Глава 21

Посольство Серко к Дорошенко и Самойловичу с предложением действовать сообща против врагов Христовой веры. Заключение гетманом Самойловичем посланцев Серко Яремы Кваши и Грицька Оглобли в тюрьму. Письма Серко к брату гетмана, священнику Тимофею Самойловичу и боярину Григорию Ромодановскому по этому поводу. Прибытие запорожских посланцев в Москву по делу о самозванце. Грамота царя Серко о выдаче самозванца. Отправка самозванца в Москву, казнь его и пожалование царем Серко. Дело об Иване Мазепе. Исповедь Мазепы в Москве и показания его о Серко и Дорошенко. Новая гроза для Украины от нашествия турок и татар. Движения Серко за Буг и Заднепровскую Украину. Вторжение турок в Подолию и взятие ими Лодыжина и Умани. Походы крымского хана в Левобережную Украину. Возвращение Серко в Сечь

Отправив Василия Чадуева и Семена Щеголева из Сечи, кошевой атаман Иван Серко вслед за этим отправил в Чигирин войскового товарища Стефана Белого с 25 товарищами к гетману Дорошенко. Цель этого посольства раскрывается в письме войскового судьи Стефана Белого, писанном 7 апреля 1674 года из города Чигирина на имя знатного запорожца Григория Пелеха с товарищами, находившегося под региментом Самойловича. Письмо это передано было посланцем Белого не Пелеху, а городовому казаку Дубяге, и от Дубяги попало в руки Самойловича. В нем было сказано, что Белый и его товарищи присланы в Чигирин к Дорошенко по воле кошевого атамана Ивана Серко и войска запорожского низового; в Чигирине они должны были сказать, что кошевой и все войско запорожское на общей раде постановили быть в единомыслии и в братолюбном совете с господином гетманом Петром Дорошенко для того, чтобы и между украинским войском, и между всеми украинскими городами не было никакого замешанья и кроворазлития. Поэтому Белый советовал Пелеху прекратить загоны под городами, оставаться в полном спокойствии и не препятствовать всем желающим идти в Чигирин к гетману или к своим родичам, чтобы тем сохранить в целости весь свой народ в случае прихода общего неприятеля, врага православной веры и казацких вольностей. Прочитав и «выразумев» все изложенное в письме Стефана Белого, гетман Иван Самойлович немедленно отправил это письмо в Москву. Царь отвечал гетману грамотой, в которой писал, что о ссылке Серко с Дорошенко ему по гетманскому письму теперь все известно; известно также и то, что в Москву едут посланцы Серко из Сечи, а когда они придут в Москву и когда объявят о своих делах в приказе Малой России, тогда обо всем том царь прикажет известить гетмана[735].

Вслед за посланцами, отправленными к гетману Дорошенко, Серко отправил посланцев к Самойловичу. И здесь целью посольства было то, чтобы соединиться всеми силами и действовать сообща против грозных врагов. Но гетман Самойлович, едва успели прибыть к нему посланные из Сечи казаки, приказал заключить их в тюрьму и никуда не выпускать, а потом, согласно царскому указу, «жестоко приказал не дерзать никому в Запороти идти и хлебных запасов провожать туда»[736]. Узнав об этом, Серко написал два просительных письма, – одно от 23 мая к священнику Тимофею Самойловичу; другое, от 28 мая, к князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, воеводе белгородскому. Обоих Серко просил подействовать на гетмана, чтобы он, дав свободу запорожским посланцам, вернул их назад в Сечь[737] и не считал бы запорожцев своими врагами: «Князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, благодетелю, нижайшее поклонение препосылаем и уведомляем, что я, кошевой, и все войско запорожское, по обещанию нашему, желаем верно служить великому государю, пока свет будет светить. Только сомнение нас берет и помехой нашим намерениям служит то, что наших послов Ярему Квашу и Грицька Оглоблю уже несколько десятков недель держат в неволе, томят в заключении и никаких полезных нам вестей о том, как бы мы могли противостать против давнего и общего нашего неприятеля, знать не дают, отчего духовный враг и плевосеятель, радуясь тому, начинает между нами вражду распространять. Желая предотвратить эту вражду, хотели мы к вашей княжей милости, ради верности нашей, посланцев наших, товарищей войсковых Лукьяна Нужного и Михайла Креву, послать; через этих посланцев, представив вам по истинной правде, что служба наша его царскому величеству верна и неотменна, мы имели сказать, что чинить промыслов над бусурманами не перестаем и много имеем в настоящее время пойманных языков. Но только опасаемся послать их, потому что не в честь это приходит нам. А что те языки сказали нам на словах, объявляем вам, что крымский хан с ордами имел выйти из Крыма с наступлением настоящего месяца, при Дорошенке же орды, по словам наших послов, не больше 1000 или 1500. И хотя посылали мы послов к Дорошенку, но делали это не для пагубы народа, а из желания соединить и привести всех под высокодержавную и крепкую руку его царского пресветлого величества; что же касается того слуха, будто мы хотели мировую устроить с крымцами, то это чистый вымысел. Просим вашу княжую милость всем тем словам не верить. Извещаем вас, что мы, для освобождения наших христианских невольников, желаем обмен полоняников сделать. Бью челом вашей княжой милости, моему благодетелю, что в моем доме имеется турский и татарский полон; позволь мне взять их на откуп для обмена кровных моих и из неволи тяжкой вызволить, также и посланцев войсковых, раньше да и теперь посланных, изволь, благодетель мой, скорее с подлинными вестями, имеющимися у вас, отпустить, чтобы мы, не имея никакого сомнения, могли стать против общего нашего неприятеля, чего так усердно и желаем, и хочем»[738].

