Заповедность: неотчуждаемое наследование земли
Заповедность: неотчуждаемое наследование земли
Значение, которое защитники привилегий придавали землевладению как важнейшей характеристике дворянского статуса, переоценить невозможно. Обладание поместьем и проживание в своем поместье олицетворяли традиционный и нравственно превосходный образ жизни, которому противопоставлялись презираемые и вызывающие страх нравы рыночного общества. Публицист Н. П. Семенов в своем панегирике в 1898 г. написал об этом так: «деятельность землевладельца возвышает душу человека, развивает в нем благородные чувства, утверждает нравственность, привязывает к семье и приковывает к месту, тогда как нажива капиталистов ведет к совершенно противоположным результатам»{176}.
Точнее говоря, земля обеспечивала дворянам финансовую стабильность, дававшую возможность бескорыстно служить государству, какового отношения нельзя было ожидать от чиновников, целиком зависящих от жалованья. С точки зрения некоторых защитников привилегий, дворянское землевладение и дворянская служба государству были настолько тесно связаны, что одобрение правительственных мер в поддержку землевладения должно было и могло проистекать только из восстановления в той или иной форме обязательной службы государству. А. И. Елишев, например, опасался, что без возвращения «дворянству прежней обязательно-служилой роли» проекты учреждения заповедных имений «приведут к одному результату: создадут сильный, богатый и влиятельный класс земельной аристократии, ничем не связанный с государственной властью и имеющий лишь права безо всяких обязанностей», а созданная таким образом аристократия станет «искусственным сколком с аристократии западноевропейской» и центром политической оппозиции, с которой государству нелегко будет справиться{177}.
Другие сословники, однако, считали, что землевладение заменило обязательную прежде государственную службу, которая была «отличительным признаком дворянского звания»{178}. Представление о себе как землевладельце-джентльмене был до некоторой степени результатом ярко выраженной, одновременно спонтанной и поощряемой государством, тенденции российских дворян с XVIII в. заимствовать стиль жизни и правовой статус (но не политическую автономию) западной аристократии. Хотя защитники привилегий не уставали настаивать на совершенной уникальности межсословных отношений в России, сами они были в плену заимствованной на Западе концепции благородного сословия. Но на Западе «существенное значение» дворянства коренилось в том, что «на протяжении тысячи лет основанием для привилегированного статуса дворянина являлись руководство, защита и ответственность за крестьян, живущих на территории его феодального владения»{179}. В России же до 1861 г. привилегированное положение дворянства, включая его монопольное право на владение землей и людьми, покоилось на его службе самодержавию. Но к концу XIX в. служебная роль первого сословия стала существенно менее значимой, и дворяне-землевладельцы все реже всецело посвящали себя государственной службе (см. гл. 6). При этом дворянство сохранило не только достаточно земли, чтобы удерживать господствующие позиции в сельском мире, но и систему корпоративных учреждений, полноправное участие в которых всегда было обусловлено владением землей. Несмотря на всю оригинальность своего исторического пути, русские дворяне-землевладельцы в конце концов оказались, в некоторых отношениях, в положении, аналогичном положению благородного западной знати.
Поскольку в сознании сословников основной характеристикой первого сословия стало владение землей, главная задача свелась к тому, чтобы остановить процесс обезземеливания дворянства. Прогностические расчеты, основанные на сложившихся темпах сокращения дворянских земель, показывали, что в России этот вид землевладения сойдет на нет к 1920, 1950 или 1966 г., по различным прогнозам{180}. Самым прямым путем к предотвращению этой угрозы было восстановить в какой-то форме существовавшие до 1861 г. ограничения на торговлю землей. Защитники привилегий не уставали осуждать превращение земли в обычный товар, сделавшее ее предметом спекулятивной наживы для купцов и кулаков, и превозносили традиционное воззрение на «землю как на средство обеспечения быта соответственных сословий» — дворянства и крестьянства{181}.
