Глава 22

Характеристика двух важных деятелей времени – Серко и Самойловича. Приход короля Яна Собеского в Западную Украину и замешательство между старшиной и казацкой массой в Восточной Украине. Действия короля и его воевод против татар под Жорнищами, Немировом, Чигирином и Паволочью. Гибель нурредин-султана и бегство его войска от поляков. Доносы Самойловича на Серко в Москву. Оправдательное посольство Серко к царю. Отказ царя в просьбах Серко. Сношения Серко с польским региментарем Мондреевским и королевским послом Завишею. Рассказ об этом самого Серко и царского посла Перхурова. Поход Серко под Перекоп вместе с князем Каспулатом Муцаловичем, стольником Леонтьевым, стрелецким головой Лукашкиным, донским атаманом Минаевым, калмыцким мурзой Мазаном. Рассказ о том же походе Серко в Крым Самуила Величко

Открытое обращение Яна Собеского к Ивану Серко за помощью для совместной защиты Правобережной Украины от мусульман сразу подняло на ноги противника Серко, гетмана Самойловича, и заставило его подозревать кошевого атамана в неверности русскому царю. Серко и Самойлович были бесспорно самыми сильными людьми своего времени и типичными выразителями воли управляемого ими народа. Оба они были верными слугами московского царя, оба по-своему любили свою родину, оба в той или другой мере ненавидели турок, татар и поляков, но оба же они столкнулись на одном и том же пункте и различно высказались о средствах для спасения родины, и между ними возгорелась неугасимая вражда. Самойлович был человек властный и честолюбивый: он лелеял в душе мысль о владычестве над всей Украиной и Запорожьем. Не встречая противоречия на пути своих стремлений в Левобережной Украине, Самойлович, однако, нашел большое препятствие в виде независимой и сильно организованной общины, Запорожья, и его представителя, весьма популярного и весьма влиятельного кошевого Серко. Серко был также человек властный, хотя и менее честолюбивый, чем Самойлович; он не прочь был и от того, чтобы взять в свои руки гетманскую булаву. Мужественный, неустрашимый, свободолюбивый, страстный, горячий, Серко не признавал притязаний Самойловича и открыто питал к нему чувство вражды и неприязни. Но, кроме этого, был и другой пункт, на котором так резко расходились кошевой и гетман: гетман благо для своей родины, а главным образом для себя, видел в полном подчинении себя и Украины Москве; Серко залогом блага для родины считал независимость Запорожья от украинскаго гетмана и московского царя: за царя, за веру отцов Серко готов был сражаться против всех врагов и во всякое время, но в то же время он мужественно отстаивал и самостоятельное положение своего низового запорожского войска. Но так как сношения запорожского войска с Москвой производились через гетмана, то последний нигде не упускал случая, чтобы бросить на кошевого Серко тень подозрения в неверности русскому царю. Гетман Самойлович беспрестанно писал донос за доносом в Москву на Серко, указывал на неверность кошевого царю и собственную преданность русскому престолу. Серко старался всячески оправдать себя в глазах царя и старался доказать, что, сносясь с польским королем, крымским ханом, гетманом Дорошенко, он все же может оставаться и пребывать верным русскому царю.

Но намерение польского короля идти в Правобережную Украину обеспокоило не одного Самойловича: оно взволновало и все население Украины правой стороны Днепра. Видя наступление польских войск, жители вообразили, что король идет с тем, чтобы взять у русского царя Киев и вместе с Киевом всю Восточную Украину. Все чувствовали какую-то тревогу и ожидали необыкновенных событий. Но события эти не выходили из ряда обыкновенных дел. Действие открыли, прежде всего, татары.

