3.2.10. Репрессии середины 1930-х гг

Подавление российского общества большевиками при подготовке и проведении коллективизации было всесторонним, оно отнюдь не «ограничивалось» голодомором. 1929 год стал «годом великого перелома» и для лагерной системы. 11 июля Совнарком СССР постановил создать сеть исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) «в целях колонизации» отдаленных районов и «эксплуатации их природных богатств». В ИТЛ из обычных тюрем надлежало перевести всех, чей срок превышал 3 года. Таким образом, большевики объединили уголовников с политическими заключенными в одной системе, руководило которой ОГПУ под началом Генриха Ягоды. В это время началась трансформации лагерей ОГПУ в крупнейший хозяйственный наркомат СССР. Именно тогда появляются распоряжения чекистских органов «доарестовать» столько-то представителей такой-то профессии для нужд лагерного комплекса. Для руководства всей лагерной системой приказом ОГПУ № 130/63 25 апреля 1930 г. было создано Управление лагерей (УЛАГ) во главе с Ф.И. Эйхмансом, переименованное в октябре в Главное управление лагерей (ГУЛАГ). Зимой 1930 г. в СССР насчитывалось уже более 400 тыс. заключенных, в том числе 155 тыс. – в системе ОГПУ. Через несколько лет метастазы ГУЛАГ ОГПУ СССР распространились по всей стране.

На месте исторического Российского государства возникла вооруженная деспотия, рабы которой валили лес, вручную рыли котлованы в вечной мерзлоте, добывали золото, олово и другие полезные ископаемые, строили предприятия, аэродромы, прокладывали шоссе и железные дороги. Их эксплуатацию обеспечивали кадровые чекисты, руководители ГУЛАГа З.А. Алмазов (Алмазян), Э.П. Берзин, М.Д. Берман, Ф.А. Гвоздевский, Н.В. Емец, С.Я. Жук, Г.Я. Комаров, И.Ф. Никишов, К.А. Павлов, Я.Д. Рапопорт, Н.А. Френкель, А.А. Ходырев и др.

Кроме Дальневосточного (Дальлага), самыми крупными лагерями в структуре ГУЛАГа были Байкало-Амурский (Бамлаг), Беломорско-Балтийский (Белбалтлаг), Дмитровский (Дмитровлаг), Ухтинско-Печорский (Ухтпечлаг) и др. Сотни тысяч людей умирали в них от голода, невыносимого труда и нечеловеческих условий существования. В 1930–1940 гг. в ГУЛАГе погибли не менее 500 тыс. заключенных.

Показательной стройкой нового ведомства стал Беломорско-Балтийский канал. С Соловков лагерное начальство переехало на Медвежью гору у Онежского озера, и осенью 1931 г. 170 000 заключенных было брошено в карельские леса и болота. Работая вручную, они за 20 месяцев вынули 21 млн кубометров скалы и грунта, прорыли канал длиной в 227 км с 19 шлюзами и иными сооружениями. В августе 1933 г. канал, названный в честь Сталина, был открыт, плеяда советских писателей во главе с Горьким посвятила ему хвалебный том. Экономического значения канал не имел, а для военных нужд его в 1964 г. пришлось на 1 метр углублять и заменять деревянные сооружения более прочными. От холода, болезней и непосильного труда на канале погибло не менее 25 000 заключенных. Часть выживших была отпущена по домам, часть отправлена на другие работы.

В первые пятилетки на Севере шло пять проектов, сохранивших экономическое значение и по сей день:

Лесоповал силами заключенных шел по всему Северу, от Онеги до Енисея и далее. Экспорт леса был важен большевикам как источник иностранной валюты. Этим заключенные пользовались, чтобы порой кровью писать на бревнах обращенные к Западу призывы о помощи. Временами они встречали отклик. В прессе, в парламентах, в профсоюзах Запада слышались призывы к бойкоту товаров, произведенных рабским трудом. ГПУ привозило иностранных корреспондентов на инсценировки, показывающие, будто лагерей нет.

Воркута. Геологическая экспедиция ГПУ нашла в бассейне реки Печоры в 1930 г. уголь и немного нефти. В последующие годы вся нынешняя Республика Коми покрылась десятками лагерей. Города Воркута, Инта, Печора, Сыктывкар (прежде Усть-Сысольск), Ухта – все были заново построены заключенными. К 1940 г. они же достроили 1200 км железной дороги от Котласа (с позднейшей веткой через Северный Урал до Лабытанги), дав углю Воркуты выход к промышленным центрам.