Чтобы предотвратить появление безземельного сельского пролетариата, в 1893 г. правительство приняло закон, согласно которому крестьянские наделы нельзя было отдавать в залог под кредит, а полностью выкупленные наделы можно было продать только другому члену той же крестьянской общины или кому-то, кто соглашался стать ее членом{182}. Публицисты Семенов и Елишев, ссылаясь на закон 1893 г. как на удачное решение вопроса, требовали такого же запрета на продажу дворянских земель недворянам. Подобный запрет, инициированный Пазухиным, был уже предложен в 1889 г. дворянским собранием Симбирской губернии и обсуждался в дворянских собраниях других губерний{183}. Содержавшее аналогичное требование ходатайство Тульского дворянского собрания рассматривалось Особой комиссией под председательством Н. С. Абазы, которая в 1891–1895 гг. изучала различные пути укрепления дворянского землевладения.
Идея запрета перехода дворянских земель в руки представителей низших сословий, несмотря на привлекательность ее простоты и наглядности, грозила возникновением ряда крупных проблем и была отвергнута как комиссией Абазы, так и Особым совещанием по делам дворянского сословия в 1898 г. Ограничение состава возможных покупателей дворянских земель кругом богатых дворян неизбежно привело бы к падению рыночной цены на такие земли и, как следствие этого, кредитоспособности ее владельцев. Что еще хуже, такая мера способствовала бы дальнейшей концентрации дворянских земель в руках немногих очень богатых представителей первого сословия, тогда как число безземельных дворян продолжало бы увеличиваться{184}. Чтобы сберечь дворян-землевладельцев в качестве фактора общественного развития, следовало одновременно сохранить их численность и принадлежащие им десятины, а по возможности увеличить и то и другое.
Поскольку большинство защитников старого режима были убеждены, что дворяне продают свои поместья под давлением денежных обстоятельств, некоторые из них предложили не допускать продажи несостоятельных поместий и тем самым остановить обезземеливание дворянства. В 1896 и 1897 гг. у некоторых дворянских обществ появилась мысль, что либо особые агентства при правительстве, либо сами дворянские общества могли бы принимать на себя управление обанкротившимися имениями, делать их платежеспобными и возвращать прежним владельцам. Самый продуманный план этой операции выдвинуло Херсонское собрание дворянских предводителей и депутатов дворянства, которое предложило выбирать в губерниях дворянские попечительские советы, наделенные властью вступать в управление любым поместьем, которому угрожает продажа за долги. Если в течение десяти лет такое имение удастся вновь сделать платежеспособным, Попечительский совет вернет его владельцу на правах заповедного имения, защитив его таким образом от накопления обременительных долгов в будущем. В случае неудачи Совет выставит поместье на аукцион, на котором преимущество будет у покупателей дворянского сословия и православных{185}.
Прошедшее в январе 1898 г. совещание губернских предводителей дворянства отнеслось к плану херсонского дворянства безо всякого энтузиазма. Участники совещания пришли к выводу, что вряд ли удастся найти достаточное число способных людей, которым можно будет доверить управление всеми такого рода поместьями, и что безусловное право попечительского совета брать в управление неплатежеспособные имения явится слишком серьезным покушением на право землевладельцев распоряжаться своей собственностью, поскольку последние, быть может, нуждаются в продаже земли для мобилизации капитала. Хотя план херсонского дворянства и был утвержден в январе 1899 г. следующим совещанием предводителей дворянства, он был отвергнут Особым совещанием по делам дворянства как невыполнимый всего лишь несколько месяцев спустя{186}.
Заповедность была нами упомянута как часть этого плана, и именно правовое решение проблемы обезземеливания дворянства пришлось по душе большинству защитников привилегий. Заповедность — установление заранее определенного, неизменяемого порядка наследования земельных владений, когда владельцы лишаются права на их отчуждение, — в той или иной форме издавна практиковалась в знатных семьях Запада, и нигде больше, чем в Англии, в которой она была популярна еще в последней трети XIX в. как среди титулованного, так и среди нетитулованного дворянства. В тот период приблизительно половина всех земель в Англии была подчинена правилам заповедности, причем такой порядок был нормой для имений площадью более 1000 акров (400 га), и не так уж редок для имений площадью от 500 до 1000 акров{187}.[45] В континентальных странах в конце XIX в. заповедность быстро выходила из употребления. Во Франции она была аннулирована после революции 1848 г., а там, где сохранилась (скажем, в Дании, Австрии, Венгрии, в большинстве германских государств, включая Пруссию), она включала в себя только очень крупные поместья, составлявшие не более 10 % частной земельной собственности{188}.
