Глава 14

Родина, семья и характеристика Серко, Действия Серко в пользу русского царя, гетмана Виговского и татар по реке Бугу, Набег Серко на город Чигирин и захват им скарба Брюховецкого, Избрание гетмана Юрия Хмельницкого и участие в этом Серко, Действия запорожцев, воеводы Шереметева и гетмана Хмельницкого против татар и поляков, Поражение Шереметева у Чуднова, измена Хмельницкого у Слободищ русскому царю и поход запорожцев в Венгерскую землю, Наказний гетман Сомко и противник его полковник Золотаренко и кошевой Брюховецкий, Верность царю со стороны Серко и походы его по Бугу, Посольство царя к запорожским казакам и поход кошевого Брюховецкого вниз по Днепру против татар, Борьба Брюховецкого и Сомко из-за обладания гетманской булавой и обоюдные доносы в Москву, Приказ царя об избрании настоящего гетмана и помеха в том через враждебные действия Хмельницкого, Письмо запорожцев к Хмельницкому и удаление его в монастырь. Правобережный гетман Тетеря и послание к нему запорожских казаков. Возобновление борьбы Брюховецкого с Сомко и заискивания первого у запорожцев. Черная или Нежинская рада 1663 года. Избрание Брюховецкого и казнь Сомко, Награда запорожским казакам

Иван Дмитриевич Серко, называемый у немцев Цирком, у русских Серком и Сериком, представлял собой колоссальную личность среди всех низовых казаков и во все время исторического существования Запорожья. Он был родом из Мерефы, казацкой слободы Слободской Украины, теперешней Харьковской губернии, в 24 верстах от города Харькова[409]. О рождении Серко предание говорит, что он явился на свет с зубами, и как только баба-повитуха поднесла его к столу, то он тот же час схватил со стола пирог с начинкой и съел его. Это было знамением того, что он весь век свой будет грызть врагов[410]. Но в каком году родился Серко, кто были его родители, скольких лет он выступил на историческое поприще – все это остается для нас совершенно неизвестным. Известно лишь то, что на родине, в слободе Мерефе, у Серко были дома, мельница и другое имущество[411]; была жена, по имени Софья, «мучимая вельми от беса», привозимая своими родителями для исцеления в один из киевских печерских монастырей, но получившая его в Лубенском Мгарском монастыре от святителя патриарха Афанасия «и доселе (до 1671 года) пребывающая здрава»[412]. Известно также, что у Серко было два зятя, один Иван Сербин, а другой Иван Артемов, первый «казак сей (левой) стороны Днепра», второй – казак Харьковского полка, оба жители слободы Мерефы[413]. У Серко были брат[414] и сын[415], неизвестные по имени. Сколько всех сыновей было у Серко – источники тоже нигде того не указывают; только народная дума говорит, что у Серко и его жены Сирчихи было два сына, Петро да Ронан Сирченки. Первый – погибший где-то за речкой Тором, у «трех зеленых байраков», второй – умерший дома на глазах матери[416]. Наконец, доподлинно известно, что Серко был человек безграмотный и хотя историк Малой России Бантыш-Каменский приводит в числе факсимиле кошевых и факсимиле Серко, но это одно из тех факсимиле, которое принадлежало писарю войска, а не самому Серко[417].

И свои и чужие, и друзья и недруги – все одинаково отзывались о Серко как о человеке замечательных военных дарований. Польский король Ян III Собеский писал о нем: «Серко – воин славный и в ратном деле большой промышленник»[418]. Украинские летописцы Самовидец, Грабянка, Величко называют его сильным, то есть великим ватагом, славным кошевым атаманом, а малороссийские историки приравнивают его к Чингисхану или Тамерлану. Татары называли Серко урус-шайтаном, то есть русским чертом, а татарки-матери пугали его именем своих детей. Турецкий султан, постоянно тревожимый то набегами Серко в Крым или в ногайские степи, то выходами в Черное море, издал, как говорят, фирман молиться в мечетях о погибели Серко. Будучи в душе и на деле истинным христианином, Серко всегда стоял и ратовал за православную веру, за свободу русского человека; оттого он постоянно, с особенным рвением, старался об освобождении из татарской и турецкой неволи возможно большего числа христиан, без различия того, будет ли то великоросс, малоросс, поляк или литовец: «Мы услышали в твоем письме, – писал Серко своему недругу гетману Самойловичу, – непотребное увещание, дабы от подданства вашего христианского монарха не отрывались, – но сего от нас никогда не будет… Живучи подле кочевищ (мусульманских), мы здесь беспрестанно бьемся с неприятелем креста святого… За веру православную заставляясь и славу бессмертную тем себе заробляя, мы перси свои кровью неприятельскою обагряем»[419]. В другой раз Серко писал брату Самойловича: «Бог свидетель моей души, что я никогда не ходил на Украину с тем, чтобы разорять отчизну мою; не хвалясь, истину говорю, что все мои заботы и старания направлены на то, чтобы сделать вред нашим всегдашним неприятелям, бусурманам, и теперь, на старости лет, я думаю не об одних воинских подвигах, но также и о том, чтобы до последних дней моих стоять против тех же давних неприятелей наших»[420].

Дело православной церкви, ее внешний строй и внутреннее благочиние всегда занимали Серко даже в самое тревожное для него время; так, в 1676 году, когда он занят был и делом в «преклонении» Дорошенко к русскому царю, и пререканиями с гетманом Самойловичем, и отпиской в Москву, и походами на Крым, и заботами об ограждении Сечи против турок, он находил время писать в Киев, в Межигорскую Спасо-Преображенскую обитель, письма, в которых просил игумена монастыря прислать в сечевую церковь хорошего и достойного уставщика и извещал о посылке части войсковых доходов в святую обитель, где благочестивые старцы возносили святые молитвы о запорожцах и покоили в своей «шпитали» раненых казаков[421].

Проводя всю свою жизнь на войне, Серко вместе с тем отличался великодушием и редким бескорыстием, и потому никогда не преследовал слабого врага, а после войны никогда не брал на себя военной добычи. На войне он был беззаветно храбр и удивительно изобретателен: он умел с десятками казаков разбивать сотни врагов, а с сотнями молодцов побеждать тысячи неприятелей. Имя его, как предводителя, окружено было ореолом полной непобедимости, и потому враги боялись его пуще огня, пуще бури, пуще моровой язвы. Горше всех доставалось от Серко врагам Христовой веры: мусульман Серко ненавидел всей своей казацкой душой и всем своим «щирым» казацким сердцем. У запорожцев было верование, что чем больше кто убьет «бусурменов», тем вернее он войдет в Царствие Божие; у Серко эта вера сильнее, чем в другом ком, сказывалась.

И по характеру, и по всем своим действиям Серко представлял собой тип истого запорожца. Он был храбр, отважен, страстен, не всегда постоянен, не всегда верен своим союзникам; он любил по временам погулять и сильно подвыпить, а во хмелю показать свой казацкий задор; он склонен был минутно увлечься новой мыслью, новым предприятием, чтобы потом отказаться от собственной затеи и прийти к совершенно противоположному решению. То он был на стороне московского царя, то на стороне польского короля, то он поддерживал Дорошенко, то становился на сторону его врагов, Суховия и Ханенко, то выступал против последних двух и снова защищал Дорошенко, то помогал он русскому царю против турецкого султана и крымского хана, то шел против царя заодно с султаном и крымским ханом. «Нужда закон змиине», – часто говорил Серко и, очевидно, действовал сообразно своей любимой пословице.

Само собой разумеется, что на переходы Серко от русского царя к польскому королю и обратно от польского короля к русскому царю нельзя смотреть как на измену одному и верность другому: Серко и все запорожское казачество хотя и признавали над собой протекцию русского царя со времени Богдана Хмельницкого, но все еще, по старой традиции, считали себя людьми вольными и ни от кого не зависимыми, – людьми, которые считали за собой право решать вопросы о мире и розмире с соседними царствами и входить в сношения с близкими и дальними царями и властелинами.