Между тем, когда происходили эти переговоры с Дорошенко и Самойловичем и шла жалоба Серко Ромодановскому на Самойловича, в Москву прибыли, 1 мая 1674 года, запорожские посланцы, Прокофий Семенов и его товарищи, числом 300 человек, по делу о пребывании в Сечи «царевича»[739]. Явившись в столицу, запорожские посланцы подали на имя царя лист, в котором Серко со всем товариществом, называя царя Божиим помазанником, многомилостивым светом и войска запорожского дыханием, извещал, что в Сечи объявился какой-то «молодик», называющий себя царевичем Симеоном Алексеевичем, который, будто бы от обиды, нанесенной ему матушкой-государыней, бежал из Москвы, долго скитался по России, а под конец приехал в Запорожье, где и сохраняется под строжайшим караулом и впредь будет сохраняться до тех пор, пока войско не услышит царского слова, правда ли то, о чем рассказывает Симеон Алексеевич. Вместе с письмом Серко посланцы кошевого подали и письмо самого «царевича», в котором он, называя себя Симеоном Алексеевичем, сыном царя Алексея Михайловича, благочестивым царевичем, бил челом государю на думных бояр за то, что они хотели его уморить, хотя и не успели в том, оттого он и теперь, желая идти к своему батюшке, не идет, чтобы на дороге какого зла не было; жаловался он и на царских послов Василия Чадуева и Семена Щеголева, которые хотели его из пищали застрелить; наконец, писал он царю и о том, что войско запорожское ему верно служит, и просил пожаловать казаков тем, о чем они будут бить челом, для лучшего их промысла над бусурманами, потому что казаки не только в поле побеждали их, но водою прямо в землю неприятельскую приходили и там знатные победы одерживали.

На лист Ивана Серко царь отвечал грамотой, в которой упрекал кошевого в том, что он презрел царскую милость и не исполнил своего обещания, дал вору и самозванцу печать и знамя, прежде приезда в Сечь царских послов не известил о нем в Москву, посылал священника и знатных казаков расспрашивать вора о его личности, без царского указа сносился с Дорошенко, напоминал Серко о годе, дне смерти и месте погребения царевича Симеона Алексеевича и в заключение требовал, чтобы кошевой, сковав самозванца и его вождя Ивана Миюску, прислал бы их, за крепким караулом, в Москву, в залог чего царь оставлял в Москве посланцев кошевого и приказал удержать чайки, пушки, сукна и деньги в городе Севске до присылки самозванца[740].

Получив царскую грамоту, Серко немедленно известил боярина Григория Григорьевича Ромодановского о том, что человека, называющего себя сыном царя и великого князя, он отправляет, скованного железами, вместе с его шестью товарищами, в Москву, а вместе с тем шлет его царскому пресветлому величеству нижайший лист. В этом листе написано было следующее: «Человека, который именуется вашего величества сыном, мы за крепким караулом держали, честь не ему самому, а вашему царскому пресветлому величеству свету, нашему дыханию отдавали, потому что вашим прирождением именуется; теперь, как верный слуга, отсылаю его к вашему величеству, желая свое обещание исполнить и верно до последних дней живота служить; с Дорошенком ссылался я, желая привести его на службу к вашему царскому величеству; смилуйся, великий государь, пожалуй нас всякими запасами довольными, как на Дону. Мы просили у гетмана Ивана Самойловича перевоза, Переволочной, но он не дал; просили же мы не для собирания пожитков, как иные выпрашивают, а на защиту веры христианской. Все поборы, которые с христиан на Украине берут, вашему величеству не доносят, а нам и одного перевоза не дают».

