Глава 12

Бегство Богдана Хмельницкого в Запорожскую Сечь и прием его казаками. Посланцы коронного гетмана Потоцкого в Сечи с приказанием изловить Хмельницкого. Отъезд Хмельницкого в Крым и возвращение в Сечь. Первая рада в Запорожье. Письма Хмельницкого к знатным польским панам. Приезд в Запорожье перекопского мурзы Тугай-бея. Вторая рада в Запорожье. Движение Хмельницкого против поляков к Желтым Водам. Встреча Хмельницким польской речной флотилии у правого берега Днепра с целью склонить ее на свою сторону и полный его в этом успех. Положение лагерей казацкого и польского у Желтых Вод. Полное поражение поляков у Желтых Вод и Княжьего Байрака. Движения запорожцев от Желтых Вод к Корсуни, вместе с Хмельницким, Белой Церкви и на Волынь. Недовольство запорожцев Хмельницким. Сношения Хмельницкого с запорожцами по поводу передачи Малороссии Москве. Партия людей, не желавших соединиться с Москвой, и бегство ее в Запорожье. Присяга запорожцев московскому царю. Неудачные походы запорожцев в Черное море и к Очакову

Выступая на историческую сцену Украины, Хмельницкий прежде всего нашел приют и помощь в Запорожской Сечи, у низовых казаков. Лишенный состояния, жены, малолетнего сына, осмеянный на сейме, брошенный в тюрьму и приговоренный к казни, Хмельницкий, с сыном Тимофеем, в начале декабря 1647 года бежал из тюрьмы в Запорожье[286] и здесь, не доезжая самой Сечи, бывшей в ту пору на мысе Микитине, расположился на острове Буцком, или Томаковке, иначе Днепровском острове, по-теперешнему Городище: «Хмельницкий сидит на острове Буцком, называемом Днепровским, от берега (правого) две мили, а с той стороны, от Крыму, едва можно достать выстрелом из доброй пушки»[287]. Но на острове Буцком Хмельницкий нашел себе мало сочувствия, а причиной тому было некоторое обстоятельство, происшедшее несколько раньше этого времени, вдали от Сечи, в самой Украине. Это обстоятельство состояло в том, что против старшин реестрового войска, стоявших за польское правительство и грабивших своих соотечественников, выступила партия недовольных людей. Во главе старшин стоял тогда Барабаш, при котором, в звании реестрового сотника, состоял и Богдан Хмельницкий. Во главе недовольных старшинами был Федор Линчай. В происшедшем между обеими сторонами столкновении победа осталась на стороне «барабашевцев», и «линчивцы» должны были удалиться на Запорожье, где они нашли себе приют на острове Буцком. На этот-то остров Буцкий бежал и Хмельницкий. Как всякого гонимого и бесприютного, его, разумеется, приняли «линчаивцы», но Хмельницкий, как пишет о нем господин Буцинский, нашел более удобным для себя оставить остров Буцкий и спуститься на самую Сечь на Микитином Роге[288], стоявшую на 18 верст ниже острова.

Узнав о бегстве Хмельницкого из тюрьмы, польский коронный гетман Потоцкий немедленно послал в Микитинскую Сечь приказание доставить ему беглеца обратно. Тогда Хмельницкий оставил Сечь и направился на Низ, к лиману, за ним гналась польская залога, находившаяся в Сечи и состоявшая из 500 казаков и 300 поляков. Видя за собой погоню, Хмельницкий выслал к преследовавшим его казакам двух своих соучастников и через них убедил казаков, что он восстал против поляков, а не против кровных и единоверных товарищей, и намерен защищать благочестивую веру, к чему призывает и всех своих соплеменников. Тогда казаки восстали против поляков и часть из них перебили, часть разогнали, после чего сделали все Запорожье свободным от ляшского гнета.

Хмельницкий от лимана вернулся в Сечь и тут, в присутствии кошевого атамана, старшин и бывших на ту пору казаков, сказал речь, в которой красноречиво описал поругание иезуитов над православной верой и служителями святого алтаря, глумление сейма над казацкими правами, насилия со стороны польских войск над населением украинских местечек и городов, вымогательства и мучительства со стороны «проклятого жидовского» рода: «К вам уношу душу и тело, – укройте меня, старого товарища, защищайте самих себя, и вам то же угрожает!»

Тронутые этой речью, казаки, как пишет о том Костомаров, отвечали Хмельницкому: «Приймаемо тебя, пане Хмельницкий, хлибом-сілью и щирым сердцем!»[289]

После этого был брошен клич о сборе в Сечь всех казаков для очень важного дела. И тогда по этому кличу толпа хлынула в Сечь: «Из лесов и ущелий прибегали в Сечь беглые хлопы, которые жили под названием лугарей, степовиков и гайдамак по берегам Днепра, Буга, Самары, Конки, в землянках, одетые в звериные кожи, довольные скудною тетерею, но зато вольные, как ветер, по выражению их песен»[290].

