Глава IX Марий (118-86 гг.)

Глава IX

Марий

(118-86 гг.)

После расправы с Гаем Гракхом и его сторонниками оптиматы пожинают плоды своей победы. Через два года упраздняется комиссия по разделу государственных земель. Неконфискованные участки переходят в законную собственность их захватчиков с обязательством уплаты определенного налога. Еще через восемь лет этот налог отменяют. Одновременно снимаются ограничения на размеры владений и разрешается продажа земли. Снова крупные землевладельцы скупают ее у разоряющихся крестьян. На добрых 30 лет в Риме вновь устанавливается правление сенатской аристократии. Но это уже жалкое подобие прежнего славного правления. Ни понимания и способности решать государственные дела, ни былого достоинства. Беспомощность, мелкая борьба своекорыстных семейных интересов и расцвет коррупции. Никаких сильных и ярких личностей на этом унылом фоне. Тому наглядной иллюстрацией могут служить действия римского сената во время так называемой Югуртинской войны.

Территории нынешних Алжира и Туниса занимало в то время обширное нумидийское царство, объединившееся после поражения Карфагена под властью нашего знакомца — тогдашнего союзника римлян Массиниссы. После смерти его сына, Миципсы, в 118-м году разгорелась борьба за царский престол между внуками Массиниссы — Адгербалом и Югуртой. Последний не только участвовал во взятии Сципионом Эмилианом Карфагена, но во главе нумидийской конницы воевал под его началом и в Испании. С тех пор Югурта сохранил знакомства и связи в кругах римской аристократии и потому хорошо представлял себе характер сенатской власти. Миципса поделил свое наследство между сыновьями, и Рим принял на себя роль гаранта его воли. Спокойствие в Нумидии не было безразлично римлянам, так как с ней граничила римская провинция Африка. Тем не менее сенат в течение нескольких лет уклонялся от вмешательства в конфликт между наследниками нумидийского престола. Когда вмешаться все-таки пришлось, сенаторы явно несправедливо решили спор в пользу Югурты, который, почти не таясь, подкупал их. Адгербалу была оставлена только столица страны, Цирта. Однако, вопреки договоренности, Югурта осаждает и ее. Две вялые сенатские комиссии безрезультатно уговаривают его выполнять принятые решения. Вместо этого в 112-м году Югурта овладевает городом, убивает Адгербала и приказывает перебить все мужское население Цирты, включая и многочисленных италиков, главным образом купцов, в ней находившихся. По всей Италии прокатывается волна возмущения. Сенат вынужден объявить войну Югурте, но тот вскоре покупает выгодные для себя условия заключения мира. Это вызывает энергичный протест народных трибунов, и мирный договор аннулируется. Военные действия возобновляются. Между тем римская армия разложилась, ее командиры подкуплены, и она терпит поражение. В 109-м году новый мирный договор уже продиктован Югуртой и унизителен для Рима. Римское войско должно пройти под ярмом (считавшаяся крайне унизительной процедура, когда все побежденные воины должны пройти через воротца, образованные двумя воткнутыми в землю и одним лежащим на них копьями) и очистить всю территорию Нумидии. Негодование римского народа по этому поводу настолько сильно, что чрезвычайная судебная комиссия всадников при слабом сопротивлении аристократов осуждает на изгнание бывших главнокомандующих римского войска. Сенат вынужден снова кассировать договор и направить в Нумидию единственного дееспособного военачальника, Квинта Цецилия Метелла. Непримиримый и неподкупный аристократ, опытный полководец, Метелл настолько свободен от сословных предрассудков, что в качестве одного из легатов берет с собой Гая Мария, выслужившегося из простых солдат. Новому главнокомандующему удается энергичными мерами восстановить боеспособность находящихся в Африке легионов, и уже весной 109-го года он снова ведет их в Нумидию. В том же году происходит решительное сражение с Югуртой, где римляне одерживают убедительную победу. В этом сражении отлично зарекомендовал себя и Гай Марий. Первому из известных римских полководцев незнатного происхождения предстояло сыграть особую, драматическую роль в римской истории, и потому мы сосредоточим на нем наше внимание.

Гай Марий родился в 157-м году, в деревне близ провинциального города Арпина. Сын даже не крестьянина, а сельского поденщика, он и сам, надо полагать, начинал свой жизненный путь в том же качестве. Движимый честолюбием, он, как только позволил возраст, сумел вступить в римскую армию, воевавшую в Испании, — благо война эта была неудачной и непопулярной. Благодаря своему рвению, выносливости и недюжинной храбрости юный Марий сумел выдвинуться и в 133-м году при осаде Нуманции уже занимал офицерскую должность. Был отмечен Сципионом Эмилианом. Военные заслуги позволили ему в 119-м году добиться избрания народным трибуном. Он провел кое-какие, не очень значительные, законы в пользу плебса. Дальнейшее продвижение по службе и получение магистратур в тогдашнем Риме уже было невозможно без состояния и связей. Марию удалось провести несколько удачных торговых операций и, что еще более важно, жениться на девушке из старинного и знатного патрицианского рода Юлиев. В 115-м году его избирают претором, а затем в звании пропретора назначают наместником в Дальнюю Испанию. Здесь, в борьбе с мятежными испанцами, он получает возможность подтвердить свою репутацию храброго воина и талантливого полководца. Ему удается завоевать уважение и любовь солдат. Он близок им по происхождению, воспитанию и складу ума. На равных делит с ними трудности походной жизни, удивляет своей неприхотливостью и выносливостью, неизменно заботится о подчиненных. От других римских военачальников его отличает еще совершенное бескорыстие, даже презрение к богатству и наслаждениям.