Привезенный из Запорожья в Москву самозванец дал три показания и в первом из них объявил, что всех больше его принуждал принять «страшное» имя царевича кошевой атаман Иван Серко, который хотел, собравшись, идти на Московское государство и побить бояр. В остальных двух показаниях о Серко он ни слова не сказал, а заявил, что воровству тому научил его Иван Миюсский, родом хохлач. О себе же самозванец сказал, что он подданный князя Дмитрия Вишневецкого, сын варшавского мещанина, перешедшего в Варшаву из Лохвицы[741]; отца его звали Иваном Андреевым Воробьевым, а его самого – Семеном Ивановым. Концом всей истории Лжесимеона-царевича была казнь его в Москве, 17 сентября 1674 года, на Красной площади в присутствии бояр и народа.

Как понимать поведение Серко в отношении самозванца Лжесимеона? Трудно допустить, чтобы Серко, человек опытный, дальновидный и проницательный, верил в подлинность происхождения лица, называвшего себя сыном царя Алексея Михайловича, и в искренность сплетенной им басни о бегстве из Москвы и скитальчестве по России. Скорее всего, надо думать, что Серко разыграл в этом случае роль человека, убежденного в истинности царственного происхождения Лжесимеона, – такая роль полезна была ему для того, чтобы держать Москву в своих руках и тем сохранять политическую независимость Запорожья от нее; может быть, к этому присоединилась и месть за ссылку в Сибирь, в чем Серко и проговорился во хмелю и о чем он никогда не мог забыть до последних дней своей жизни. Так или иначе, но свою роль Серко разыграл настолько искусно, что заставил верить в царевича и всю массу запорожского войска. Вера эта сказывалась в том, что все запорожцы, до единого, готовы были идти за царевича и в огонь и в воду, ни за что не хотели отдать его письма боярам, а решили отвезти его прямо к царю и, наконец, нигде, ни в официальном, ни в частном разговоре, не называли его ни беглецом, ни самозванцем; даже зложелатели Серко и тайные сторонники Москвы не высказывали в этом отношении своих сомнений о личности царевича и принятой в отношении его роли Серко.

Как бы то ни было, но Москва и на этот раз должна была «пробачить» вины запорожцев, как «пробачила» она раньше убийство московского посла Лодыженского: царь после казни Лжесимеона пожаловал кошевому атаману Ивану Дмитриевичу Серко два сорока соболей, ценой по 50 рублей каждый сорок, да две пары по 7 рублей пара[742]. Серко, получив царский подарок, писал царю челобитную с просьбой дать ему на жительство, вместе с женой и детьми, городок Келеберду, у левого берега Днепра, близ Переволочны: «Устарел я на воинских службах, а нигде вольного житья с женой и детьми не имею, милости получить ни от кого не желаю, только у царского величества: пожаловал бы великий государь, велел бы дать в Полтавском полку под Днепром городок Келеберду». Царь внял просьбе Серко, даровал ему городок Келеберду, а всему войску запорожскому – перевоз Переволочну, но в это дело вмешался злейший враг и зложелатель Серко, гетман Самойлович, и Серко остался без Келеберды, а войско – без Переволочны.

В то время, когда дело о Лжесимеоне-царевиче приходило к концу, в это самое время[743] началось дело у Серко с Мазепой: казаки Алексей Борода, Яков и Василий Темниченко донесли гетману Ивану Самойловичу, что, выйдя из Сечи со своим атаманом Иваном Серко, 11 июня, для объявления своей верной к царскому величеству службы и для получения милости пресветлого величества, недалеко от реки, в степи, возле речки Ингула, захватили в плен посланца Дорошенко, Ивана Мазепу.

Все это дело, насколько можно составить о нем представление по современным актам и рассказам малороссийских летописцев, произошло следующим образом.