Но что именно затевал Хмельницкий и каковы были его планы, об этом известно было только кошевому атаману, войсковой старшине да немногим сообщникам Богдана; остальным пока рассказывали, что Хмельницкий и войсковая старшина собрали отовсюду в Сечь казацкую чернь для того, чтобы выбрать из всей среды казацкого сословия депутатов и отправить их с разными просьбами к королю. В этом же духе Хмельницкий писал письмо из Сечи (27, 28, 30 декабря) к черкасскому полковнику Барабашу, казацкому комиссару Шембергу, гетману Николаю Потоцкому и коронному хорунжему, державце Чигиринскому, Конецпольскому. Во всех этих письмах Хмельницкий уверял панов в том, что бежал в Сечь единственно ради личной безопасности и что намерение его состоит в том, чтобы отправить из Сечи в Варшаву депутацию для защиты казаков от панских засилий[291].

На письма Хмельницкого из всех панов отвечал, но и то лишь после долгого убеждения со стороны некоторых знатных поляков, один только Потоцкий. Он послал в Запорожье ротмистра польской службы Хмелецкого и через него убеждал Хмельницкого оставить мятежные замыслы и вернуться на родину. «Уверяю вас честным словом, что волос не спадет с вашей головы, – говорил посланец Потоцкого Хмельницкому, – если вы вернетесь на родину». Но Хмельницкий не поверил этому «честному слову» и остался в Сечи, везде распространяя молву, что он далек от всяких мятежных замыслов и просит лишь о милостях для украинского народа и законных привилегиях для казаков, без чего ни за что не выедет из Запорожья[292].

Эти переговоры происходили в марте, и Хмельницкий в это время с казаками находился на острове Буцком, о чем доносили поляки 2 апреля 1648 года в Варшаву[293], а съехал он на остров будто бы для корма лошадей[294]. Поляки вполне поверили словам Хмельницкого и спокойно возвратились из Запорожья.

А между тем Хмельницкий, обманув и успокоив поляков, внезапно оставил Запорожье и ушел с сыном Тимофеем в Крым за помощью против поляков. В то время ханом в Крыму был Ислам-Гирей. После долгих переговоров хан позволил Хмельницкому пригласить в помощь перекопского мурзу Тугай-бея с войском. Тугай-бей долго не соглашался на предложение Хмельницкого, но под конец, соблазненный обещанием большой добычи, изъявил свое согласие. Союзники в половине апреля, как пишет Грабянка, переправились с левого берега Днепра на правый у турецкого города Кизыкерменя[295].

Проехав степь от правого берега Днепра, Тугай-бей и Хмельницкий разделились: первый остановился на время у речки Базавлука на Переволочанском шляхе, к западу от Сечи, с целью охраны западных границ Запорожья от внезапного прихода польских войск; а второй направился прямо в Сечь.

Между тем кошевой атаман запорожских казаков, сообразно уговору, сделанному с Хмельницким перед его выездом в Крым, ожидая с часу на час его поворота в Запорожье, стянул со всех лугов, веток и речек все конное и пешее низовое запорожское войско, объявляя всем о настоятельной необходимости прибытия в Сечь, но не открывая, однако, истинной причины до возвращения Хмельницкого в Сечь. Как пишет Величко: «Хмельницкий очень хитро и предусмотрительно распорядился с кошевым атаманом и сечевою куренною атаманнею, так что о его замыслах и об отъезде в Крым не только не могли дознаться через своих шпионов поляки, но и все войско низовое (кроме самой атаманнии) ничего не знало до самого возвращения Хмельницкого в запорожский Кош. А если бы знало о том войско, то знали бы и поляки, и тогда они могли бы иную приготовить встречу Хмельницкому, нежели запорожцы»[296].