Заповедность издавна практиковалась в семьях немецких и польских дворян западных окраин России. В 1909 г. в прибалтийских губерниях существовало 266 заповедных владений (Fideikommisse) общей площадью 921 100 десятин — 18 % от числа дворянских имений в этом крае и 27 % площади дворянских земель[46]. В других частях Европейской России заповедность до царствования Екатерины II была неизвестна. Стремясь добиться того, чтобы дворяне приносили пользу обществу и государству, а не жили бы праздно на доходы со своих имений, Петр I издал в 1714 г. указ, согласно которому земельная собственность должна была в полном объеме переходить по завещанию отца к одному из его сыновей, при отсутствии сыновей — к дочери, а при отсутствии прямых наследников — к наследникам по боковой линии. Закон 1714 г. ввел не заповедность, а только единонаследие, т. е. неделимость дворянских имений, поскольку владелец сохранял пожизненное право свободно распоряжаться своей недвижимостью. Так как этот закон противоречил русской традиции поровну делить имущество между сыновьями, нарушали его чаще, чем ему следовали, а всего через шестнадцать лет отменили совсем{189}.
Между 1774 и 1830 гг. в ответ на прошения нескольких богатых вельмож сувереном были учреждены первые майораты — заповедные имения, в которых наследование собственности осуществлялось по принципу первородства. Растущая популярность этого установления (между 1831 и 1845 гг. были созданы 14 майоратов) привела к изданию в 1845 г. правил о майоратах, которые учреждались по просьбе владельца с согласия императора{190}.[47] Майораты наследовались по закону старшинства, причем наследники мужского пола имели преимущество перед наследниками женского пола, причем (как и заповедные имения в Шотландии) этот порядок был постоянным и не пресекался, пока сохранялась прямая линия наследников первого владельца майората. Майорат ни при каких условиях не мог отчуждаться или дробиться, даже для уплаты налогов или долгов обанкротившегося владельца. Такое имение можно было заложить только для восстановления ущерба, причиненного военными действиями или стихийным бедствием, либо для завещания денег братьям и сестрам наследника майората.
Правило майората было создано для защиты имений богатейших знатных семей от возможной расточительности наследников. Чтобы обратиться к императору с прошением об установлении майората, дворянин должен был предварительно: (1) выделить имение, включающее не менее 10 тыс. десятин полезных земель или земель, приносящих не менее 12 тыс. рублей годового дохода, не нарушая при этом законных прав младших детей, имеющих право на наследство; (2) выплатить ипотеку на эту землю или перенести ее на другие имения; (3) поместить в государственном кредитном учреждении страховую сумму, равную трехлетнему чистому доходу от отдаваемого в майорат имения. Поскольку число имений требуемого законом размера уменьшилось, Особое совещание по делам дворянства в 1898 г. рекомендовало снизить нижнюю границу площади. И хотя Государственный совет стремился не менять установленные законом ограничения на минимальный размер майоратных имений, аргументируя это тем, что и само установление было рассчитано на помощь только крупнейшим землевладельцам, Николай II в 1899 г. выпустил указ, снижавший минимальные требования к майорату до 5000 десятин, или 6000 рублей годового дохода{191}. В 1877 г. в России было только 784 помещика (0,7 % от числа всех дворян-землевладельцев), имевших более чем по 10 тыс. десятин; в 1905 г., после снижения нижней границы вдвое, на установление майората могли бы претендовать 1319 дворянских владений (1,2 % от числа всех дворянских имений). При этом число дворян, которые могли бы удовлетворить другим требованиям к майоратам, было еще меньше. Практически между 1845 и 1905 гг. было создано только 60 майоратов. Если исключить прибалтийские и западные губернии, в 38 губерниях Европейской России под законом майората оказались более 3,5 млн. десятин — 25–30 % площади имений, имевших на это право, но при этом только 10–15 % всех дворянских земель этих губерний[48].