25 мая 1674 года в город Чигирин, столицу правобережного гетмана Петра Дорошенко, приехал, по царскому повелению, от белогородского воеводы князя Григория Ромодановского стрелецкий сотник Терпигорев, чтобы склонить Дорошенко к подданству русскому царю и убедить его ехать в город Переяслав для присяги на верность великому государю. Приняв посланца, Дорошенко отказался от этого предложения, говоря, что хотя он прежде и хотел быть в подданстве у царского величества, но теперь этого сделать не может, потому что он – подданный турецкого султана. Дав такой ответ посланцу, гетман Дорошенко с тем вместе приказал брату своему Андрею Дорошенко, взяв часть казацких полков и присоединив к ним четыре тысячи находившихся при гетмане татар, идти к Черкассам и другим городам против московских воевод. Андрей Дорошенко не замедлил исполнить приказание брата. Успех оружия был сперва на стороне Андрея Дорошенко, но потом, когда князь Ромодановский и гетман Самойлович выслали против него пять казацких полков, Андрей Дорошенко был разбит (9 июня у речки Ташлыка) и, раненный, ушел назад. Тогда Петр Дорошенко, желая возможно скорее получить помощь от турецкого султана и крымского хана, а также наперед задобрить их, послал им в дар 15 человек, забитых в колодки, невольников, казаков Левобережной Украины[744]. Команду над колодниками гетман вручил ротмистру своей народной хоругви Ивану Мазепе, приказав ему идти степью подальше от Днепра, через Ингул и Буг, до Очакова, а оттуда через Днепр в Крым. Взяв колодников, кроме того 9 человек татар (вероятно, в качестве охранителей), письма гетмана к хану и визирю, Мазепа направился сообразно указанному маршруту. Но тут, на речке Ингуле, на него напал запорожский чамбул, некоторых татар изрубил, некоторых заставил броситься в реку, колодников освободил, самого Мазепу взял в плен и доставил его своему кошевому Ивану Серко вместе с листами Дорошенко к визирю и хану. По этому поводу в Сечи собралась рада; на раде прочитаны были письма Дорошенко; узнав из этих писем и из слов невольников, куда и зачем ехал Мазепа, запорожцы до того были возмущены, что решили тут же растерзать его. Но за Мазепу вступились Серко и старые казацкие атаманы: «Панове братья, просим вас, не убивайте этого человека, может, он нам и отчизне нашей вперед пригодится!» Запорожцы послушались, и Мазепа был спасен[745]. Тогда Серко забил Мазепу в кандалы, а все листы Дорошенко отослал «для ведома» к Ивану Самойловичу для передачи их в Москву.

Белогородский воевода, князь Григорий Григорьевич Ромодановский, узнав о поимке Мазепы, послал к Серко гонца с приказанием выдать ему пойманного Мазепу и одного из уцелевших при нем татар. Серко, получив это приказание и не желая почему-то тотчас отпустить Мазепу, отказал в требовании воеводе. Тогда Ромодановский отправил посланцев в город Харьков и через них приказал взять жену Серко под караул, а зятя его, мерефянского жителя, казака Харьковского полка Ивана Артемова, отправить за караулом к себе в полк. Когда же зять Серко прибыл к воеводе, то воевода отправил его к Ивану Серко для выдачи ему Мазепы. Серко на этот раз не стал перечить воеводе и отправил пойманного Мазепу, поручив надсмотр над ним своему зятю Ивану Артемову и знатному казаку Ивану Носу, к гетману и воеводе, о чем известил их письмом от 6 июля 1674 года. В письме он писал гетману Самойловичу, что посылает к нему Мазепу для расспроса его о том, что ему приказано было передать от Дорошенко турецкому визирю и крымскому хану, и вместе с тем просит, чтобы гетман исходатайствовал свободу для Мазепы. «Покажи милость свою, как отец милосердый, чтобы он в неволе не был и чтобы войско запорожское, даровавшее ему и волю, и жизнь, и здоровье, не стало говорить, что Серко засылает людей в неволю». Получив Мазепу и сняв с него допрос, гетман Самойлович отправил его в Москву, повторив от себя почти буква в букву слова Серко о даровании Мазепе свободы и с тем вместе предупредив царя, чтобы он более доверял Мазепе, нежели Серко, который сносится с Дорошенком и присягает ему присоединиться к басурманам и идти с ними на благоверного царя[746]. В действительности кошевой Иван Серко около этого же времени (15 июля) стоял в полтрети версты от уманского полковника Яворовского, занимавшего позицию «в пристойном месте от Диких полей», во всем сходился с полковником и промышлял над «неприятелями креста Господня, только что разорившими несколько городов У майского полка»[747]. Неприятели эти, три крымских султана с ордой и Дорошенко с казаками, еще в апреле, после праздника Пасхи, внезапно явились на Украину и напали на полки Уманский, Торговицкий и Гадячский. Гетман Самойлович послал против них полковника Дмитрашку Райча с казаками и великороссийскими ратными людьми. Дмитрашко Райча напал на неприятелей на речке Ташлыке и разбил их наголову, усеяв вражескими трупами поле на 20 верст пространства[748]. В это-то время против неприятеля действовал и кошевой Серко.