Хмельницкий прибыл в Сечь 18 апреля, перед самым заходом солнца, имея при себе четырех знатных татар, данных ему от Тугай-бея. Кошевой атаман, со всеми куренными старшинами и с пешим войском, торжественно встретил Хмельницкого и приветствовал его «радостным сердцем»; узнав же «о прихильности и ласке» к Хмельницкому и всему запорожскому войску крымского хана и о данной им помощи с мурзой Тугай-беем, еще больше того возрадовался. Вечером того же дня, по заходе солнца, в Сечи, сообразно древнему запорожскому обычаю, ударили из трех самых больших пушек, чтобы собрать к следующему дню конное войско, находившееся в полях и в лугах близ Сечи. На другой день, 19 апреля, чуть свет, выстрелы из тех же пушек повторились. Когда же настал свет и солнце разлило по всей поднебесной свои «огнезрачные и ясно блистательные» лучи, тогда собралась до Сечи огромная масса запорожского низового войска, простиравшаяся на ту пору до тридцати тысяч с лишком человек. А когда ударили в котлы для сбора на раду, то увидели, что сечевой майдан слишком тесен для такой великой силы войска; тогда кошевой атаман, вместе с Хмельницким, вышел за сечевую фортецию и расположился на более пространном майдане. («Майдан» с тюркского на русский значит «лужайка, площадь».) Тут, когда старшины и все войско разместились по своим местам, казакам объявлено было о предпринимаемом великом деле против поляков за их обиды и притеснения, чинимые казацкому войску и всему украинскому народу; вместе с этим объявлено было и то, что предприятию Хмельницкого сочувствует крымский хан Ислам-Гирей, приславший казакам знатного мурзу, Тугай-бея, с четырьмя тысячами орды, выразивший полную готовность лично помогать казакам против поляков, но зато оставивший у себя, в качестве заложника, старшего сына Хмельницкого, Тимофея. Услыхав эти слова, войско отвечало: «Слава и честь Хмельницкому! Мы – как стадо без пастуха; пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все, сколько нас тут есть, все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последней утраты живота нашего!» Эти слова сказаны были «едиными устами и единым сердцем» всего собравшегося на площади запорожского низового войска. После этой речи тот же час кошевой атаман послал в войсковую скарбницу сечевого писаря с несколькими куренными атаманами и велел посланным вынести оттуда войсковые клейноты, чтобы вручить их на площади Хмельницкому. Посланные вынесли из скарбницы ярко-красную, писанную золотом королевскую хоругвь, дарованную запорожцам Владиславом IV, бунчук с позолоченной, на высоком древке галкой; серебряную, позлащенную, особенно мастерски сделанную и честным камением украшенную булаву; печать войсковую серебряную и котлы большие, новые медные с довбошем; сверх того, три полевые легкие пушки с достаточным количеством к ним пороху и пуль.

Вручив и поставив перед Хмельницким все войсковые клейноты, низовые казаки объявили его гетманом, поздравляли в новом звании и выразили ему полную готовность, все, сколько было в Сечи народа, идти с ним на войну.

После объявления Хмельницкого гетманом одна часть войска тотчас же разошлась по куреням; другая, с Хмельницким и кошевым, пошла в церковь, в которой зазвонили как раз в то время, когда окончено было все описанное в раде дело. После окончания литургии и благодарственного молебна, по распоряжению кошевого, на площади ударили в котлы, отдавая хвалу Богу, вся благая строящему; а потом выпалили из 50 армат; после выстрелов из армат палила войсковая пехота, собравшаяся в числе более 10 000 человек, стоявшая среди сечевого майдана и вокруг Сечи; выпалив троекратно из мушкетов и армат, пехота разошлась по куреням для обеда. Хмельницкий с куренными атаманами отправился на обед в курень кошевого атамана. Отобедав и немного погуляв после обеда (долго не гуляли, потому что всяк имел у себя много в мыслях), все гости атамана ушли по своим куреням для отдыха. Немного опочив, Хмельницкий и куренные атаманы снова явились к кошевому атаману и после долгих разговоров и советов пришли к такому решению, чтобы с Хмельницким вырядилось на Украину не больше осьми или десяти тысяч человек войска, а остальное войско шло бы по своим местам и промыслам, но находилось бы в полной готовности для военной кампании, если в том окажется надобность. После этого совещания кошевой велел ударить в котлы и выпалить из двух больших пушек для собрания казаков в Сечь. Войско собралось уже перед вечерним пением, и тут ему объявлено было решение кошевого и гетмана. Выслушав этот «ординанс», войско поблагодарило свою старшину и разделилось на две части: одна часть разъехалась на звериные и рыбные промыслы; другая, конные охотники, военные мушкетеры и сагайдакеры (то есть стрелки из лука, потому что «сагайдак» – горный козел, кожей которого обтягивали колчаны), с лишком на восемь тысяч человек, осталась при Хмельницком.

В то время, когда все это происходило в Сечи, на западной границе Запорожья, от Чигирина и Переволочной, стоял, держа «значную и пильную сторожу», союзник Хмельницкого, Тугай-бей. Кошевой атаман, узнав об этом со слов Хмельницкого, послал Тугай-бею хлеба, вина, рыбы и мяса, выражая тем свое расположение к мурзе за внимание хана, оказанное в Крыму Хмельницкому.

Стоя в течение трех дней на своем посту, Тугай-бей поймал на сечевом шляхе около десяти подозрительных человек.

Хмельницкий, допросив задержанных людей, обнаружил, что это были польские шпионы, посланные в Сечь для наблюдения за действиями запорожских казаков. При допросе они объявили, что против Хмельницкого высланы два отряда, один сухопутьем, другой водой, по Днепру. Тогда Хмельницкий, как пишет о том Величко, «не бавячися обширными допросами, чинил поспех своего маршу, а пойманцов в путах железных при арматах за собою велел провадити»[297].