По истечении срока наместничества Марий возвращается в Рим и получает от Метелла предложение сопровождать его на войну с Югуртой. Его отношения с Метеллом имеют, по-видимому, давнюю предысторию. У Плутарха есть неясное упоминание о том, что еще отец Мария служил дому Метеллов. Возможно, что Квинт Метелл помог молодому Гаю вступить в испанское войско римлян, несмотря на отсутствие у него минимально необходимого достатка. С другой стороны, тот же Плутарх пишет о столкновении Мария, уже в качестве народного трибуна, с Метеллом, которому он даже будто бы грозил арестом. Тем не менее Метелл берет Мария с собой в Нумидию и, ценя его военные заслуги, поручает ответственное командование в бою. Но вместе с тем дистанция между знатным аристократом и крестьянским сыном остается неизменной. И потому Метелл был неприятно удивлен, узнав от Мария о его непомерно честолюбивом желании баллотироваться на очередных выборах консулов. К тому же это было вызовом и нарушением традиции. Хотя после того как плебеи добились полного уравнения в правах с патрициями, любой гражданин Рима мог быть избран консулом, до сих пор на высший государственный пост осмеливались претендовать только аристократы. Любые другие магистратуры были уже доступны простому народу, но, как свидетельствует историк Саллюстий:

«...консульскую должность знать пока сохраняла за собой, еще передавая ее из рук в руки. Всякого нового человека, как бы он ни прославился, какие бы подвиги ни совершил, считали недостойным этой чести и как бы оскверняющим ее». (Саллюстий. Югуртинская война. 63, 2)

Римские историки утверждают, что дерзкое решение Мария было подкреплено предсказанием великого и чудесного будущего, будто бы сделанного неким гаруспиком. Реакцию Метелла на претензии его легата и последствия этой реакции живо описывает тот же Саллюстий:

«Марий, — пишет он, — увидя, что слова гаруспика совпадают с тем, к чему его влекут тайные желания, просит у Метелла отпуск, чтобы выступить соискателем на выборах. Хотя Метелл и был щедро наделен доблестью, жаждой славы и другими качествами, желанными для честных людей, он все же отличался презрительным высокомерием — общим пороком знати. Озадаченный необычной просьбой, он сперва удивился намерению Мария и как бы по дружбе стал предостерегать его от столь неразумной затеи и от стремления, не соответствующего его положению... Не переубедив его, Метелл обещал удовлетворить его просьбу, как только позволят обстоятельства. И впоследствии, когда Марий неоднократно обращался к нему с этой же просьбой, Метелл, говорят, советовал ему не спешить с отъездом: для него, дескать, будет не поздно добиваться консулата вместе с его сыном. А тот в это время под началом отца там же проходил военную службу, и было ему лет двадцать». (Там же. 63, 3)

Естественно, что Марий, которому уже сорок семь и немало боевых заслуг за плечами, был оскорблен таким предложением.

«Этот ответ, — продолжает Саллюстий, — разжег в Марии решимость добиться магистратуры, к какой он стремился, и раздражение против Метелла. И он стал слушаться двух наихудших советчиков — честолюбия и гнева, и не останавливался ни перед поступком, ни перед словом, лишь бы они способствовали его избранию: от солдат, которыми он командовал на зимних квартирах, он уже не требовал прежней строгой дисциплины; в присутствии торговцев, весьма многочисленных в Утике, он вел несдержанные и одновременно хвастливые речи о войне — дескать, если бы ему доверили половину войска, то Югурта уже через несколько дней оказался бы в его руках, закованным в цепи. Командующий, по его словам, нарочно затягивает войну, так как он, человек тщеславный и по-царски высокомерный, чересчур упоен своей властью. Все это казалось людям тем более убедительным, что продолжительная война их разоряла, а для человека, охваченного каким-либо желанием, все делается недостаточно быстро...» (Там же. 63, 4)

Агитация Мария, как он и рассчитывал, доходит до простого народа в Риме. По свидетельству Плутарха:

«...все писали из лагеря домой, что не будет ни конца, ни предела войне, пока Гая Мария не изберут консулом». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Гай Марий. VII)

Марий и сам пишет в столицу своим друзьям, всадникам и торговцам, а также находящемуся в Риме еще одному внуку Массиниссы, Гауду побуждая их осуждать на форуме Метелла и требовать передачи командования ему Марию. Момент благоприятен еще тем, что недавно закончился суд над бывшими главнокомандующими римского войска, показавший их продажность и измену. Во время этого суда вскрылись и факты подкупа Югуртой римских сенаторов, а потому сенат не осмелится помешать народу избрать Гая Мария консулом.

