прокламаций, призыв «бить добровольцев» и т. п.), комиссия выносила приговор: «Отправить в коменданту станции Заречная». Иные арестованные отправлялись в штаб армии, а остальные отпускались.
Малочисленность батальона не соответствовала необходимому количеству нарядов, и поэтому служба была изнурительной. Сменявшиеся сегодня из караула назавтра шли в патрули и обратно. Люди изматывались и озлоблялись на тех, кто вел в это время спокойную жизнь за спинами офицеров Добровольческой армии.
Такую же службу несли 2–й, 3–й, Юнкерский и Студенческий батальоны и Школа прапорщиков.
5 февраля, в связи с принятым решением об уходе армии из Ростова, 1–му офицерскому батальону была поручена эвакуация золота из Ростовского банка на вокзал для отправки его в Новочеркасск Донскому правительству. Заведовал эвакуацией штабс–капитан Крыжановский, бывший в этот день начальником караула. Восемьдесят мешков с золотым песком по пуду в каждом были выданы на руки по два на человека. С этим грузом, следуя на расстоянии 15 минут друг от друга, дабы не привлекать постороннего внимания, потянулись к вокзалу офицеры батальона. За золотом следовало серебро, рассыпанное по ящикам. Эвакуация прошла блестяще, и изумлению банковского чиновника, ведущего приемку на вокзале, не было границ. Эти ценности, однако, все же попали в руки большевиков: Донской отряд, оставивший потом Новочеркасск, не взял их с собой, оставив в распоряжении Донского правительства.
* * *
Была проведена попытка привлечь ростовское офицерство в ряды армии — последняя попытка. Офицерство было призвано на собрание, о котором широко оповещено. На собрание явилось всего лишь около 200 человек. Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев». Устроители собрания, естественно, хотели провести его в известном порядке: произвести подсчет прибывшим, обратиться к ним с речами о необходимости поддержки Добровольческой армии, преступности и гибельности нейтралитета… Но сразу же у регистрационного столика начались возбужденные, протестующие голоса:
— Кто нас созвал? Кто имел на это право? Это провокация!
Шум, крики, беспорядок… Пытавшиеся выступить ораторы прерывались дикими криками. Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы… Позорное собрание! Из потока выкриков толпы явствовало лишь одно решение, одна резолюция: «В поддержке Добровольческой армии отказать!» Мотив: «Русский офицер призван защищать границы своего государства, а не честь отдельных генералов».
Толпа как?то поспешно разошлась в одиночку по разным улицам, чтобы не видели бывших на собрании. Задержались лишь немногие, которые записывались в армию.
Об этом собрании стало известно добровольцам.
«Так чего же они не защищают границ государства, а болтаются в Ростове? Ну, вольному — воля, спасенному — рай и… к чертовой матери их! Мы?то без них не пропадем, а им плохо придется», — сказал генерал Марков.
Этим собранием не только возмущались, но на него и реагировали. Вот коллективная запись офицеров 1–го Офицерского батальона:
«Если мысленно перенестись в обстановку того времени, если вспомнить потрясающие по своему трагизму ежедневные картины похорон детей–добровольцев, если воскресить в памяти речь генерала Алексеева над окоченевшими телами этих детей, если увидеть снова эту праздную, любопытную толпу, теснившуюся у открытых могил, без единой мысли в глазах, без единого укора в сердце, эти презрительные улыбки, это досадливое пожимание плечами на вырвавшуюся у генерала Алексеева фразу о том, что будущая Россия поставит памятник этим героическим детям: разоренное гнездо и в нем убитые орлята; и спросит будущий русский человек — а где же были орлы? — то не трудно представить себе чувства, которые испытали две сотни в отношении многих тысяч проживающих в Ростове «офицеров».
На следующий день после позорного собрания ростовских «офицеров» в местных газетах был помещен следующий ультиматум им:
«Вам объявляет 1–й Офицерский батальон: кто не с нами, тот против нас. В трехдневный срок предлагаем всем офицерам, находящимся в Ростове, или вступить в ряды армии, или покинуть Ростов». Следовала подпись полковника Борисова.
И вот, к вечеру того же дня не пожелавшие вступить в ряды Добровольческой армии офицеры стали покидать город или глубоко зарываться в свои норы. В ряды армии вступили десятки. Щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинели золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная. Так, в течение трех дней были очищены от предателей улицы Ростова.