Начиная с 1870-х гг. концепция заповедности обсуждалась как решение гораздо более обширной проблемы, чем сохранение нескольких десятков богатых семей от перспективы разорения. Возникло мнение, что, сделав средние по площади имения заповедными, удастся остановить сокращение числа владеющих землей дворян и тем предотвратить окончательное обезземеливание дворянства и исчезновение этого социального элемента из русской жизни. В 1870-х — начале 1880-х гг. появилось несколько проектов использования майората для сохранения гораздо меньших имений, чем те, на которые распространялся закон 1845 г.{192}Но только в 1887 г. вопрос о заповедности привлекает внимание широкой общественности. В мае этого года Н. Е. Баратынский, отставной помещик Казанской губернии, бывший земский деятель и член комиссии, созданной Казанским дворянским собранием для изучения способов прекращения обезземеливания дворянства, опубликовал пространную брошюру в поддержку заповедности как наиболее перспективного решения данной проблемы. Это была первая из пяти публикаций Баратынского на эту тему, появившихся в течение пяти лет. Независимо от работы Казанской комиссии князь А. В. Мещерский, губернский предводитель полтавского дворянства, в июле 1887 г. представил на рассмотрение своего дворянского собрания проект ходатайства, призывавшего установить заповедность для средних по размеру поместий{193}.
Между 1887 и 1893 гг. сходные ходатайства, основанные большей частью на полтавском ходатайстве, были приняты более чем десятком других губернских дворянских собраний{194}. Заповедным имениям было посвящено дворянскими собраниями больше ходатайств, чем любому другому аспекту дворянского вопроса, за исключением кредита. Эта тема широко обсуждалась в печати и в полемической литературе, и установление права заповедности для средних дворянских имений было рекомендовано комиссией Абазы в 1895 г., Всероссийским совещанием губернских предводителей дворянства в 1896 г., Особым совещанием по делам дворянства в 1898 г., а год спустя и Государственным советом{195}. Идея заповедности привлекала тем, что виделась как удачная контрмера, которая позволит убрать дворянскую землю с открытого рынка и таким образом выбить почву из-под ног у всякого рода капиталистических дельцов. Кроме того, очень сильно действовали шарм и притягательность правового института, апробированного западным дворянством, образу жизни которого уже более ста лет старательно подражало первое сословие России. Но чтобы это увлечение не казалось анахронизмом, защитниками привилегий заповедность часто уподоблялась участкам земли (в 160 акров), выделявшимся правительством США фермерам по закону о Гомстеде от 1862 г., которые (как они ошибочно полагали) были защищены от разделов и добровольной или принудительной продажи[49].
Заповедность продвигали как действенное средство реализации интересов общества и государства, которое гарантировало в каждом поколении каждой владеющей землей дворянской семье, что хотя бы один из ее членов будет располагать достаточными средствами для исполнения традиционной роли местного администратора, руководителя и хранителя сельского мира. В центре внимания были владельцы средних по величине поместий, поскольку в целом они намного чаще, чем крупно- и мелкопоместные, жили в своих имениях, а значит, играли самую активную роль в местной жизни[50]. Но если государственные интересы и выгоды самого дворянства требовали обращения средних по величине дворянских имений в заповедные, то, следуя этой логике, превращение среднепоместных имений в заповедные следовало провести в принудительном порядке, — указывал в 1892 г. «Вестник Европы». И действительно, Баратынский призывал к принудительному введению заповедности на том основании, что на добровольной основе не удалось бы достичь желаемых результатов. Ту же позицию заняло дворянское собрание по крайней мере одной из губерний, Симбирской, в 1890 г. Чтобы подсластить пилюлю принудительного перевода имений в заповедные, Баратынский предложил, чтобы определенные административные посты в местной администрации исключительно или предпочтительно были зарезервированы за владельцами таких поместий. Он предлагал также, чтобы дети тех дворян, имения которых не превышали нижней границы заповедных имений и которые продолжали выплачивать долги, взятые под залог земли еще до передачи ее в заповедную, получали образование за счет государства{196}.