Между тем Метелл, готовя новое наступление на Югурту решает отпустить Мария, справедливо полагая, что ему сейчас не нужен офицер, настроенный враждебно и находящийся при нем против своей воли. Правда, отпускает он его только за десять дней до выборов. Но Марий успевает с необычайной скоростью, всего за шесть дней, добраться до Рима. Почва там оказывается подготовленной. Вот как описывает Саллюстий дальнейшее развитие событий:

«В Риме народ с удовольствием принял известия о Метелле и Марии, о которых сообщалось в письмах. Для военачальника знатность, ранее служившая ему украшением, стала причиной ненависти; напротив, низкое происхождение Мария усиливало расположение к нему. Впрочем, отношение к каждому из них определялось больше пристрастием враждующих сторон, чем их достоинствами и недостатками. Кроме того, мятежные магистраты возбуждали чернь, на всех сходках обвиняли Метелла в уголовном преступлении, превозносили доблесть Мария. В конце концов, они так распалили народ, что все ремесленники и сельские жители, чье состояние создается трудом их рук, бросив работу, толпами сопровождали Мария и ставили его избрание выше своих собственных интересов. Так после поражения знати, спустя много лет консулат вверяют новому человеку. После этого плебейский трибун Тит Манлий Манцин спросил, кому народ хочет поручить войну с Югуртой, и большинство повелело — Марию. Сенат незадолго до этого назначил Нумидию Метеллу и его постановление оказалось теперь недействительным». (Саллюстий. Югуртинская война. 73, 2-7)

Тем временем Метелл, пройдя через безводную пустыню, после месячной осады берет крепость Фала, где укрылся Югурта. Тому удается бежать на запад к мавретанскому царю Бокху своему тестю. Хотя почти вся Нумидия уже захвачена римлянами, Югурта по дороге набирает среди воинственных южных племен своей страны большой отряд конников и приводит его к Бокху. Метелл начинает переговоры с мавретанским владыкой и одновременно готовится к сражению с ним и Югуртой. Но приходит известие о том, что римский народ поручил продолжение войны Марию. Оскорбленный Метелл передает командование одному из легатов и, не дожидаясь прибытия своего бывшего соратника, а ныне врага, покидает Нумидию.

Между тем Марий не очень-то и торопится. Он в Риме энергично набирает дополнительные войска: требует пополнения легионов, привлекает вспомогательные отряды союзников, созывает из Лациума храбрейших солдат, большинство которых он знает по Испании, уговаривает отправиться с ним в Нумидию отслуживших свой срок ветеранов. Сенат не решается ни в чем ему отказать — ни в деньгах, ни в припасах, ни в вооружении. Однако всего этого Марию кажется недостаточно. Опираясь на поддержку простонародья, новый консул, сам поднявшийся из нищеты, впервые набирает войско, не считаясь с имущественным цензом. Это нововведение имеет столь далеко идущие последствия, что следует привести мнение по этому поводу римского историка:

«Сам он тем временем, — пишет о Марии Саллюстий, — набирает солдат, но не по обычаю предков и не по разрядам, а всякого, кто пожелает, большей частью лично им внесенных в списки. Одни объясняли это недостатком порядочных граждан, другие — честолюбием консула, ибо именно эти люди его прославили и возвысили, а для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди — самые нуждающиеся, которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что им приносит доход, кажется им честным». (Там же. 86, 1-4)

В оправдание своих действий и для привлечения добровольцев Марий обращается к народу с большой речью, дошедшей до нас в пересказе того же Саллюстия. Трудно не заметить в ней проявление своего рода комплекса неполноценности. Вот несколько фрагментов из этой речи:

«Вы поручили мне, — говорит Марий, — вести войну с Югуртой, и знать была этим крайне раздражена. Подумайте, пожалуйста, сами, не лучше ли вам будет переменить решение: не возложить ли выполнение этой или другой подобной задачи на кого-нибудь из круга знати, на человека древнего происхождения, имеющего множество изображений предков и никогда не воевавшего... С этими гордецами, квириты, сравните теперь меня, нового человека. То, о чем они обычно слышат или читают, я либо видел, либо совершил сам; чему они научились из книг, тому я — ведя войны. Теперь сами решайте, что более ценно — действия или слова. Они презирают меня как нового человека, я их — как трусов; мне бросают в лицо мое происхождение, я им — их подлости. Впрочем, я полагаю, что все люди одинакового происхождения, но все храбрейшие — они и самые благородные... слава предков как бы светоч для потомков; она не оставляет во тьме ни их достоинств, ни их пороков. Именно ее мне недостает, признаюсь вам, квириты! Однако — и это намного более славно — я могу говорить о собственных деяниях... Я не могу, ради вящего доверия к себе, похвастать изображениями предков, их триумфами или консулатами, но если потребуется, покажу копья, флажок, фалеры и другие воинские награды и, кроме того, шрамы на груди. Вот мои изображения, вот моя знатность, не по наследству мне доставшаяся, как им, но приобретенная бесчисленными трудами и опасностями». (Там же. 85, 1030)

Далее он признается:

«Не знаю я греческой литературы, да и не нравилось мне изучать ее, ибо наставникам в ней она не помогла достичь доблести. Но тому, что гораздо важнее для государства, я обучен, а именно: поражать врага, нести сторожевую службу, ничего не бояться, кроме дурной славы, одинаково переносить холод и зной, спать на голой земле, переносить одновременно и голод, и тяготы. Так же я буду наставлять и своих солдат...» (Там же. 85, 32)

Заканчивает Марий, как полагается, заверением в успехе войны и апелляцией к доблести слушателей. Ему удается набрать многочисленное подкрепление, с которым он отбывает в Нумидию, где принимает командование над основным войском. Избегая с ним встречи, Метелл возвращается в Рим. В следующем году, когда сменятся враждебные ему трибуны, Метелл получит триумф и почетное прозвание Нумидийский.