По всему этому Серко был типичнейшей личностью, воплотившей в себе характернейшие черты и особенности тех, кто именовал себя запорожскими казаками, славными низовыми «лыцарями». Оттого запорожцы и любили Серко; восемь лет подряд они выбирали его своим кошевым атаманом, и хотя очень часто и лишали этого звания его, но потом снова обращались к нему, как «притоманныя дети к могучему орлу». Запорожцы говорили, что равного Серко в целом мире не было, – сам Бог открыл ему это: «Серко не только побеждал людей, он побеждал нечистых чертей. Речка Чертомлык, где стояла Сечь Серко, оттого и называется так, что в ней был убит Серком плескавшийся в ней чорт; он только млыкнул (мелькнул) вверх ногами, когда Серко луснул его из пистоля»[422].

Насколько известно из документальных данных, Серко впервые выступил на историческую сцену сперва в звании полковника и кошевого запорожских казаков, и с тех пор, в течение 26 лет, с 1654 по 1680 год, фигурировал между запорожскими и украинскими казаками, составляя, так сказать, главный фокус своего времени во всем Запорожье и в целой Украине. В качестве кошевого и полковника казаков Серко сношался с русским царем, польским королем, турецким султаном, крымским ханом и молдавским господарем и нередко завязывал в Сечи такие узлы событий, которые потом приходилось развязывать в Москве и Варшаве, в Бахчисарае и Константинополе. Сражаясь то с татарами и турками, то с поляками и волохами, то с русскими и украинцами, Серко за все время своей исторической жизни принимал участие в пятидесяти пяти битвах и везде, кроме единственного случая, выходил победителем, не считая множества мелких стычек и отдельных схваток с врагами, не занесенных на страницы летописей и не стоивших, разумеется, никаких усилий Серко для того, чтобы обратить исход их в свою пользу.

Вся деятельность Серко совпадала с самым тяжелым для Украины временем, когда она, отторгнувшись от Польши и не успев еще слиться с Россией, находилась в «шатании», не зная, куда ей «прихилить» свою голову, то есть оставаться ли ей за русским царем, сойтись ли снова с польским королем или же идти к турецкому султану, неверному царю.

На первых порах история застает Серко, как мы видели, в 1654 году в качестве противника Москвы. Но с 1654 года прошло пять лет, и Серко стоял уже на стороне русского царя, против гетмана Ивана Виговского, сторонника польского короля.

Свою службу русскому царю Серко объявил прежде всего тем, что отбил от города Киева, как было сказано, сторонника гетмана Виговского, полковника Тимоша. Этим он оказал огромную услугу киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметеву. Но еще большие услуги стал оказывать Серко русскому царю тогда, когда русско-казацкие войска, под начальством князя Алексея Трубецкого и наказного гетмана Ивана Беспалого, не устояв в борьбе с Виговским, поляками и их союзниками татарами, с 19 апреля по 27 июня 1659 года под Конотопом, сделали отступление в Путивль. Желая обессилить Виговского, Трубецкой и Беспалый стали писать Ивану Серко в Запорожье, чтобы он чинил промысл[423] над крымскими улусами и тем отвлек татар от союза с Виговским и поляками. И Серко не остался глух к просьбам Трубецкого и Беспалого. 17 августа гетман Иван Беспалый, отправляя из Путивля своих посланцев к царю, велел им сообщить государю, что Иван Серко, выйдя на лодках из Запорожья с большим войском, проплыл вверх по Бугу до города Уманя, против Уманя выгребся на сушу, прибрал к себе много войска, разгромил татарские улусы и открыл войну против Виговского, «а ныне стал на реке Буге с войском, на Андреевском острове, и там ожидает милости великого государя, а над неприятелями изменниками государевыми промысл и ныне чинит». В награду за подвиги Серко царь грамотою 14 декабря приказал киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметеву выдать полковнику Серко двести золотых да соболей на триста рублей[424].

Одновременно с Серко действовал против татар и молодой Юрий Хмельницкий: собрав отряд запорожцев, он ходил под Крым, разгромил там четыре ногайских улуса и, захватив нескольких пленников, возвратился назад, грозя хаву и гетману вновь пойти на татар, если хан не отпустит из Крыма прежнего казацкого полона[425].

Сколько времени Серко и запорожцы оставались на острове Андреевском, в точности неизвестно; но в начале октября он был в Переяславе при избрании нового гетмана вместо изгнанного Ивана Виговского. В избрании нового гетмана особенно старался свойственник умершего гетмана Богдана Хмельницкого Яким Сомко[426]. В надежде получить гетманскую булаву в собственные руки, Яким Сомко усердно хлопотал о собрании черной («черневой») рады, и когда она была собрана у местечка Германовки, то на ней Виговский объявлен был лишенным гетманского уряда, а вместо него выбран был гетманом Украины Юрий Хмельницкий. Юрий Хмельницкий уже давно хлопотал о возвращении себе гетманской булавы и, находясь в Киевской духовной академии на обучении, отправил от себя в Запорожье бывшего «подножку» своего отца и собственного слугу Ивана Брюховецкого с целью агитировать в свою пользу низовых казаков и через них добиться своих прав. Брюховецкий, явившись в Сечь, изложил жалобу от имени Хмельницкого на гетмана Виговского за то, что он обманным образом отнял у Юрия булаву, захватил войсковую казну, много сделал зла Украине и в конце концов передался Польше. Запорожцы заслушали жалобу Юрия Хмельницкого и решили поддержать его в искании гетманской булавы. Прежде всего Серко и запорожцы отправили в Чигирин казаков отобрать у Виговского булаву, бунчук, знамя и другие войсковые клейноды, на что Виговский согласился только с большим трудом, да и то часть из них унесши в Польшу[427], как говорится в летописи Самовидца. Затем запорожцы и Серко стали хлопотать о том, чтобы вместо Виговского избрать в гетманы Юрия Хмельницкого. Благодаря их стараниям Хмельницкий избран был на раде в Переяславе, 9 октября 1659 года, гетманом Украины, в присутствии князя Алексея Трубецкого, боярина Бориса Шереметева, князя Григория Ромодановского, думных дьяков Иллариона Лопухина и Федора Грибоедова. На раде Юрий Хмельницкий присягнул русскому царю, целовал крест и подписался собственной рукой. На том же присягнула и подписалась и казацкая старшина, а в числе ее и кальницкий полковник Иван Серко, вместо которого, за его неграмотностью, «росписался Юрьи (sic) Хмельницкий»[428].

Тотчас после избрания в гетманы Юрий Хмельницкий, имея под рукой 5000 человек запорожцев и Ивана Серко, бросился к городу Чигирину, столице Виговского, и, не застав там самого гетмана, а лишь пехотный казацкий полк под командованием Стефана Гуляницкого, полк тот сломил, полковника убил, вошел в Чигирин и Субботов, забрал там весь скарб гетмана Ивана и его брата Даниила Виговских, раньше того ушедших из Чигирина в город Хмельник Брацлавского полка, и, оставив ни с чем жену Ивана Виговского, Елену Хмельницкую, ушел вон от Чигирина[429].

Приняв на себя звание гетмана, Юрий Хмельницкий должен был вместе с тем принять участие в борьбе России с Польшей, за обладание Малороссией, о которой поляки, по выражению летописца, сожалели точно о золотом яблоке и хотели во что бы то ни стало, оторвав ее от Московской державы, вновь присоединить к собственной короне.

В это время польский король Ян-Казимир, успокоивши Польшу Оливским миром со стороны Швеции, с которой он перед тем вел упорную войну, и заручившись союзом крымского хана, двинул огромное войско на Украину. Крымский же хан, желая ослабить силы казаков, приказал перекопскому бею, Карач-бею, особо идти против запорожцев и удерживать их в Сечи[430]. Тогда гетман Юрий Хмельницкий, чтобы отвлечь внимание Карач-бея от Сечи, отправил своего посланца к донским казакам и через него просил донцов соединиться с частью запорожских казаков и чинить промысел над крымскими местами. Донцы извещены были о том же самом особыми грамотами и от царя, приказывавшего им ссылаться с гетманом Хмельницким и запорожским кошевым Брюховецким, верно служившими царю в государских делах[431]. В самую же Сечь гетман послал Черкасский и Каневский полки в помощь казакам. Но и у самих запорожцев было на ту пору около 10 000 готовых к бою казаков да с Серко охотников около 5000 человек. Кроме того, особо от гетмана, отправил в Сечь, по письму запорожцев, две пушки да бочку пороху нежинский полковник Василий Золотаренко для промысла над крымскими городками, которые поставлены на Днепре.