18 января 1675 года кошевой Иван Серко послал через запорожцев Яковлева и Лохвицкого письмо Ивану Самойловичу и в этом письме сообщал разные вести гетману: о приготовлении крымского хана к походу, о намерении нурредин-султана и Ширимбея идти в Белогородчину на оборону Волынской земли и турецкой границы; о приглашении запорожцев со стороны калмыков воевать за Крым, и о возвращении с Низа запорожского товарищества, и о распущении его, вследствие изнурения лошадей и недостатка в пропитании, в города для прокормления[755]. Несмотря на это, гетман Самойлович через московского подьячего Михайлова доносил царю, что к нему, гетману, пришла подлинная весть о Серко, который будто бы собирался идти разорять те самые русские города, которые разорял вор и богоотступник Стенька Разин, и не исполнил своего замысла единственно потому, что в том помешала ему запорожская старшина. Теперь же он несомненно собирается к польскому королю и уже писал к нему, как король укажет идти к нему – пехотой ли, конницей ли и с пушками или без пушек[756]. Клевеща на кошевого царю, Самойлович в то же время посылал самые дружеские письма Серко в Сечь. Так, отправляя назад запорожского казака Лохвицкого, гетман писал письмо кошевому и всему низовому товариществу и, выражая в нем свои прежние знаки к ним расположения, советовал не доверять дружбе ляхов и воевать с турками и укорял Серко за то, что он не помнит доброты гетмана и питает к нему вражду: «Лучше любовь иметь, нежели питать недружбу: любовь доброе между людьми умножает, а несогласие все развевает и ни во что обращает. О Келеберде, которую просил себе господин кошевой, пусть не теряет надежды: если он пожелает жить с нами в городах, то для него не только это местечко, но и другие найдутся, и так как в Келеберде нет еще никакого устройства, то об ней нечего и убиваться особенно. О Переволочном перевозе должен вам сказать, что одну половину его доходов будет вам доставлять полтавский полковник, а другую оставлять на полковые надобности. Пусть он, кошевой Серко, не претендует на нас и за то, что мы удержали у себя до царского указа королевских послов, ехавших из Сечи, и провожавших тех послов запорожцев: живя под властью монарха, мы должны делать то, что ему, как Богу, угодно. Впрочем, послов ваших мы держим не в заключении, а во всяком довольстве, и для них лично, и для их лошадей даем пропитание и корм. Когда придет царский указ, то мы готовы отпустить их туда, куда будет приказано нам»[757].

Но задержка Самойловичем польских послов не могла остановить короля в предположенном им походе на Правобережную Украину для борьбы с мусульманами. Король вышел с начала года, в глубокую и холодную зиму, в Правобережную Украину для борьбы с гетманом Дорошенко и его союзниками-татарами, над которыми предводителями были нурредин и Хаджи-Гирей. При короле были: князь Дмитрий Вишневецкий, воевода Станислав Яблоновский, полковник Александр Поляновский, гетман Николай Сенявский, полковник Михайло Ржевуский и гетман литовский князь Михаил Радзивилл. Первые три весьма удачно действовали против татар и казаков под Жорнищами и Немировом; последние три – под городом Чигирином и местечком Паволочью. У Паволочи нурредин-султан был убит, а его четырехтысячное войско бежало; самое местечко Паволочь было осаждено князем Радзивиллом с трехтысячным отрядом войска и после жестокого приступа отдалось на милость короля. После взятия Паволочи вождь запорожских казаков Иван Серко, прославившийся в борьбе с татарами, волею польского короля объявлен был главнокомандующим («dictator») запорожским войском, причем ему посланы были войсковые знаки. Так передает об этом событии летописец Ян Юзефович[758]. По другим указаниям, при взятии Паволочи было 800 человек каких-то казаков; из них польский король образовал потом особый корпус, раздал им жалованье и платье и назначил за «гетмана» Ивана Серко. Но и тут все-таки ясных указаний не имеется на то, чтобы Серко был при осаде Паволочи[759]. Историк польского народа Шмидт говорит, что польский король Ян Собеский, желая поколебать значение Дорошенко, объявил «атаманом» вместо него Ивана Серко, и Серко в конце апреля напал под Злочовом на отряд союзных Дорошенко татар и разбил их[760].