Военные предприятия Мария в Нумидии можно назвать успешными не без некоторой натяжки. Он предпринял трудный поход на пустынный юго-запад страны, где в результате продолжительной осады овладел двумя крепостями, до которых не дошел Метелл. Зато во время возвращения оттуда осенью 106-го года римская армия была дважды атакована на марше соединенными силами Бокха и Югурты, так что едва ушла от поражения. Ей это удалось главным образом благодаря умелым и решительным действиям молодого начальника римской кавалерии Луция Корнелия Суллы. Стремительной атакой он сумел опрокинуть, рассеять и отогнать знаменитую нумидийскую конницу. Затем он атаковал с тыла теснившую римлян мавретанскую пехоту и заставил ее отступить, после чего римское войско благополучно добралось до зимних квартир в Цитре.

Зимой Бокх, коварно маневрировавший между Югуртой и римлянами, склоняется в пользу последних, присылает к Марию своего сына и сообщает о готовности вступить в мирные переговоры. Но при условии, что для их ведения к нему прибудет Луций Сулла. Консулу приходится рискнуть жизнью своего лучшего командира. Сам Сулла бесстрашно заявляет о своей готовности отправиться в эту опасную экспедицию. Пройдя без охраны через лагерь Югурты, он прибыл к Бокху и сумел, отклонив компромиссные предложения мавретанского царя, настоять на выдаче Югурты римлянам. Бокх хитростью заманил зятя в ловушку, приказал перебить его свиту, а самого Нумидийца, в кандалах, вместе с детьми, передал Сулле, который благополучно доставил их Марию. Югуртинская война была окончена.

Хотя большую часть ее успешно провел Метелл, а в пленении Югурты немалую роль сыграли отвага и решимость Суллы, римский плебс восторженно славит своего кумира Мария. 1 января 104-го года он с триумфом вступает в Рим. В триумфальной процессии ведут закованного в цепи Югурту, который затем будет задушен в подвале Мамертинской тюрьмы. Во главе своих конников в процессии едет и Сулла. В его душе обида, а в сердце Мария — ревность. Но взаимная неприязнь консула и его легата еще не скоро выльется в открытое и кровопролитное противоборство.

Марий вступает в Рим не только в качестве триумфатора, но и новоизбранного (заочно) на этот год консула. Его повторное избрание вызвано следующими чрезвычайными обстоятельствами. Пока шла затяжная война в Африке, затрагивавшая скорее престиж Рима, чем его жизненно важные интересы, над самой Италией нависла серьезная военная угроза с севера.

К этому времени римляне уже основательно освоили средиземноморское побережье нынешней Франции, обеспечив себе сухопутную связь с Испанией по пути, некогда пройденному Ганнибалом. Главными опорными пунктами здесь служили: недавно основанная колония римских граждан в Нарбонне, близ границы Испании, и крепость Аква Секстия на Роне (ныне Экс-ан-Прованс), неподалеку от заложенного еще финикийцами города Массалии (Марсель), где обосновались римские купцы. Для охраны своих интересов в этой так называемой Трансальпийской Галлии римляне держали войско. Главную опасность для них в ту пору представляло дикое и воинственное бродячее племя кимвров.

Кимвры пришли с севера, от берегов Балтики. Они кочевали всем народом в крытых кожей повозках и, как утверждают античные авторы, своей свирепостью наводили ужас на всю тогдашнюю Европу. Высокие, сильные мужчины с темно-русыми волосами и светло-голубыми глазами и их статные женщины, мало уступавшие ростом и силой своим мужьям, отличались дикостью нравов. Мясо они нередко ели сырым. Своих королей выбирали из самых храбрых воинов. Смерть на поле боя считали единственным достойным концом жизни. Зато после победы приносили в жертву богам всех оставшихся в живых противников. Эти жертвоприношения совершали жрицы — босые, в белых одеяниях. По струившейся крови они пророчествовали о новых подвигах своего странного народа, который то внезапно появлялся, сея смерть и разрушение, то так же внезапно исчезал.

Римляне уже потерпели от кимвров тяжелые поражения в 113-м и 109-м годах. Но тогда варвары неожиданно ушли на северо-запад. В 105-м году они снова появились на юге Галлии, в нижнем течении Роны, и напали на две стоявшие там римские армии. Эти армии на свою беду находились под командованием двух одинаково неспособных, к тому же еще и соперничавших полководцев, что повлекло за собой их полный разгром. Прижатые к широкой реке, римляне потеряли до 80 тысяч солдат убитыми. Это была катастрофа похуже поражения от Ганнибала при Каннах. Дорога на Рим для кимвров была открыта, а людских резервов для организации военного отпора варварам практически не было. Страх охватил Италию. К счастью, закончилась нумидийская война, и все надежды обратились на победителя Югурты Гая Мария. Он был избран консулом на 104-й год и сразу после триумфа проследовал со своим войском в Галлию. Трудно сказать, удалось бы Марию или нет во главе опытного, но сравнительно малочисленного войска задержать лавину кимвров, если бы те сразу двинулись на Италию. Но варвары неожиданно изменили свои намерения и ушли в Испанию. Там они провоевали два года и, не сумев сломить сопротивление мужественных испанцев, отхлынули назад за Пиренеи. Потом кимвры пошли вдоль атлантического побережья на север, в страну белгов. Здесь они соединились с пришедшим тоже с берегов Балтийского моря родственным народом тевтонов и только после этого двинулись на юг, в Италию. Марию предстояло сразиться с ними лишь в 102-м году, и таким образом, для подготовки войска в его распоряжении оказалось целых три года. Он чрезвычайно эффективно использовал это время — произвел коренную реорганизацию войска, которая в этой ситуации, по-видимому, спасла Рим. Надо признать, что римляне предоставили ему для этого все возможности. Неслыханное дело — в течение этих трех лет Марий ежегодно избирается консулом (потом еще два года — до 100-го включительно).