Колыма – край еще более суровый и безотрадный, чем Печора, оказался богат золотом, а как выяснилось позже, и ураном. «Колыма, Колыма, чудная планета – двенадцать месяцев зима, остальные – лето» – горько шутили согнанные большевиками на прииски люди. В 1930 г. разработка приисков была поручена тресту Дальстрой, ставшему хозяином на крайнем северо-востоке страны. Заключенные построили на берегу Охотского моря город и порт Магадан и шоссейную дорогу на север, по которой расположились лагеря заключенных-золотодобытчиков.

Норильск. Еще дальше за полярным кругом на Таймыре были обнаружены залежи медно-никелевой руды и угля. Здесь силами заключенных был построен Норильский горно-металлургический комбинат и город при нем. В 1937 г. открылась железная дорога из Норильска в порт Дудинка на Енисее, давшая еще строившемуся тогда комбинату выход к Северному морскому пути.

Строительство водных и железнодорожных путей – Байкало-Амурской магистрали, железных дорог на Воркуту и Лабытанги, заполярной дороги Салехард – Игарака, Беломорско-Балтийской водной системы и т. д.

Стройки силами заключенных не ограничивались Крайним Севером. Канал Москва-Волга строил Дмитлаг, за которым в 1934 г. числилось 200 000 заключенных. Стройки ГПУ открывались в Караганде, на Урале, в Сибири. В январе 1933 г. начались работы на спроектированной еще до революции Байкало-Амурской магистрали (БАМ). Работы было велено вести ударными темпами, и за 3 года туда отправили 180 000 заключенных. Для них не было ни жилья, ни провианта, и множество из них погибло. Постройку отдельных участков не раз бросали, потом снова начинали и громко рапортовали о завершении. На деле последний тоннель – самый длинный в мире – 15-километровый Северомуйский тоннель – был завершен уже без советской власти в 2003 г. БАМ строился 70 лет.

До 1934 г. единого общесоюзного Наркомата внутренних дел не было, существовали республиканские. В июле 1934 г. был создан общесоюзный Наркомат и в его рамках появилось ГУГБ НКВД – Главное управление госбезопасности НКВД СССР – исполнявшее задачи былого ОГПУ.

Лагеря были объявлены секретными объектами, известными только под номером почтового ящика, а упоминание о них в печати стало невозможным. Изменилось и отношение к заключенным – термин «зэк» возник в это время. Зэки уже не были частью советского народа, к ним нельзя было обращаться «товарищ». Хлебные пайки были сокращены, режим ужесточен, а быстрый наплыв множества новых заключенных создавал невыносимую тесноту, заключенных расстреливали, чтобы освободить места.

С 1929 по 1939 г. число заключенных в тюрьмах и лагерях СССР увеличилось в 12 раз, достигнув 2 млн. В том числе, согласно переписи 1939 г., 1682 тыс. человек находились в лагерях и колониях ГУЛАГа, а 350,5 тыс. в тюрьмах. Кроме того, было еще 990,5 тыс. спецпоселенцев, так что общее число лиц, лишенных свободы, достигло 3 млн. Редко какие показатели пятилеток росли так быстро, как число заключенных.

Впрочем, никакая статистика не передаст мук и трагедий несметного числа сломанных жизней. В виде «Опыта художественного исследования» А.И. Солженицын и его 227 соавторов делают это на 1844 страницах «Архипелага ГУЛАГ» (1973). Есть и «Колымские рассказы» Варлама Шаламова (1954–1973), «Завоеватели белых пятен» М. Розанова (1951), «Россия в концлагере» И. Солоневича (1936), «Незабываемое» Н. Краснова (1957), «Погружение во тьму» Олега Волкова (1990) и множество других свидетельств очевидцев.

Сталин теоретически обосновал репрессии, при помощи которых он стремился устранить возможных противников, обеспечить единство партии, сделать общество однородным и предотвратить возможность «возврата к капитализму». «Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления. Отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов и организовать оборону против капиталистического окружения», – писал народный вождь.