Узнав о планах поляков и не желая видеть польскую армию в Запорожье, Хмельницкий, 22 апреля 1648 года, в субботу, взяв из Сечи арматы и войсковые клейноды, вышел навстречу полякам. Прежде всего он обошел Старый Кодак и, не желая оставлять его в тылу, взял крепость в свои руки, после чего, поднявшись выше Кодака, дошел до Желтых Вод и Княжьего Байрака[298] и устроил здесь так называемый казацкий табор из возов. Тугай-бей следовал позади Хмельницкого и, по приходе к Желтым Водам, стал не в таборе, а особо для засады. Хмельницкому известен был весь план военных действий поляков, и он хотел воспользоваться им в свою пользу. План этот состоял в том, что польские гетманы, коронный Николай Потоцкий и польный Мартын Калиновский, собравши большое войско, разделили его на две части и отправили их в запорожские вольности. Одна часть этого войска, числом от 4000 до 5000 человек, состоявшая из украинских реестровых казаков и так называемой немецкой пехоты (то есть тех же русских, только одетых немцами), под начальством Барабаша, должна была двигаться водным путем до Кодака, где находился польский гарнизон; другая часть, по различным счетам от 12 000 до 20 000 человек, состоявшая из жолнеров и драгун, под начальством двадцатишестилетнего сына коронного гетмана, нежинского старосты, Стефана Потоцкого и казацкого комиссара Шемберга, должна была двигаться от Черкасс сухопутьем, также дойти до Кодака и тут соединиться с реестровыми казаками, плывшими по Днепру[299]. Стефану Потоцкому приказано было «пройти степи и леса, разорить и уничтожить дотла презренное скопище казаков и привести зачинщиков на праведную казнь. «Иди, – сказал старый Потоцкий своему сыну Стефану, – и пусть история напишет тебе славу»[300]. Сами гетманы с коронными войсками обещали идти вслед за Стефаном Потоцким.

Хмельницкий знал (и, очевидно, из верных источников), что по Днепру идут против него не сами поляки, а посланные поляками реестровые казаки, то есть такие же православно-русские люди, как и все украинцы, но только обязанные службой польскому королю. И запорожский вождь решился подействовать на их чувства, чтобы оторвать их от поляков. Оставив табор, Хмельницкий поспешил к правому берегу Днепра, к урочищу Каменному Затону, куда 3 мая, вечером, прибыли и причалили к берегу реестровые казаки. Посредством тайных агентов Хмельницкий сумел разжечь в реестровых казаках такую ненависть к полякам, что они тот же час, по прибытии к Затону, возмутились против ляхов, перебили своих начальников, Барабаша, Вадовского, Ильяша и других, и трупы их побросали в Днепр, а 4 мая соединились уже с казаками, стоявшими у табора: они были доставлены к Желтые Воды, по просьбе Хмельницкого, на конях Тугай-бея и в этот же день вошли в казацкий лагерь, у левого берега Желтых Вод.

Речка Желтые Воды, приток речки Ингульца, или Малого Ингула[301], образует в верховьях своих две ветки: западную, более значительную, называемую теперь собственно речкой Желтой, и восточную, менее значительную, называемую в настоящее время Очеретней балкой. Между этими двумя ветками образуется род полуострова, который в XVII веке покрыт был лесом, составлявшим продолжение Чуты и Черного и называвшимся «соперником с Черным». Этот полуостров доступен был только с одной, северной, стороны, зато с трех остальных сторон, восточной, западной и южной, был совершенно недоступен. В этой-то трущобе, у левого берега речки Желтых Вод, и засели казаки Богдана Хмельницкого, тотчас окопавшись земляным четырехугольником и укрепившись табором. Хмельницкий хорошо знал, что Стефану Потоцкому не миновать Желтых Вод. Здесь было слишком удобное для военного дела место: в нем можно было найти среди степной пустыни и воду, и лес, и подножный корм, и прохладу; к тому же оно лежало на прямом тракте от западной окраины запорожских вольностей в Сечь и представляло собой возвышенность, господствующую над всей окружающей местностью.

И казацкий гетман не ошибся: Потоцкий, не подозревая засады, пришел прямо к правому берегу Желтых Вод и уже переправился было с правого берега на левый, но тут он узнал о грозившей ему опасности от казаков и поспешил переправиться обратно с левого на правый берег речки. У правого берега поляки ошанцевались, то есть устроили укрепление[302], сбили возы в четырехугольник, вывели впереди себя на версту кругом вал и поставили пушки. Казаки, со своей стороны, подвинулись к Желтым Водам; они работали одни без своего гетмана, действовавшего в это время у Каменного Затона, куда прибыли реестровые казаки со своим вождем Барабашем.