Удивительно, как История, подобно опытному ремесленнику, в нужном месте и в нужный момент находит единственное пригодное орудие для своего продвижения. Военную реформу, которая не только позволила остановить варваров, но и сделала возможным переход от Республики к Империи, мог осуществить только полководец неаристократического происхождения. Пожалуй даже только такой вот бывший поденщик и простой солдат. Конечно, все взаимообусловлено. Замена Метелла на Мария явилась следствием недовольства римлян коррупцией в среде сенатской аристократии. Но если бы Марий не появился на политическом горизонте Рима, военная реформа не была бы проведена и кимвры завоевали бы Италию. Тогда была бы совсем другая История, и мы были бы другие, и, наверное, по поводу совсем других обстоятельств размышляли бы о том, что История всегда вовремя находит необходимые средства для своей реализации.

Революционная сущность военной реформы Мария состояла в том, что он, как мы сейчас говорим, заменил гражданское ополчение на профессиональную армию. Со времен царя Сервия Туллия и до той поры римское войско набиралось путем регулярного призыва граждан, обладающих определенным имущественным достатком. Защита отечества была почетной обязанностью тех, кому было что защищать и в личном плане тоже. В массе своей это были крестьяне. Сохранялся, хотя и был снижен по сравнению с первоначальным, минимальный имущественный ценз, допускавший зачисление в ряды римского войска. Подразделения личного состава легионов и их вооружение, приобретаемое на свои средства, соответствовали различиям в состоятельности солдат. Хотя воины получали жалованье от казны, а во II веке им доставалась еще и доля военной добычи, это лишь частично компенсировало их убытки, связанные с долговременным отсутствием на полях. Марий отменил все имущественные ограничения как на вступление в армию, так и для формирования подразделений войска и вооружения солдат. Теперь в армию вербовались добровольцы. В ту пору ими оказывались преимущественно лишившиеся земли крестьяне, сельские поденщики и люмпены, околачивавшиеся в Риме, число которых неимоверно выросло после введения Гаем Гракхом государственной продажи дешевого хлеба. Эти люди выбирали военное дело как свой постоянный и единственный источник средств существования. В случае большой войны, помимо постоянного профессионального войска, мог быть произведен и дополнительный набор солдат на время военных действий, если, конечно, сенат находил средства на их вооружение и содержание.

Реформа Мария коренным образом меняла ситуацию в отношении численности резервного контингента римских граждан, готовых к вступлению в войско на постоянной или временной основе. Меняла она и возможности его военной подготовки. Теперь не столько личная доблесть и самоотвержение, сколько выучка и выносливость солдат, суровая дисциплина и слаженность действий всех подразделений должны были решать исход сражений. Вооружение и характер обучения всех солдат были одинаковы. Оружие и снаряжение доставляло государство. Место в строю определялось уже не имущественным цензом, а только усмотрением офицеров. Отличия диктовались лишь боевым опытом и заслугами.

Новая организация войска имела и свои важные политические следствия. Завербовавшись в армию, бывший пролетарий жил на жалованье и, хотя минимальный срок вербовки составлял 16 лет, стремился остаться в армии и дольше — пока не обеспечит своей старости. Лагерь был его родиной, война — единственной наукой, а с удачей полководца были связаны все надежды. Общественная жизнь и дела государственные были от такого солдата далеки, а личная заинтересованность в успехе мероприятий, осуществляемых главнокомандующим, каков бы ни был их характер, — очевидна. Кроме того, трудность и продолжительность военных кампаний в дальних странах заставили Рим окончательно отказаться от былой практики ежегодной смены полководцев. Между профессиональным войском и его командующим устанавливались особые отношения боевого братства и преданности. Победоносный полководец в глазах его солдат стоял выше, чем Рим и его законы. 10 когорт (по 6 центурий в каждой), на которые теперь разбивался легион, следовали каждая за своим знаменем, но священным символом всей многолюдной семьи легионеров, их реликвией стал введенный Марием значок легиона в виде серебряного орла.

Были сделаны и еще два нововведения принципиального характера. Во-первых, в состав римской армии Марий стал включать вспомогательные войска, в первую очередь конницу, не только из числа италийских союзников Рима, но и из подвластных ему провинций вне Италии. Во-вторых, отряд личной охраны главнокомандующего (когорта друзей), сформированный впервые еще Сципионом Эмилианом при его отбытии под Нуманцию, получил официальный статус гвардии полководца. Гвардейцы несли службу при штабе командующего (претории) и именовались преторианцами. Они были освобождены от земляных работ, получали повышенное жалованье и пользовались особым почетом. Подчинялись они непосредственно полководцу. По его личному приказанию преторианцы вступали в сражение в критических обстоятельствах как последний резерв. На них же командующий мог опереться в случае какого-либо волнения в легионах.

Три года, которые кимвры отпустили Марию на создание профессионального римского войска, оказались вполне достаточным сроком для обретения военной мощи, способной остановить страшных варваров. Но вместе с тем в Риме появилась и новая сила — армия, стоящая как бы вне гражданского устройства Республики. Именно на нее впоследствии предстояло опереться римским императорам.