Получив запасы, одни из казаков, под начальством Ивана Серко, перед Пасхой 1660 года ходили из Запорожья под Очаков, вырубили в нем посад и взяли много людей в плен; другие ходили под город Ослам (Арслан), крепость его взяли, жителей частью изрубили, частью забрали в плен и пленных продавали потом в Переяславе и других украинских городах.

Сам Юрий Хмельницкий должен был действовать против неприятелей московского царя на Украине.

В конце августа месяца того же года навстречу полякам и крымцам двинулся из Киева на Волынь воевода Борис Васильевич Шереметев с огромным войском. За Шереметевым двигался и Хмельницкий. Но этот поход окончился самым неожиданным образом: Шереметев потерпел сильное поражение у Чуднова, был взят в плен татарами и уведен потом в Крым, где томился в неволе целых 20 лет; а Хмельницкий, не успевший подать помощи воеводе, был осажден у Слободищ и, потерявшись от страха, сдался королю, изъявив согласие возобновить Гадячский договор.

После разгрома русских у Чуднова хан с главной массой своего войска повернул на Крым, но несколько десятков тысяч его татар, не удовольствовавшихся взятой добычей, без ведома хана, бросились за Чуднов и, набрав там много добычи и невольников, стали возвращаться назад. В это время навстречу татарам двигался, с кошевым атаманом Суховием во главе, восьмитысячный отряд запорожских казаков, также шедший в помощь воеводе Шереметеву. Встретив неожиданно в поле татар, запорожцы внезапно ударили на орду, разбили и разогнали ее во все стороны, христианских невольников освободили, добычу взяли и подуванили между собой. Узнав от взятых языков о поражении Шереметева, запорожцы внезапно изменили свой машрут и, вспомнивши о поражении в 1653 году за речкой Телезиной от венгров Тимофея Хмельницкого, сражавшегося за своего тестя молдавского господаря, быстро ударились в Венгерскую землю, разгромили там шесть знатных городов, взяли множество всякой добычи и потом счастливо возвратились в Сечь. Одновременно с походом Суховия действовал и Серко: он с другой частью запорожцев ворвался в Крым и опустошил его[432].

Вместо гетмана Юрия Хмельницкого, изменившего русскому царю, явились новые претенденты на гетманскую булаву – переяславский полковник Яким Сомко и нежинский полковник Василий Золотаренко. Последний, однако, не имел таких шансов, как первый, состоявший в свойстве с Богданом Хмельницким, и потому в 1660 году на раде в Козельце наказным гетманом объявлен был Яким Сомко, знатный и богатый казак, переяславский купец[433]. Но вслед за Сомко выступил третий искатель гетманства, Иван Брюховецкий, тот самый, который послан был Юрием Хмельницким в Запорожье с жалобой на Виговского. Сделав свое дело, Брюховецкий не вернулся к Хмельницкому, а остался в Сечи, и так как он отличался в высшей степени качествами человека вкрадчивого, хитрого и пронырливого, то скоро овладел симпатиями запорожцев и сделался в Сечи кошевым атаманом. Но атаманская булава не была конечной целью такого честолюбца, каким был Брюховецкий: ему страстно хотелось завладеть булавой гетмана, и он начал действовать, но действовать крайне осторожно и как бы вовсе не себе в руку. В качестве кошевого атамана Брюховецкий ездил в Москву скоро после измены Юрия Хмельницкого и там успел набросать тень подозрения на наказного гетмана Якима Сомко как на дядю Юрия: «Яким Сомко царскому величеству верен ли, про то я не знаю, а гетману Юрию Хмельницкому он дядя родной; только ему, Сомку, недруг Иван Виговский, и прежде он от Виговского отбегал и жил на Дону, а в войске при нем жить не смел»[434].

Действуя крайне осторожно, Брюховецкий больше всего подчеркивал измену Хмельницкого, что было на устах и у запорожских казаков и против чего особенно возмущался знаменитый вождь Иван Серко. Серко, лишь только узнал об измене Хмельницкого, немедленно прервал с ним дружеские сношения и начал действовать во вред ему. 30 апреля 1661 года посланцы наказного гетмана Якима Сомко, выехавшие из Переяслава 9 апреля, сообщали в Москву, что Серко находится в Запорожье, верно служит государю и во всем согласен с Якимом Сомко и Василием Золотаренко; что он посылал своих посланцев к Юрию Хмельницкому с листом, а в листу писал, что от царского величества никогда не отступит, а Хмельницкий, продержав тех посланцев в тюрьме, отпустил их назад к Серко[435]. 15 мая новые посланцы Сомко, выехавшие из Переяслава 2 мая, сообщали в Москве, что Иван Серко, выйдя из Сечи, был в Торговице, а потом, оставив Торговицу, пошел для добычи на Буг и расположился на Андреевом острове, где, как говорится в «Актах Южной и Западной России», «стоит с своим войском для приходу татарского; а Садцкий [то есть Сашко или Садко Туровец] атаман стоит в Запорогах, в Сечи, с большим запорожским войском, и с Сериком они сходятся для порядку о всяких воинских делах, но ни к кому не приклоняются – ни к государевой стороне, ни к польскому королю»[436].

В Москве после страшного поражения боярина Василия Шереметева под Чудновом сильно были озабочены борьбой с поляками и их союзниками, татарами, и, желая узнать настроение массы на Украине и мысли наказного гетмана Якима Сомко, отправили, в половине августа 1661 года, к последнему из приказа Тайных дел подьячего Юрия Никифорова. Большую надежду Москва возлагала в этом случае на запорожцев и двух деятелей между ними, Ивана Брюховецкого и Ивана Серко. Но между Сомко и Брюховецким уже легла черная тень, и Сомко, как ни был осторожен Брюховецкий, понял его тайные желания и замыслы: «О промысле над татарами и о задержании, чтоб не пропустить их через Запороги для войны в украинные и черкасские города великого государя, он, наказной гетман, станет писать Серко, а Брюховецкому о том писать не станет, потому что лучше о том писать к Серко, а не к Брюховецкому»[437]. Высказав то, что таилось у него на душе, Сомко вслед за тем стал высказывать и свое мнение о том, как избежать беды от татар: «А хана крымского в Крыму удержать тем, что на Запорожье построить городки и в них послать великого государя ратных людей 10 000 да пушки, и Запорожье будет крепко, а его государевым людям в заднепровских городах быть безопасно»[438].

Каковы бы ни были отношения между Сомко и Брюховецким, но запорожцы твердо стояли за московского царя. Желая показать не только словом, но и самим делом усердие к Москве, Брюховецкий, в звании кошевого гетмана, как он сам себя называл, спустился вниз по Днепру и дошел до казацкого табора на урочище Кара-Тебень, в 8 милях от Сечи, откуда 14 сентября писал письмо полковнику Григорию Косагову, начальнику ратных московских людей, присланных на Украину в помощь запорожским казакам против татар. В этом письме Брюховецкий, называя Косагова возлюбленным другом, себя же – подножием престола его царского пресветлого величества, извещал, что когда он прибыл в Кара-Тебень и встретил там низовые войска, то они приняли с благодарностью и царское жалованье, и самого кошевого гетмана; вместе с этим Брюховецкий извещал Косагова и о том, что к казакам прибыли калмыки, которые сильно беспокоят татар, а сами татары и турки, в числе 6000 человек, по приказанию Хмельницкого, явились с пушками на Тавань и начали строить там город. «Торопи, милость твоя, охочих людей, чтобы они поспешали как для добычи, так и для очищения прямой государевой земли, а сам будь осторожен от тамошних жильцов, потому что между ними немало таких, которые, находясь между вами, посылают изветы в Чигирин, о чем тебе следует знать. Сацко, посланный князем Григорием Григорьевичем Ромодановским с грамотами на Запорожье, сослан был Хмельницким к королю, а теперь, получивши свободу, он говорил мне, что у вас часто бывают, переодевшись в нищенское платье, с той стороны Днепра лазутчики, и ныне, как говорят, два таких находятся на этой стороне, только неизвестно, в каком городе… Писал твоя милость ко мне о каких-то краденых лошадях, о чем я решительно ничего не знаю и что крайне обидно было для меня, так как ты, не обинуясь, приписываешь то мне, к чему я никогда не привыкал и в чем меня никто, кроме врага моего, не укорял; однако, для очистки совести, я велел сделать розыск по всему табору, но таких лошадей нигде не нашлось. Есть только два пришлых человека – литаврщик да пушкарь, но, не имея надежных людей, с которыми можно было бы их к тебе отослать, и опасаясь, чтобы они не убежали с пути, я оставил их при себе, а надобности в них нет, и если Бог даст хороший случай, не замедлю прислать к тебе. А как я словесно просил о моих Горошкинских мельницах, так и теперь через настоящее письмо прошу, будь милостив, когда придет борошво, отсылай хотя на Кодак, потому что, кончая свое, мы имеем в нем надобность». Заканчивая свое письмо, Брюховецкий ввернул слово против Якима Сомко, говоря, что «лукавая его измена уже известна на Запорожье и какова его правда в отношении Москвы, то явно всем»[439].