Подавляющее большинство защитников привилегий и последовавшие полтавскому примеру дворянские общества были, однако, не готовы поддерживать столь жесткое ограничение прав собственности дворянства и соответственно предпочитали добровольную заповедность. Для осуществления этого плана они предлагали использование таких мер, как налоговые льготы, льготы в получении образования для потомков тех, кто решится на заповедное имение, а также преимущество в занятии постов в центральной и местной администрации и невыборное членство в уездных земских собраниях{197}. Учитывая прочно укорененную традицию поровну делить имение между наследниками и опасаясь, что дворяне будут саботировать закон об обязательной заповедности точно так же, как они когда-то обошлись с законом Петра Великого о неделимости дворянских поместий, комиссия Абазы предложила не делать этот статус обязательной, а дать владельцам возможность перевести свои имения в заповедность либо при жизни, либо по завещанию; никаких стимулов не предусматривалось. Ни Особое совещание по делам дворянства, ни Государственный совет всерьез не рассматривали возможность сделать заповедность обязательной, но в качестве поощрения они освободили передаваемые в заповедность имения от налога на наследство.
Далеко не простым делом оказалось дать точное определение того, что такое среднее имение. Требование, чтобы минимальный размер земли был достаточен для обеспечения достойного существования дворянской семьи, было совершенно логичным. Но какой именно годовой доход достаточен для семьи из четырех человек в дополнение к крову и столу, которые имение должно было обеспечивать? Разброс оценок был от 1500 до 3500 рублей, что соответствовало стоимости имения от 30 до 70 тыс. рублей. Комиссия Абазы рекомендовала меньшую оценку, соответствовавшую двойной величине состояния, дававшего право непосредственно голосовать на земских и дворянских выборах, и площади имения, в зависимости от уезда, в 250–950 десятин{198}. Особое совещание сочло, что такое определение минимума несправедливо ограничивает доступ к заповедности, и предложило урезать нижнюю границу вдвое — до 125–475 десятин и стоимости имения в 15 тыс. рублей, оправдывая такое свое решение тем, что и 600 рублей годового дохода в год довольно для скромного существования семьи в деревне, особенно если глава семьи будет получать дополнительный доход от службы в местной администрации. Особое совещание также установило верхнюю границу на уровне, в двадцать раз превышающем нижнюю, а Государственный совет просто принял круглую величину в 10 тыс. десятин, согласившись с предложенным совещанием значением нижней границы. В 1905 г. в эти границы попадало примерно 27 тыс. дворянских имений (25 % от их общего числа) в 50 губерниях Европейской России[51]. В отличие от майоратов, учрежденных по закону 1845 г., заповедные имения нового типа должны были являться цельными хозяйствами с непременной усадьбой, т. е. с садом, дворовыми постройками и пр.
Хотя были предложения сделать заповедное имение бессрочным, наподобие майората, подавляющее большинство было за то, чтобы второе поколение владельцев, скажем внук того, кто установил заповедное имение, имел бы право выйти из этого состояния{199}.[52] Именно такое положение и одобрила комиссия Абазы; отсюда возникло временно- или срочно-заповедное имение нового типа, в отличие от майоратов, называемых наследственно заповедными или просто заповедными имениями. Особое совещание по делам дворянства предоставило второму и каждому из последующих унаследовавших временнозаповедное имение право прекратить завещанием этот его статус — но только при условии, что прекращающий является прямым наследником предыдущего владельца имения и, в свою очередь, имеет прямых наследников, которым может его завещать. Автоматическое прекращение предусматривалось в следующих случаях: (1) если последний владелец майората не назначил наследника и не было других прямых наследников первого владельца или учредителя (если при установлении временнозаповедного имения не было предусмотрено других действий в такой ситуации); (2) сам законный наследник и ни один из его прямых потомков не принадлежал к потомственному дворянству. Если на его землях открывалось месторождение полезных ископаемых, заповедность могла быть прекращена в любое время, с разрешения губернского дворянского собрания предводителей и депутатов и первого департамента Сената. Все эти положения были без каких-либо поправок утверждены Государственным советом.