В начале марта через гетмана Самойловича препровождено было, на имя кошевого Серко, запорожскому войску царское жалованье – 500 червонцев, 150 половинок анбургского и польского сукна, 50 пудов свинца и 50 пудов пороха; а в начале апреля того же года гетман писал жалобу на кошевого Серко воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, в которой называл Серко тайным недоброжелателем русского царя и явным сторонником польского короля: «Извещаю тебя, благодетеля моего, что давний враг, Серко, на Сырной неделе присылал к нам писаря своего с некоторыми товарищами войска, под предлогом требования запасов, а в действительности для разведки о поведении наших полков и о месте нахождения польских войск. А про то, что всегда говорил Серко, мне сам писарь, по совести, сказал и своею рукой на бумаге написал, а именно: Серко служить Москве не помышляет и что-де присягал он в Москве поневоле, а как родился за ляхами, так и умереть хочет за ними. А что освободили его из Сибири, то он о том никого не просил, да, кроме того, у него с несколькими людьми была и такая мысль, чтобы самим оттуда уйти. А что он, помимо гетманского ведома, выпросил себе местечко Келеберду, то он недаром того добивался: если б только он мог туда войти, то у него было бы прямое убежище. Было и есть у Серко намерение заодно действовать с ляхами, но только войско с ним в том не соглашается, а что до пущенной им молвы о приходе в нашу Украину ляхов, то это он делал для того, чтобы склонить на свою сторону Полтавский полк. Напоследок он войску так сказал: «Хотя-де в десяти конях поеду, а буду там». И я, гетман, зная непостоянство Серко, посылал нарочных посланцев к запорожским казакам, советуя им держаться нашего государя и быть со мной в добром совете. А он, собака, отписал мне лист, как к безумному, – тот лист посылаю твоей милости и прошу о возврате его мне обратно; а что до его угроз, то об них совестно и писать твоей милости: грозит поднять орду, произвесть бунты и замешание. И несмотря на все это, вновь посылает к царскому величеству, чтобы ему дали войска, в особенности позволили бы набрать калмыков и призвать их в Запорожье. Увидишь, твоя милость, что он, взяв калмыков, минует Крым. Да и самозванца он держал потому, что, надеясь на калмыков, с которыми большое знакомство ведет, думал идти к Астрахани и к Сибири. Моя мысль такова, чтобы калмыков тех вручить или кому-нибудь на Дону, или твоей милости, или харьковскому полковнику, – оттуда с ними надежнее будет промышлять Крым, нежели из Запорожья… О всем том писарь Серко, рассказав мне, просил меня, чтобы я не ославил его в этом деле, за что обещался мне и впредь тайно извещать обо всем»[761].

Совсем иное говорили посланцы Серко, полковник Грицько Минченко и 41 человек товарищей, прибывших в Москву 2 мая. Послы передавали, что когда, по выезде из Сечи, они прибыли в Батурин, то гетман, осердясь на Серко за то, что кошевой прежде отправления своих посланцев писал ему, гетману, о присылке в Сечь жалованных на Келеберду и Переволочный перевоз царских грамот и об отдаче запорожцам армат, взятых Ханенко, задержал посланцев у себя полторы недели, не дав им листа к царю и не послав Серко жалованных грамот. Относительно сношений Польши с Запорожьем кошевые посланцы передали то, что польский король четыре раза присылал зимой на Кош к Серко с приглашением идти к нему в обоз, но Серко всякий раз отказывал королю тем, что без указа царского величества идти к нему не смеет. Этот ответ Серко давал через королевских посланцев, но своих он никогда к королю не посылал; не посылал он к королю и тех двух чечельничан, которых задержал было в Батурине и которые добровольно пришли с королевскими послами; не получал Серко и жалованья от короля Яна Собеского, только от умершего короля Михайла Вишневецкого казаки получили 1000 ефимков, а больше того не бывало. Не сносился Серко и с Дорошенко, да и Дорошенко к Серко никого не присылал. Серко только и сделал то, что после Рождества Христова, в мясоед, посылал 300 человек пехоты с несколькими конниками, под начальством полковников Миско да Волошенко, под турецкий город Очаков, что над лиманом; те полковники, взяв стада под Очаковом, вернулись на Кош перед Сырной неделей. Да в Филиппов пост приходило к Серко калмыков 100 человек, посланных от тех, которые стояли на Молочных Водах, в 100 верстах от Сечи, но Серко с ними никуда не ходил, во-первых, потому, что лошадей не было, а во-вторых, потому, что послать было некого: войско разделилось пополам и стояло врозь. Серко дал калмыкам хлеба и соли и отпустил их с Коша. Ко всему этому посланцы прибавили еще то, что когда прошлой весной возвращался с Украины калга-султан в Крым, то в 60 верстах ниже Сечи, на Тавани[762], запорожцы разбили его, и большой ясырь и намет у него отбили, и тот намет гетману в подарок отослали. Запорожцы и теперь бы большую помеху туркам чинили, своим войском на море беспрестанно ходили б, но у них больших челнов на то нет; есть суда малые, в которых, для собственной нужды, может сесть самое большее 10 человек, но на тех судах в море ходить нельзя, держатся же они только для рыбной ловли и для всякого хоромного и дровяного припасов[763].