Скоро оказалось, что Потоцкий очутился в положении более чем критическом: впереди стояли казаки, справа шла речка Зеленая, приток Ингульца, параллельная Желтым Водам, слева тянулась балка Княжий Байрак, покрытая дремучим лесом, имеющая до 60 сажен глубины (при устье) прямого отвеса, замыкающаяся речкой Большим Омельником. Видя такое положение, Потоцкий приказал как можно сильнее укрепиться. Поляки сделали у левого берега Желтых Вод продолговатый круг; с южной стороны этого круга оставили вход и защитили его шанцами, в виде полукругов, внутренней стороной своей обращенных к полю. Всех этих шанцев было сделано шесть главных, по три с каждой стороны въезжих ворот; они шли параллельно друг другу, образуя четыре шеренги укреплений; кроме того, было сделано шесть других шанцев, обращенных к укреплениям открытыми дугами, образующими как бы улицу, идущую от поля к главным окопам, по три с каждой стороны, один за другим банкетами; один из шанцев, у которого, по-видимому, был колодец, замыкал ворота в конце улицы. Таким образом, все укрепление польского лагеря представляло собой обширное колесо, заключавшее в себе 234 сажени с юга на север и несколько более этого с востока на запад[303].

Стратегическое положение войска Хмельницкого казалось выгоднее уже потому, что было прикрыто лесом и давало возможность казакам свободно отступать к своим.

Пространство между лагерями противников было не более 2¹/₂ версты, так что они могли смотреть друг на друга.

Действия войны начались 4 мая с прибытием Хмельницкого в лагерь. Прибыв в лагерь, Хмельницкий прежде всего послал через болото к Тугай-бею казака с просьбой поспешить к нему на помощь. Тугай-бей на просьбу Хмельницкого отправил незначительный отряд ногайцев в тыл полякам. Настоящая битва открылась 5 мая; она продолжалась несколько дней с перерывами; под конец поляки принуждены были отступить от Желтых Вод на запад по направлению к балке Княжий Байрак. Но это отступление было роковым для них: поляки не подозревали, что в тылу их стоял Тугай-бей с татарами и что Хмельницкий, предвидя отступление их, послал в балку Княжий Байрак отряд пеших казаков и приказал им копать там рвы и канавы. Это было 8 мая перед обедом; поляки, повернув от Желтых Вод, добрались до Княжьего Байрака. Костомаров пишет об этом так: «Вдруг на горизонте поднялась пыль, потом зачернела толпа людей и, через несколько времени, воздух наполнился диким криком: то был Тугай-бей с татарами. Не уважая договора с казаками, ногаи бросились на панский обоз; стрелы тучами полетели в лицо шляхте, пробивали насквозь и калечили и людей и лошадей; поляки ускорили поход, но вошли в яр и не могли сделать шага; путь лежал через буераки, покрытые мелким лесом[304]; казаки, забежав вперед, порыли землю, набросали дерева и каменьев, сделали дорогу совсем непроходимой; свернуть в сторону было невозможно, кони падали; возы погрузились в илистой земле. Тугай-бей побрал у поляков пушки, и начали татары палить на поляков из их же собственных орудий. Тогда поляки принялись с жаром копать вал, побросали ружья, устроились в четырехугольник, начали отбиваться саблями, деревьями, каменьями, но не помогла им отчаянная храбрость: татары ударили на них с четырех сторон, перевернули их четырехугольник и сошлись в середине обоза с противоположных концов. Потоцкий, полумертвый, взят был в плен; за ним, кто остался жив, все положили оружие. Молодой храбрец скончался на другой день среди степи. Шемберга, Сапегу, Чарнецкого Хмельницкий отправил в Чигирин, тогда же занятый казаками. «Отце вам, панове, за тее що не схотилы с казакамы-молодцями у мири житы: лучше вам булы жиды-збойци, ниж запорожци-молодци»[305].

Летыть орел по-над хутор та по витру вьетця,

Ой там, ой там бидный казак з поляками бьетця:

Ой годи вам, вражи ляхы, руську кривцю пыты, —

Не едын лях молоденькой посыротыв диты[306].

Исходом Желтоводской битвы Хмельницкий обязан был сколько татарам, столько же, если не больше того, и запорожским казакам, их военным силам, их искусству строить земляные укрепления, их арматам, вывезенным из Сечи, их мужеству и стойкости. Желтоводская битва, открывшая Хмельницкому дорогу в глубь Польши, имела для малороссийского народа почти то же значение, что Куликовская для великороссийского: здесь положен был конец игу Польши над Малороссией, и в этом деле главная заслуга принадлежит запорожцам.