Говоря об измене Сомко, Брюховецкий в данном случае не имел на то ровно никаких положительных оснований, а лишь высказывал свое страстное желание занять место Сомко. Видимо, Брюховецкий успел настроить на враждебный тон в отношении Сомко и Ивана Серко. Так, около 20 марта 1662 года Серко с Сашком Туровцом и полковниками низового войска с Коша над Кисловкою послал письмо Сомко в ответ на какой-то его лист и просил его прекратить присылку подобных листов, которые доставили Серко много хлопот и едва не были причиной казни над ним со стороны поспольства; вместе с тем объявлял ему, что его измена и лукавство стали явны всему войску; укорял его в том, что Сомко заодно со своим кривоприсяжным сестринцем (племянником по сестре) Юрием Хмельницким облудно служит Богу и пресветлому царскому величеству; сравнивал его с Виговским, с которым он и породнился, и его духом заразился, и, подобно ему, с чертовским шляхетством лядским повсюду бегает, добывая себе на сейме и титулы и маетности; поставлял ему на вид незаконность его избрания в гетманы (не столько от войска, сколько от кривоприсяжца сестринца своего) и советовал ему, помня, какая бывает расплата с такими гетманами, как он, отказаться от своего звания; напоминает ему, как он некогда на Дону вином шинковал, а теперь людей в городах хулит и залоги на переправах расставляет для вреда и убытка государств: «Пролитие неповинной крови, в которой вы по шею бродите, даром вам не пройдет, и когда Господь даст возможность войску соединиться, то тогда откроется дума (рада) черных людей»[440].

В таком же роде писал о Сомко и Иван Брюховецкий из того же Коша над Кисловкой Мстиславскому епископу Мефодию, блюстителю Киевской митрополии, бывшему нежинскому протопопу Максиму Филимонову. Называя Сомко бунтовщиком и настоящим обманщиком, который пуще цыгана морочит людей, Брюховецкий высказывал готовность крепко держаться его царского величества, посылал похвалы по адресу князя Григория Ромодановского, просил упомянуть о нем, когда его «святыня» будет писать его царскому величеству, а в заключение сообщал об осаде крепости Кодака, но не надеялся, чтобы люди его додержали эту осаду[441].

Клевеща и взведя всякие вины на Сомко, Брюховецкий не оставлял в покое и другого претендента на гетманскую булаву, нежинского полковника Василия Золотаренко. Отправляя другое письмо к тому же епископу Мефодию, Брюховецкий распространился и о Васюте Золотаренко, который напрасно хочет «вылгать булаву у его царского величества» и, не имея разума, а также завидуя запорожской луговой саламате, хочет быть гетманом, чем он и подобные ему только губят неповинные души, пустошат землю и обманывают его царское величество. «Добро было бы, чтоб ваша святыня о том до его царского величества изволил написать и меня об этом известить, а я бы войско о том оповестил»[442].

Не довольствуясь и этим, Брюховецкий, в качестве гетмана и кошевого, очевидно, подбил и самих запорожцев написать письмо городовой черни и всему войску с тем, чтобы они не верили никаким изменникам, не слушали их напрасных «прелестных» листов и не принимали бы обещанных ими вольностей, а всего лучше соединились бы заодно с запорожцами, от чего была бы польза обеим сторонам; если же не захотят соединиться, то будет одна гибель для душ их от проклятого шляхетства лядского: «Ведайте хорошо о том, что вам, чернякам, того шляхетства не надобно, просим только ваших милостей Бога не гневить и врагов не тешить. Знайте хорошо, ваша милость, что ляхи приходят к нам не для помощи, а для пагубы; а татары для того, чтобы и остаток христиан вывести в себе, коим, дай Бог, тем же хлебом отплатить. Но и те уже, слыша лихо и пагубу свою, желают мира с нами, потому что к нам приближаются калмыки, астраханцы, башкиры, черкесы и донцы; соединившись с этими союзниками, мы, даст Бог с Его помощью, учиним такой промысел, что вынесем вон тот меч с Украины на ляхов, которым, подобно Содому и Гоморре, уже объявлена судом Божиим пагуба»[443].

Борясь с мнимым врагом царя, Якимом Сомко, запорожцы боролись и с действительным: всю весну 1662 года они простояли кошем ниже своей Сечи на ветке Кисловке, левого притока Белобородчихи, впадающей в Днепр ниже Скарбной Колотовской[444], и в половине апреля того же года отправили через Путивль в Москву 34 человека посланцев с полковником Федором Гавриловым во главе, с письмами от гетмана кошевого Ивана Брюховецкого, со взятыми в плен тремя татарскими языками и с несколькими верблюдами[445].

В Москве очень довольны были поведением запорожцев и не жалели подарков на раздачу им, посылая их как на Запорожье за военные подвиги, так и на Украину на имя епископа Мефодия для раздачи приезжавшим к нему со всех сторон из городов и из Запорожья от наказного гетмана, полковников, старшины и казаков «для великих дел»[446].

А дела эти точно были велики: шел вопрос о выборе настоящего, а не наказного гетмана Украины; явными претендентами по-прежнему были Яким Сомко и Василий Золотаренко; тайным искателем гетманской булавы был Иван Брюховецкий. 13 мая царь особой грамотой предписал воеводе и наместнику Белгорода, князю Григорию Ромодановскому, идти с русскими ратными людьми в черкасский город Переяслав и там содействовать избранию гетмана; тому же Ромодановскому приказано было пригласить в Переяслав на полковую раду епископа Мефодия, Якима Сомко, Василия Золотаренко, а кроме того, отправить нарочных посылыциков в Запороги к кошевому гетману Ивану Брюховецкому, к старшине и ко всему на Кошу войску, чтобы и они были «на ту полную раду для собранья гетманскаго»[447].

Сомко видел, какая туча надвигается против него, и стал брать со своей стороны разные меры. С одной стороны, он написал письмо к царю, доказывая в нем свою верную службу ему, с другой стороны, соглашался с проектом полтавского казака Бувайло и есаула Якима, предлагавших гетману на раде, во время ярмарки, послать их на залогу в Переволочну, дать в помощь людям, там находящимся, плоты и запретить пропуск запасов на Запорожье или же совсем сжечь челны и плоты, заготовленные у казаков по царскому указу[448].

Брюховецкий воспользовался этим обстоятельством и написал царю, что Сомко – изменник царскому величеству, потому что он приказал сжечь суда, которыми царь одарил войско низовое, и уступил татарам город Кодак[449].