Вслед за Грицьком Минченко послан был Серко лист царю через Грицька Дробиненко, прибывшего в Москву 3 мая. И тут Серко уверял царя в своей преданности ему. «Божиего милостию, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу верные слуги войско запорожское днепровое, кошевое, верховое, низовое, будучее на полях, на лугах, на полянках и на всех урочищах днепровых и полевых, и морское, кошевой атаман Иван Дмитриевич Серко, старшина и чернь, вашему царскому пресветлому величеству многолетия и одоления над неприятелями и вашим царского пресветлого величества наследникам от всесильного Христа Спаса от верной службы нашей усердно желаем и нижайшие наши поклонения до лица земного, падши перед вашим царским пресветлым величеством, сотворяем. В нынешнем 1675 году, марта 8 дня, посылаем мы из Коша наших товарищей Грицька Дробиненка и Федьку к вашему царскому пресветлому величеству, объявляя вам, что его королевское величество в третий раз пишет нам о том, чтобы мы шли к нему на службу и чинили бы общий на бусурман промысел. Но мы, верно служа вашему величеству, без указа вашего величества не идем, а будет на то указ, тогда идти готовы. Да чрез этих же посланцев наших бьем челом вашему величеству прислать нам в Запороги 20 000 войска, кроме того, просим послать донскому войску и калмыцкому тайше Аюку указ о присоединении к нам для общего промысла над крымскими улусными людьми, а гетмана направить в Крым Муравскими шляхами. И как придет к нам на Кош гетманское войско, то мы тот же час пойдем единодушно за веру православную и за церкви Божие чинить промысел на Крым и на крымские улусы. Имеем подлинную весть, что вся воинская орда пошла на помощь к турскому султану, а коль скоро хан услышал бы о нашем выходе, то он тотчас же покинул бы чужую и вернулся в свою землю. Бьем челом вашему величеству и о пушках, порохе, ядрах, о всех наших прямых клейнотах и о войсковых конях, которые забрал гетман Иван Самойлович у Михайла Ханенко, теперь держит у себя и не возвращает их нам в Кош. Да чтобы ваше царское пресветлое величество пожаловали нас перевозом в Переволочне, которого нам не дали. Просим и о морских челнах, сколько их есть готовых, чтобы они присланы были нам в Переволочну. Смилуйся, великий государь, не презри нас, верных слуг своих, своим милостивым оком. При сем нижайшие услуги наши вашему царскому величеству в премногую милость отдаем. Дан с Коша над Чертомлыком, в нынешнем 1675 году, марта в 4 день. Вашему царскому пресветлому величеству верные нижайшие слуги кошевой атаман Иван Серко со всем войском запорожским до лица земного челом бьем»[764]. В мае месяце того же года Серко снова написал лист царю, в котором просил великого государя взять его, Серко, окруженного в Сечи опасностями, из Запорожья и позволить жить, с женой и детьми, в прежнем дому своем, в Мерефе[765].

На этот лист царь, настроенный наветами гетмана Самойловича, отвечал Серко полным отказом по всем пунктам его просьбы: к польскому королю не ходить, а идти одному с казаками на море; о клейнотах не хлопотать, потому что клейноты те вручены польским королем Ханенко, а Ханенко их передал Самойловичу; а о Келеберде и Переволочанском перевозе узнать от гетмана, который ответит Серко по своему рассмотрению; ни о царском войске, ни о донском казачестве, ни о калмыцком тайше не просить, – калмыцкие тайши, вместе с черкасским князем Каспулатом Муцаловичем, ногайскими и едисанскими ордами, особо от Серко, пойдут на крымские улусы; а сам гетман, соединясь с князем Григорием Ромодановским, пойдет против турского султана и крымского хана. Наконец, тут же царь внушал Серко и то, чтобы впредь из Запорожья являлось в Москву не полтораста, не сто и не сорок человек посланцев, а всего лишь десять человек, лишние же будут кормиться в Москве на свой счет[766].