А пока что эта армия готовилась встретить катящийся на Италию вал нашествия кимвров и тевтонов. Первый свой лагерь Марий поставил на Роне, километрах в ста пятидесяти севернее Аквы Сестии. Между тем варвары разделились на два отряда, чтобы пройти Альпы одновременно по западному и восточному перевалам. На восток, через верховья Рейна, пошли кимвры, а к перевалу Малый Бернар вдоль средиземноморского побережья — тевтоны. Спускаясь долиной Роны, им предстояло миновать лагерь Мария. В течение трех дней они его штурмовали, но взять не смогли и прошли дальше к югу. Марий вышел вслед за ними и близ Аквы Сестии навязал сражение сначала арьергарду, а потом и основному войску тевтонов. Упорная битва закончилась решительной победой римлян. Воинственные тевтоны были рассеяны и в большинстве своем перебиты. Убитыми и пленными они потеряли более ста тысяч человек. Среди убитых было немало женщин, участвовавших в бою. Это произошло летом 102-го года.

В это время кимвры незащищенными проходами Восточных Альп проникли в Италию. По словам Плутарха, чтобы показать врагу свою выносливость, они шли через альпийские перевалы по снегу и льду обнаженными. В долине их ожидал со своей армией второй консул, Квинт Лутаций Катул. Но когда из горных ущелий хлынули густые потоки кимвров, римлянами овладела паника, и они поспешно отступили за реку По, очистив таким образом всю Цизальпинскую Галлию. Если бы кимвры тем же летом продолжили наступление, Рим оказался бы в очень опасном положении. Но благодатный край, в котором оказались варвары, расположил их к остановке. Зимой же они обычно вообще не двигались с места. Марий успел перебросить в Северную Италию свое победившее тевтонов войско, и весной 101-го года объединенные римские силы под командованием консула Мария и проконсула Катула перешли обратно через По и выступили навстречу кимврам.

Сражение произошло 30 июля на обширной равнине, именуемой Раудийскими полями. Римляне одержали полную победу. Подавляющее большинство кимвров было убито или покончило с собой. Остальных продали в рабство. Бездомный кимврский народ, в течение тринадцати лет наводивший ужас на всю Европу, перестал существовать. Сложилось так, что главная роль в этом сражении выпала на долю солдат Катула, но вся слава и в этой битве досталась Марию. Во-первых, потому что, будучи консулом, он считался главнокомандующим, а во-вторых, потому что Катул как аристократ и, кстати сказать, очень образованный человек, знаток и ценитель искусства, не пользовался симпатией у народа. Народ опять превозносил Мария! Здесь стоит упомянуть, что, отправляясь в Галлию, Марий взял с собой Суллу — своего бесспорно лучшего офицера. Но соперничество и взаимная неприязнь между ними развились уже в такой степени, что Сулла вскоре перешел в войско Катула. Так что и на этот раз он оказался в тени.

Освободившись от страха перед нашествием варваров, римляне ликовали, ожидая возвращения своего кумира, которому назначен был двойной триумф — за победы над тевтонами и кимврами.

Между тем двойная победа Мария была еще и новым серьезным поражением сената. Более того, преданное своему главнокомандующему победоносное войско само по себе представляло огромную силу. Она сочеталась с общенародной славой и популярностью полководца. В тот момент Марий мог бы осуществить то, что пытался сделать Гай Гракх, — полностью отстранить сенат и установить свою личную диктатуру в Риме. Но честолюбие крестьянского сына не поднималось выше страстного желания быть принятым на равных в заветный круг римской аристократии. Недаром он в цитированной выше речи перед народом говорит о предках нынешних аристократов, что у них «как и у меня, знатность порождена доблестью». Да и республиканские традиции еще не были изжиты — время падения Республики еще не пришло.

Марий распускает войско и наивно ожидает, что сенаторы, прежде сопротивлявшиеся его избранию, теперь откроют свои объятия спасителю Рима. Конечно, сенат вместе со всем народом торжественно приветствует триумфатора, но объятия не открываются. Напротив, вскоре Марий с горечью замечает, что прежнее снисходительно-презрительное отношение к нему осталось неизменным. В той же своей речи, произнесенной еще до сражений с варварами, помимо признания в незнании греческой литературы, есть и такой полный обиды пассаж, относящийся к аристократам:

«По их словам, я неопрятен и груб, так как не умею изысканно устроить пирушку и у меня нет актера, да и повар обошелся мне не дороже, чем управитель усадьбы». (Там же. 85, 36)

Надо полагать, что три года, проведенные в военном лагере, не прибавили Марию ни образованности, ни изысканных привычек, а его ратные подвиги на фоне изнеженности теперешней римской элиты не могли породить ничего, кроме зависти и еще большей неприязни. Что же касается признанного лидера сената Квинта Метелла, то, хотя его нельзя было бы упрекнуть в изнеженности, презрение и ненависть к бывшему легату, отнявшему у своего покровителя славу победы над Югуртой, имели под собой достаточно оснований.

В то же время другие, далеко не бескорыстные объятия были широко открыты для Мария. Партия популяров после убийства Гая Гракха пережила длительный период упадка. Теперь она не только вновь объединила свои силы в связи с выдвижением, вопреки сенату, «нового человека» в консулы, но и обрела во время его пребывания на войне полных решимости вожаков. Ими стали Гай Сервилий Главция и Луций Апулей Сатурнин.