Определенная царем войсковая рада не состоялась, однако, к означенному времени, чему помешали как сами полковники и старшина казаков украинских, уклонявшихся от рады, так и воинственные действия правобережного гетмана Юрия Хмельницкого. Хмельницкий, объявивши себя противником московского царя, сосредоточил вокруг себя сильное ополчение из казаков, поляков и татар и стал действовать против князя Ромодановского и Сомко под Переяславом, Кременчугом, Каневой, Бужином и Крыловом и успел нанести несколько поражений великороссийским ратникам и украинским войскам. Во время этой войны Хмельницкий лишил уряда всех своих прежних полковников, не желавших идти к польскому королю, и назначил новых. Тогда низложенные полковники, чувствуя негодование к Хмельницкому, собрались на тайный совет и написали пространное письмо в Сечь. В этом письме они изложили все планы Хмельницкого и просили у запорожцев совета для вспоможения упадающей от суетных честолюбцев отчизне. Действия Хмельницкого вызвали страшное негодование со стороны запорожских казаков, и они, собравшись на раду, написали ему, не стесняясь в выражениях, от имени кошевого атамана Ивана Величко-Босовского, письмо, титулуя Хмельницкого вместо «ясновельможного» «явнобезбожным» гетманом.

Величко приводит текст их письма: «Еще в прошлом году нам, войску низовому запорожскому, стало известно, что ваша мосць, впавши в канекулу (канекула – бешенство от слова canis – собака) и не стараясь от него излечиться советами доброжелательных приятелей, глубоко окунулся в душепагубное озеро греховное, когда для гетманской власти с дядьком своим, подобным тебе властолюбцем, поднял войну и нещадное нашей братии кровопролитие. Мы по настоящее время о том молчали, надеясь, что ты придешь в свой ум и покаешься во всем, что безумно натворил. Однако в этой надежде мы обманулись и, напротив того, теперь получили достоверное и несомненное известие о твоем неизлечимом бешенстве, вследствие которого не только ты сам подклонился под державу лядскую, отступивши от православного монарха своего российского, но насильственно стараешься втянуть в ту же схизматическую область и ярмо отцов и всех братьев наших, малороссиян; проливши множество крови человеческой уже в течение сего лета, ты готовишься на новое пролитие крови, не считая тех, которые, вследствие твоего безбожного почина, не устояв в военной битве московским силам и своей казацкой братии против Канева, всебедственно должны были погрузиться в днепровских глубинах и навеки прекратить страдания настоящей жизни. Ты насильно влечешь себя и нашу братию в ту лядскую душевредную лигу, от которой нас, войско запорожское, и всю обездоленную и злосчастную Украину отец твой, добре памятный и мужественный Богдан Хмельницкий, военным оружием и богатырским сердцем отсекся и со всею Малою Россией, милою отчизною нашей, вольным, при помощи Божией, учинился. Побуждаемые твоими чересчур несправедливыми затеями и намерениями и наставшими через тебя отчизне нашей украинской разорениями, мы, все низовое войско запорожское, пишем тебе и предлагаем принять для излечения твоей болезни лекарство, а именно: снова подклониться под руку православного московского монарха, его царского пресветлого величества Алексея Михайловича, ласкового и милостивого пана, и испросить у него за вины свои отеческого прощения, в чем и мы обещаемся помогти тебе и чрез что надеемся выпросить у его величества все желаемое отчизне нашей, зная его благосердную и отеческую к нам милость. Перестань склоняться и нашу братию за собой тянуть под лядскую руку и с Сомком, дядьком твоим, междоусобное кровопролитие и разорение в отчизне нашей производить. А если этих трех условий, как истинное средство для уврачевания твоего недуга, ты не пожелаешь принять и совета нашего не послушаешь, то уже не ожидай от нас никакой приязни и доброжелательства, напротив того, надейся от нас кончины живота своего и не спи беспечно в Чигиринском доме своем, потому что мы уже досыта натерпелись жалостным сердцем в течение трех лет от твоего губительного управления. Верь нам и хорошо знай, что поляк и чернец Казнодея подбили и прельстили тебя не на добро тебе, а на гибель, чего они и нам всем желают. Если ты послушаешь нас, как и отец твой, добрый наш вождь, слушал и всегда с нами словесно и письменно совещался и никогда, до кончины своей, на раде нашей не ссорился, то получишь чрез то и временную и вечную прибыль. Не забудь к тому же и того, что мы, войско низовое запорожское, скоро поднимемся на тебя, а вместе с нами встанут и все обабочные украинцы, наша братия, и премногие другие пожелают отомстить тебе за обиды и разорения. В какой час и с какой стороны налетит на тебя вихорь и подхватит и унесет тебя из Чигирина, ты и сам не узнаешь, а поляки и татары далеко будут от твоей обороны. Ты бы должен всегда благодарить Бога и почитать, а не губить и уничтожать вашу братию за то, что тебя, молокососа, признали годным за гетмана, надеясь видеть в тебе отческие добродетели и ревности к отчизне нашей, но твой злой нрав так же далеко отстоит от нрава отческого, как крымская сторона от Чигирина. Мы думаем, что ты никогда не удостоишься похвальной, подобно отцу, кончины в отчизне нашей и за свои злодеяния нигде не найдешь себе доброго места и Божьего благословения. Мы вторично тебе, мосце пану, ассекуруем, что орда и поляки не защитят тебя от нас и не помогут тебе больше того, как помогли такому же легкомыслениику, как и ты, свату твоему, гетману Виговскому. Кровь братии нашей, чрез твое беззаконное и противное Богу междоусобие пролитая, как кровь Авеля, вопиет от земли к Богу об отмщении. Того ради никто тебя от угрожающей беды не защитит, и мы можем среди Чигирина (на что имеем верный способ) взять тебя и, как негодную пьявку с верши[450], вон выбросить, чего, однако, до времени не хочем и не желаем исполнить; напротив того, желаем, чтобы ты, оставив свою неугомонную и несправедливую злость, склонился бы к здравому и полезному нашему совету. Писан на Коше войска низового запорожского септемврия 17, року 1662. Р. S. Напоминаем тебе еще и о том, что мы и у себя и меж войском запорожским городовым знаем добрых молодцов, равных по деяниям войсковым покойному отцу твоему; из них одного, уже в начале твоего гетманства, сейчас же могли бы, отставивши от уряду тебя, молокососа, тем гетманским гонором почтить и доброго приятеля и радетеля отчизне своей и нам, всему войску, учинить, если бы мы не смотрели на великие и знаменитые заслуги нам, войску запорожскому, и всей отчизне нашей малороссийской доброго и радетельного гетмана нашего, отца твоего. Ради этих заслуг мы и тебя оставляли на том несчастном для отчизны нашей гетманстве и в течение трех лет, несмотря на бедствие и разорение отчизны нашей, сносили твое сумасбродство и необузданное своеволие, рассчитывая и надеясь, авось ты придешь в ум и отстанешь от всего того, чего нельзя делать не только гетману, но и всякому христианскому добросовестному человеку. А так как мы и по настоящее время не дождались от тебя того, то говорим тебе, исправься и, явившись на нашу доброжелательную раду, откинь прочь все свои злые намерения и гетмануй в нашей отчизне под рукою милостивого пана и добродетели его царского величества, православного монарха российского, который к нашей пользе не только прикажет исправить переяславские пакты (о чем ты тогда в Переяславе упорно молчал, а теперь говорить почал), но и все, о чем будем просить, не откажет ни нам, ни тебе благосердно исполнить. Если же ты от своего душевредного намерения отстать не можешь или не захочешь, то, не вводя нас в грех, убирайся заблаговременно из Чигирина и куда хочешь, туда и вейся, не забирая с собой никаких людей и клейнодов войсковых; в противном случае, если ты возьмешь, то нигде с ними от нас не спрячешься и бесчестное имя навлечешь на себя; и если не выйдешь из Чигирина, то мы вскоре и сами к тебе придем и не только разметаем стены дома твоего, но и в тебе самом, как в гвалтовнике и разорителе отчизны нашей, не оставим и души твоей. Тебе доброжелательные приятели Иван Величко-Босовский, атаман кошовый, со всем старшим и меньшим низовым войска запорожского товариществом»[451].

Это угрожающее письмо, по словам малороссийского летописца, произвело на Юрия Хмельницкого потрясающее впечатление, и он начал особенно бояться запорожцев: как пишет все тот же Величко – трясся подобно Каину, и куда ни шел, озирался во все стороны, в каждом видя запорожца, а под конец (в первых числах октября 1662 года) передал гетманство зятю своему, Павлу Тетере, сам же удалился в Киев и, под именем Гедеона, принял иноческий чин[452].