После этого немудрено, что Серко не исполнил одного из приказаний царя – прекратить сношение с польским королем: 13 мая того же года коронный региментарь Андрей Мондреевский писал из Межибожья письмо Серко, в котором извещал, что, услышав от господина Стремежского, бывшего с Серко на подъезде, о походе Серко на оборону веры христианской, на защиту королевского престола и на побеждение гордости басурманской, он, Мондреевский, тот же час о двуконь известил короля о двукратной победе Серко над неприятелями и об освобождении им многих полоняников[767] из неволи, и в заключение приглашал его приехать с товарищами к королю, за что обещал ему самому большую милость и вечное воздаяние от короля, а всем его товарищам «барвы», то есть богатые платья и довольство во всем; местом, куда бы Серко мог приехать к нему, Мондреевский назначал городки Бар и Деразну. К этому письму приложено было другое письмо к тому же Серко и от того же лица. В нем, от 5 июня, региментарь извещал Серко, что к нему отправлен, на услугу, сотник и товарищ Мондреевского с десятью хоругвями, которым Серко может приказать присоединиться к себе у Олатычева и Брагилова. Но так как эти хоругви представляют из себя пехоту и Серко оттого не требует сотника к себе, то поэтому Мондреевский просил Серко, чтобы он прислал к нему на подъем кошевое войско, потому что врагов сойдется далеко не столько, как предполагалось, а несколько десятков тысяч, да и к тому же пешее войско всегда удобнее оставлять при крепости, а конным делать нападение на неприятеля. А если бы самому Серко захотелось осадить пехотой Винницу, хотя бы со стороны Седлища, то там такую всегда можно будет приманить, лишь бы о том господину Стахорскому, где бы он ни был, сказать[768].

В самом конце мая гетман Самойлович известил царя, что кошевой Серко принимал у себя в Сечи посла польского короля Яна Собеского ротмистра Ивана Завишу и, отпуская его от себя, под видом того, чтобы проводить посла из Сечи, взял с собой немалую часть войска и вышел в степь, но тут войско, видя, что он замыслил идти к королю, остановилось и, выбрав себе другого старшого, вернулось в Сечь; Серко же, с небольшой, но верной ему дружиной и с польским послом, направился к королю[769]. Однако это известие гетмана оказалось не совсем верным, в чем уверяли сами запорожцы письмом на имя царя. По словам запорожцев и их наказного атамана Ивана Брекала, дело происходило так: 21 апреля казаки принимали у себя московского посла Василия Перхурова, привезшего им царское жалованье – 500 червонцев, 150 половинок сукна, 50 пудов свинца и пороха, – и задержали у себя царского посла с 21 апреля по 1 июня; задержали же они посла потому, что поджидали к себе кошевого Ивана Серко, а почему и как Серко вышел из Сечи, казаки объясняли так: весной на святую Четыредесятницу приезжал к ним польский посол Иван Завиша, приглашая казаков на службу к польскому королю, но войско от предложения отказалось и послало с тем послом к королю двух своих казаков; обо всем этом войско известило и гетмана Самойловича. Дело произошло 12 апреля; в этот же день Серко, взяв с собой часть конного войска, пошел в поля за Буг для добычи и языка; разгромив за Бугом орду, Серко расположился там станом с отрядом несколько более двухсот человек и поджидал случая, чтобы вновь напасть на врагов. В это самое время и прибыл царский посол Василий Перхуров; запорожцы, со дня на день поджидая Серко в Сечь и не дождавшись его, решили наконец не удерживать больше посла в Запорожье и отправили его от себя 1 июня, обещаясь известить царя о приходе Серко в Сечь и о всех вестях, которые он привезет с собой[770]. Сам Серко, вернувшись в Сечь, писал обо всем, что с ним произошло по выходе из Запорожья на Буг, к боярину князю Ромодановскому следующее письмо: «Апреля 12-го числа вышел я из Коша, с частью конных казаков, не для чего иного, как для того, чтобы чинить промысел над турками и татарами и узнать обо всех их замыслах. Пробыв несколько в Кугмане и в других обыкновенных местах, где обращаются неприятели, я одним погромом орду разгромил и 1000 человек христианского ясыря из неволи освободил, потом, узнав, что присланный турецким султаном Ибрагим-паша от Днестра к Рашкову перешел, а крымский хан у Черного острова стал и оба вместе под Киев положили идти, я, нимало не медля, на Кош повернул. Идя полем близ реки Великого Ингула, я наткнулся на крымскую орду и на городчан, к Дорошенко шедших; тут, Божьего помощью и счастьем великого государя, я их всех разбил и языков взял; те языки сказали мне, что они шли к ханову сыну, который стоял при Дорошенко с 500 татар. Пришед же на Кош июня в 16-й день, я обо всем твоей княжей милости подробно написал. А прежде моего прихода на Кош, другим днем, пришли к нам больше двухсот человек калмыков и донских казаков, имея большую охоту с неприятелем побиться, а особенно на Крым ударить, потому что там теперь, кроме одного Калги-султана в Перекопе, совсем войска нет. И если бы твоей милости угодно было с господином гетманом нам казацкого войска и ратных людей прислать, то мы могли бы большое замешание нынешним временем в Крыму учинить»[771].