Нелегко было бы сыскать двух менее схожих между собой людей. Главция был циничный, грубый и своекорыстный демагог низкого происхождения, увлекавший толпу едким и дерзким остроумием. Сатурнин же происходил из древнего, но не принадлежавшего к сенатским кругам рода. Он был честолюбив, начинал свою карьеру, как полагалось, в качестве квестора, но был обижен сенатом, отнявшим у него обычное для этой должности распоряжение продажей хлеба. После этого Сатурнин перешел в лагерь противников сената и в 103-м году был избран народным трибуном. С присущим ему пылким красноречием он обличает продажность сенатской аристократии, рассказывает на форуме, как подкупали сенаторов послы понтийского царя Митридата. Против Метелла, добивавшегося избрания в цензоры, Сатурнин так настроил толпу плебса, что дело дошло до рукопашной схватки с клиентами сенатора. И вообще бурная антисенатская активность трибуна не склонна была ограничиваться разоблачениями и борьбой в строгих рамках законов. Обида и пылкий темперамент постоянно толкали Сатурнина на путь прямого насилия, тем более что примеры сего были еще недавно преподаны самими сенаторами. Однако достаточной силы для того, чтобы сокрушить законную власть сената, не было. И вот теперь союз с Марием и поддержка его солдатни обещали такую силу.

Эту опасность следовало бы понять римским аристократам, но в своем высокомерном ослеплении они оттолкнули от себя поднявшегося от сохи триумфатора. И союз состоялся! На 100-й год, вопреки сенату и при активной поддержке Сатурнина, Марий еще раз избирается консулом. Сатурнин, не без помощи солдат Мария, вновь проходит в трибуны, а Главция — в преторы. Начинается их совместная атака на сенат. Сатурнин предлагает закон о наделении ветеранов Мария участками по 100 югеров (25 га) в Африке и Трансальпийской Галлии. Причем предполагается при образовании там колоний присваивать права римского гражданства и ветеранам из контингента италийских союзников, служивших под начальством Мария. Такое расширение сферы римского гражданства (его, как мы помним, предполагал осуществить еще Гай Гракх) безусловно подорвало бы власть римской аристократии. Чтобы заручиться поддержкой плебса, с этим законом был «спарен» другой закон — о снижении еще в восемь раз, до чисто символической величины, цены на хлеб, поставляемый государством для неимущих граждан Рима. Кроме того, в этот объединенный законопроект вносится необычное дополнение, обязывающее всех сенаторов поклясться в том, что закон будет приведен в исполнение. Те сенаторы, которые дать клятву не пожелают, должны быть исключены из сената и уплатить штраф. Это дополнение направлено против Метелла, который, как можно ожидать, дать такую клятву откажется.

В день голосования закона в Рим из деревень стекаются ушедшие было в отпуск солдаты и ветераны Мария. Попытка других трибунов и поддержавших их горожан помешать проведению собрания под предлогом неблагоприятных знамений оканчивается очередной потасовкой на форуме. Хотя на этот раз в ход были пущены не мечи, а дубины, солдаты и крестьяне имели численный перевес и одержали верх. Законы Сатурнина в комициях были приняты. Сенаторы принесли клятву верности, а Метелл отказался и покинул Рим. Затем его вынужденное отступление было закреплено декретом об изгнании. Между тем насилие и буйство уличного сброда оттолкнуло от популяров не только всадников, но и всех деловых людей города. Они держались в стороне, пока развитие событий касалось ограничения власти сената, но теперь стало ясно, что Марий как политический лидер несостоятелен, что всем заправляют демагоги и их всевластие приобретает опасный характер. Гай Гракх в свое время понимал, что свергнуть сенат невозможно без поддержки среднего слоя состоятельных граждан и старался привлечь их на свою сторону. Теперешняя агрессивность продолжателей его дела примирила этот слой с аристократией. Тем временем крестьяне и солдаты покинули Рим, и соотношение сил в нем изменилось. Когда на следующих выборах Сатурнин был переизбран в трибуны, а Главция имел наглость добиваться консульства, большинство граждан выступило в поддержку его соперника, оптимата Гая Меммия. Тогда приверженцы Главции, не таясь, убили Меммия. Это вызвало всеобщее возмущение. Сенат объявил государство в опасности и приказал Марию, в тот момент еще консулу, арестовать вдохновителей преступления. Сатурнин и Главция собрали своих сторонников и захватили Капитолий. Марий оказался перед выбором: либо открыто присоединиться к мятежу, либо подчиниться закону и сенату. По-видимому, он надеялся, изменив своим союзникам, заслужить вожделенное признание и расположение аристократов. Собрав солдат нового набора, Марий осадил Капитолий. Главция и Сатурнин в надежде на его покровительство сдались, но были убиты. Историк Аппиан следующим образом описывает финал этого злополучного дня:

«Марий, в то время как все требовали немедленно же их казнить, заключил их в здании сената, чтобы, как он говорил, расправиться с ними, придерживаясь закона. Но народ (аристократическая молодежь. — Л.О.), считая все это только уловкой, разобрал черепицу с крыши здания и бросал ее в сторонников Апулея (Сатурнина. — Л.О.) до тех пор, пока не убил его самого, квестора, трибуна и претора, в то время когда все они еще были облечены знаками своей власти. При этом волнении погибло и много другого народа... Дело дошло до того, что никого уже больше не могли защитить ни свобода, ни демократический строй, ни законы, ни авторитет власти». (Аппиан. Гражданские войны. I, 32-33)

Римская республика спустя двадцать лет после Гракха испытала новый кризис. Вновь против мятежного гражданского населения в самом Риме было направлено войско. И если тогда это были наемники, то теперь — молодые римские воины.