От Желтых Вод запорожские казаки ходили за Хмельницким к Корсуни и тут участвовали в нанесении поражения, 26 мая, польским войскам, предводимым Николаем Потоцким и Мартином Калиновским. Захватив до 80 знатных поляков в плен, запорожцы с насмешками и упреками спрашивали их, будут ли они снова ходить на Запорожье и будут ли снова добывать его, и, видя, как они тряслись от холода, просили Хмельницкого выдать «панам» по кожуху. Летописец Величко, описывая Корсунскую битву, особенную дань отдает в этом случае запорожским казакам: «После Желтоводской битвы Хмельницкий с Тугай-беем оставался неподвижно три дня, приспособляя свой обоз для наступающей войны с коронными гетманами. Он приспособил водные арматы для передвижения их по степи новым способом ввиду более легкого и скорого их в взаимной потребе передвижения: он поставил каждую армату на два колеса и в одну лошадь. Так он установил 26 армат и арматок и к ним приставил лучших стрельцов запорожских, 500 человек спешивши и 300 человек оставивши на конях для всякого случая. И эти вновь назначенные пушкари также искусно стреляли из армат, как и из мушкетов»[307].

За услугу запорожцев при Желтых Водах и Корсуни гетман Хмельницкий отправил в Сечь, при своем письме, подарок низовым казакам: за одну хоругвь четыре хорошие хоругви, за один бунчук два бунчука, за одну булаву две булавы, за одну пару простых котлов три пары прекрасных котлов, за три арматы шесть отборных армат; кроме того, за войсковое благодеяние тысячу битых талеров на войско да на Божественную церковь и ее служителей триста талеров. Отправляя в Сечь эти подарки, Хмельницкий извещал кошевого атамана о своих победах над поляками при Желтых Водах и Корсуни, благодарил низовое войско за помощь и приязнь, оказанную в Сечи гетману, извещал о посылке гостинца – 1000 талеров для рыцарства на пиво и клейнодов для низового войска, просил за успех войны воздать благодарение Господу Богу и не оставить своей помощью на будущее время, когда в Сечь прислан будет ординанс гетманский: «А хто з вас есть охотнейший, тот и зараз нехай прибувает к нам до компанеи воинской»[308].

Запорожцы сочувственно отозвались на этот призыв Хмельницкого, и когда он, двинувшись от Корсуни, остановился станом при Белой Церкви, то при нем, по уверению Величко, «новоприбывших запорожцев» было 2000 человек[309]. Запорожцы принимали участие в походах Хмельницкого и на Волынь; тогда к нему, по его зову, устремились дикие лугари и лесные гайдамаки с берегов Самары и Ташлыка[310].

Впрочем, было время, когда запорожцы не только не откликнулись на призыв Хмельницкого, а напротив того, сами выступали против него. Так было в 1650 году, скоро после Зборовского договора Хмельницкого с поляками, когда вся украинская масса, чаявшая больших благ от походов Хмельницкого против поляков, осталась недовольна как договором, так и самим гетманом. Тогда Хмельницкий сделался развенчанным кумиром в глазах толпы, и тут объявился какой-то, неизвестный по имени, казак, который назвал себя гетманом Украины и стал собирать под свои знамена запорожских казаков. Однако действия этого «гетмана» были кратковременны: он был схвачен Хмельницким и обезглавлен[311]. Но вслед за ним явился другой гетман, некто Гуцкий, принявший звание казацкого вождя в самом Запорожье и уже успевший было собрать вокруг себя много недовольных Хмельницким людей. Но и Гуцкий действовал недолго: он был схвачен самими казаками и отправлен в Чигирин.

В 1651 году сам Хмельницкий показывал готовность уйти на Запорожье, когда находился в Паволоче и услыхал, что его союзник, крымский хан Ислам-Гирей, отказался от союза с казаками и подверг его одного всем случайностям войны с поляками[312]. Впрочем, это желание осталось только лишь одним желанием, и когда Хмельницкий, после Белоцерковского трактата, также мало удовлетворившего казаков, вновь стал собираться, в 1653 году, походом против поляков, то к нему прибыло 9000 человек запорожцев из Сечи, особенно переполненной на ту пору народом, ушедшим на Низ, в числе 12 000 человек, вследствие случившегося на Украине голода[313]. За год перед этим запорожцы оставили свою Сечь на Никитином Роге и построили Сечь на устье речки Чертомлыка, строителем которой был кошевой атаман Лутай[314]. Сюда и устремились голодные украинцы.

В 1654 году запорожские казаки оказали Хмельницкому и всей Малороссии огромную услугу тем, что разбили часть татар, грабивших украинцев по разным городам и селениям. Дело это, по словам летописца, произошло после того, когда крымский хан, долго и напрасно ждавший Жванецкого трактата с поляками, бросился на Волынь и Полесье, разграбил там несколько городов, сел и деревень, набрал много ясырю и ушел в Крым. Полный справедливого негодования, Хмельницкий узнал, что после отхода хана в Крым часть его орды, числом 15 000 человек, угнавшаяся далеко в Литву, имела намерение возвратиться назад мимо Киева. Тогда Хмельницкий, взяв с собой 9000 человек запорожцев, еще не отпущенных в Сечь и стоявших по квартирам возле Чигирина, и прибавив к ним 300 собственных казаков, бросился с ними к Белому городку, что возле Межигорского монастыря, и здесь, встретившись с ними в одном местечке, разбил наголову всех татар, упустил лишь какой-нибудь десяток человек, принесших о том известие хану. После этого, одарив казаков добычей и ясырем, Хмельницкий сам повернул в Чигирин, а казаков отпустил на Кош. С тех пор, как пишет Величко, у Хмельницкого с ханом произошел полный разрыв вместо прежней дружбы и приязни[315].