Таким образом, после удаления Хмельницкого на Украине произошло неслыханное до тех пор дело: явились два гетмана – один по одну сторону Днепра, другой по другую, оба претендовавшие на власть. Первые восстали против такого раздвоения запорожцы: они хотели одного гетмана для Украины и из двух объявившихся предпочитали Павла Тетерю Якиму Сомко. 15 ноября 1662 года кошевой атаман Иван Иваненко-Величко и все низовое запорожское товарищество отправили письмо к Павлу Тетере такого содержания.

«Мосце пане Тетеро, новый гетмане украйно-чигиринский! Мы отчасти обрадовались, услышавши, что ваш своевольный шурин Юрась Хмельниченко, немного опомнившись, оставил свое гетманство, его душе и отчизне нашей малороссийской вредное, и прочь из Чигирина уехал. Но вот когда мы услыхали, что на место Юрася выбран ты гетманом, ваша мосць, мосце пане, и вовсе не ради твоих польских действий и стремлений, всегда даваемых и обещаемых вашей легкомысленной и ничего прошлого не уважающей братии, тогда мы снова впали в прежнюю скорбь и жалость. Не столько потому, что ты избран гетманом помимо нашей воли и ведома, всего войска низового запорожского, легкомысленною нашею братией, сколько потому, что ты, отвергая от себя союз православного российского монарха и свет святого и душеспасительного благочестия, припрягаешься к схизматическому лядскому союзу и приклоняешь себя и всю нашу братию, на свою погибель, к злославной унии. Не желая такого падения вашего и нашей братии, всех малороссиян, мы, по вашей искренней и должной ревности, усердно советуем вашей милости мосце пану, не навлекая на себя гнева и неминуемого суда Божия, совершенно отложить союз и предлагаемую унию с поляками, напротив того, преклониться и вместе с нами вполне оставаться в непоколебимом и святом благочестии и в союзе с высокодержавнейшим православным и милостивым московским государем Алексеем Михайловичем. Если ты в этом послушаешь нашей рады и здравого спасительного совета, то, во-первых, ты будешь иметь нас такими же друзьями и доброхотами во всех твоих желаниях, какими нас имел твой предшественник и тесть, добропамятный наш вождь Богдан Хмельницкий. А если не послушаешь нас, то мы покажем тебе иную нашу войсковую приязнь, такую именно, какою мы недавно отозвались в нашем письме до твоего необузданнаго шурина, Юрася Хмельниченка. Не изволь пренебрегать, ваша мосць, мосце пане, нашим усердным войсковым советом; стократно и усердно советуем тебе, для временной прибыли и вечного спасения, поступить и непременно сделать сообразно нашему совету, об этом весьма просим и всего доброго, если так сделаешь, на многия лета будем просить вашей мосце, мосце пану. Дан на Кошу Сечи Запорожской, ноября 15, року 1662. Вашей мосце, мосце пану желающие всякого добра приятели, Иван Иваненко-Величко, атаман кошовый, со всем старшим и меньшим низового войска запорожского товариществом»[453].

Павел Тетеря, получивши и прочитавши это письмо, остался, однако, непреклонен к советам и просьбам запорожских казаков. Он вступил в переписку с польским королем Яном-Казимиром и решительно склонился к союзу с поляками. Однако, опасаясь беды от внезапного нападения на себя запорожцев, нашел нужным переехать на постоянное жительство из Чигирина в Корсунь, подальше от запорожских казаков[454].

Но чего запорожцы не добились советом и просьбой от Павла Тетери, того добились силой от наказного атамана Якима Сомко. Успех борьбы их с Якимом Сомко зависел главным образом от того, что против Сомко выступил соперником, искателем гетманской булавы, хитрый, пронырливый, ловкий и до крайности льстивый Иван Мартынович Брюховецкий. Живя «несколько лет в добром захованне и в ласке всего войска низового», Брюховецкий прекрасно воспользовался положением дел на Украине для своих видов: во время войны Ромодановского с Хмельницким Брюховецкий явился с запорожским товариществом в город Путивль с предложением князю своих услуг и в это время успел войти в «знаемость, уподобание и ласку» московского боярина и свести близкое знакомство с блюстителем митрополичьего престола, епископом Мефодием, через которых потом успел расчистить себе путь к гетманству. Из Путивля Брюховецкий уехал на Украину и всю зиму 1662–1663 годов провел в Гадяче, подготавливая себе партию для выбора в гетманы. В декабре царь отправил на Украину стольника Лодыженского с приказанием весной будущего года непременно созвать раду и на ней выбрать «совершенного» вместо наказного гетмана. Стольник Лодыженский, явившись на Украину и имея в виду в течение зимы привести казаков в спокойное настроение, приказал Брюховецкому оставить Украину и вернуться в Запорожье, а весной явиться снова на Украину и принять участие в избрании гетмана. Брюховецкий был недоволен таким приказанием и на требование Лодыженского отвечал: «Не дождавшись государева указа и полной рады, в Запороги мне появиться нельзя, свои казаки меня убьют тотчас, зачем я столько людей водил и, не дождавшись рады, ушел. Сомко заказ делает в городах крепкий, чтоб в Запорожье никто не ходил и запасов не пропускал, а если надо мною Сомко или казаки что сделают, то Запорожье смятется и в городах будет замятия большая. По сношениям с Сомком, Юраска Хмельницкий многих за Днепром полковников и казаков казнил, которые великому государю добра хотели; а чернь вся и теперь хочет поддаться великому государю; когда выберется гетман всеми вольными голосами, пункты закрепятся и черным людям в поборах легче будет, то за Днепром, смотря на это, черные люди поддадутся великому государю». Не видя достаточных оснований в отказе Брюховецкого вернуться на Запорожье, посол потребовал исполнения царского повеления, но Брюховецкий вместо того заплакал и сказал: «Я рад государю служить и голову за него положить; но выгребся я с казаками в судах, у казаков лошадей нет, живучи здесь многое время, пропились все донага, зимою идти нельзя, тотчас меня убьют свои казаки; да и Сомко великому государю неверен, на дороге меня убьет, как Виговский Барабаша, и если надо мною что случится, то, говорю тебе сущую правду, вся Украина смутится и Запорожье отложится. Если государь весною полной рады учинить не велит, то я извещаю, что Сомко поддастся королю: для этого Юраска Хмельницкий и гетманство сдал Павлу Тетере по родству. Чего прежде у нас никогда не бывало, нынче гетман, полковники и начальные люди все города, места и мельницы пустопорожние разобрали по себе, всем владеют сами своим самовольством и черных людей отяготили поборами так, что в Царьграде и под бусурманами христианам такой тягости нет. Когда будет полная черная рада и пункты все закрепятся, то все эти доходы у гетмана, полковников и начальных людей отнимут, а станут эти доходы собирать в государеву казну, государевым ратным людям на жалованье: поэтому-то наказный гетман и начальные люди полной черной рады и не хотят».

Так Брюховецкий и остался на всю зиму на Украине. 14 января 1663 года он послал царю письмо, в котором писал: «Мы, все войско запорожское, с великою охотою рады бы исполнить указ твой, но не можем, потому что время зимнее; теперь на зиму из Запорожья в города за хлебом приходят, а не из городов идут в Запорожье; притом же путь туда из Гадяча дальний, с полтораста миль; а за порогами никаких городов нет, ни сеют, ни орют, только отсюда из городов хлеб добывают, и то разве саблею. Умилосердись, государь праведный, не дай погибнуть головам нашим от безбожных изменников, изволь несколько полков ратных людей к нам прислать, а в городах позволь быть до полной рады». Как пишет Соловьев, 14 января у Брюховецкого с запорожцами был круг, и в кругу казаки кричали, что они наги и бесконны и пешком им в Запорожье никак нельзя идти[455].

В Гадяче царский посол видел и епископа Мефодия, который твердо стоял за Брюховецкого. Из Гадяча посол отправился в Переяслав и свиделся там с самим Сомко. Сомко, жалуясь на то, что царь не утверждает его настоящим гетманом, вместе с этим жаловался и на Ивана Брюховецкого за то, что он, состоя кошевым атаманом запорожских казаков, почему-то именует себя гетманом. «Зачем Брюховецкий называется гетманом? в Запорожье бывают только кошевые атаманы; Брюховецкому верить нельзя, потому что он полулях; был ляхом да крестился, а в войске не служивал и казаком не был, служил он у Богдана Хмельницкого и приказано было ему быть во дворе, а на войну Богдан его с собою никогда не брал»[456].