Предательство Мария не принесло ему желанного признания сенаторов. Оптиматы по-прежнему не могли ему простить ни низкого происхождения, ни стремительного возвышения, ни союза с демагогами. Популяры же, естественно, возненавидели его как перебежчика во враждебный лагерь. Заслуги его были забыты. Положение Мария оказалось настолько жалким, что он даже не осмелился выставить свою кандидатуру на происходивших в том году выборах цензоров. Оказавшись не у дел и презираемый всеми, он после сложения консульских полномочий уехал на Восток под предлогом поклонения Матери богов по обету.

В 99-м году в Рим с триумфом возвратился Метелл, но вскоре был отравлен неведомо кем. Между тем римский нобилитет праздновал свою победу над демократической оппозицией. Законы Сатурнина были отменены, а его сторонников всаднические суды подвергали жестоким преследованиям. Власть римского сената, несмотря на все его ничтожество, снова укрепилась.

В 97-м году вернулся и Марий. Он возобновил свои утренние приемы, но никто не являлся к недавнему кумиру, чтобы выразить ему если уже не восхищение и поклонение, то хотя бы дружеское участие. В одиночестве предавался он мрачным мыслям и тешил себя надеждой на новые войны, когда пристыженное отечество вновь призовет его для своего спасения. Но царил глубокий мир, и было непохоже, чтобы фортуна сулила ему новое появление на политическом горизонте Рима.

Здесь уместно сравнить историю возвышения и падения Мария с судьбой Сципиона Африканского. Победитель Ганнибала после возвращения с Сирийской войны, так же как Марий, имел в своем распоряжении преданное войско и восторженную поддержку римского народа. Его тоже ненавидел и пытался преследовать сенат. Он мог взять единоличную власть в Риме и понимал это. Но преданность идее республиканского устройства заставила выдающегося римского гражданина отвергнуть такую возможность и навсегда покинуть Рим. Непреходящая слава в грядущих поколениях была наградой за это гордое и благородное решение. Движимый неуемным честолюбием, но человек мелкий, Марий не решился взять шедшую к нему в руки власть, колебался, менял фронт, заискивал перед сенатом и бесславно закончил этот этап своей жизни.

Выше я написал, что в 97-м году было непохоже, чтобы Марию вновь пришлось начальствовать над римским войском. Но в жизни, как известно, не так уж редко происходят события маловероятные. Спустя еще семь лет, когда ему уже стукнуло шестьдесят пять, Марий снова оказался командующим на полях сражений. Правда, не главнокомандующим, а легатом, и на полях уже два столетия мирных — в срединной Италии. В 91-м году началась война между Римом и коалицией его бывших италийских союзников, известная в истории как «Союзническая война». Назревала она давно. С незапамятных времен римляне заставляли некогда побежденные, а затем зависимые от Рима италийские города поставлять солдат для вспомогательных контингентов римского войска. Их численность все возрастала. Против тевтонов и кимвров под командой Мария сражалось уже больше италиков, чем римских граждан. Между тем солдаты союзников Рима не участвовали в дележе военной добычи, а сами союзные общины не получали никакой доли в завоеванных вне Италии землях. Зато смертная казнь в армии, отмененная для римлян, сохранялась для италиков. Правда, италийские купцы в новых римских провинциях пользовались такими же привилегиями, что и римляне, но зато взятая на себя Римом функция надзора за местным гражданским самоуправлением италиков нередко расширялась до полного беззакония и произвола назначаемых римским претором префектов.

Союзники издавна пытались добиться уравнения в гражданских правах с римлянами. Они обращались за поддержкой то к оптиматам, то к популярам, встречали сочувствие со стороны лучших людей обеих партий, понимавших, что будущее Рима зависит от прочности его союза с италиками. Но все попытки законодательным путем распространить права римского гражданства на союзников наталкивались на упорное сопротивление как узколобых аристократов, так и плебса. И те, и другие с одинаковой тупостью усматривали в этих попытках посягательство на свое неотъемлемое право превосходства над всеми неримлянами. Именно в связи с проектом закона о гражданстве для союзников потерял поддержку римского плебса, а затем и погиб Гай Гракх. Теперь, тридцать лет спустя, такая же участь постигла другого римского трибуна, предложившего аналогичный закон, — Марка Ливия Друза. Он тоже погиб, хотя и не в результате сражения в городе, как Гракх, а от руки убийцы. Парадоксально, что этот Марк Друз был сыном того Марка Ливия Друза, который на стороне сената принял участие в заговоре против Гая Гракха.

Лишившись таким образом последней надежды добиться уравнения в гражданских правах мирным путем, союзные общины объединились и объявили войну Риму. Оставим в стороне перипетии этой довольно кровопролитной и бесславной междоусобицы. С каждой стороны в ней участвовало примерно по 100 тысяч солдат. Война велась одновременно во многих местах по всей Италии. Она закончилась фактической победой союзников. Терпя поражение за поражением, римляне вынуждены были в 89-м году принять закон, предоставлявший полное римское гражданство всем италикам, которые в двухмесячный срок прекратят военные действия против Рима. Этим они добились раскола в лагере союзников и сумели в течение еще одного года одолеть тех из них, кто, не доверяя римлянам, стремился сокрушить до конца их гегемонию в Италии. В результате Союзнической войны почти все население Италии получило права полного гражданства. Число римских граждан, таким образом, по меньшей мере удвоилось и достигло примерно трех миллионов человек. Правда, для уменьшения политического влияния италиков они были приписаны только к восьми из тридцати пяти римских триб, так что при подведении окончательного итога любого голосования в комициях лишь восемь из тридцати пяти голосов могли зависеть от настроения бывших союзников Рима.