Отправив Мазепу к Самойловичу, Серко и запорожцы, по словам летописца Величко, написали исполненное жестоких укоризн письмо гетману Дорошенко[749], в котором упрекали его за то, что он начал их, точно зверей степных, вылавливать и бестиярски (от bestium – зверь) снедати; называли, за посылку в подарок христиан басурманам, иудиным товарищем, намеревавшимся казаками, точно живой монетой, у басурман милости снискать, предостерегали о непрочности союза с басурманами («рассмотри и уважь о том, вихровата голово, Дорошенку!»); предрекали несомненную погибель лично ему, а отчизне запустение, и после всего этого так напугали его, что он, всегда любя развлекаться охотой, с тех пор стал выезжать на полеванье не в ту сторону, что от Крыма и Сечи, а в ту, что лежит от Чигирина до Крыма и Польши[750].

Тем временем привезенный в Москву и поставленный на допрос, Иван Мазепа 5 августа 1674 года, между другими показаниями, дал такое: передавшаяся на сторону царского величества старшина заднепровского города Лысянки присылала к гетману Петру Дорошенко казаков с предложением последовать их примеру, приехать в Корсунь на раду и также передаться русскому царю. На это предложение Дорошенко отправил с Мазепой лист к лысянской старшине и к боярину Григорию Григорьевичу Ромодановскому, а на словах велел Мазепе сказать им, что если Дорошенко назначат гетманом западной стороны Днепра, то он готов будет передаться царскому величеству; если же его не назначат гетманом, то пусть, по крайней мере, знатные государевы люди присягнут ему на том, что ничего дурного ему не сделают. Отпуская Мазепу, Дорошенко наказал ему, что если рады в Корсуни не будет, то ехал бы он в другой город. Когда Мазепа с этими поручениями Дорошенко приехал в Корсунь, а из Корсуни в Переяслав и не застал нигде рады, то передал листы Дорошенко войсковой старшине и боярину Ромодановскому. На эти листы Дорошенко получил приглашение ехать в Переяслав, не опасаясь никакого зла для своей целости и здоровья. Тогда Дорошенко потребовал себе в залог какого-нибудь «честного» человека, взамен которого обещал прислать собственных заложников. «Честный» человек был послан, и Дорошенко созвал в Чигирине раду, на которой спросил, посылать ли ему собственных заложников. Рада отвечала согласием, но в это время пришло известие о том, что из Крылова в Чигирин идут 23 человека, посланные к Дорошенко кошевым Серко. Тогда заложников задержали для того, чтобы прежде всего узнать, что скажут посланцы Серко. Явившиеся в Чигирин посланцы Серко объявили, чтобы Дорошенко не ехал в Переяслав и оставался по-прежнему гетманом западной стороны Днепра, потому что запорожцы хотят соединиться с ним и с крымским ханом заодно, как было при гетмане Богдане Хмельницком, а для скрепления дела они уже отправили к крымскому хану послов, чтобы он помирил Серко с Дорошенко, и просили Дорошенко приехать в Сечь. Дорошенко, однако, опасаясь государевых людей, сам в Сечь не поехал, а вместо себя послал туда Чигиринского казака Бережецкого, после приезда которого запорожцы послали от себя к Дорошенко знатного казака Носа с просьбой о той же присяге; однако была ли принесена та присяга, неизвестно. В заключение Мазепа рассказал, как Дорошенко, заставив присягнуть ему на верность, послал его с листами к турецкому визирю, как на дороге он пойман был Серко, как отдался ему без всякого боя, вручил ему все листы и пробыл с ним в степи около пяти недель[751].