Иначе изложил все это дело царский посол Василий Перхуров, возвратившийся в Москву 24 июня. Перхуров рассказывал следующее. Приехав в Сечь, он кошевого атамана Серко там не застал, потому что 10 апреля[772] кошевой из Запорожья ушел; ушел же он вот почему: приезжал к нему польский посол Иван Завиша и обнадежил Серко, что королевское величество пожалует его честью, сделает гетманом над всеми гетманами, так как королевское величество всегда сетует, что Серко, такой славный воин, в ратном деле большой промышленник, много лет на поле подвизавшийся, но и по настоящее время не взыскан и не пожалован честью. Привез тот посол войсковой старшине королевского жалованья – кошевому 40, судье, писарю, есаулу по 10 червонцев; казаки, узнав о том, отняли у старшины те все 70 червонцев и подложили их в войсковую скарбницу. Серко, по приезде посла, собирал две рады, и на тех радах Завиша говорил казакам, чтобы они вновь сделались подданными польского короля и шли бы к нему на помощь, обнадеживая их и деньгами, и сукнами, и жалованьем. Но войско, выслушав это, ответило, что прежде того ходило оно на помощь к польским королям в штанах, а возвращалось от него без штанов. Тогда Серко, выкинувшись из рады, пошел из круга сперва один с Завишей, а потом к нему пришло в поле около 300 человек казаков. Рассердившись на казаков, питая надежду на польского короля и будучи недоволен на гетмана за то, что именно он, а не Серко получил этот чин, кошевой назначил вместо себя наказного атамана Ивана Брекала, а сам ушел к королю. На отходе казаки говорили Серко, чтобы он к польскому королю не ходил; если же пойдет и станет ему служить, то они отыщут его жену и будут держать ее в крепости, на что Серко им отвечал, что прежде всего он желает сделать угодное королю, а король, пожаловав его гетманом, прикажет и жену его отыскать. По выходе из Сечи от Серко отделились около ста человек казаков с Власом Бородавченко во главе и пошли под турецкие города Кизыкермень и Касмин. Потом Влас Бородавченко вернулся в Сечь и привел с собой трех человек языков; те языки сказали, что турецкие паши стоят под Рашковом и Брацлавом, а сколько всего войска, того не знают. Во время пребывания царского посла в Запорожье ходил из Сечи, с 300 казаков, бывший кошевой атаман Луцык, под город Перекоп, а обратно из Крыма – в Белогородчину; он был в походе полтрети недели и пришел в Сечь с большой добычей и ясырем, – на каждого казака по одному ясырю. А раньше приезда в Сечь посла ходило около 40 человек казаков под турские города на море, и те казаки благополучно вернулись ва Сечь, достав себе по 15 ефимков да по два ясыря на человека. За неделю перед самым отъездом царского посла из Запорожья 500 человек казаков ходили под Перекоп с начальным человеком Василием Трофимовым, тем самым, который раньше задержан был в Москве до привоза туда самозванца; да на море, кроме того, ходило человек 800 или больше того. Все запорожцы очень желали, чтобы к ним пришли калмыки, человек 800 или 500, тогда бы они немедленно ударили на Крым; давно были бы казаки и под Перекопом, да Серко своим походом их остановил[773].