Но Брюховецкому нужды мало было до того, что о нем говорил Сомко и как держал его Хмельницкий, ему нужны были запорожцы, которые после Богдана Хмельницкого представляли собой большую силу и стали вершителями великих событий и полными хозяевами на Украине, чему способствовали как слабость преемников славного Богдана, так и хаотическое состояние Малороссии того времени, в особенности же бедственное положение украинского населения, искавшего защиты у запорожцев, как у истинных представителей народничества. «Все, что могло, бежало от тяжелой жизни на Украине в Запорожье. Община запорожская быстро пополнялась этими бездомными сиромахами, приносившими с собой и свое озлобление против тех, кто, по их мнению, должен был защитить их против сменявшихся один за другим гетманов, против казацкой старшины, против наиболее зажиточного и обеспеченного городового казачества. Характерно для того времени письмо от всего «войска запорожского к черни городовой (1662): в нем запорожцы советуют «городовой черни и войску» не верить изменникам, не слушать их прелестных слов, не принимать их вольностей и не губить своих душ «для проклятого шляхетства лядского», прибавляя, что им, «чернякам, того шляхетства не надобно». Живя на Запорожье, Брюховецкий имел время присмотреться к тому, что происходило на его глазах, и сумел воспользоваться настроением народа. Нетрудно представить себе, что и как говорил он в своих беседах с запорожцами, если в самом непродолжительном времени мы видим его уже кошевым. Конечно, он заявлял себя искренним другом этой голоты, искренним ненавистником всякой неправды и насилия, искренним ревнителем веры и свободы, ограждением которых должен служить союз с Москвой. Такого именно гетмана хотело видеть Запорожье и выставило Брюховецкого своим кандидатом[457].

Хорошо понимая, какую силу представляли собой запорожцы, Брюховецкий всячески ласкался к ним, постоянно писал в Сечь письма, в письмах высказывал запорожцам большую покорность, представлял им, как страдает Сегобочная Украина без настоящего гетмана, просил их рекомендовать его, в качестве кандидата на гетманство, князю Ромодановскому. Запорожцы не замедлили дать о Брюховецком блестящий отзыв князю Ромодановскому, а князь Ромодановский – царю Алексею Михайловичу. Таким образом, расчеты Брюховецкого оказались вполне верными.

Но в то время, когда на левой стороне Днепра шел вопрос об избрании гетмана, в это самое время на правой стороне Днепра собирались польско-казацкие и татарские силы, враждебные Москве. Чтобы ослабить эти силы, послан был отряд московской рати, в 500 человек, в Запорожье. 9 апреля 1663 года приказано было стряпчему Григорию Ивановичу Косагову ехать с московскими ратными людьми и донскими казаками в Запорожье для борьбы с крымскими и ногайскими татарами. Того требовала первая необходимость в борьбе с Тетерей и его союзниками, татарами. Об этом послана была особая грамота и Ивану Брюховецкому; Брюховецкий же должен был известить о том запорожских казаков и предписать им сообща чинить промыслы над татарами[458].

Запорожцы не замедлили воспользоваться приказом царя и отпиской Брюховецкого. 19 апреля 1663 года пришел к запорожцам калмыцкий мурза с тысячью человек калмыков; соединясь с калмыками, запорожские казаки отправились в урочище Цыбульник, под город Крылов, где стояли кошем ногайские и крымские татары, призванные гетманом Тетерей. Напав внезапно на врагов, казаки истребили их «до ноги», освободили 4000 человек пленных христиан, нашли в коше письма, писанные польским королем к крымскому хану. В то время с запорожцами был кошевой атаман Сашко Туровец. Для извещения царя о своих успехах над его противниками Туровец в начале июня отправил в Москву 43 человека посланцев с полковником Иваном Гладким и войсковым писарем Григорием Кудлаем во главе. Посланцы по пути в городе Севске имели большую неприятность от местных крестьян: воевода дал им всего лишь 43 подводы, а в 58 следуемых им подводах отказал, но позволил набрать их по дороге. Отъехав 80 верст от города, запорожцы, сообразно дозволению воеводы, стали требовать себе подвод в деревне Сергеевой Комарницкой волости. Но крестьяне стали противиться этому, бить и грабить казаков; они забрали у них седла, узды, епанчи, сукна, деньги и причинили убытку на 48 рублей с полтиной; кроме того, одного казака избили почти до смерти, о чем потом посланцы и занесли царю челобитную[459].

После этой неприятности посланцы доехали в Москву и благодарили царя за присланные им порох, свинец, пушки, якоря, струги, полотна и другие вещи[460]. 14 июня того же года посланцы калмыков, бывшие в Москве, добавили к показанным словам Туровца еще следующее. Когда калмыки и запорожцы подошли к урочищу Цыбульнику, то тут заключили между собой договор: напасть внезапно на татар ночью, не бросаться ни на какую добычу, не брать людей, а всех бить до последнего. Так и сделали. Когда взят был татарский обоз, люди побиты и оставшиеся в живых взяты в плен, то победители всех пленных перебили, оставив лишь одного султана, но и тот, прожив три дня, умер от ран; всех татар было около 10 000 человек; в конце концов из них не осталось ни одного человека в живых: калмыки всех их перебили по предварительному уговору; ушли с поля битвы и остались в живых только спрятавшиеся в болото. Возвратившись в Запорожье, калмыки и запорожцы хотели было идти на татарские улусы за Днепр и Буг, но крымские и ногайские татары, услышав об этом, удалились прочь от Днепра и Буга. Походы калмыков и запорожцев так испугали хана, что он отложил свой поход на Молдавскую землю и присылал в Запорожье три раза своего толмача, чтобы помириться с запорожцами, но запорожцы отказали ему на том основании, что без царского соизволения они не могут мириться с ханом[461].

В том же году и того же 14 июня об этом самом деле запорожцев и калмыков с татарами доносил и Иван Брюховецкий. По его словам, калмыков на первый раз пришло к запорожцам 600 человек, а позже явилось еще несколько сот человек. Договорившись между собой, они ходили под Чигирин и Крылов, где взяли татарский кош. За ними вслед ходили казаки Тетери с татарами, желая отомстить за свое поражение. Запорожцы и калмыки, пропустив их за собой через переправу на речке Омельничке, вдруг вскочили на лошадей, внезапно ударили на врагов и чуть не всех их поразили, дав только немногим уйти с места битвы. После этого наказный кошевой Сашко Туровец прислал вместе с калмыками к Брюховецкому послов, прося позволение идти к царю, в Москву. Как говорится в «Актах Южной и Западной России»: «И хотя запорожцы, как простые и неученые люди, что-нибудь и не слушно в своем письме к вашему царскому пресветлому величеству положили, однако изволь простить им то, ваше царское величество».

Сообщая об успехе запорожцев и калмыков против татар, Брюховецкий вместе с этим сообщал царю, что он предписал Сашку Туровцу жить с войском стряпчего Косагова согласно и чинить всякий промысел над татарами, сам же лично собирается в Нежин на «полную» раду для избрания гетмана[462].

Очевидно, ни Брюховецкому, ни запорожцам наказный гетман Сомко не приходился по вкусу. Уже тотчас после объявления Сомко гетманом запорожские казаки отправили в Москву к царю прошение с протестом на то, что избрание гетмана в Малороссии произошло незаконно, потому что на раде не было представителей от Запорожья. Посланцы просили, от имени всего товарищества, позволения открыть «зупольную» раду, чтобы на ней могли быть и запорожские казаки вместе с малороссийскими и чтобы гетман выбран был общими силами и общим советом; при этом запорожцы осмелились указать и на самого кандидата на гетманство, Ивана Брюховецкого. За него же хлопотал у царя и блюститель Киевской митрополии, епископ Мстиславский и Оршанский Мефодий. А что до Сомко, то он негоден уже потому, что в сердце его гнездится измена, и он не сегодня, так завтра изменит царю. Вдобавок у него самого объявился противник – нежинский полковник Василий Золотаренко, искавший для себя гетманства. Царь, уже несколько раз имевший случай испытать верность запорожцев, позволил собраться «полной» раде для избрания общими голосами гетмана. Как говорит Самовидец: «Запорожцы в то время великое от царя пожалование имели и, что хотели, того и добивались»[463].