Трудно сказать, насколько данное Мазепой показание было верно: с одной стороны, нельзя не взять во внимание того обстоятельства, что Мазепа прислан был в Москву Самойловичем, которому он старался всячески угодить и потому его противника, Серко, всячески очернить; к тому же Самойлович был в полном курсе в Москве, а Серко в полном подозрении; с другой стороны, нельзя обойти молчанием и того, что Серко в политических вопросах своего Запорожья всегда старался держаться полной независимости, принимая то одну, то другую сторону, смотря по тому, что выгоднее было для низового войска. Впрочем, дальнейшие действия Серко показали, что он, сносясь с Дорошенко, хотел, по его собственным словам, лишь одного – приклонить Дорошенко на сторону русского царя и сообща действовать против татар и турок; но, не успев в этом, отстал от гетмана и изловил его посланца, чтобы узнать истинные планы Дорошенко. Быть может, это противоречие в показаниях Самойловича с Мазепой с одной стороны и кошевого Серко – с другой можно примирить тем, что самое сношение с Дорошенко с целью вступить в союз с ним и с татарами велось лично не от Серко, в чем как будто и проговаривается Мазепа при допросе его в Москве.

Так или иначе, но пока все это происходило, в это время на Украину вновь надвинулась мрачная туча: турецкий султан, крымский хан и Дорошенко, взявшие в 1672 году польский город Каменец и на время остановившиеся в своих наступательных действиях, теперь снова собрались воедино, чтобы идти походом в Малороссию и во что бы то ни стало взять город Киев. Теперь Серко снова делался как для царя Алексея Михайловича, так и для гетмана Ивана Самойловича нужным человеком. Оттого Самойлович зорко следит с этих пор за Серко и о каждом его движении доносит в Москву. Так, в грамоте, писанной от 15 июля 1674 года на имя царя Алексея Михайловича, Самойлович извещал, что Серко уведомляет гетмана о движении крымского хана под город Каменец, куда приближался также турский султан с визирем, и вместе с тем, со слов очевидца, передавал царю, что Серко, перешедши в начале июля месяца реку Буг, стоял на Чечельнике; потом оставил Чечельник и поднялся к Умани, где стоял в Капустяной долине со всем войском своим и хотел чинить промысел над басурманами, поджидая войск гетмана Самойловича. К собственной грамоте Самойлович приложил письмо Серко, писанное 6 июля, «с войск над Бугом из-под Козавчина», где Серко сообщал Самойловичу, что в прошлый пяток он хотел учинить воинский промысел около Оргеева, но потом, перешедши Днепр и узнав от взятых языков о приближении крымского хана к Каменцу, а турецкого султана с визирем – к Цоцоре, повернул назад с добычей к Умани, чтобы там соединиться с Уманским и Торговицким полками и общими силами ударить на татарскую орду, стоявшую на речке Ташлыке, недалеко от Торговицы: «Только изволь, вельможность ваша, поскорее прислать ко мне часть войска, находящегося при полковнике Дмитрашке, в особенности же московских донцов с пушками, чтобы те поганые больше не распространялись в нашей и без того разоренной отчизне и душ христианских в неволю не брали. Самому вам, со всею моею любовью и с полным попечением о нашей отчизне, советую наступать, как можно скорее, к Чигирину, со всеми силами, потому что Дорошенко там один, без неприятельской помощи пребывает, как о том я имею подлинные известия»[752].

Недолго, однако, пришлось Серко стоять под Уманью: в августе того же 1674 года стало известно, что турки, перешедши Днепр и вторгнувшись в Подолию, взяли город Лодыжин, а из-под Лодыжина двинулись на Умань. В это же время стало известно и то, что крымский хан, со всеми своими ордами, шел на малороссийские города левой стороны Днепра. Узнав о последнем от пойманного языка, Серко оставил Капустину долину, близ Умани, и поспешил вернуться в Сечь, откуда намеревался идти в Крым на промысел: «А чают, что он ныне в Крыму». К тому времени и крымский хан, оставив Украину 8 октября, повернул в Крым, а турецкий султан, перейдя Днепр, в начале сентября направился в свою землю[753]. Польский король Ян Собеский решил воспользоваться удобным временем и приготовиться к отпору неприятелей; с этой целью он, между прочим, нашел нужным послать большую денежную сумму кошевому Серко и всему низовому войску для найма охотников к войне против мусульман[754].