Сражаясь в течение восьми лет за свободу и самостоятельность своей отчизны, Хмельницкий под конец убедился, что Малороссии одной не удержать своей самостоятельности, и потому счел за лучшее отдаться «в протекцию» могущественного государя и свое внимание остановил на русском царе, «восточном православном монархе». Решившись на такое важное дело, Хмельницкий не хотел привести его в исполнение, не посоветовавшись предварительно с запорожскими казаками. С этой целью, возвращая 9000 человек запорожцев в Сечь, он написал письмо (26 декабря 1654 года) на имя кошевого атамана и всего низового войска, и в нем просил дать ему совет и выразить по этому поводу свою волю. «На письмо наше, писанное нами еще прошлым летом к вашмостем, мосце панству, и касавшееся вопроса о протекции пресветлейшего и великодержавнейшего московского монарха, мы и по настоящее время не имеем никакого от вашмостей, мосце панства вашего, ответа. Теперь, отправляя к вам нарочного посланца, особенно желаем, чтобы вашмосць, мосце панство, хорошенько вдумавшись в наше письмо, дали бы на него через нашего посланца окончательный и решительный ответ и ваше мнение. Так как мы не без воли и совета вашего, нашей братии, подняли и всю тяжесть войны с поляками, то мы не желаем, без вашего совета и воли, затевать такое большое дело, как вопрос о протекции московской. И хотя мы, после совета со старшиной нашей, заявили уже голос наш его царскому пресветлому величеству и самодержцу Всероссийскому, однакоже без вашего ведома и вашей воли я не окончу этого дела. Постарайтесь же вашмосць, мосце панство, без дальнейшего откладывания, окончательный дать нам на наше обширное письмо ответ, которого мы так усердно желаем». В заключение письма Хмельницкий извещал запорожцев о посылке им гостинца в 1000 битых талеров и просил принять благосклонно его подарок.

Получив это письмо, запорожцы политично отвечали Хмельницкому, что московская протекция – дело хорошее и весьма желательное, но только, при заключении условий с Москвой, нужно смотреть за тем, чтобы от того не вышло чего-нибудь «шкодливого» для отчизны украинской и чего-нибудь вредного правам и вольностям казацким.

«Ясновельможный мосце пане, Зиновий Хмельницкий, гетмане войска запорожского и всей Украины Малороссийской, брате и добродею наш. На обширное ваше гетманское письмо, писанное к нам прошлым летом, мы не дали вам ответа до сих пор потому, что ваша гетманская мосць, со всем казацким войском, оставались все лето в Польше и на Подоле под Жванцем, в чем усердно просим извинения у вашей гетманской мосци. Ныне же, отвечая на ваше гетманское помянутое письмо, объявляем, что мы совершенно поняли его и не только познали, но и ясно своими глазами увидели, что теперь нам с поляками, как со змеей, имеющей отсеченный хвост, отнюдь невозможно сойтись и стать в прежнюю приязнь. Поляки, будучи виновниками всему злу и достаточно насмотревшись, сколько в течение шестилетних военных действий, как в их собственной короне, так и в нашей Малороссийской Украине, развеяно пепла от людских поселений и сколько побито на войне и лежит на полях человеческих костей, поляки, не смягчая своего гнева на нас, до сих пор, при вопросе об утверждении наших прав и свободы, не могут прийти к прежней приязни и згоде. Потому не советуем и вам с этого времени заботиться о приязни к полякам, а мысль вашу об отдаче всего малороссийского народа, по обеим сторонам Днепра живущего, под протекцию великодержавнейшего и пресветлейшего монарха Российского принимаем за достойную внимания и даем вам наш войсковой совет, не оставляя этого дела, привести его к концу, к наилучшей пользе нашей малороссийской отчизны и всего запорожского войска. И когда будете писать вы пакты, то извольте, ваша гетманская мосць, сами усердно досматривать, чтобы в них не было чего-нибудь лишнего и отчизне нашей шкодливого, а предковечным правам и вольностям нашим противного и неполезного. Мы достоверно знаем, что великодержавнейший и пресветлейший монарх, самодержец всероссийский, как православный царь, приймет охотно и ласково нас, яко чадолюбивый отец своих сынов, в том же святом православии непоколебимо стоящих, под свою крепкую протекцию, не требуя от нас никаких даней и платежей в свою монаршескую казну, исключая нашей войсковой службы, за что мы, по мере наших сил, всегда будем готовы идти против его монарших неприятелей. Еще недавно, прошлым Филипповским постом, один царский дворянин, Никита Харлампиев, проезжая из московской столицы в Крым для выкупления из бусурманской неволи своих кровных и находясь в Запорожской Сечи, купил у нас за 900 золотых трех татар. Этот дворянин слыхал от многих князей и бояр, близких к царскому величеству, что его царское пресветлое величество всей душой желает иметь нас, войско запорожское, со всем народом украинско-малороссийским, в своем союзе и в протекции монаршей, только не желает о том объявлять, чтобы не подать повода полякам разорвать существующего мира. Мы, все войско низовое запорожское, советуем твоей ясной гетманской мосце не откладывать того важного дела, устроить его к пользе всех нас и отчизны нашей Малороссийской и привести к концу его возможно лучше, сообразно давней пословице – чинь мондре, а патрш конца [то есть «делай мудро, но смотри конец»] и остерегаясь того, чтобы поляки, проведав о том, не устроили бы своими хитростями какой-либо препоны. Дякуем при сем усердно твоей ясной гетманской мосце за гостинец, тысячу битых талеров, нам присланных, и обещаемся отслужить вам за них при первой оказии. А на этот час и на всякое время желаем вашей гетманской мосце, со всем войском и Украиной, нашей отчизной, многолетнего доброго здоровья и счастливого поважения. Писан в Сечи Запорожской, генваря 3 дня, року 1654»[316].