Между тем нежинский полковник Василий Золотаренко, действительно искавший гетманства, в свою очередь стал заискивать перед запорожскими казаками. Он стал щедро раздавать подарки той запорожской голоте, которая приезжала из Сечи на Украину погостить к родным или пображничать со знакомыми, особенно в зимнее время. Очевидно, Васюта Золотаренко чуял, в ком именно состояла сила. Запорожцы брали предлагаемые подарки, обнадеживая его в получении гетманства, но в действительности обманывая его, как пишет Ригельман, «для получения от него себе корысти»[464]. В то же время Золотаренко понимал, что не следует обходить и князя Ромодановского. Чтобы расположить к себе и князя, он стал посылать к нему богатые подарки в Зеньков. Но однажды посланцам Золотаренко случилось видеть у князя и запорожцев. Запорожцы в то время были подвыпивши; увидевши посланцев Золотаренко, они вступили с ними в разговор и тут, в откровенно-задорной беседе, проговорились, что они всю раду городовую выбьют и не пощадят ни Сомко, ни Золотаренко. Посланцы Золотаренко немедленно вернулись назад и сообщили ему, чтобы он не надеялся ни на запорожцев, ни на князя Ромодановского. Тогда Васюта счел за лучшее сойтись с Сомко и принять его сторону.

Тем временем настал срок для собрания рады. Как говорит Самовидец: «Зараз по весне на Украине завелось новое лихо, которого при старых гетманах не бывало, то есть Черная рада»[465].

По желанию запорожцев и тех полков, которые стояли за Брюховецкого (Лубенский, Нежинский и др.), а также и по указу великого государя царя Алексея Михайловича, рада назначена была в городе Нежине, на июнь месяц, и на ней должны были присутствовать в качестве представителей от московского правительства князь Даниил Степанович Великий-Гагин, стольник Кирилл Хлопов, дьяк Иван Фомин и некоторые другие лица с семью или восемью тысячами московских ратников. Со стороны казацкой старшины тут были «гетман кошевой» Иван Брюховецкий, наказный гетман Яким Сомко, нежинский полковник Василий Золотаренко; кроме того, несколько полковников, сотников, простых казаков, запорожцев и мещан. Из духовных сановных лиц – епископ Мстиславский и Оршанский Мефодий, блюститель Киевского митрополичьего престола. В истории Малороссии эта рада известна под именем Нежинской или Черной рады, потому что на нее, кроме значных казаков, допущена была казацкая чернь. Рада была одна из самых бурных и привела к избранию в гетманы запорожского кошевого атамана Ивана Мартыновича Брюховецкого и к гибели наказного гетмана Якима Сомко.

В этом отношении решающую роль играли запорожские казаки, и от них зависело, быть или не быть одному из двух претендентов на гетманство. Не понимая этого, Сомко не искал милости у запорожцев, он сам себя объявил в Козельце на раде наказным гетманом и теперь должен был поплатиться за то. Читаем у Самовидца об этом: «То собрание Сомково ни во что сталось, потому что Брюховецкий с запорожцами пользовался у его царского величества большею ласкою и, кроме того, за него старался епископ Мефодий, которого Брюховецкий расположил в свою пользу разными подарками и обещаниями»[466].

Рада была назначена на 17 июня 1663 года, и для предупреждения могущих произойти на ней беспорядков приказано было всем старшинам и всем рядовым казакам являться на раду без оружия. Среди площади поставлен был стол, у стола для князя кресло, а ниже площади, где происходила рада, поставлена была царская палатка черного цвета[467], и за палаткой помещено было вооруженное российское войско. Ударили в котлы, и казацкие войска стали собираться в круг, но, вопреки приказу князя Гагина, с пушками и с оружием в руках. Тогда Гагин вновь напомнил о своем приказании насчет оружия, и старшина, сняв оружие, отдала его своим челядникам. Когда казаки собрались в круг, тогда из палатки вышел князь Гагин и стал читать «верющую грамоту». Выслушав до конца грамоту, гетманы, старшина и все войска ударили челом за государево жалованье и милостивое слово. После этого князь Гагин стал читать речь, но полковники, сотники, атаманы, есаулы, казаки и чернь стороны Ивана Брюховецкого, не дослушав до конца всей речи, стали провозглашать гетманом Ивана Брюховецкого и, по своему казацкому обычаю, начали подбрасывать вверх шапки. То же сделали полковники и все войска стороны Якима Сомко. Конница Якима Сомко, с бунчуком, литаврами и многими знаменами, за ней пехота того же Сомко с ружьями вскочили в ряды пеших, и обе вместе произвели замешательство на раде. Произошел бой, во время которого князь Гагин с товарищами были повалены на землю, многие переранены, некоторые убиты; рада была сорвана, и казаки разошлись в свои обозы. На другой день после всего происшедшего князь Гагин послал майора Непейцына к Брюховецкому и Сомко с объявлением, чтобы они вновь явились на раду, а войскам своим строго приказали в раду без ружей идти, ссор не заводить и убийств не чинить. После этого скоро с майором Непейцыным прибежал к государеву шатру Яким Сомко с пятью полковниками и объявил, что сотники, атаманы, есаулы и казаки его полков и чернь, бывшая при них, отошли в обоз к Брюховецкому и хотели побить Сомко с пятью полковниками до смерти. Князь Гагин немедленно распорядился отправить Сомко с его товарищами в город к воеводе Михайло Дмитриеву на обережение.

Вслед за этим князь Гагин послал того же майора Непейцына и к Брюховецкому с приглашением явиться на раду. Брюховецкий явился с 40 000 своих сторонников. Тогда снова прочитана была «верющая грамота», снова князем была сказана речь, и после речи открыт был вопрос об избрании гетмана. На этот раз без крика и без ссор вольными голосами всех присутствующих выбран был в «совершенные» гетманы Иван Мартынович Брюховецкий. В тот же день, то есть 18 июня, в Нежинской соборной церкви отслужено было молебное пение с многолетием о здравии государя, а после молебна новый гетман принес присягу на верность государю и получил от князя Гагина грамоты на гетманство, на булаву и также был назначен гадячским старостой[468]. После этого князь Гагин донес в Москву о неверности государю Якима Сомко, полковников черниговского Силича и переяславского Щуровского. И Сомко, обвиненный в сношении с Павлом Тетерей и в намерении насильно добиться гетманства, отдан был в руки Ивана Брюховецкого и казнен последним в городе Борзне, 18 сентября, вместе с Василием Золотаренко и некоторыми другими[469].

Добившись звания гетмана через запорожцев, Брюховецкий тотчас после Нежинской рады стал осыпать их разными милостями: «И того ж дня Брюховецкий понастановлял по всем городам своих полковников из тех людей, которые вышли с ним из Запорожья. При этой перемене старшин украинская чернь произвела избиение между многими значными полковниками, и это убийство продолжалось в течение трех дней, но не было принято гетманом за серьезное дело. Старшина и значные казаки старались скрываться, переодеваясь вместо кармазиновых кафтанов в сермяги»[470].

Оставив Нежин, Брюховецкий распустил всех поставленных им полковников, выведенных из Запорожья, по главным украинским городам, дав каждому из них по сто человек в собственное распоряжение, наделив жупанами, подарив размеры с мельниц, позволив отворять шинки, пить и гулять в течение трех дней и идти куда кому захочется. Как говорит Самовидец: «Тогда много было причинено зла людям, особенно значным старшинам, потому что между ними (запорожцами Брюховецкого) были такие, которые раньше служили у значных панов и были наказываемы за свои проступки или же были облаяны своими господарями, как это часто бывает при дворах». Гонение на значных продолжалось долго, и после того некоторых из них поотсылали в Москву, некоторых поотправляли в Сибирь, а на некоторых наложили дань давать жупаны на запорожскую пехоту[471].