Государственный совет и Особое совещание, в сущности, приняли предложенный в 1887 г. Мещерским порядок наследования{200}. Основатель заповедного имения и каждый из его последовательных владельцев должны были выбрать одного наследника, отдавая при этом преимущество прямым потомкам мужского пола, за неимением их — женского и, наконец (если подобное не было запрещено условием учреждения заповедного имения), побочным родственникам, являющимся потомками учредителя. Если ни в одной из этих трех групп не было наследника, его можно было выбрать из числа побочных родственников, не являющихся прямыми потомками учредителя майората.
Сущность концепции заповедности — помешать правовыми средствами пожизненному владельцу имения каким-либо образом принести вред интересам будущих поколений семьи, скажем, обременив собственность долгами. При этом возникала непростая проблема: можно ли сделать заповедным имение, уже отданное в залог (а именно таков был статус 40 % всех дворянских земель в 1896 г.). В проекте полтавского дворянства от 1887 г. предполагалось, что заложенные имения не могут быть сделаны заповедными, но дворянские собрания нескольких других губерний, чтобы заручиться поддержкой незаинтересованных и колеблющихся, сочли возможным распространить право превращения в заповедные и такие поместья. Баратынский соглашался с тем, что включение заложенных имений необходимо; этого же мнения придерживался Плансон, который предложил предельную границу долгов на сумму не более 50 % от стоимости земли{201}. Комиссия Абазы рекомендовала заручаться согласием всех владельцев закладных или векселей на имение, не устанавливая никакого предела для процента задолженности. Особое совещание установило потолок задолженности в 60 % и плюс к этому потребовало согласия всех кредиторов на установление заповедного имения. Государственный совет рекомендовал более ограничительные условия. Чтобы претендовать на установление временнозаповедного имения, поместье могло быть заложенным только в Дворянском земельном банке или в его Особом отделе, величина долга не могла превышать 60 % стоимости имения, стоимость имения с вычетом долга должна была быть не менее 15 тыс. рублей, и оно должно было быть свободным от налоговых недоимок или закладных.
Менее сложной была проблема долгов, взятых уже после установления заповедности. Все были единодушны в том, что временнозаповедные имения, подобно майоратам, должны служить обеспечением ссуд только в считанном числе ситуаций. Объединив предложения комиссии Абазы и Особого совещания, Государственный совет разрешил закладывать заново заповедные имения только либо для обеспечения приданым детей, не являющихся наследниками имения, либо для проведения необходимых усовершенствований и восстановительных работ после разрушений, вызванных военными действиями или стихийным бедствием. Для проведения ремонтных и восстановительных работ разрешено было брать в долг сумму, не превышающую двухлетний чистый доход от имения или 8 % его стоимости; в таких случаях суммарная задолженность имения, с учетом прежней и новой, не должна была превышать 33 % его стоимости. Временнозаповедные имения можно было закладывать только в Государственном дворянском земельном банке. Согласно рекомендациям Особого совещания и Государственного совета, временнозаповедное имение можно было продать с торгов только за долги, сделанные до его установления. Заклады, выданные после его установления, и налоговые недоимки не могли быть основанием для принудительной продажи имения.
25 мая 1899 г. император утвердил проект Государственного совета, и временная заповедность стала доступна потомственным дворянам, владеющим среднего размера имениями. Новый закон был принят практически при отсутствии оппозиции в рядах Особого совещания и Государственного совета. Его противники, включая Витте, считали его безвредным, поскольку были убеждены, что на всю Россию найдется лишь несколько сот желающих установить временнозаповедное имение. Даже многие сторонники нового закона, такие, как Дурново и секретарь Государственного совета В. К. фон Плеве, оценивали его будущее столь же пессимистично. В начале 1896 г., в ходе первого обсуждения рекомендаций комиссии Абазы, объединенное заседание департаментов Государственного совета отметило, что предлагаемый закон ничем не улучшил положения мелкопоместных дворян, а его полезность для среднепоместных дворян крайне сомнительна. И все эти соображения оказались справедливыми: добровольно придать своим землям статус временнозаповедных имений решили очень немногие дворяне. В 1899 и 1900 гг. на это решились только тринадцать землевладельцев, а в следующие одиннадцать лет их примеру последовали еще 22 помещика{202}.