Сводя к общему все четыре показания – Самойловича, Серко, Брекала и Перхурова, – мы видим, что запорожцы со своей стороны утаивали обо всех своих намерениях, а Самойлович и Перхуров со своей стороны чересчур подозревали их в коварных замыслах. Несомненно здесь одно – что хотя Серко и сносился с польским королем, желая через него добиться гетманской булавы, но он вовсе не думал изменять русскому царю, а тем более мирволить крымскому хану.

И точно, 1 октября 1675 года Серко доносил гетману Самойловичу, что в Сечь, по царскому указу, присланы были черкасский князь Каспулат Муцалович, стольник Иван Леонтьев, голова стрельцов Иван Лукашкин, донской атаман Фрол Минаев (с 200 донцов) и калмыцкий начальник мурза Мазан. С ними Серко, имея у себя 1500 человек казаков, ходил 17 сентября под город Перекоп и, будучи в Крыму, несмотря на известие перебежчика-кумычанина, сообщившего татарам о приходе в Крым казаков, несмотря на татарские заставы, заранее против казаков устроенные, разбил большой неприятельский отряд, опустошил села огнем, взял большую добычу, освободил из неволи много христианских душ и после всего этого в полной целости и без всякого урона вернулся в Сечь[774].

Нужно думать, что этот самый поход Серко в Крым, так счастливо для него окончившийся, разумеет и малороссийский летописец Величко. Об этом же походе Серко в Крым говорит и летописец Ригельман. Из того обстоятельства, что Ригельман, живший позже Величко, но вовсе не знавший летописи его, говорит о факте, известном Величко, следует, что основой рассказа для обоих бытописателей послужило какое-то, так сказать, бродячее сказание. Из двух летописцев, Величко и Ригельмана, у первого оно длиннее, у второго короче. Ригельман рассказывает о походе Серко в Крым в нескольких строках[775]; Величко – в большой главе. Величко относит это событие к 1675 году, Ригельман – к 1679 году. Из двух названных летописцев нужно отдать предпочтение Величко. Дело в том, что, по возвращении запорожцев из Крыма в Сечь, казаки, приписывая вражду татар и турок к себе науськиванию гетмана Дорошенко, написали ему укорительное письмо. Но писать Дорошенко можно было в 1675 году, а не в 1679 году, когда он уже давно был лишен гетманства и находился не на Украине, а на далеком севере России. Сравнивая показания современных событию актов с рассказом летописи Величко, находим, кроме краткости первых и полноты второй, некоторую разницу в частностях. Разница эта состоит прежде всего в том, что по актам Серко совершил поход не один, а с союзниками – атаманом донских казаков, князем кавказских черкесов, русскими с отрядом стрельцов, воеводами и калмыцким тайшей с ордой. Затем имеется разница и в показании времени совершившегося события: в актах сам Серко говорит, что поход в Крым сделан был им 17 сентября, в летописи Величко – предпринят был в начальных числах июля. Впрочем, нельзя не отметить того, что Величко, приводя письмо запорожцев, писавших его после возвращения из Крыма в Сечь, приводит дату его 23-м числом того же сентября. Наконец, есть разница и в показании количества запорожцев, ходивших в Крым и действовавших в нем: в актах показано запорожского войска только 1500 человек, у Величко – до 20 000 человек. Конечно, если взять во внимание серьезность самого предприятия, то нельзя не согласиться, что такое большое дело, как поход вовнутрь Крыма, должно было быть предпринято с большими силами. Но в актах, кроме числа донцов (200 человек), не показано ни число стрельцов, ни число черкес, ни количество орды. Если взять произвольные цифры – калмыков не менее 6000, черкесов не менее 5000, стрельцов не менее 2000 человек, донцов 200 и запорожцев 1500, то тогда полученная цифра 15 200 человек может приблизиться к цифрам, показанным Величко. Но такой расчет будет расчетом только измышления, а не действительности.

Оставляя в стороне все указанные частности, событие это, поход Серко в Крым и самый повод к тому, произошло, по словам Величко, следующим образом.