После присяги Хмельницкого и всего украинского населения московскому царю возник вопрос и о присяге царю войска запорожских низовых казаков. Но запорожцы от присяги почему-то хотели уклониться; сам гетман отвечал по этому поводу в Москву (в марте 1654 года), что «запорожские казаки люди малые, и то из войска переменные, и тех в дело почитать нечего»[317]. В это же время, то есть в 1654 году, на Украине, после присоединения Малороссии к Великороссии, возникла сильная партия, не желавшая стать в подданство московского государя. Из замечательных лиц казацкого сословия к этой партии принадлежал Иван Серко, впоследствии знаменитый кошевой атаман запорожских казаков; не желая оставаться на Украине, Серко скоро покинул ее и ушел в Запорожье[318].

Тем не менее гетман Богдан Хмельницкий, в конце апреля 1654 года, послал в Сечь список со всех жалованных украинскому казачеству и малороссийскому народу монарших грамот на его древние права и вольности, дарованные при великих князьях и польских королях. Запорожцы, получив письмо гетмана, отвечали ему, 3 мая, что они очень рады слушать речь «о закреплении и подтверждении превысоким монархом стародавних прав и вольностей войска малороссийского народа», воздают «хвалу и благодарность Пресвятой Троице и поклоняемому Богу и нижайшее челобитствие пресветлейшему государю», но вместе с тем просят гетмана прислать им подлинники пактов «для доскональнаго видения»[319].

В конце концов, однако, Москва настояла на том, чтобы и запорожцы, несмотря на то что они «малые люди», присягнули на верность московскому государю[320].

В войну русских и казаков с поляками и их союзниками-татарами, наставшую после присоединения Малороссии к Великой России, запорожцы верно служили гетману Богдану Хмельницкому и царю Алексею Михайловичу. Так, в 1654 году, 11 мая, кошевой Пашко писал писарю Богдана Хмельницкого, Ивану Виговскому, что мурза Большого Ногая Келембет с товарищами и татарами перевозились ниже Тавани с черкасской стороны на татарскую и пошли вверх по Днепру к Молочным Водам. 11 июня Иван Виговский писал тому же кошевому атаману в Запорожье письмо с просьбой поймать «доброго» татарина и прислать его в обоз, в местечко Межиричь Корсунского полка, чтобы узнать от него, куда намерен пойти крымский хан и сколько он пошлет людей польскому королю. Сам Богдан Хмельницкий в тот же день писал письмо царю Алексею Михайловичу с извещением о том, что ногайцы с очаковцами, перекопцами и белогородцами перешли на правую сторону Днепра и хотят помогать ляхам, набегают на украинские города, хватают по полям людей и что по этому поводу он, гетман Богдан Хмельницкий, послал грамоту запорожцам бить татар, а также узнать от крымских языков об истинных намерениях хана[321]. Быть может, в связи с этим приказанием Богдана Хмельницкого стоит известие турецкого путешественника Эвлия-эфенди о неудачной попытке запорожских казаков взять турецкий город Варну, когда они высадились близ этого города, но были разбиты Малек-Ахмет-пашой. В 1656 году этот же самый Малек-Ахмет выгнал запорожских казаков из Очакова, который они пытались захватить в свои руки[322]. 10 июля 1657 года Богдан Хмельницкий извещал московского царя, что ввиду соединения татар с поляками на Запорожье послан указ, чтобы запорожцы, взяв Бога всемогущего на помощь и после молитв Пресвятой Богородице, чинили бы промысел над Крымом[323].