В этой классовой борьбе заключение в концлагерь было лишь наиболее распространенной «мерой социальной защиты», а «высшей мерой» был расстрел. Уже в 1928 г. на Шахтинском процессе инженеров Донбасса, обвиненных во вредительстве, впервые выдвинулась фигура А.Я. Вышинского в роли прокурора, игравшего зловещую роль и на дальнейших показательных процессах. В 1930 г. готовился процесс «Трудовой крестьянской партии», по которому проходили Н.Д. Кондратьев, A.M. Чаянов и другие выдающиеся экономисты, бывшие на самом деле противниками марксизма. В том же году следовали процессы по полностью выдуманным делам: так называемой Промпартии, бактериологов, работников пищевой промышленности. В апреле 1933 г. проходит последний большой показательный процесс «вредителей», среди которых обвинялись и английские инженеры.

Как теперь стало ясно по архивным данным, сценарии судебных спектаклей «вредителей» Сталин писал сам. Он же указывал ГПУ, какого рода признания он хочет слышать от подсудимых. Целью их было создать образ врага: «отчего нам плохо живется? Оттого, что все портят вредители!» Со временем этот образ сдвинулся в сторону представителей внешнего врага – «шпионов, диверсантов, агентов иностранной разведки». Очевидная ложь всех этих ярлыков не мешала Максиму Горькому кричать в хоре обвинителей: «Если враг не сдается, его уничтожают».

Свидетельство очевидца

Вот как это уничтожение выглядело на практике: «16 октября 1929 г. Георгия (Осоргина) вместе с группой других заключенных вывели из лагеря через бывшие Святые Ворота монастыря (Соловецкого). Один свидетель этого вспоминал, что Георгий шел, распевая «Христос Воскресе!» и читая молитвы. Заключенных поставили к кладбищенской стене рядом с женскими бараками и расстреляли. Командующий расстрелом Дмитрий Успенский был пьян, как, вероятно, и его подчиненные, и с работой они справились паршиво. Многие из приговоренных были еще живы, когда их сбросили в неглубокую могилу, и покрывшая их земля шевелилась на следующее утро. Все еще пьяный Успенский вышел на могилу с пистолетом и начал ходить по ней и стрелять, пока она не замерла. Одна из заключенных женщин – Юлия Николаевна Данзас видела и запомнила все это». С. Шмеман. Эхо родной земли. М.:Рудомино, 2003. С.253.

Убийства и лишение свободы все новых групп людей не прекращается в России в 1930-е гг. ни на один день. В январе 1935 г. за «приверженность царскому режиму» осуждено 140 ведущих инженеров Кировского (Путиловского) завода в Ленинграде, потом расстреляно еще 700 за «троцкизм». В последующие годы убиты были директора и главные инженеры крупнейших предприятий, воздвигнутых в первую пятилетку: Березняковского химкомбината, Горловского комбината «Синтезстрой», Магнитогорского, Макеевского и Челябинского металлургических комбинатов, Сталинградского, Харьковского и Челябинского тракторных заводов, Горьковского автозавода, Уралмаша, Азнефти и других. Убитых директоров старой выучки заменяли молодыми коммунистами, едва окончившими вузы. Важно было показать, что, как любил говорить Сталин, «незаменимых людей у нас нет».

Уничтожение людей было «стилем» сталинского руководства порабощенной Россией. На финансовые трудности 1929 г. он отвечал приказом расстрелять несколько десятков сотрудников финансовых ведомств, включая кассиров; на замедленный рост населения, обнаруженный переписью 1937 г., – расстрелом начальников статистического ведомства, а во время финской войны он грозит «расстрелять всех мерзавцев» на заводе в Коврове, если там в трехдневный срок не наладят производство нового диска для автомата Дегтярева.

Литература:

Система исправительно-трудовых лагерей в СССР 1923–1960: Справочник / Сост. М.Б. Смирнов; Ред. Н.Г. Охотин, А.Б. Рогинский. М., 1998.

Сталинские стройки ГУЛАГа 1930–1953 / Сост. А.И. Кокурин, Ю.Н. Моруков. М., 2005.

А.Г. Тепляков. Машина террора: ОГПУ – НКВД Сибири в 1929–1941 гг. М.: Новый Хронограф, 2008.

В.С. Мерцалов. Трагедия российского крестьянства: анализ колхозной системы. Лимбург/Лан: Посев, [1948].

Н. Коваль. Крушиловка тридцатого года. М., 2000.

О. Волков. Погружение во тьму. М., 1991.

С.А. Красильников. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2008.

O. Khlevniuk. The History of the GULAG from Collectivization to the Great Terror. New Haven: Yale University Press, 2004.